Раз в крещенский вечерок...

РАЗ В КРЕЩЕНСКИЙ ВЕЧЕРОК…

 На Руси, как известно, всякому празднику рады - и старому, и новому, и своему, и чужому. Ведь любой праздник - это, прежде всего, повод собраться всем вместе, посидеть, поболтать, повеселиться... Конечно, можно было бы собираться и веселиться без всякого повода - просто в связи с наличием сильного желания и пары мятых сторублевых бумажек в загашничке на книжной полке. Но русский человек в глубине души подозревает, что это не совсем правильно, и потому наличие желания и бумажек в загашничке всегда мотивирует наличием какого-нибудь (достаточно серьёзного) повода. Приходит он, скажем, к своему приятелю, вечером, после работы, с бутылочкой (или с двумя; или с одной, но при этом рассчитывая обнаружить вторую в холодильнике приятеля), - и тут же торопится объяснить: "Я к тебе, старик, совсем не просто так, не от нечего делать пришёл! Просто так, ты сам знаешь, я и не пришёл бы. Да мужиков вот у магазина встретил, оказалось - праздник сегодня. То ли новый год еврейский, то ли ихнее Рождество... В общем, все евреи сегодня гуляют. А мы что - хуже евреев?.." В другой раз он объясняет приятелю, что, мол, "сегодня Нинка, троюродная сестра дяди шурина моего кума, двойню родила". Святое дело!.. Третий раз приходится как раз на Новый Год, четвёртый - на сочельник, пятый - на Рождество. А там, глядишь, - снова сочельник, за ним - Крещение, Татьянин день... А наступит перерыв - обязательно какая-нибудь Нинка, или Наташка, двойню родит, или приятель по службе продвинется, или у американцев национальная беда приключится... Словом, у нас, на Руси, повод, для того чтобы собраться, посидеть и повеселиться, всегда найти можно, - было бы желание да пара мятых сторублевых бумажек в загашничке на книжной полке...
 У Вальки Скворцовой и Женьки Редискиной бумажки были. Желание - тоже. А повод они нашли ранним вечером 19 января, очень кстати вспомнив, что в этот день православная церковь отмечает праздник Крещения Господня.
 - Крещение - большой праздник, - сказала Валька подруге по пути в магазин. - Грех не отметить.
 - Грех, - согласилась Женька. - А к кому отмечать пойдём?
 - К Таньке Кузнецовой. Железно.
 - Почему именно к Таньке?
 - Потому что она не крещеная, - объяснила Валька. - Спасать человека надо, пока не поздно.
 - Так мы её что - в церковь поведём, что ли?
 - Нет, сами окрестим. Ты ведь крещеная? И я тоже. Значит, имеем право совершить обряд. Мне бабушка говорила, что в некоторых, особых случаях любому крещеному человеку разрешается окрестить любого некрещеного.
 - А как крестить будем?
 - Как положено. По методу Иоанна Крестителя. Водкой.
 - Разве Иоанн крестил водкой? Мне помнится - водой...
 - Верно, водой. Но вода бывает разная - живая и мёртвая. Как ты думаешь, Иоанн Креститель какой пользовался - живой или мёртвой?
 - Думаю, живой.
 - Я тоже так думаю. А теперь давай-ка вспомним латынь, коллега филолог. Как будет по-латыни - "вода"?
 - Aqua.
 - Молодец. А "живая вода"?
 - Aqua vitae, кажется... Ёлки палки! - хлопнула себя по лбу сообразившая что к чему, Женька. - Ведь точно так же на латыни звучит "водка"!
 - Вот-вот. Так что будем крестить Таньку живою влагой, то бишь водкой. Причём изнутри, а не снаружи. Вернее будет.
 - И приятней.
 - Приятность не в счет. Разве можно думать об удовольствиях, когда речь идёт о спасении заблудшей души?
 - Ни в коем случае! - согласилась Женька и, приняв покаянный вид, распахнула перед подругой дверь магазина.
 Закупив всё необходимое для предполагаемого "обряда", Валька и Женька по занесенной снегом дороге (дворники, судя по всему, отмечали праздник) зашагали к студенческому общежитию, в одной из комнат которого жила их подруга и однокурсница Танька Кузнецова.
Танька очень обрадовалась их приходу.
 - Как хорошо, что вы пришли, девочки! - сказала она без всякого намёка на фальшь в голосе и взгляде. - А я как раз сижу и голову ломаю: кого бы пригласить к праздничному столу?
 Танькин столик, с облупившейся столешницей и двумя распиленными пополам лыжными палками вместо ножек, действительно имел праздничный вид: во-первых, он был покрыт "парадной" Танькиной скатертью с цветочками по углам и с отпечатком утюга посередине, а во-вторых, на нём, помимо традиционных бутылки водки и банки килек, лежали ещё кусок колбасы и завёрнутый в папиросную бумагу шмат сала. Но самое главное - в центре этой продовольственной икебаны, как раз на отпечатке утюга, располагалась литровая баночка с солёными огурцами, явно домашнего приготовления и просто нестерпимо аппетитными. Подобная роскошь на Танькином столе появлялась не чаще, чем отметки "отлично" в её зачётной книжке (то есть крайне редко), а когда появлялась, то причины для этого всякий раз были очень и очень серьёзные.
 - В лотерею выиграла?
 - Замуж выходишь? - одновременно высказали свои предположения Валька и Женька.
 - Нет, - рассмеялась Танька. - Огурцы и сало - это из деревни. Я вчера к родителям ездила... А водка и колбаса - это... это, девочки, по случаю одного очень важного события в моей жизни... Вы только не смейтесь, пожалуйста. Тут ничего смешного нет...
 - Если беременна, водка отменяется, - строго произнесла Валька.
 - Да ты что, спятила? - возмутилась Танька. - От кого беременеть-то? - Но тут же смягчилась. - Нет, девочки, я не беременна. Слава Богу... Я, понимаете ли, к православию приобщилась.
 - То есть?
 - То есть покрестилась.
 Женька шумно вздохнула.
 - Опоздали, - повернулась она к Вальке.
 - Ничего, - сказала Валька. - Поповскую святую водицу всё равно мирской aqua vitae закрепить полагается. Так что давайте не будем терять времени попусту. Приступим!
 - Приступим! - согласились Танька с Женькой, и все трое уселись за стол.
 Первый тост подняли за Танькино приобщение. Второй - за Крещение. Третий - за него же. А после четвёртого Женька, отказавшись от огурца и закурив сигарету, неожиданно пустила по щеке крупную блестящую слезу.
 - Ты чего это, подруга, солевым раствором в рюмку капаешь? - с притворной весёлостью спросила Валька.
 Женька в ответ только рукой махнула - и вдруг разревелась не на шутку.
 - Да что с тобой? - всполошились Валька и Танька.
После нескольких минут пристрастного допроса Женька наконец призналась:
 - Я... ребёночка хочу...
 Залпом осушив очередную рюмку, она с укором посмотрела на Вальку:
 - Ты вот про беременность заговорила, и я вспомнила...
 - Что вспомнила?
 - Что мне уже двадцать два... и давно пора... А я вот - одна... и не намечается...
 - Сдвиг по фазе у тебя намечается, дура пьяная! - с фальшивым возмущением произнесла Валька. - Нашла о чем плакать! Двадцать два ей уже, видишь ли! На носу климакс и инвалидная коляска!..
 - А мне уже почти двадцать три, - сказала Танька и вдруг тоже расплакалась. - Я тоже хочу ребёночка. И мужа нормального... А на меня никто, кроме дурака Плавкина, и глядеть не хочет!..
 - Да вы что, блин, сговорились? - возмутилась Валька, на этот раз без всякой фальши. - Выпили - совсем ничего, а они сопли по щекам размазывают, потому что, видите ли, замуж в семнадцать лет не выскочили, как другие идиотки!.. Можно подумать, я ребёночка не хочу! Хочу! Причём двоих... Но не реву же! Хотя и старше вас обеих и тоже одна... и тоже - не намечается... Блин, - Валька наполнила свою рюмку и торопливо выпила. - Сейчас тоже расплачусь...
 И в этот момент Таньку осенило.
 - Девочки! - ахнула она, растерев по щекам слёзы и наполняя опустевшие рюмки. - Сегодня же - Крещение!
 - Мы в курсе, - буркнула Валька.
 Женька заподозрила в Танькиной интонации какую-то спасительную идею и перестала плакать.
 - На Крещение, - продолжала Танька, - принято гадать! Помните - "раз в крещенский вечерок..."
 - Точно! - оживилась Женька.
 Валька поморщилась.
 - Гадания - это суеверие, следствие недостатка ума и образованности, - изрекла она нравоучительно. - Тебе, Татьяна, как истинной христианке, следует искоренить в своей душе это атавистическое наследие...
 - А я верю в приметы! - заявила Женька. - И хочу гадать!
 - Я тоже верю, - сказала Танька. - И не просто так, между прочим! Вот послушайте, что я вам расскажу. Честное слово, это было на самом деле!..
 - Ты встретила чёрную кошку, и через час тебя едва не переехал автобус? - усмехнулась Валька.
 Танька обиделась.
 - Я же говорю: это было на самом деле. Со мной и моей подругой, Иркой Громовой. Можете смеяться, но я после того случая даже в чёрных кошек начала верить...
 - А что было-то? - спросила Женька.
 Танька наморщила лоб, собираясь с мыслями.
 - Знаете, - начала она, - есть такое поверье: на Крещение, ровно в полночь, надо выйти из дома и у первого встретившегося на пути мужика спросить, как его зовут...
 - Точно так же будут звать и твоего мужа, - кивнула Женька. - Знаю.
 - А если мужиков на улице в полночь не окажется, придётся помереть старой девой, - вставила Валька, но Танька этот саркастический выпад решила проигнорировать.
 - Так вот, - продолжала она. - Три года назад, на Крещение, ровно в полночь, мы с Иркой Громовой вышли на улицу и пошли искать мужиков. Погода была отвратительная: мороз - градусов тридцать, метель... Вокруг, ясное дело, - ни души. Даже машин на трассе почти не было... Ходили мы по улицам, как две идиотки, минут сорок. Продрогли насквозь... И вдруг, наконец, видим - "запорожец" какой-то из двора выезжает. Ирка сразу как заорёт: "Мой!!" - и бегом к этому "запорожцу". А мне, если честно, уже не до мужиков было. Ну их на фиг, думаю. Пока какого-нибудь найдёшь - двустороннюю пневмонию поймаешь. Пусть, думаю, Ирка беседует со своим "запорожцем", а я пока погреюсь. И захожу в ближайший подъезд. А там - два мужика, сидят, водку пьют. Я даже рта открыть не успела - сами подскакивают: "Девушка! Давайте с вами познакомимся!" Думала, приставать начнут. Газовый баллончик в кармане нашарила... А они, оказалось, из дома вышли по тому же делу, что и мы с Иркой. Ну, я им представилась. И их имена узнала. Один - Саша, другой - Серёжа. Выпила я с ними полглотка - за знакомство, - и выскакиваю обратно во двор, к Ирке. "Запорожца" уже нет, укатил. А Ирка стоит посреди дороги и ревёт. Да так ревёт, что смотреть страшно: слёзы - градом, трясётся вся... Я вам, кстати, забыла сказать, что Ирка на всех этих приметах и поверьях просто помешана была. Чёрную кошку увидит - ни за что дальше не пойдёт, даже если у неё последняя пересдача или выдача стипендии. Бабку какую-нибудь с пустым ведром встретит - сразу бежит домой, запирается, и до следующего утра ничем её из дома не выманишь! Пожар начнётся - всё равно будет сидеть в своей комнате и уповать на пожарников, а из дома не выйдет!.. В общем, суеверная была, как какая-нибудь бабка из глухой деревушки...
 - А в "запорожце", наверное, мужика не оказалось, - предположила Валька.
 - Да нет, мужик в "запорожце" был. Но гадкий, как Паха Дятлов... Когда Ирка его "тормознула", он решил, что прибыльный клиент намечается. Ночь поздняя, погода страшная - за каждый километр можно запросто по сотне требовать... А тут вдруг выясняется, что Ирке никуда ехать не нужно, а хочется ей только узнать его имя. Ну, мужик с досады и ляпнул, что зовут его Пантелеймоном... да еще и Сигизмундовичем.
 Валька расхохоталась.
 Женька вздохнула и закурила новую сигарету.
 - Ну вот, - продолжала Танька, - стоит, значит, Ирка на дороге и плачет. "Где же я, - говорит, - найду себе Пантелеймона? В наше время так никого не называют". Я, конечно, попыталась её утешить, - но без толку. Она потом ещё чуть не целую неделю ходила с убитым видом... А месяца через два, может - чуть больше, хотите верьте, хотите нет...
 - Неужели встретила Пантелеймона? - ахнула Женька.
 - И неужели - Сигизмундовича? - с издёвкой всплеснула руками Валька.
 - Не Сигизмундовича, но Пантелеймона. Представьте себе! - Танька так гордо вздёрнула носик, словно это не Ирке, а ей посчастливилось встретить Пантелеймона. - И встретила, и замуж за него вышла. И до сих пор счастлива. Живёт с ним недалеко от Сочи. Причём в двух шагах от пляжа. Причём в такой хоромине, какая нам и не снилась... И растит двух девочек. Одной уже два годика, второй - три месяца... У меня, кстати, фотографии есть. Могу показать.
 - Ой, покажи, конечно! - попросила Женька.
 Валька на фотографии смотреть отказалась. Она выпила рюмку водки и с тоской посмотрела на стол с облупившейся столешницей и двумя распиленными пополам лыжными палками вместо ножек, на Танькину "парадную" скатерть с цветочками по углам и с отпечатком утюга посередине, на остатки "пиршества", на ржавый скелет батареи под треснувшим подоконником... Вспомнила кривоногий столик в своей комнате, свою "парадную" скатерть, прожженную сигаретным пеплом и застиранную до дыр, свою некрашеную батарею и треснувший подоконник, свои выцветшие обои, изгибающиеся под серым потолком бледными, на долгие годы оцепеневшими волнами... Потом перевела взгляд на свою пустую рюмку - и тихо заплакала.
 - Ну вот, теперь ты будешь слёзы лить! - Женька изо всех сил пыталась казаться весёлой, но в её взгляде отчётливо проступала растерянность: нечасто ей доводилось видеть свою "сильную" подругу плачущей.
 - Не буду, - отозвалась Валька и, через силу улыбнувшись, разлила по рюмкам остатки водки.
 Женька тотчас успокоилась.
 - По последней - и бежим на улицу искать Пантелеймонов! - предложила она. - Уже почти полночь!
 - Кто - Пантелеймонов, а кто - Сашу с Сережей! - рассмеялась Танька. - Я ведь ни Сашу, ни Сережу так за три года и не встретила...
 - Сегодня обязательно встретишь! - пообещала ей Женька и подняла свою рюмку. - За счастливые встречи!
 Все дружно чокнулись, выпили и, наскоро собравшись, побежали на улицу.
 Минут десять, разгоряченные водкой и хорошим настроением, они бегали по спящему городу и недоумевали: почему на улицах никого нет. Лишь немного отрезвев и остыв, они заметили, что ледяной порывистый ветер сбивает их с ног, что воздух с трудом проникает в их заиндевевшие изнутри ноздри, - и догадались, что мороз, наверное, давно увеличился градусов до тридцати, если не больше... Все Пантелеймоны, Сережи и Саши, если только они не были пьяны и страшно одиноки, сидели по домам и выходить на улицу в надежде на "счастливую встречу", скорее всего, не собирались...
 - Надо возвращаться в тепло, пока наше собственное тепло не вышло из нас окончательно! - сказала Валька. - Бежим обратно в общагу!
 - Бежим! - согласилась Танька, у которой зубы уже перестали попадать друг на друга.
 - А как же Сережа и Саша? И Пантелеймоны? - попыталась протестовать Женька.
 - Поищем их в общежитии! - заявила Валька. - Бежим!
 Но никто не побежал. Все трое одновременно заметили, как из темноты соседнего двора вынырнула и быстро двинулась им навстречу мужская фигура.
 - Спрашивать будем одновременно, - сказала Танька. - Пусть у наших мужей будут одинаковые имена.
 - Гениально! - восторженным шепотом произнесла Женька.
 - Не возражаю, - улыбнулась Валька, и, когда мужик почти поравнялся с ними, все трое дружно выкрикнули:
 - Как вас зовут?
 Женька, правда, присовокупила к этому еще и "молодого человека", хотя мужик явно был уже не молод, а Танька - "мужчину" и "простите, пожалуйста", но, несмотря на возникшую разноголосицу, мужик вопрос понял.
 - Никанор, - ответил он не особенно трезвым голосом. - А вас как зовут?.. У меня, кстати, с собой бутылка портвейна. Может, погреемся где-нибудь?..
 - Мы не пьём! - выкрикнули девушки, на этот раз дружным хором, и со всех ног помчались к общежитию.
 - Ну что ж, - сказала Валька, когда все трое ввалились в холл и под тяжелым взглядом вахтерши стали рыскать по карманам в поисках пропусков, - не самое редкое имя.
 - Во всяком случае, - подхватила Женька, - Никаноры встречаются гораздо чаще Пантелеймонов!
 - И гораздо чаще, чем Саши и Сережи, предлагают мне "погреться" где-нибудь, - вздохнула Танька.
 - По-моему, еще чаще тебя пытаются согреть Василии, - улыбнулась Женька, вспомнив, что по Таньке давно уже сохнет их однокурсник Вася Плавкин.
 - Кстати! - встрепенулась Валька, словно вспомнив что-то очень важное. - Нам сейчас обязательно надо будет зайти к Плавкину.
 - Точно! - кивнула Женька.
 Танька сделала вид, что предложение очень ей не понравилось.
 - Зачем - к Плавкину? - пробурчала она, старательно хмуря брови.
 - Повод есть, - объяснила Валька.
 - Во-первых, - поддержала её Женька, - у Плавкина в холодильнике всегда пол-литра имеется...
 - А во-вторых, - сказала Валька, - надо поинтересоваться, нет ли у него случайно каких-нибудь знакомых Никаноров. Хотя бы одного... - и шепотом, Женьке на ухо, так, чтобы не расслышала Танька, добавила: - Но никак не больше двух!