Тульпа

 Миша Ким
 ТУЛЬПА


Если человек говорит или действует с нечистыми помыслами, страдание будет преследовать его так же, как колесо следует за животным, которое тянет повозку.
 Дхаммапада.
 
 Пролог                .

 - Доктор. Вы же психиатр, психолог. То есть человек, чёрт возьми, который должен выслушать. Если, конечно, хочет помочь, - он слышит и понимает, что я ему говорю. Так зачем же так открыто игнорировать?! Спокойно, спокойно. Меня начинает трясти от злости. Спокойно… Я ведь дурик, а значит - все мои слова бред сумасшедшего. - Так вы хотите мне помочь? Или я просто повод для рассказов, про очередного психа, который разговаривает с привидениями?
 Доктор сидит напротив меня. Чуть надув губы, и слегка нахмурив брови. Может на ком-то это и срабатывает. Но я понимаю ситуацию, понимаю наши роли: шизофреник и доктор, врач-психиатр. Первый - это я, существо наивное, а он добрый дядя, который хочет мне помочь. Это значит, что я должен видеть лицо полное понимания и сочувствия. Понимания, чтобы у меня было желание рассказывать, а сочувствие означает, что хоть он и слушает, не обязательно верит. Ведь первоочередная его задача состоит в том, чтобы разубедить меня в реальности моего «сумасшедшего» мирка, в котором я живу.
 О-о, если бы всё было так просто!
 Я должен слушать его и верить, тогда он мне поможет и меня выпишут. Из психушки.
 А я и так здоров! Да, нервы мои на пределе, но я не сумасшедший. Может, глуп, наивен, может ещё что, но не сумасшедший. И то, что я помню, чувствую и вижу - реально. Это - существует.
 Да, я могу сделать вид, что со мной всё, по их меркам, нормально, что я всё осознал и забыл. Да и не было ничего, просто плод моего больного воображения и теперь это моё больное воображение здорово и я больше не вижу привидений. Тогда меня отпустят. Конечно не сразу, ведь я буйный, ладно, не отрицаю. Но я смогу сыграть роль и продержавшись до конца, выйти на свободу.
 - Да только не нужна мне такая свобода! - вырывается у меня вслух последняя мысль. Прокол с моей стороны. Надо быть спокойнее, осторожнее. Врач не медлит этим воспользоваться. Его брови лезут вверх, в притворном удивлении, мол, смотри, опять сам с собой разговариваешь.
 Посмотрел бы я на него, после трёх месяцев в одиночке.
 - Хорошо, молодой человек, обсу…
 - У меня имя есть, - перебиваю его.
 - Прости, Эдик, я…
 - Не нужно мне ваше прощение, - вижу, что Георгий Романович ничего не понимает и не давая времени на размышления продолжаю: - мне нужно ваше обвинение, ненависть, презрение, наконец.
 - За что? - пытается поддержать разговор, хотя ничего не понимает.
 Я намеренно его путаю, говорю то, чего он не может понять, и весь разговор с самого начала веду не так, как раньше. Для того чтобы не сработал его план. Тот, что записан в тетрадке и основан на наших предыдущих беседах. План, попытаться в очередной раз убедить меня в том, что я, мягко говоря, не прав в своих суждениях. - Что-то я не понимаю, о чём ты.
 Главное я понимаю и перехожу к следующему пункту СВОЕГО плана.
 - Значит так, - голос мой спокойный и серьёзный, насколько только это возможно, - чтобы избавиться от моего недуга…, извините. Чтобы ВЫ могли избавить меня от моего недуга, должны изучить его, узнать причину. Так?
 - Да, но ты…
 - Подождите!
 - Нет, молодой ч... Эдик, - он начинает злиться, этого ему делать нельзя, а мне необходимо, - хочешь честно?
 - Хочу. Дайте сигарету.
 Он кладёт сигарету мне в рот, подносит зажигалку. Я в смирительной рубахе.
 - Понимаешь, я хочу тебе помочь, - сейчас лицо у него серьёзное, по крайней мере, без масок, - но ты не даёшь мне этого, ты же сам ничего мне не рассказываешь.
 - Я не хочу рассказывать, я хочу поговорить.
 - Давай поговорим.
 В надежде, что он говорит серьёзно, начинаю.
 - Понимаете, я жду, вернее, ждал, сегодняшнего дня.
 - И что сегодня за день?
 Я могу рассказать ему, что сегодня за день. Что именно сегодня я закончил своё последнее творение. Но он сразу успокоится и начнёт осуществление своего плана из тетрадки. Обидно, если придется всё опять начинать сначала, ведь, кажется, разговор может получиться.
 - Очень прошу вас, не перебивайте. Именно сегодня я намерен всё объяснить.
 - Хорошо.
 - Вы должны мне помочь.
 - Как?
 - Увидите.
 - Хорошо, - ответ сопровождается примирительным кивком головы. Хороший знак.
 - Чего вы больше всего боитесь?
 - Да ты понимаешь, что ТЫ задаешь вопросы МНЕ? - опять злится, замечательно!
 - Боюсь, что это Вы не понимаете. Не ВАМ ли знать, что человек открывается тому, кому доверяет или тому, кто его понимает. Так вот, вы не относитесь ни к одной из этих категорий относительно меня, - по лицу вижу - он понимает, что я прав.
 - Согласен. Что ты спросил…? А, да, чего я боюсь…. Я боюсь злых собак, боюсь, когда на машине меня везут слишком быстро, боюсь этих…
 - Я не о том.
 - О чём же тогда? – изумляется доктор. Теперь он мой!
 Рабочий кабинет моего лечащего врача представляет собой комнату, примерно четыре на шесть метров. Стол, кресло, пара металлических стульев, один из которых прикреплен к полу, для «особо одаренных». Сейф, видеокамера в углу под потолком, два зарешёченных окна с лёгкими занавесками и цветами на подоконнике, два ряда светильников на потолке и настольная лампа на гибкой подставке с очень маленькой лампочкой, способной осветить лишь небольшой участок пространства.
 - Задумывались ли вы когда-нибудь о границах вселенной? Я имею в виду место, где она заканчивается. Ведь конец должен быть. Да?
 - Это было бы логично.
 - А что за ним?
 - Не знаю, наверное, ничего.
 - Ведь всё должно где-нибудь заканчиваться, особенно пространство. Вот вы говорите - ничего, значит пустота?
 Представьте пустыню. Нет ничего, кроме песка. Песок - это звёзды. Теперь представьте, что вселенная тоже пустыня. Пустыня имеет границы. А что там, где кончается песок? Может, нет начала, нет конца. Учёные говорят - начало есть, вернее было. Это точка. Суперплотность, большой взрыв и так далее. Хорошо начало в центре. По теории этих же учёных, она беспрерывно расширяется. Когда НАТО расширяется на восток, это значит, что оно расширяется на восток, и будет расширяться до тех пор, пока не упрется в …? себя. А куда она расширяется? В чём она расширяется? Чьи и какие измерения она занимает?
 - Хорошо, вселенная имеет конец.
 - Не иронизируйте. Вы прекрасно понимаете, о чём я говорю, - хотя и не понимает зачем. Давайте не будем начинать сначала, - посылаю упрёк во взгляде, - так вот, вселенная кончилась. Попробуйте представить её конец. Галактики звёзд-песчинок позади, астероиды, кометы, туманности, - всё позади. Только вы стоите…, весите, летите - неважно, на краю вселенной. Но ведь в космосе и так вакуум, пустота, ничего нет. Так что же представляет собой граница? Переход из пустоты в пустоту? Тогда где же конец и конец чего?
 - Это вопрос, на который, наверное, нет ответа.
 - Скажите, думали ли вы когда-нибудь об этом раньше? Полететь куда-то туда и посмотреть, что там.
 - Об этом, наверное, все когда-нибудь думали…
 - А теперь вспомните, когда вы впервые над этим задумались?
 - Это трудно.
 - Трудно вспомнить сам момент, но ощущения от него не забыть. Вспомните, что вы чувствовали.
 Врач принял игру. Он закрывает глаза, откидывает голову…
 - Пустоту…, благоговение…, не знаю…, бесконечность. Да, я её чувствовал.
 - И страх.
 - Страх?
 - Дайте сигарету.
 - Ты только что курил! – с серьезным видом напомнил врач.
 - Вы мне тут мозги лечите, а не лёгкие.
 Слегка смутившись, Пряжин протягивает мне сигарету.
 - Спасибо…. Вы чувствовали страх перед неизвестным, непостижимым. Страх, что эта непостижимая бесконечность поглощает вас, начиная с ваших мыслей, если уделять ей слишком много внимания.
 - Точно не помню, но, - щурит глаза, напрягая память, - почему-то, кажется, что именно так и было.
 - Хорошо.
 - Что, хорошо?
 - Терпение, Док, мы только начали.
 - Начали?!
 - Георгий Романович, после того, как вы согласились поговорить со мной, прошло максимум пять минут, это немного. Дайте ещё пять, и вы обо всём узнаете. Не всё, конечно, но обо всём понемногу. Ведь вы согласились, что будете…
 - Ладно, ладно продолжай.
 - А теперь вспомните и представьте, как поздно вечером, когда вы дома один, выключается свет. Бывает ведь…?
 - Было, - отвечает серьёзно, даже с какой-то заинтересованностью, пусть возможно и наигранной. Во всяком случае, будет слушать.
 - В первую очередь вы идёте за свечой. В темноте. Нее… вы представьте.… Идти далеко, по меркам вашего дома, я имею в виду. Ваш путь лежит мимо окна. Где-то вдалеке горят фонари. Рассеянный свет едва достигает вашего дома, но его достаточно, чтобы создать тень. Тень дерева, кустов, неважно чего, просто тень, их много. Но лишь одна из них вдруг, ШЕВЕЛЬНУЛАСЬ…
 В этот момент, несмотря на день, в кабинет врывается полумрак. Это выключаются люминесцентные лампы. Вьюн за окном разросся так, что стал естественными гардинами.
Солнце, в это время суток с противоположной стороны корпуса, да ещё и пасмурно. А перед самым окном высоченный забор, увенчанный колючей проволокой.
 Кабинет заполняют тени.
 Док слушал меня. Он заёрзал на стуле. Готов поспорить, что у него зашевелились волосы.
Я сделал паузу, дав ему возможность прочувствовать момент.
 - И тут, какой-то звук…. Неважно какой. Просто звук, который исходит не от вас, - я показушно прислушиваюсь, делая большими глаза. Он тоже, но серьёзно. Мы поменялись ролями, - вы останавливаетесь, начинаете прислушиваться и слышите… сотни звуков.
 Тиканье часов, где-то едет машина, лает собака, гулко стучит сердце. Ветер веткой скребёт по стене.… А может не ветер…, и не веткой? - Георгий Романович поворачивается в сторону окна, - а может это та тень? И вдруг где-то за вами скрипнула половица. Всё! Низкий старт. По пути вы что-то сшибаете, раздаётся ужасный грохот. И на этот грохот слетается всё сверхъестественное и необъяснимое, что скрывалось за вашей спиной. Оно вот-вот наступит вам на пятки. Вы уже чувствуете и слышите его дыхание в затылок, и оно уже вот-вот вонзит свои когти вам в спину… Помните? Док?
 Да, фокус со светом и скрипом удался. Перефразируя Эйнштейна, скажу: «Никакие человеческие страхи психиатру не чужды».
 - Я… - он оборачивается, смотрит на входную дверь, в надежде, что отключение света - случайность, но из-под двери виден свет коридора. Врач поднимает глаза вверх. Светильников несколько. Опять поворачивается к двери в надежде на выключатель. Но и он его подводит. Горит диод подсветки. Свет выключен изнутри. Выключатель двухклавишный.
 - Ответ!
 - Что? - он пытается встать. Наверное, чтобы выключить свет.
 - Сядьте! И ответьте на вопрос! Помните или нет? - приказываю я.
 - Что…? А.. это… помню, - опять смотрит в сторону выключателя.
 - Нервам не доверяете? Включите лампу, - Док повинуется мне, и я продолжаю, - Хорошо. И вот вы добрались до свечи. Руки не слушаются, но вам удаётся зажечь её. Держа огонь перед собой, вы разворачиваетесь и видите… Ничего. Кроме перевёрнутого стула. Значит всё в порядке. Но сердце ещё стучит, как молот, во рту вкус адреналина, пульс напоминает грохот. Он заполняет весь дом, давит на уши и на нервы. Теперь путь лежит к пробкам. И опять ощущение постороннего присутствия за спиной холодным потом даёт о себе знать.
 В прихожей большое зеркало. Первое, что в нем видите, пламя свечи, потом собственное лицо, искорёженное тенью и страхом, а за вами, - смотрю через его плечо, при этом моё лицо уродует маска ужаса. Он медленно поворачивается. Я резко встаю и, вцепившись зубами в металлическую спираль, напоминающую душевой шланг, направляю лампу на доктора.
 - О.ужас! Что-то огромное, движущееся без остановки заполняет почти всё пространство за вами.
 Увидев ЭТО, доктор аж подпрыгнул на стуле.
 - А это просто ваша тень, раздутая маленьким пламенем свечи и колеблющаяся от его подёргиваний, как от этой тусклой лампочки.
 Теперь понимаете, о каких страхах я говорю? - не дождавшись ответа, продолжаю,- это страхи о том, чего нет, точнее чего не может быть. А теперь представьте, что ОНО есть. Ведь вы его почти ощутили.
 - Что? Оно?
 - Оно, это то, что рождает ваш страх и наоборот.
 - В смысле?
 - Представьте. Вы испугались чего-то, чего нет. Так?
 - Ну…
 - Появился страх.
 - Ии…?
 - И он, этот страх, нарисовал в вашем воображении НЕЧТО, чего вы испугались, но чего нет на самом деле. Понятно?
 - Да, но ты меня напугал.
 Ну и доктор, может, я зря с ним связался? А может и к лучшему.
 - Это хорошо. Теперь ответьте, но ответьте так, как ответили бы час назад. Вы сумасшедший?
 - Нет!
 - А если кто-то способен видеть свой страх, он сумасшедший?
 - Ну, могут происходить галлюцинации, вызванные...
 - Значит, вы не сумасшедший, - перебиваю, не давая отвлечься, - в Вас живёт страх, но вы его не можете видеть, потому что ваш рассудок не может допустить этого. Я имею в виду ваш здравый рассудок. Так?
 - Да, именно так.
 - Тогда ответьте на последний вопрос… - закрываю глаза, пытаясь сконцентрироваться, выровнять дыхание… раз, два, три, четыре…
 Доктор ждёт.
 Я зову, веду, из темноты на свет своё дитя…
 - Какой вопрос, Эдик?
 Не знаю, сколько времени это продолжается, может миг, может час…
 - Э-эди-ик…
 Чувствую, как ослабли рукава.
 ОН здесь.
 - А вот и вопрос, Георгий Романович, - мне жаль его, как бы, ха-ха, с ума не сошёл, испортив всё, чему я посвятил последние месяцы, - кто? - спрашиваю, чувствуя движение за своей спиной. Доктор уже смотрит туда. Да-а, это зрелище: От ужаса его лицо теряет свои черты. Мышцы напряглись так, что скулы стали шире и выше. Подбородок провалился назад. Ноздри раздулись, глаза полезли из орбит, - вернее ЧТО! ЭТО?
 Георгий Романович не отвечает. Беглый, ни чего не соображающий взгляд по мне и обратно за мою спину. Представляю его чувства. Он всю жизнь внушал людям, иногда успешно, что ЭТОГО нет. А тут...
 А он молодец! Держится, сопротивляется своим здоровым рассудком, но, увы. Тихо так осел. Все мышцы расслабились, лицо стало прежним, спокойным как у младенца.
 Я встаю, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов от дока, подмигиваю тому, кто стоял за моей спиной, поворачиваюсь обратно. Обхожу стол, прикладываю пальцы к сонной артерии. Пульс есть. Ещё слишком сильно и быстро, но я уверен, может стучать и сильнее. Док в глубоком обмороке.
 Иду обратно к своему стулу, сажусь в позу лотоса. Спиной к доктору.
 - Спасибо, - говорю, и добавив ещё одно слово, - УБЛЮДОК! - начинаю обратный процесс.




Часть – 1 глава – 1

 Я был должен. Уже не имело значения кому и сколько. Главное одно - сумма, а тем более обстоятельства её возвращения были для меня в тот момент нереальны. Пытаясь сделать всё возможное, я лишь ещё больше погружался в долги.
 В один прекрасный день, как того и следовало ожидать, пришли они.… Сказать честно, ОНИ произвели на меня такое впечатление, на которое рассчитывал тот, кто их послал - я испугался. Но как ни странно, испугался я не этих коротко-стриженных бугаев в кожаных куртках, у которых шеи начинались ещё над ушами, а заканчивались где-то на плечах, нет! Испугался я последствий, которые начнутся после их ухода, разговоров и скандалов. ОНИ затронули бы темы, на которые я ни с кем не хотел разговаривать, а после их ухода пришлось бы. То есть пришлось бы признать свою слабость, а на это я никак не мог пойти, слишком стыдно, даже перед самим собой.
 Первое, о чём я подумал, увидев их, было: « Да, ребята, вы, наверное, насмотрелись дешёвых российских боевиков или книг про бандитов начитались…». Может, конечно, и пишут про таких как они, и фильмы снимают, но в тот момент мне казалось, что всё наоборот. Это как дилемма - «Что было первое: курица или яйцо?»
 Единственное, что они могли со мной сделать наверняка - это избить. Пытать за такую (по их меркам) мелочь не стали бы, если, конечно, я не начал бы (по их же выражению)
«тупить» или «бычить». Ну и «на крайняк замочили бы», и всех делов - то!
 Первый вариант меня в принципе устраивал. В наше не спокойное время, по морде можно получить, спокойно прогуливаясь по улице в собственном дворе. Третий вариант? Ну что же, по крайней мере, проблемы уж точно волновать меня не будут. То есть полностью меня не устраивал только второй вариант, один вид стоматолога с клещами вызывал дикий ужас.
Потому, решив не искушать судьбу, таким образом, я сбежал. Вовремя заметив ИХ, приближавшихся от машины к моему подъезду, я пулей вылетел на крышу, вдохнул « воздух свободы» и пустился в бега.
 Осесть нигде не получилось. Сумма, взятая с собою, быстро превратилась в стоимость билета в один конец - домой.
 Заезжая к знакомым я не решался рассказывать им о своих проблемах, тем самым, навязываясь к ним, пусть даже на некоторое время. Все они помнили меня жизнерадостным человеком, не обращающим внимания на собственные проблемы. Плакаться всегда было не по мне, тем более просить. Если бы разговор сам по себе вышел в нужное русло и мне предложили помощь, я бы не отказался, но, увы.… А потому, потратив часть денег у очередных друзей- приятелей, я ехал дальше, так и не раскрыв главную цель своего визита.
На исходе второй недели своего путешествия я находился в Москве, собираясь перебраться в Питер. В северной столице тоже оставались кое-какие знакомые, а главное там жил друг детства.
 Билет купил днем, и время до вечернего поезда коротал на Ленинградском вокзале. Когда в очередной раз вышел покурить, ко мне подошёл милиционер:
 - Добрый вечер. Старший сержант Киреев. Предъявите документы, пожалуйста,- козырнул страж порядка.
 - Здрасте, - я достал и протянул ему паспорт,- пожалуйста.
 - Давно в городе?
 Один приятель посоветовал мне хранить билеты, чтобы в подобных ситуациях, якобы не возникало осложнений.
 - Вообще-то я в Москве проездом, передав пачку билетов сержанту, начал я рассказывать о своих перемещениях по области.
 - Давайте отойдём с прохода, чтобы никому не мешать, - с этими словами он взял меня под локоть и отвёл в сторону, где к нам присоединился его напарник, наглая рожа которого и запах перегара, вызвали во мне отвращение и возмущение, но препираться с московскими ментами, как я слышал, чревато последствиями.
 - Оружие…? Наркотики…? - выдохнул мне прямо в лицо тошнотворное облако, «напарник», - разрешите!? - неизвестно для чего спросив, он сорвал с моего плеча рюкзак.
 Тем временем первый не терял интереса к маршруту моего путешествия.
 - Значит, в Москве Вы пробыли сутки. Так? Потом на электричке поехали…
 Тут я услышал, что пьяный напарник тоже что-то говорит:
 - … джинсы, футболка, - перечислял он мои вещи, выкладывая их на грязный подоконник. Когда рюкзак опустел, рука его потянулась к моей сумке-поясу. - Разрешите?!
 - То есть, вернувшись обратно в Москву, Вы снова уехали, на этот раз в…, - не унимался старший сержант Киреев.
 - … записная книжка, права, временное разрешение, карточки: телефонные, визитные. Так. Дальше. Деньги, нож… Складной нож! - подчеркнул последнюю находку пьяный голос.
 Объясняясь, я разрывался между ними обоими, то перед этим идиотом с ножом, лезвие которого не достигало семи сантиметров, то перед первым, туманно излагая цель своего путешествия.
 - Значит, сейчас на Питер, потом до Петрозаводска, так? - вернув документы и билеты, закончил Киреев.
 - Да, по крайней мере, сейчас именно такие планы, - ответил я.
 - А сколько сейчас стоит билет от Питера до Петрозаводска? - дружеским тоном поинтересовался старший сержант.
 - Ерунда, две сотни.
 - Просто у меня под Петрозаводском родственники, думаю съездить к ним. Скоро отпуск. А как там с погодой?
 - Откуда я знаю! Я же там две недели не был.
 - Точно, что-то я не подумал. А когда уезжал, как было? - спросил Киреев таким тоном, будто собирается завести долгую беседу.
 - Я уже не помню, - отрезал я лаконично, но и этот намёк не был понят.
 - А-а…?
 Тут мне на выручку пришёл, как ни странно, «пьяный напарник».
 - Чисто, - сообщил он результат проверки.
 - Ну что же, не будем вас задерживать. Счастливого пути, - пожелал на прощание почти земляк, и удалился вместе со своим товарищем.
 Собрав разбросанные на подоконнике вещи в рюкзак, я пошёл перекусить. По дороге в кафе, решил сразу приготовить сотню, чтобы не трясти деньгами в очереди. В сумке-пояс, в отделении, где лежали деньги, палец опустился в пустоту. Тут же с ужасом заглянув в сумку, я обнаружил только две сотни. Понимая, что глупо и бессмысленно, но всё равно обошёл весь вокзал. Ментов нигде не было.
 Три тысячи рублей и пятьдесят баксов отошли в пользу наверняка не ментов. Они, наверное, решили, что поступили гуманно, оставив мне две сотни на билет до дома, но меня их доброта нисколько не тронула. Вообще, скорее всего они хотели лишить меня конкретного повода бить тревогу.
 Я просто сел на свой поезд.
 Торопиться мне было некуда. Три дня провёл в Питере, днём болтаясь по городу, ночи проводил на Московском вокзале, обдумывая создавшееся положение.
 Я уже готов был пуститься в любую авантюру, вот только в незнакомом городе, без денег, без поддержки, ничего не приходило мне на ум. Пускаться в чистый криминал претило моему мировоззрению. Хотя несколько раз, по вечерам, я следил за хорошо одетыми людьми. В одиночестве они спешили по своим поздним делам, не подозревая, что находятся под слежкой человека, загнанного самим собой и обстоятельствами на грань отчаяния. Но всплывала у меня из памяти ненависть к тем двум «ментам» на вокзале. И не хотелось оказаться объектом такой же ненависти, пусть даже анонимной. Так ни с чем я возвращался на свой вокзал.
 Поиски друга тоже не увенчались успехом. На телефонные звонки за эти три дня никто не ответил, и последняя телефонная карта вскоре опустела из-за срабатывающего автоответчика. На оставшуюся мелочь я купил билет в метро и поехал к другу домой, на самую окраину Санкт-Петербурга. Но и на звонки в дверь никто не открывал.
Денег оставалось двести пять рублей, билет до дома стоил двести четыре с копейками, то есть ездить туда-сюда, не было никакой возможности, а идти сил. Вот уже два дня, как я ничего не ел, не считая пары булочек, купленных на выручку от сбора пустых бутылок. Все эти обстоятельства вынудили меня дожидаться хозяина у двери. До вечера просидел у подъезда, предвкушая радость встречи и прогоняя в уме разговор, от которого уже нельзя было отказываться.
 Надвигалась ночь. У соседних подъездов начали собираться компании. Время, от времени громко смеясь, они тыкали пальцами в мою сторону. Не думаю, что мой внешний вид вызывал в них злобное веселье, скорее всего, таким образом, они хотели показать, кто хозяин в этом дворе. Время шло, слышался звон бутылок, смех и реплики становились всё более угрожающими.
 Ещё по дороге сюда я заметил большой парк, расположившийся неподалёку. В одной части этого парка пышно разросся кустарник. Пробираясь сквозь заросли, я наткнулся на трёх бомжей. Это явно было их сезонное жилище и место работы. Днём в парке отдыхало множество народа, вечером тоже. Люди спешили отдохнуть после рабочего дня на природе, с бутылочкой пива. Пустой тары, вполне хватало этим троим на существование. Когда появился я, бомжи готовились к ужину: три батона, три банки «кильки в томатном соусе» расположились на импровизированном столе. Судороги скрутили мой пустой желудок и, преодолев брезгливость, я обратился к ним:
 - Мужики, поделитесь?! У меня только сигареты, - произнес я как можно спокойнее, бросив на «стол» смятую пачку.
 - Маловато, а что в мешке? - указал один из них на рюкзак.
 - Шмотки.
 - Показывай.
 Всё, чем они действительно заинтересовались, были демисезонные ботинки из натуральной кожи на толстой подошве, купленные мною в дорогом магазине за приличные деньги. Теперь их цена- батон и банка кильки.
 - Не хочешь, не бери, - увидев моё замешательство, сказал тот, кому обувь пришлась по ноге и явно по вкусу.
 - Червонец добавишь? - начал я безнадёжный торг, - мне на метро.
 - Пять. Не больше, отрезал бомж.
 - Ладно, осчастливил я нового хозяина своими ботинками, а себя почти полноценным ужином.
 После ужина, немного поговорив за жизнь, я уснул прямо на траве в кустах. Пробудился ещё до восхода солнца. Ночи стояли белые, потому время до рассвета определить было проблематично. Да и заснуть больше не получалось. Я просто лежал и обдумывал своё положение.
 Жизнь моя свелась к тому, что я стал обыкновенным бомжем в незнакомом городе, осознание размеров которого давило на нервы. Я просто потерялся, выпал из жизни и не видел дальнейшего пути. Любое движение с моей стороны только ещё больше усугубляло положение. Ниже опускаться было некуда, ведь за последние несколько суток, лучшим временем для меня были ужин и ночь, проведенная в компании самых натуральных бомжей.
 «Бело-серая ночь. Пустая банка из-под кильки. Недоеденный батон и три оборванца. Выхода нет, скоро рассвет - ещё один холодный день в аду…»
 Появились мысли о суициде, так как других решений я не видел. И вот тут мой мозг зашевелился, не желая расставаться с планами на будущую счастливую жизнь. Он по быстрому нарисовал мне образ Гены Шемякина и его…


 
 * * *
 С Генкой мы учились в одном классе. Его предки были типичными представителями грозящего когда-то СССР, неизбежного коммунизма. Во всяком случае, именно такими они мне представлялись. Аккуратные до тошноты, Шемякины старшие не курили, категорически не употребляли спиртные напитки. Из дома выходили только на работу и в магазин. По крайней мере, я ни разу не видел, чтобы они шли куда-нибудь ещё.
«Буржуазная болезнь- вещизм» их не тронула. В квартире всё было очень скромно, в стиле шестидесятых.
 В городе они появились во времена комсомольских строек, так что даже с родственниками общались лишь посредством почты. И сейчас, при нынешнем положении вещей, жили просто, так, как, по их мнению, должен жить нормальный человек. Не заводя лишних знакомств, уже заведённые, не переводя на личные, отдавая все силы на воспитание достойных членов общества, то есть своих детей. Со старшей дочерью, Мариной, возможно, их желание возымело успех. Но с Генкой им явно не повезло. Невезением был я. В любых безумных переделках нашего класса Шемякин никогда не участвовал, да и чем мог помочь хлипкий очкарик, который все перемены между уроками проводил за своей партой. Но я заметил его горящие глаза, наблюдавшие за производимыми нами катаклизмами в кабинетах родной школы. Его преследовали те же нездоровые мысли, управляющие любым здоровым ребёнком. Но понятия о плохом и хорошем, впитанные с молоком матери, крепко держали его за партой.
 Мне было жаль его. В начальных классах над ним смеялись, став чуть постарше, начали издеваться, пока, наконец, не смирились с тем, что он просто есть и никакие выходки со стороны класса его не трогают. Никто не пытался заглянуть ему в глаза, никто не замечал в них жизнь. А я заметил.
 Однажды, в преддверии Нового года, как и остальные школьники, мы украшали свой классный кабинет. Я подстроил так, что моим напарником по сооружению гирлянд был назначен Шемякин Гена.
 Мастерскую, я организовал у себя в комнате, приготовив для этого всё, что может понадобиться: клей, цветную бумагу, картон, карандаши, ножницы…
Мне до сих пор кажется, что Генка впервые тогда почувствовал себя свободно и понял, что мир, который так старательно от него прячут родители, всё-таки существует, в чём он убедился, слушая песни Ласкового мая, с хрипом вырывающиеся из старенькой «Весны».
Раньше он мог слышать их лишь урывками, проходя мимо открытых окон. В его доме даже такая музыка считалась аморальной.
 В тот вечер я выставил себя полным болваном в создании гирлянд, полностью передав инициативу в руки Шемякина. Ощущение было такое, что он всю жизнь только этим и занимался. Расслабившись за работой, которая явно доставляла ему удовольствие, давая возможность проявить себя, хотя бы передо мной, он говорил, мечтал, строил планы на будущее. За робкой его внешностью я увидел человека стремящегося добиться в этой жизни большего, чем его родители, вот только их воспитание сводило на нет это стремление вбитой покорностью и робостью, и ничего не могло изменить положение вещей. Решиться на что-то Шемякин мог только с чьей-то указки, а на самостоятельные шаги у него не хватало духа. Судя по гирляндам, он мог работать собственной головой.
 На Новогоднем вечере нам подарили по книжке про пионеров-героев, по набору ручек и по шоколадке, за лучшее новогоднее украшение. Для Генки это был момент истины, он был счастлив. Впервые его заметили как человека, на что-то способного. Родители разрешили ему дружить со мной, чем он незамедлительно воспользовался и не отходил от меня ни на шаг. Шемякин изменился, но только в отношениях со мной и мне до конца школы приходилось выслушивать всякий бред, который тот считал смыслом жизни. Жаль его было, и только благодаря этому чувству я не отталкивал Генку от себя.
 В то время, когда мы учились в старших классах, к Шемякиным приехал дед, отец матери.
Обменяв комнату в коммуналке, в каком-то неизвестном современной географии городе, на комнату в общежитии в нашей дыре, в ней и осел, тихо пропивая в одиночестве пенсию. Не знаю, каким местом, Шемякины додумались прописать Генку к деду, но они это сделали. После смерти старика, ни о каких коммерческих идеях относительно комнаты не могло быть и речи, как и о том, чтобы жить там, «в общежитии, населенном людьми, с антиобщественными понятиями о взаимоотношении между членами цивилизованного общества», а попросту она пустовала, чем я и решил воспользоваться. И, наконец, купив билет, поехал домой.
 Перед отъездом позвонил Шемякину, точнее его соседям (установка телефона означала для его родителей недостойную и бесполезную суету), попросив пригласить Геннадия. Вкратце изложив грандиозный план какого-то немыслимого предприятия, я попросил положить ключ от комнаты в почтовый ящик и соответственно плана, сохранить моё инкогнито.
 Ещё утром в парке, когда проснулись приютившие меня бичи, я разведал у них наземный путь и двинулся в сторону Московского вокзала пешком, в целях экономии вырученных пяти рублей. Путь занял многие часы. Погода стояла отменная. Уличные кафе, скверы и просто скамейки были заняты людьми, что-то пьющими-жующими. Отбросив остатки гордости, я забирал у них пустые бутылки, и гремя полиэтиленовыми пакетами с тарой заходил в попадавшиеся на пути магазины сдавать посуду. Многие километры улочек, скверов и аллей, принесли неплохой доход. Денег хватило не только на звонок Шемякину. Я даже перекусил, и кое-что купил с собой в дорогу.


* * *
 В родной город поезд прибыл в три часа ночи. В половину восьмого утра заглянул хозяин комнаты и, получив список необходимого, ушёл на работу. Весь день я проспал, наслаждаясь сном в полный рост с разбросанными руками и ногами, на разложенном диване.
 Комнатка была крохотной, два с половиной на четыре метра. Диван, стол, довоенный телевизор, шкаф-шифоньер, тумбочка, полка на стене да пара стульев, составляли убранство помещения. На полу лежал коврик, покрытый толстым слоем пыли. За полчаса наведения порядка, комната приобрела обитаемый вид.
 Вечером появился Генка с огромным кустом герани в глиняном горшке, который ему поручили выкинуть и большой спортивной сумкой. В ней были сигареты, продукты и подборка прессы, а точнее все мало-мальски уважающие себя газеты. Мне необходима была информация, так как я абсолютно не представлял, чем буду заниматься, выбираясь из кризиса. Штудирование газет оказалось пустой тратой времени. Ничего, что могло бы подарить хоть малейший, реальный намёк на мои дальнейшие действия.
 Потянулись бесконечные дни. В светлое время суток я обычно спал, а по ночам гулял по городу, прячась от случайных прохожих, дышал воздухом. Бродил под окнами своего дома, родных и друзей, бывших подружек и просто по памятным местам. Оживляя в памяти события прошлого, жалел себя за свою никчемность, наивность, доброту и ещё чёрт знает за что. А в комнате для меня родился новый мир, мой мир, мир покоя и свободы мысли. Убогая обстановка, созданная стариком-алкоголиком, недоедание и уйма свободного времени, заставили по-новому смотреть на жизненные ценности. Я жил, имел способность мыслить и чувствовать даже лучше, чем в комфорте с набитым желудком.
 Поначалу чувство одиночества глушил страх оказаться обнаруженным. Некоторое время спустя, когда уверенность в преданности Генки поставила последнему, пять из пяти, страх сменила привычность обстановки и моего положения. Дни складывались в недели и в конце концов монотонность однообразных дней начала превращать меня в зомби. Воспоминания сглаживались. Где-то глубоко в сознании они ещё были яркими и чёткими, но память, обусловленная мрачным настоящим, отказывалась показывать прошлое.
Будущее было черно. Как солнечный день сменяется тёмной ночью, так и мои мечты потускнели, поглощённые жестокой реальностью, всю глубину которой мне ещё только предстояло пережить и первое тому доказательство пришло уже через пару недель с начала заточения.
 Шемякин. Кто угодно, но только ни он мог скрасить моё одиночество своим присутствием, вывести меня из ступора, выбив чувство отрешенности заменить его, чем угодно: строительством планов, весельем, презрением или ненавистью, наконец. Но нет. Всё им сказанное было прошлым отражением моих мыслей. Любая шутка - устаревшей моей. Любая идея находила аналоги в моей полубредовой памяти. Поэтому только лёгкое раздражение, не больше, вызывал Генка своими идиотскими вопросами и рассуждениями, но и оно компенсировалось тем, что он для меня делал. Если бы он больше времени проводил со мной, тогда возможно раздражение переросло бы в гнев, а гнев, как известно, толкает человека к действиям, пусть необузданным, но хоть к каким-то!... В моём бездейственном положении, наверное, любое было бы, ой, как действенно!
 Не знаю, винить или благодарить старших Шемякиных, но в двадцать три года, по причине их тотального контроля над действиями сына, Генка мог проводить со мной не более одного часа в день.
 Когда-то его родители считали меня единственно приемлемым другом для их сына. Нам можно было общаться практически без лимита времени. Теперь же, знай, они о нашем общении, да ещё и при таких обстоятельствах, наверняка пришли бы в ужас. И это не удивительно, потому как мои проблемы начались с бизнеса, а для них хуже «этих жуликов и бандитов» никого не было. И вот, в то время, когда я начал заниматься собственным
делом, Эдик Болин для них попросту умер. А какой нормальный родитель пожелает своему чаду общаться с покойником?
 Единственным, что скрашивало мои серые будни, были книги. Наверное, в десятый раз я пережил межзвёздные приключения с Дейном Торсоном, помощником суперкарго на космическом корабле-торговце «Королева Солнца», моим любимым книжным героем: молодым, сильным и импульсивным, добрым, честным и открытым. Именно таким создала его несравненная Андрэ Нортон. Мне он нравился, я видел в нем себя.
 Кроме Дейна Торсона, ещё множество других несуществующих личностей из разных книг составляли мне компанию, пока не настал момент, когда только что прочитанная глава тонула в тёмных глубинах памяти, отказавшей, как я уже говорил, мне в своих услугах. И вот, читая следующую главу, я не понимал смысла. Чтение стало пыткой для мозга.
Возникла необходимость, что-то предпринять, найти хоть какой-то путь, какой- то смысл моей жизни. Подарить себе общество способное возродить прежнего Эдика, весёлого и неунывающего, пока не поздно. Ведь глядя в зеркало, я понимал, что одиночество не только чувство, оно может быть и физически реально и выглядело оно ужасно. Взять хотя бы несколько сантиметровую бороду, клочками торчащую в разные стороны и мёртвые глаза.
 Тюрьма.… Так по-новому я назвал своё тайное жилище, ещё не так давно считавшееся мною миром покоя и свободы мысли. А теперь, собственный страх, перерождающийся в манию преследования, становился надежнее любого надзирателя. Наряду со страхом, был ещё и стыд. Стыд вернуться в мир людей, в мир знакомых и родных, которые наверняка из-за моего бегства не находили себе места. Вернуться с глупо-виноватым лицом, переложив на них свои проблемы? Нет! Это было выше моих сил.
 Единственными, кто по-моему мнению смог бы понять меня, разбить моё одиночество и тем самым остановить надвигающееся сумасшествие, были мои друзья. И вот я решил объявиться им, в надежде не на помощь, но на понимание и поддержку.
 Уже на первой встрече мне дали понять, что мой побег был глупостью, ведь они сообща помогли бы мне решить проблемы…
 - Ведь на то и существуют друзья…
 - Просто мы раньше не подозревали, что всё так серьёзно…
 - Да, блин, Эд! Все проблемы решаются! Ты что, забыл, что у тебя есть друзья…? - наперебой говорили они…
 - … Неужели ты думаешь, что мы бросили бы тебя без помощи, если бы знали об этом раньше? Ну, ты даёшь? Мы тут все на нервах. О тебе ни слуху, ни духу. Разве так можно с друзьями?!
 - Извините, - глупо улыбаясь, отвечал я на их душевные излияния, - и спасибо.
 Потом мы долго обнимались и жали друг другу руки с клятвами о настоящей мужской дружбе и преданности.
 По какой-то неведомой для меня причине, а скорее просто, потому что никто не спросил, я не сказал, где прячусь. В конце мы договорились встретиться через пару дней в определенном месте, в определенное время. А если у кого-то, что-то не состыкуется, тогда, как в песне поётся: «Так значит, завтра, на том же месте, в тот же час…»…
 Через две недели я смирился с мыслью, что они не придут ни когда. Что красивые слова о дружбе, на поверку оказались просто словами. Денег от них я не ждал, больше меня угнетало одиночество. Если бы они просто иногда были рядом, жизнь показалась бы не такой мрачной. Ах, если бы не эти вечные «бы»…
 Поначалу, с каким-то садомазохистским наслаждением, я распалял себя мыслями о пережитом предательстве, представляя, как выскажу им в глаза все, что о них думаю. Но со временем понял, что это не будет иметь ни какого смысла. Все мои излияния пройдут как о стену горох. Они поймут, что я имею ввиду, поймут свою вину. Хотя есть ли их вина?! Ведь они ничего плохого мне ни сделали, вообще ничего ни сделали. И я уверен! С любым из них случись беда, остальные отвернутся. И НИКТО этого не понимает! Да, я хотел поначалу достучаться до их сердец, но… «Не сыпьте бисер перед свиньями»,- сказал Иисус, проповедуя любовь и добро. Не отдавайте свои силы и время тому, кто этого не ценит - вот, что он имел в виду. Но я не Христос, далеко не Христос и злоба, рождённая мыслями о предательстве ещё долго гложила мою больную душу.
 Из друзей остался только Коля. По воле обстоятельств, его не было, и он не знал о прошедшей встрече. Совершенно случайно мы столкнулись с ним ночью в городе, поговорили, договорились встретиться и встретились ещё раз. Но, взяв в расчёт: отношение остальных друзей ко мне, мою бесполезность и тяжесть мыслей, навиваемую моим присутствием, вскоре я практически перестал видеться и с ним. Не хотелось казаться ему навязчивым, у Коли была своя жизнь, нормальная. И я не хотел доставлять ему хлопот, которых испугались остальные.
 После того, как умерла последняя надежда на друзей, после осознания собственной тяжести, с которой я мог навалиться на Колю, полная апатия овладела мною. Теперь я жалел себя ещё больше. «Никчёмный», никому не нужный, преданный друзьями, для которых никогда, ничего не было жалко, зверь, загнанный в клетку какими-то нелепыми обстоятельствами. Иногда этот зверь с рёвом рвался наружу, хотелось рвать и метать, но страх сдерживал эти порывы и я ходил из угла в угол, с силой щипая себя, в надежде, что физическая боль принесёт облегчение, но его не было. Тогда я садился, обхватив руками голову, потом с силой сжимал кулаки так, что в руках оставались волосы, и я уже не чувствовал, как просто вырывал их и плакал, до сих пор до конца не веря в реальность предательства теми, кого с детства считал «своими». Но реальность - это реальность и робко вспыхивающие искорки надежды, что они придут, тут же потухали, попадая в эту самую реальность. Ведь две недели, каждый вечер я приходил в условленное место и уходил лишь спустя час. А потом, прячась подворотнями, пробирался в излюбленные нами места и наблюдал.… Наблюдал за своими друзьями. Наблюдал, как они пили пиво и смеялись в компании девочек. Наверняка даже не вспоминая обо мне.
 Я мог бы выйти к ним. Они приняли бы меня хорошо, напоили бы пивом и опять начали бы вникать в мои проблемы, но всё это было бы ложью, скрывающей за наигранным сочувствием полное равнодушие. Остатки какой-то нелепой гордости не давали мне подойти к ним и, кусая губы, я возвращался в комнату. Всепоглощающее чувство безысходности не давало спокойно думать, и, загоняя тело в какой-нибудь тесный угол, сотрясало его рыданиями.
 Да, я трус! Я слабак! Но что? Что я мог изменить? Как можно изменить то, чего не понимаешь? А я не понимал, почему всё это со мной происходило, хотя и знал во всех подробностях, почему оказался в такой ситуации. Просто моё мировоззрение отказывалось принимать возможность такого отношения к людям, в частности ко мне.
 Все прошлые мечты и ценности потеряли всякий смысл, так как были основаны на моём ИДИАЛИЗИРОВАННОМ мировоззрении. Всё, о чём я когда-либо мечтал, не могло осуществиться наяву. Как можно обрести неземную любовь, живя на этой самой земле, потерявшей ценность верности, а значит и доверия? Что делать, если я хочу любить и ценю красоту? Ведь все красавицы тоже ценят свою красоту, но ценят деньгами и ищут тех, кто побогаче, компенсируя свои чувства роскошью.
 Как можно уповать на дружбу, цена которой сосчитанные копейки? Нищие блаженны духом, но кто хочет быть нищим? Равно как и блаженным? Друзья? А ведь началось всё именно с них, точнее с одного.
 Однажды я попросил помощи у своего, как я считал, лучшего друга Миши, которому доверял во всём, которого попросту любил. Несколько лет назад у него тоже возникла проблема, не задумываясь, я отдал ему деньги, которые у меня были и уехал вместе с ним, чтобы в случае чего, прикрыть, тем самым я ставил под удар и себя. Отсутствие слов благодарности и выражение его лица при возвращении денег, я списал на его возможные неведомые мне чувства. Но только теперь, когда пришла моя очередь просить о помощи, я принял то, что не хотел принять тогда - меня в очередной раз использовали, приняв всё за должное. Ведь зачем благодарность тому, кто сам даёт?
 Теперь же, когда возникли проблемы у меня, ответ был таков:
 - Понимаешь, старик, все деньги в деле. Себе ничего не могу позволить…
 И это было ещё не всё, впереди меня ждал сюрприз, «благодарность», опоздавшая на несколько лет.
 В последнее время я занимался ремонтами квартир и неплохо преуспел в этом, доказательством тому был сложившийся круг клиентов. Это были не бедные, но и не очень богатые люди, зарабатывающие себе на жизнь знаниями, полученными в высших учебных заведениях, в основном инженеры, работающие на местных предприятиях. К предпринимателям и коммерсантам я относился с опаской.
 Однажды вечером в баре я встретил старинного приятеля. Олега, так его звали, я знал с детства, мы с ним выросли в одном дворе. Олег был старше меня на четыре года, поэтому друзьями мы не стали, но отношения между нами сложились более тёплые, чем у простых знакомых. Мы вышли из бара на улицу покурить и поболтать за жизнь. В процессе разговора промелькнула тема о работе. Узнав, чем я занимаюсь, Олег предложил мне отремонтировать его квартиру, в которой не жил, но держал как недвижимость, и теперь решил вложить в неё ещё немного денег.
 Ко времени нашей встречи, Олег, как я понял, стал довольно состоятельным человеком. Об этом красноречиво говорили несколько фактов: дорогая машина, толстый бумажник и ещё телефонные разговоры, время от времени прерывающие нашу беседу. Слушая только Олега, я понял, что лишь однажды звонила женщина, в остальных же случаях это были натуральные бизнес-переговоры. Довольно легко мой приятель называл суммы, которые мне не заработать и за год.
 Решив, что с деньгами проблем не возникнет, а взаимопонимание, уходящее корнями в далёкое детство не должно нарушиться, я с радостью согласился на его предложение.
Расчёты я доверил тому самому Мише, своему лучшему другу. Он, как и я занимался ремонтами, но с подсчётами у него всегда выходило лучше. За два часа нашего СОВМЕСТНОГО труда над чертежами и калькулятором, Мишаня
не постеснялся и запросил за свой труд двести долларов!, как определённый процент от полученной в итоге суммы. Другой бы на моём месте послал бы его подальше, но я - это я и ничего тут не поделаешь…
 Накинув на предположительную Мишей стоимость материалов пятьсот баксов, уже на следующий день я представил Олегу его предстоящие расходы. Обсудив детали, мы пожали друг другу руки и взялись за дело. Он добывал наличность, а я реанимировал его хрущёвку. Те пятьсот долларов, которые должен был заработать, я постепенно вкладывал в свой старенький Фольксваген-Гольф.
 В процессе работы над квартирой, я определил себе правило: не халтурить, даже в мелочах. Поводом служило то, квартира принадлежит Олегу, КОТОРОГО Я ЗНАЮ С ДЕТСТВА! И потому материалы закупались стопроцентно согласно технологиям и также стопроцентно использовались.
 Олег был доволен происходящими переменами в своей квартире. Ещё бы! Не осталось ни сантиметра квадратной площади, который не был бы мною проверен и выставлен под уровень, и при этом надёжно закреплён и тепло-шумо изолирован.
 Через два месяца, где-то в середине декабря, когда дело дошло непосредственно до косметики, я понял, что с деньгами происходит несостыковка. Суммы, высчитанной Мишей мне просто не хватает. Позвонив Олегу, я обрисовал ситуацию. Без всяких вопросов он уточнил необходимую сумму, и назначил место встречи. Проблема состояла в том, что в тот день Олег уезжал, а по телефону я застал его уже в Петрозаводске за два часа до поезда. Расписание автобусов не давало возможности успеть вовремя. Гольф стоял на ремонте. Я вспомнил о Мишке и помчался к нему. Мишка был хорош, как всегда;
 - Подожди, через десять минут поедем.… Ну вот, ещё пару минут… да не гони ты лошадей… - и всё в таком духе.
 В итоге я опоздал, Олег уезжал на месяц.
 Не раздумывая, я занял сумму, уже потраченную мной на Гольф и другие мелкие расходы под небольшой процент и продолжал строительство, зная, что по приезду хозяина деньги вернутся, пусть даже с условием, что я потеряю часть от той суммы, которую я рассчитывал заработать, даже, несмотря на то, что эти самые пятьсот долларов были в два раза меньше реальной стоимости произведенных работ.
 Олег, КОТОРОГО Я ЗНАЮ С ДЕТСТВА, не то, чтобы погасить мой долг, наоборот, стал требовать от меня немедленного завершения ремонта, не собираясь выплачивать мне ни копейки, и при этом обвиняя меня во всех смертных.
 Он настолько изменился после поездки, что сказать, что я был ошарашен, значит, ничего не сказать. Я просто потерялся, совершенно не понимая, о чём он говорит. Он требовал то, о чём не было и речи. Итальянские плитка и обои в три-четыре раза по стоимости превосходили отечественные аналоги, заложенные в составленную с большим запасом, по словам Миши, смету. Мои объяснения ни к чему не привели. Даже новая, составленная лично мною смета, подтверждённая накладными и товарными чеками, не помогла мне, так как слушать меня никто не собирался.
 В конце концов, я остался должен ту сумму, которую мне рассчитал Мишаря, плюс то, что занимал после отъезда Олега.
 Я судорожно искал выход из создавшейся ситуации, но нашел вход, и любые движения с моей стороны потеряли смысл, но его приобретали перемены, происшедшие с Олегом.
Как выяснилось позже, вернувшись из командировки, Олег случайно наткнулся на Мишу. Они знали друг друга, и знали, какое отношение имел я к каждому из них. Между ними завязался разговор, подробности которого мне неизвестны, но одну фразу, произнесенную Мишаней, Олег передал мне слово в слово:
 - На те деньги, которые ты уже дал Эдику, давно можно было нормальный ремонт сделать, неплохо на этом заработав.
 Что это было?! Почему?! За что??? Я не понимаю.… Но я понимаю Олега и не виню его.
 Мысли о том, что я превращаюсь в зверя, преследовали меня постоянно. Ведь человек отличается от животных тем, что он единственный может осознанно думать о будущем, строить планы, а главное - мечтать. Жизнь показала мне всю инфантильность моих мечтаний. Теперь, закрывая глаза, я видел лишь призрачный силуэт, сменивший в моём воображении ту яркую картинку плана-мечты, что являлась мне грёзах. Но и этот силуэт таял, унося с собой остатки смысла существования таким, каким я его видел. По мере того, как тускнели мечты, чёрное отчаяние занимало их место. Но даже в такой момент я не променял бы созданный мной, а теперь уплывающий призрак счастья, в котором я оставался самим собой, на равнодушие и жадность, пусть даже означающие решение моих проблем. Единственное, чего я желал - это до конца оставаться самим собой - последним романтиком, верившим в то, что однажды жизнь докажет мне справедливость моих суждений, вернув мечте жизнь. Но она умерла, и я перестал быть человеком, разучившись фантазировать.
 И опять мысли о суициде наполнили моё существование. Странное это чувство - не желать жить. Сначала появляется мысль как один из возможных выходов и уже через минуту становится ясно, что это ЕДИНСТВЕННЫЙ выход, и постепенно дикое желание наложить на себя руки становится манией. Думая об этом, я даже получал какое-то садомазохистское наслаждение, вызванное тем, что я смогу написать предсмертное письмо,
обвиняющее всех, на кого я обижен. Заставить их почувствовать себя виноватыми в моей смерти. Ещё минуту спустя, инстинкт самосохранения в истерике начинает искать весомые доводы в пользу спасения души и тела. Но у меня, их не было. Я прекрасно понимал, что все мои попытки устроить собственную жизнь постоянно обрывались любым тонким намёком близких, да и просто знакомых на то, что им требуется моя помощь. Дальше просто - получив обычное спасибо, я разгребал в одиночку свои заброшенные дела, которые иногда перерастали в проблемы.
 Моя импульсивность выражалась не только в экстренной помощи людям. Как злой рок, она преследовала меня во всём. Ещё в школе, я без труда мог запомнить и понять сложную тему из точных наук, если она вызывала хоть какой-то интерес. А вот полностью освоить предмет, не хватало усидчивости. В то же время, разобрав дома на составные механический будильник, неделями не выходил из дома, собирая его по памяти и ещё какому-то неизвестному даже мне самому принципу. Можно сделать вывод, что чем-то подобным и стоило заниматься, но будильник побеждён, и никакого интереса больше ни он, ни ему подобные не вызывают. Так было во всём. Я не мог долго заниматься одним делом. Многие устроены также, но кто-то за счет капиталов решает эту проблему, кто-то заставляет себя поступать разумно, наживая эти самые спасительные капиталы, кого-то держит страх оказаться у разбитого корыта, а кто-то находит увлечение своей жизни. Много денег у меня не было, страха тоже, равно как и сил бороться со своим нетерпением. О хобби вообще говорить не приходится. Вот так я и метался от увлечения к увлечению, от работы к работе, находя успокоение лишь в помощи своим друзьям. Возможно, они думали, что такой человек, как я сам справится со своими делами. Но эта мысль, как оправдание им шла от прежнего Эдика, который до сих пор ещё не смирился с предательством. Но я всё-таки стал злее, хотя не думаю, что что-нибудь изменилось бы в моём поведении. Ведь я понимал - выпутайся я из этой передряги, кому-нибудь опять понадобится помощь, и я не смогу отказать никому из этих…мать их…
 Всё сводилось к одному: так в этом мире жить нельзя… в мире жить нельзя… жить нельзя! Оставалось только найти способ.
 Потеряв опору, я болтался в петле. Верёвка впилась в кожу и под моим весом медленно сползла вверх по шее, раздирая её ужасной болью. По-видимому, с петлей что-то вышло не так, и потому она ползла, пока не уперлась в основание нижней челюсти, при этом узел остановился где-то в районе темени. Всё это время я находился на грани сознания, но не от удушья, как того следовало ожидать, а от боли. Ощущение было такое, будто кожа на шее сползла вместе с петлей. Верёвка не задушила меня сразу, но её положения хватило на то, чтобы сделать дыхание практически невозможным. Только при полном напряжении лёгких, и то со страшным хрипом, воздух проникал в лёгкие. Количества воздуха, достававшегося мне такими усилиями, хватило бы, чтобы едва расправить воздушный шарик. И нехватка кислорода во всём организме, включая и мозг, не заставила себя ждать. Пришедшая было мысль ухватиться за веревку повыше петли и подтянуться, отпала сама собой, так как тело не реагировало на двигательные команды. Закричать тоже не получалось. Ничего, кроме сипения и жалкого хрипа не получалось. Но самое страшное то, что при всём этом затуманенный рассудок продолжал в какой-то мере ещё трезво мыслить, а тело чувствовать боль. Поначалу оно онемело, выдавая информацию о себе и о своей форме покалываниями во всех его членах одновременно. Постепенно легкое покалывание сменилось откровенными уколами, причем довольно толстыми иголками и в совокупности с разодранной шеей, пытка сделалась невыносимой. Сознание не собиралось покидать меня, и я понял, что буду умирать долго и мучительно, и ни что не сможет остановить этот процесс…
 Я дёрнулся и открыл глаза. Всё это только пригрезилось мне, после неудачной попытки задушить себя проводом от телевизора. По-видимому, в какой-то момент я отрубился, и руки ослабили натяжение, но мозг при этом, немного перефразировав предысторию, нарисовал возможный финал, весь ужас которого надолго сохранил свою силу в моём сознании.
 Я отклонил повешение, как возможный способ уйти из жизни. Возможные страх и боль, затянувшиеся на неопределённый отрезок времени, пугали настолько, что даже при одном виде верёвок, проводов…. начинала чесаться шея и ощущалась нехватка воздуха.
 Вторым вариантом самоубийства стали вены. На первый взгляд он устраивал меня во всем. Боль не должна была быть такой глобальной, и крови я не боялся. Здесь даже был свой плюс - рана. С детства обожал ковырять болячки, проверяя правдивость учебников анатомии.
 Написав предсмертную записку, и приготовив воду, я склонился над тазом с лезвием в руке… «вот вены, вот лезвие.… Всего одно движение и решаются сразу все проблемы. Сколько интересно ещё буду находиться в сознании? По идее должен почувствовать холод и уснуть…»
 Холодок, в самом деле, пробежал по спине. Представилась бабуля с косой. Это она, подбадривая, провела костлявой холодной рукой вдоль моего мгновенно взмокшего позвоночника. Но страха не было. Было какое-то злорадство над собственными чувствами, прилив адреналина, крепко сжатые челюсти и кулаки, так, что побелели костяшки, а лезвие входило в пальцы. Хоть воображение нарисовало и приняло наяву самое страшное мифическое существо, я не испугался, потому что сам звал ее, и она пришла за мной в тот момент, когда я протянул ей руку. Но смерть не захотела забирать меня даром. Я молил её остудить мою кровь, остановив её бег, но, сама, являясь хозяйкой холода могил, она жаждала немного человеческого тепла. Ей нужна была моя кровь, живая и горячая.
 Опустив голову, я заметил как из-под лезвия в правой руке, кровь капает прямо в таз, смешиваясь с тёплой водой и горячими слезами.
 - На! Возьми! Ведь тебе нужна моя кровь?! - обратился я к Смерти хриплым от слёз голосом, но эти скудные капли не могли согреть её заледеневшую душу, заставить сжалиться надо мной и принять в свои объятия. Для этого ей требовалось намного больше крови. И боли.
Рассматривая лезвие в правой руке, по которому тонкой струйкой текла кровь, я перевёл взгляд на левую руку и увидел уродливый шрам на указательном пальце. Много лет страшный рубец казался мне прекрасным. Прекрасным напоминанием о маленьком парнике, построенном мною в детстве, в котором мать выращивала сладкие перцы. Как я был горд своим произведением! Ещё бы. Тогда я был в таком возрасте, в котором мои сверстники не утруждали себя подобными занятиями. А когда взрослые смотрели на ещё свежий тогда и более ужасный шрам, спрашивали:
 - Что случилось? - при этом брезгливость в голосе и на лицах продолжала вопрос.
 Уверен, им казалось, что в очередной безрассудной шалости, составляющей весь интерес в жизни юного поколения, был получен этот рубец, проходивший через весь палец. Чем вызывал чувство презрения и жалости ко мне, к пацану, одному из десятков нашего дачного кооператива, способных лишь на разрушения, поджоги и воровство на огородах.
В азарте строительства я совершенно не думал о собственной безопасности и толстое бревно, служившее основой сооружения, сорвавшись, придавило левую руку. Больше всех досталось указательному пальцу. От основания до самого ногтя разорвало кожу, обнажив кость и сухожилия. По счастливой случайности, последние не пострадали. Но полученной травмы было достаточно, чтобы ещё многие годы, увидевшие её последствия, с ужасом представляли первоначальный вид. А для меня он, этот шрам был прекрасен, как и множество других украшающих мои руки, даже если цена не стоила того, как они были получены.
 Парник давно снесли, и на его месте росла банальная картошка. Но при взгляде на палец, он встаёт во всём своём возможном великолепии. Он был для меня совершенством конструкторской мысли, из-за легкосъёмных стенок, позволяющих беспрепятственно заботиться о растениях и проветривать в жаркое время суток. Я любил свой парник, но ещё больше я любил себя, показывая соседям своё произведение и плату, которую отдал, создавая его. Тем самым давал понять, что ошибаются взрослые на мой счёт.
 В детстве я ненавидел своё тело, маленькое, сутулое и тощее. Часто оно становилось причиной злых насмешек. Только суетливый, весёлый характер держал меня на плову в любой компании. В семнадцать лет я начал заниматься тяжелой атлетикой, с упоением наблюдая, как выпрямляется позвоночник, как наливаются мышцы. Набрав неплохую мышечную массу, я успокоился относительно своей фигуры. Ощущение умеренной плотности и приобретенной силы, вызывало чувство гордости и любви к обладателю такой формы, пусть не самой гармоничной и красивой, но достигнутой собственными стараниями. Вскоре я снова похудел, но воспоминания о достигнутом когда-то, тешили мое самолюбие.
 Всё это ни в коей мере не делало меня самовлюбленным Нарциссом. У любого нормального человека возникают подобные мысли. И у меня, как и у большинства из них, они не становились навязчивой идеей.
 Теперь же, с лезвием в руке я представил своё любимое тело мёртвым. Оказалось, что воображение не совсем покинуло меня, но теперь оно рисовало только тьму…
 Я видел себя лежащим в гробу, то есть своё тело. Оно не сделает больше никаких нелепых и смешных движений, награждающих его новыми шрамами, которыми в последствии мог бы гордиться, да и не будет никаких последствий. Некому будет напоминать о былых действиях и стремлениях. Оно лежит бескровное, а оттого белое. Люди с отвращением и непонятным чувством, толкающим их к гробу, прикасаются к мёртвой холодной плоти…
 - О, Боже! К моей плоти, - слёзы катились по щекам. Картина прощания так ясно встала передо мной, что горе прощания с близким человеком, душила меня самого. Я плакал на собственных похоронах. Ярость и беспомощность смешались в один коктейль моей крови, отравляющей сердце и душу злобой на весь мир и на себя за слабость и трясущиеся руки.
 В тишине я вслушивался в последние удары своего сердца, последние вдохи, всхлипы отчаяния. В последний раз рассматривал свои руки, просил у них прощения, прощаясь навсегда. Думал о том, что запястья наверняка зашьют и оно будет скрыто от посторонних взглядов, но все как один будут пытаться представить вывернутые наизнанку вены и сухожилия. Я прекрасно понимал, что после смерти, подобное уже не будет волновать меня, но все равно не мог избавиться от этих мыслей и решиться на одно движение, грань - полоснуть лезвием и в течение нескольких минут наблюдать, как с кровью уходят все мои проблемы. Я думал о том, что не смогу гордиться этим шрамом:
 - Да и не станет этот разрез никогда шрамом. Мёртвая плоть не заживает… Зачем?. Зачем так много мыслей?... Ну почему, скажите мне, я такой? - спрашивал я у залитого слезами лица в зеркальце, - почему я должен умирать? Ведь я никому ничего плохого не сделал. Я не хочу жить, какой смысл, ведь рано или поздно моя доброта и наивность всё равно меня погубят.
 Просидев несколько часов, я так и не решился разрезать свою плоть, причинив ей боль и освободив тем самым своё «жалкое» сознание от тела.
 На следующий день, среди множества медикаментов, оставшихся после Шемякинского деда, я обнаружил несколько одноразовых шприцев, которыми ещё раз попытался выпустить себе кровь, втыкая иголки в вены, но кровь быстро сворачивалась. Ещё я нашёл почти полную упаковку элениума. Для чего они использовались, точно я не знал. Только где-то краем уха слышал, что это успокоительное, а наркоманы используют его в своих целях. То есть здоровым людям нельзя злоупотреблять этими таблетками.
 Вечером я начал поглощать колёса одно за одним, с интервалом в несколько минут. Последние воспоминания того вечера относятся примерно к полуночи, когда почувствовав какой-то эффект, я выпил остатки и вышел на улицу, дабы не подставлять своим трупом Генку.
 Странно. Несмотря на ещё довольно светлые, летние, карельские ночи, небо было тёмным, что подчёркивалось неизвестно откуда появившимися вспышками то ли северного сияния, то ли зарницы. Звёзды, которых было в изобилии, горели мерцающим светом. Долго наслаждаться представившейся картиной не пришлось. Через пару минут, весь этот пульсирующий купол, с угрожающей скоростью начал сжиматься вокруг меня. Даже любимое ночное небо встало в ряды моих врагов, пытаясь раздавить и запугать маленькую никчёмную букашку.
 - Перед небесами-то я, в чём провинился? - высказал я вслух последнюю мысль и потерял сознание.
 Сознание возвращалось медленно. Полный беспредел мыслей и видений вызывал головную боль. И только одна мысль, что после стольких усилий я до сих пор жив, привела в порядок сознание. Связанный по рукам и ногам, практически голый я лежал на чём-то холодном. Страшная мысль, что я всё-таки умер, но продолжаю мыслить, ушла, как только я открыл глаза.
 - Ну, чё, наркота, оклемался? - надо мною возвышался мент с погонами прапорщика.
 Воспоминания о событиях в Москве на вокзале вызвали вдруг ненависть к охраннику, но здравый смысл поборол чувства.
 - Да, вроде… - ответил я слабым голосом, - развяжите меня.
 - Ты кто такой? - проигнорировав мою просьбу, спросил страж порядка.
 - Я? - и после небольшой паузы, во время которой прикинул варианты, ответил теперь уже на свой вопрос. - Саша Богомолов.
 Если верить информации Шемякина, семейство Богомоловых, включая Саню, нашего одноклассника, отдыхало на югах.
 - Адрес!
 Я назвал адрес и телефон. Прапорщик связался по рации со своими и через пару минут получил подтверждение моих слов.
 - Вы знаете, э… товарищ прапорщик, я не наркоман. Впервые такое. Сами знаете, хочется иногда попробовать чего-нибудь этакого.
 - Ага. А вены истыканные…? Ты кому лапшу вешаешь?
 - Я донор, - сам себе удивляясь, парировал я, вспомнив про следы от иголок.
 - Кровь у него чистая, - вмешалась медсестра, до того возившаяся с алкашом в дальнем углу палаты.
 - Говорит, что донор. Может развязать его? Вроде мирный.
 - Смотри сам, тебе успокаивать, - сказала женщина, выходя из палаты.
 Охранник освободил мне ноги и пока возился с руками, я разминал освобождённые конечности, со стоном подтягивая колени к груди, и как только руки оказались на свободе, резко развернувшись, ударил обеими ногами в грудь прапорщика, вложив в удар все силы. Продолжая движение, соскочил с кровати и схватил железную утку, лежавшую тут же, на полу. Но прапорщик, отлетев, основательно приложился затылком к стене, покрытой кафелем, так что в оружии я не нуждался. Во время этих боевых действий, неприятное ощущение, пульсирующее в левой руке с самого пробуждения, превратилось в боль. Как только мой взгляд оторвался от медленно сползающего по стене прапорщика и направился к источнику боли, что-то холодное коснулось моего плеча. Очень медленно я повернул голову. Моё плечо остановило падение стойки с капельницей, трубка от которой заканчивалась на катетере, воткнутом в вену на моей левой руке. Даже не подумав о последствиях, я просто выдернул иглу и бросился к небольшой кучке шмоток, брошенной у двери. Кое-как напялив их на себя, выглянул в коридор. В двух метрах, как раз напротив меня находилось открытое окно. Времени на размышления не было. Сделав шаг в коридор, я заметил второго охранника, а он меня. И пока тот обдумывал, что происходит, я уже выпрыгнул со второго этажа и удачно приземлившись, побежал.
 Забрав ключи из почтового ящика, оставленные там в надежде, что они мне больше не пригодятся, вернулся в свою тюрьму.
 После стольких неудачных попыток, самоубийство стало навязчивой идеей. Ни о чём другом я практически не думал и к предстоящей смерти относился совершенно спокойно. Идея с таблетками пришлась мне по душе, поэтому я чётко решил отравиться, но уже ни чем попало, а именно снотворным. Сначала выпить сонную дозу, а в момент, когда сон и реальность начнут терять свои границы, закрепить всем, что останется. Лишь бы опять не просчитаться. Отравление таким способом показалось гуманным по отношению к себе. По крайней мере безболезненным и не таким ужасным, как все остальные. Я хотел умереть, но не хотел умирать. Меня пугал сам момент смерти, а возможность проспать его попросту радовала.
 Вечером пришел Генка со стопкой красочных журналов в руках.
 - Привет, Эдик.
 - Привет, Геша.
 - Вчера, чё… это… гулял?
 - Да, прогулялся немного.
 - Ко мне тут это… бичи по дороге пристали… уговорили журналы купить… ну это, по дешёвке… почитаем здесь, мои сам знаешь, какие.- говорил он всегда отрывисто, короткими предложениями, как будто боялся, что его не поймут.
 - Ладно, почитаем. Слушай, Геша, мне снотворное нужно. Сможешь? - абсолютно не беспокоясь об умозаключениях Шемякина, начал я осуществление очередного плана по самоуничтожению.
 - Не знаю. Постараюсь. Мать одно время что-то пила. Посмотрю. В аптечке, - сразу отозвался на мою просьбу Генка.- Ну, тогда… это, я пойду?
 - Чего так быстро, ты же читать собирался?
 - Дак, таблетки…
 - Успеется. Сядь, ты успокойся.
 - Поздно уже, а мои сам знаешь…. Ну, ты знаешь. Пока, Эд.
 - Пока, Геша, привет предкам! Шутка.
 Я знал, что Шемякин не подведёт, от чего поднялось настроение и у меня даже получилось пошутить. Шутку Генка не оценил, он вообще болезненно относился ко всему, что касалось его родителей, а потому его перекосило и он просто ушёл.
 Ожидание вожделенных таблеток, я решил скрасить чтением. Журналами оказались несколько последних номеров семейства «Калейдоскоп». Мало что понимая, я читал статью за статьёй, журнал за журналом, пока не уснул. Ночью приснился какой-то кошмар, но на утро, как это часто бывает, от него остались неясные фрагменты, а через час после пробуждения не осталось даже воспоминаний о нём.
 Как всегда, около пяти вечера пришёл Генка, исполненный желанием прочитать что-нибудь из принесённого накануне. Вручив мне с чувством исполненного долга три таблетки, он объявил:
 - Эта доза… слона свалит, - и взялся за журналы.
 Пока он читал, я ударился в размышления, как мотивировать ему то, что мне потребуется гораздо большее количество снотворного. Наверное, на сотом варианте течение моих мыслей прервал голос Шемякина:
 - Эд, ты читал про двойников?
 - Каких двойников? - ответил я вопросом на вопрос, лишь бы открыто не игнорировать его.
 - Которых, монахи делают… тибетские. Тульпа называются.
 После этих его слов странное чувство овладело мной. Дежа-вю и какая-то необъяснимая тревога, перемешанная с возбуждением. Как в детстве, когда лезешь в чужой огород за клубникой, уже испытав однажды чувство погони во время подобного занятия.
 - Как ты сказал?
 - Тульпа. Они их так называют.
 - Кто? - задал я абсолютно бессмысленный вопрос, дрожащим от волнения голосом.
 - Монахи, - ответил Генка, подозрительно глядя на меня, видимо напугавшие меня чувства отразились на лице.
 - Какие монахи?! Дай сюда! - я практически вырвал журнал из его рук.
 За время прочтения статьи, струйки холодного пота текли по спине, одежда прилипла к телу. Кровь и дыхание практически остановились. Сон, который приснился накануне и ушёл в забытьё, отрывками вспыхивал в памяти, но разобрать их было невозможно. Тревога ощущалась физически и никакого намёка на её объяснение.
 Следующей ночью опять был сон. На этот раз не такой ужасный, но довольно тревожный и заставляющий меня о многом задуматься.



 «Я сидел всё в той же самой комнате и читал журналы. Естественно, прочитанное не имело никакого смысла, ведь его, смысла, не было, даже когда я занимался этим наяву, что уж говорить про сон. Тем более, что как обычно это случается во снах, половину времени я просто наблюдал за собой со стороны. Поначалу сон ничего не предвещал и у меня (пока я читал), и пока наблюдал за собой читающим со стороны, не возникало никаких мыслей относительно того, что происходит или может произойти в ближайшем будущем. Просто всё было слишком спокойно, слишком реально, даже, несмотря на раздвоенность восприятия.
Был обычный поздний вечер. Один из множества, которыми заканчивались мои бесконечные, серые дни. За окном обычные звуки засыпающего города. Проезжали редкие машины, время от времени слышался собачий лай и пьяные компании, громко смеясь или ругаясь, шли продолжать свои бесконечные пьянки. Но вдруг всё стихло. Всё разом. Раз.… И нет никаких звуков.
 Налетел резкий порыв ветра, ударил в окно, да так, что зазвенело стекло и опять мёртвая тишина. Я встал, выключил свет и подошел к окну. Во всех направлениях, куда проникал мой взгляд, город был пуст. Резкая перемена заставила меня посмотреть на часы. Будильник показывал три. За какой-то миг время сделало скачок в несколько часов, что нисколько меня не удивило.
 Я опять смотрел в окно. Ветра не было, его единственный порыв исчез также внезапно, как и появился. Холодок вдруг пробежал у меня по спине. Сначала показалось, что это всего лишь озноб, вызванный созерцанием серой, прохладной ночи. Но некоторое время спустя, я ясно почувствовал на себе чей-то взгляд.
 Разворот занял доли секунды, но за это время многое успело перемениться, как во мне, так и в комнате. Я понял, что меня, наконец, выследили, и теперь придётся платить по липовым счетам цену, которую назначит ненавидящий меня разум. За эти доли секунды моё сердце взвинтило свои обороты в сотни раз, и по окончании разворота я оказался в другом мире, или точнее сказать, в другом измерении.
 Комната стала немного больше, предметы изменили свои формы, они остались такими же, но изменения были заметны. И ещё свечи, много свечей. Они стояли по одной или группами без всякого порядка, наполняя комнату призрачным, мерцающим светом. Может, именно этот свет изменил так формы обстановки….?
 Об этом у меня не было времени подумать, потому что у двери стоял он. Дверь как бы превратилась в зеркало, но осталась дверью, отражая только меня. То, что во снах, и этот не является исключением, я часто видел себя со стороны, не вызывало у меня никаких противоречий. В данном же случае, все неиспытанные чувства подобных моментов, в полной мере навалились на меня, вызвав многократное дежа-вю. Страх, который должен был по идее возникнуть при виде этого, самого себя, не пришёл, а вот другой страх, рождённый уверенностью, что моё убежище раскрыто, действительно пугал. Вдруг неизвестно откуда пришла мысль о Коле, и, как это обычно происходит во снах, она тут же разрослась до навязчивой идеи: «Коля ждёт меня и я не могу не прийти, потому что это, Коля». Всё остальное теряет смысл. Снова выглянув в окно, я заметил силуэт человека, стоявшего у стены дома напротив.
 Ещё раз посмотрев на двойника, я вдруг понял две вещи: первая, что именно он может мне помочь, вторая, что я его…создал? И он полностью в моей власти.
 Эдик Болин-два смотрел на меня, хлопая невинными глазами.
 Каким-то непонятным способом, даже не открывая рта, я объяснил ему, что он должен сделать.
 Потом вдруг резко всё исчезло, и я оказался на улице, но не физически, а как-то по-другому, незаметным сторонним наблюдателям. Двойник вышел из подъезда и, никуда не сворачивая, просто пошёл прямо. От стены дома напротив отделилась тень и пошла ему на встречу.
 - НЕЕТУУДАА!- закричал я, но голос не прозвучал, так как-то, что находилось на улице, не было моим физическим проявлением. - НЕЕТУУДАА!- орал я, молча, вкладывая в этот немой крик больше смысла, чем может одно слово. Лишь,- НЕЕТУУДАА! - вырывалось из моего несуществующего горла, но он понял. Повернув направо, двойник ускорил шаг. Тень, которая, даже попав на свет, осталась лишь тенью, побежала. Побежал и я, а точнее ОН. Ещё несколько секунд и всё закончилось. Я возвратился в своё тело, точнее тело возвратилось ко мне, и я вновь ощутил в висках ритм собственного сердца, в ногах тяжесть своей плоти, на коже прохладу ночи.
 - Путь свободен, - только эта мысль в моём сознании. - Путь свободен!
 Я расслабляюсь, и…»



 … просыпаюсь.
 Сон, ещё достаточно яркий, породил одну безумную мысль, но я тут же решил дать её отпор:
 - Нет, нет, нет. Это всего лишь сон, всего лишь журнал. Мало ли чего понапишут…
 Мысль, со своей стороны, уговорам не поддавалась. У неё были свои доводы:
 - Ты ничего не теряешь. Разве что самую, малость, - смерть. А вдруг не придётся…?
 Спор затянулся надолго, и в конце концов проиграл, Я.


Глава - 2
 - Слушай, Геша, ты ведь записан в городскую библиотеку? - спросил я с ощущением, что
начинаю бредить.
 - Да, а что-нибудь нужно? - в полной готовности ответил верный Шемякин.
 - Сходи, посмотри что-нибудь о буддизме, медитации…, о йоге.… Ну, короче, что-нибудь в этом духе.
 - Хорошо, как скажешь. А зачем тебе?
 - Потом объясню. Сейчас пока и сам толком не знаю.
 Уже через час у меня были две книги. Одна вкратце описывала буддизм, его историю, принципы развития, распространённость по миру и кое-что о медитации. Вторая полностью была посвящена медитации, с неё я и решил начать. Но, прочитав несколько страниц, решил, что автор книги либо безумный, либо писал он её для слишком умных.
 Решив избежать многословных и туманных предисловий, я заглянул в середину брошюры. Там было ещё хуже! Тогда, не мудрствуя лукаво, решил всё-таки начать с азов, то есть с первой книги, которая по доступности отличалась лишь тем, что на пятый раз прочтения абзаца, с постоянным заглядыванием в прилагающийся словарь, можно уловить какой-то смысл. Несколько дней я мучил себя, стараясь понять, что же всё-таки представляет из себя медитация, пока наконец не понял, что без осознания самой философии Буддизма, этот вопрос будет для меня закрыт.
 Основную мысль этой религии понять несложно, но заставить себя мыслить их принципами, даже мне, человеку патологически добродушному, оказалось задачей не из лёгких. И всё-таки, изучив вершину айсберга, представленную в двух брошюрах, уже мог начать тренировки.
 Поза…
 Просто, поза…
 Она оказалась мне непосильна. Когда монахи или йоги садятся в позу лотоса, они имеют плотный контакт с поверхностью, на которой сидят; ягодицами, бёдрами и коленями. Когда же просто садишься по-турецки, какая-то одна нога остаётся в подвешенном состоянии. От этого поза получается неустойчивой, что не позволяет сконцентрироваться и начать, соответственно, медитацию. Тогда я решил обойти проблему стороной, но… Лёжа на спине с вытянутыми ногами, беспокоил пустой желудок обещанием прилипнуть к спине. Лёжа на животе - мешала голова, а точнее лицо. А вот лёжа на спине, с согнутыми в коленях ногами, не мешало ничего. Но в таком положении, даже выспавшегося, меня тянуло в сон, уж через чур расслаблялся! И по сему решил, во что бы то ни стало, сесть именно в позу лотоса с одновременно закинутыми друг на друга ногами.
 Первую неделю я истязал себя упражнениями, до боли растягивая мышцы ног и таза, пока не осилил задуманное. О ночных прогулках не могло быть и речи, я по комнате-то с трудом перемещался, но и этого оказалось мало. Ещё был необходим запас в растяжке, чтобы не думать о сводящей ноги боли, мешающей сконцентрироваться. И только под конец второй недели упражнений, удалось достигнуть цели - сидеть с закинутыми на бёдра пятками, не испытывая при этом каких-то неудобств.
 Поза…
 Но не просто поза - она гениальна! Достаточно расслаблена, чтобы не думать о теле, и в то же время она не даёт ему (телу) самостоятельно расслабиться полностью!



* * *
 Первый, начальный вариант медитации направлен на концентрацию внимания, он же являет собой первую ступень, которую придётся проходить каждый раз, несмотря на смысл транса. То есть это был Аз, если у слова Азы есть единственное число. Смысл его заключается в сосредоточении внимания на своём дыхании, а именно на моменте, когда воздух входит и выходит из ноздрей, при этом нельзя думать о его дальнейших и предыдущих похождениях: горле, лёгких и окружающей среде, но необходимо считать вдохи и выдохи от одного до восьми или десяти, а закончив счёт - начинать с единицы, и так до тех пор, пока это не займёт все мысли.
 С одной стороны это просто: сидишь, считаешь вдохи, как баранов при бессоннице, но начав, слышишь множество звуков, отвлекающих внимание, которое независимо от воли тут же объясняет происходящее вокруг. Например, слышно, что под окном едет машина, а это значит, что думаешь уже о машине, о том, что она едет, где она едет, а не об этом долбанном воздухе, который постоянно шныряет туда-сюда у тебя в носу!!!
И опять всё с начала, до следующего звука цивилизации.
 Для сосредоточения на дыхании требуется отключить слух, то есть восприятие звуков сознанием, а это уже следующая ступень - получается замкнутый круг. Но выход есть. Из имеющихся в моём распоряжении книг, я узнал, что практикующие медитацию монахи, уже в древности сталкивались с подобной дилеммой. В этих же брошюрах был описан способ преодоления этой преграды, и был он чрезвычайно прост, чем я и решил воспользоваться.
 Однажды ночью, в начале августа, выбрав рабочий день - понедельник, я отправился к месту паломничества романтически настроенной молодёжи нашего городка, на небольшой полуостров под названием Станевичи. Озеро, в которое вдавался приглянувшийся мне мыс, питало город чистой водой, поэтому предприятий на его берегах не было. В момент моего прихода мыс был пуст, но зная его репутацию, я прошёл дальше и остановился на противоположной границе затона образованного мысом.
 Около трех километров водной глади отделяло меня от огней и шума цивилизации, лишь естественный звуковой фон ночного леса и бьющаяся о камни вода нарушали тишину, что и было мне необходимо.
 Одно из достижений Нирваны, высшего апогея буддийской медитации, заключается в мысленном единении с природой, в осознании её подлинной, не тронутой чистоты и гармонии, в которую вплетается человеческое сознание, сбросив с себя оковы алчности, вожделения и других пороков, нарушающих гармонию духа. Поэтому шум, производимый самой природой, в принципе должен не мешать, а наоборот. Но и здесь возникала своя проблема. Оказаться один на один с тёмным лесом, с его непонятными шорохами, щелчками и массой других неопределенных звуков, всё-таки оказалось ощущением не из приятных. Но в моей жизни появился интерес, стремление к чему-то новому. Я бросил вызов желанию смерти, пытаясь доказать в первую очередь самому себе наличие силы, и в конце концов «собрать очередной будильник».
 - Ведь кто-то может! Чем я хуже? - повторял я день и ночь, подбадривая себя, когда что-то не получалось.
 Последующие шесть ночей, проведённых в лесу, сделали более привычными его звуки, я даже скучал по тёмной чаще, когда находился в тесной прокуренной комнате, а потому в седьмую свою вылазку взял с собой немного еды, желая провести на природе ещё и день, наслаждаясь спокойствием и новыми ощущениями. Но уже ранним утром появились грибники! Их дотошность в поисках добычи постоянно перегоняла меня с места на место. Они были всюду! Толпами ходили друг за другом.
 - Здесь уже кто-то проходил! - неслось со всех сторон. Не проходило получаса с ухода кричавших, как их место занимала другая компания:
 - До нас уже кто-то прошёл!
 Поток их сократился только через несколько бесконечно долгих часов. За эти часы, развившаяся у меня до абсурда мания преследования, забрала все силы, гоняя по самым труднопроходимым местам в надежде, что там грибы не растут. Но люди с ножами и корзинами моих надежд явно не разделяли.
 Часов у меня не было, поэтому не знаю, сколько времени я простоял без движения после ухода последних участников «тихой охоты», вслушиваясь в шум листвы и пение птиц, пока окончательно не убедился, что на сегодня грибной сезон окончен.
 Лагерь разбил в малиннике, по форме напоминающем баранку. У меня сложилось такое ощущение, что ягод на этом кусту вообще никогда не было, видимо сказывалась близость города, поэтому я понадеялся, что никто не полезет в колючие заросли без определенной уверенности в успехе предприятия. Окончательно придя в себя после грибников, и отдышавшись после экстремальных скачек по буреломам, оврагам и скалам, я съел припасённые бутерброды, состоявшие из чёрного хлеба с булкой сверху, запил холодным, но сладким чаем и, выкурив сигарету, уснул, скрытый от случайных глаз колючей стеной.
 - «Пару месяцев назад, точно также прячась в кустах, я спал в Питерском парке…», - было моей последней мыслью.
 Время летит неумолимо. В середине августа, в Карелии не так уж тепло по ночам. Хоть одеваясь, я и рассчитывал на прохладу ночи, но быстро остывающая земля, и собственная неподвижность холодом и судорогами вырвали меня из объятий сна. Чтобы согреться и размяться, не было другой возможности, кроме бега. Решив не пренебрегать этой возможностью, я носился по лесу, энергично размахивая руками. Минут через десять, отдышавшись, прикурил сигарету и расслабился, наслаждаясь током горячей крови. И только тут до меня дошло, что небо полно звёзд, а значит уже глубокая ночь и это нисколько меня не напрягает! Даже проснувшись под лунным светом, я не испытал и тени страха! Всё произошло более, чем естественно.
 От берега меня отделял небольшой скальный хребет, поросший мхом и редким кустарником. Взобравшись на его вершину и повернувшись спиной к озеру, я оглядел владения ночи, где единственными источниками света были луна и звёзды, а звука - шелест листьев и плеск медленно накатывающей на камни воды за моей спиной. Я сел в позу лотоса и наконец был вознаграждён…
 Даже эту малость, я бы назвал Нирваной. Трудно описать ощущения тех мгновений, а может и часов…, то ли сон наяву, то ли явь во сне? Полное отрешение от мыслей и физических ощущений на неопределенный отрезок времени. Чувство всепоглощающего спокойствия наполнило душу - идеальный отдых для души и тела.
 Выйдя из транса, ещё около часа я сидел на холодной скале, и смотрел на огни спящего города, предвкушая возможно скорое возвращение в мир людей. Эта надежда, неизвестно откуда появившимся тёплым ветерком, согрела душу, ведь только что удалось одержать первую победу в борьбе за желание жить.
 Растворяющийся силуэт мечты начал приобретать чёткие, новые формы. Память освобождала из своего плена приятные воспоминания, в том числе и связанные с полуостровом Станевичи…
 Однажды я приехал сюда со своей подружкой. Мы были влюблены и все мои мечты были неразрывно связаны с нею. Тогда стояла такая же тихая августовская ночь. Также светили луна и звёзды, и чуть слышно плескалась о камни вода. Оле стало интересно, тёплая ли в озере вода. Она запрыгнула на торчащий из воды у самого берега камень и, опустив на равномерно колышущуюся поверхность ладонь, подтвердила своё предположение. В полуметре от её островка из воды едва выглядывал ещё один камень. Не раздумывая, я прыгнул на него, но ноги, едва коснувшись поверхности, соскользнули, и я оказался в воде, которая доходила мне до середины голени. Увидев мою неловкость, Оля засмеялась. Я сделал вид, что обиделся и отвернулся в другую сторону. Через секунду услышал тихий всплеск у себя за спиной, а обернувшись, увидел её лицо на таком расстоянии, что мы могли бы дотянуться друг до друга губами. И мы дотянулись. Целовались мы долго, то нежно и упоительно, то жадно и даже немного агрессивно, как будто хотели съесть друг друга без остатка, чтобы никому больше… и опять нежность. Тот поцелуй длился всю ночь, а мы так и не испытали никаких неудобств. Только воздуха иногда не хватало, но и эту проблему мы решили, согласовав, каким-то непонятным образом наши вдохи и выдохи, соединив тем самым наши дыхания в одно…, стоя почти по колено в воде.
 После того поцелуя прошёл ровно год. При воспоминании о нём, улыбка не сходила у меня с лица. Воздуха не хватало, как не хватает любимой, когда влюблён, или верного друга в трудную минуту. Как не хватает многого из того, что необходимо в определённый момент.
 Сейчас мне был необходим воздух. Много воздуха. Чтобы расправить крылья и наполнить паруса моим мечтам, просыпающимся ото сна. Чтобы умерить стук сердца, но не уменьшить его пыл. Чтобы, набрав полные лёгкие крикнуть тем, кто спит или суетится своими ночными делами на том берегу, крикнуть всем и себе:
 - Я жив! Я буду жить!! Я хочу жить!!!
 От противоположного берега затона, созданного мысом, отразилось эхо и вернулось ко мне криком природы, законом природы:
 - Я хочу жить!!!
 Где-то в голове зазвучала свирель, навивая тоску, нежность и любовь ко всему миру, который недавно перестал для меня существовать, а теперь возрождался вновь со всеми своими прелестями, но и минусами. Даже разочаровавшись, во всех и вся, я продолжал любить весь мир и всех людей. Мне было немного жаль их, за их пустую злобность и холодный расчёт в действиях, за гаснущие сердца, уже не способные на романтические безумства. Кто из тех, кто прячется под защитой цивилизации, сможет наслаждаться ночным лесом в одиночестве? Кто променяет уют и защиту родного дома с решётками на окнах, с глазками и современными замками на дверях от таких же людей, на тёмную лесную чащу, полную пресловутой карельской нечисти? В неё не верят, но в лесу о ней невольно вспоминают. От мыслей же меня оторвал шорох пробежавшего мимо зверька.
 - Интересно, от кого он убегает? - пронеслось у меня в голове, и уже через мгновение я представил, как кто-то пробирается через лес, кто-то большой, тяжёлый, но бесшумный.
 Забытые, и только что осмеянные мною страхи в этот момент опять поползли откуда-то из глубины души, медленной вязкой жидкостью наполняя вены. Я повернулся, бросив взгляд на лес, бесконечной тёмной массой уходившей за горизонт. То, с чем я только что собирался испытать единение, в один момент повергло меня в дикий ужас, не поддающийся контролю, и никаким уговорам и аргументам его нельзя было задушить.
 Свет звёзд и луны померк в моих глазах. Спасительное до того озеро непреодолимой преградой встало на пути к спасению в цивилизации. Успокаивающая тишина сделалась живой и зловещей.
 - Я уже близко…Я уже вижу тебя…. - шептала она шуршащей листвой.
 Кто-то сзади коснулся моих волос. Я обернулся, и резкий порыв ветра, о приближении которого ничего не предвещало, бросил мне в лицо прошлогодний лист. Ухнула сова, и тишина взорвалась звуками разбегающихся живых существ. Раздался ещё какой-то низкий, еле уловимый звук и хлопанье крыльев понесло большую ночную птицу прочь. И опять всё замерло, даже вода не плескалась, и ветер не тревожил листья. Тишина зазвенела в ушах. Этот звон больше ощущался кожей, покрывшейся мурашками и стянувшимися холодом мышцами.
 Из глубины тёмного леса, рыча в мега звуковом диапазоне, ко мне двигалось зло. На его неуловимый человеческим ухом рык резонансом отвечали нервы. В его присутствии у меня уже не было никаких сомнений. Паника с угрожающей скоростью стала распространяться в только что безмятежном сознании, и ничто уже не могло её остановить. От напряжения глаза начали слезиться. Все поплыло, и я увидел, как по горизонту прошла волна. Как будто откуда то, от туда, из невообразимой, черной дали, ко мне двигалась та сила, которую я призывал. Она двигалась ко мне как ветер, бесшумный и холодный. Только волна, несущаяся ко мне от самого горизонта по макушкам молчаливых деревьев говорила мне о том, что я уже не один. Но самое страшное, это то, что я понял в тот момент - ОНО меня не отпустит. НИКОГДА.
 - Кто ты? - спросил я у тишины, у тёмного леса и у того, кто поселился в моём сознании, вырвав из памяти мои забытые страхи.
 Ответом мне был короткий порыв ветра. В тот момент я осознал, что значит быть скованным страхом. Единственное, что, казалось, я был в состоянии делать - это орать.
 - КТО-О ТЫ-Ы?!
 - …ТЫ-Ы-Ы… - долетел ответ.
 Паника с ужасом сплелись в единое целое и всё, что я мог сделать, это вскочить и бежать. А когда бежишь от собственного страха, он ещё больше распаляется от ощущения погони. Кажется, грохот собственных шагов скрывает шум преследования. Но зло, преследующее меня, было бесшумно. Это делало ситуацию ещё хуже.
 Даже понимая, что ситуация бредовая, и сама гонка всего лишь глупость, что никакое вселенское зло не преследует меня в этом ночном лесу, я продолжал бежать. Одержимый паникой, перепуганный мозг рисовал ужасные картины, как нереальные, так и те, которые вполне реально могут произойти с тем, кто осмеливается бродить по ночам в диком лесу.
 Мысли неслись ураганом. Пробежав метров тридцать, я кое-как убедил себя в том, что ничто потустороннее не гонится за мной, свалив всё на большого зверя, например, медведя…
 - Да, да, это просто медведь, - успокаивал я себя, - волей случая оказавшийся поблизости. Волей случая. Волей? Случая?!
 Ещё одна яркая картина вспыхнула в голове: разодранное в клочья собственное тело…
 - Кто такой Случай?! И насколько сильна его воля? Сколько их, несчастных случаев и они ЕГО волей. Кто ОН, этот СЛУЧАЙ…?
 Пробежав около сотни метров, я уже не мог дышать нормально. Получались лишь хриплые вдохи на букве «а», как будто меня ежесекундно пугают из-за угла. А мне хотелось орать, но даже просто выдохнуть переполнивший до предела лёгкие воздух, не мог, продолжая вдыхать, пока где-то в горле не появилась брешь. Поначалу вырывался только хрип, но с каждым новым толчком при встрече ног с землёй, он становился всё сильнее, пока моё громогласное:
 - А-А-А!!! - не заполнило всё вокруг.
 После того случая в лес я больше не ходил, хоть и понимал беспочвенность естественного страха, поселившегося в человеке ещё с пещерных времён. Но желание ещё раз пережить подобное не вызывало энтузиазма, к тому же цель ночных прогулок была достигнута. Оставалось лишь повторить пройденное.
 Будда учил терпению, в том числе и в достижении своей цели и, приняв на вооружение его наставление, спустя некоторое время, я мог часами сидеть, не думая ни о чём, кроме двух дырок, через которые воздух проникал в мой организм и покидал его.
 Однажды Генка застал меня за этим занятием. За прошедший (после случая на Станевичи) месяц, я так далеко продвинулся, что не заметил, как он пришёл. Наверняка слышал, что он открыл дверь, поздоровался и, даже по его словам, хлопнул в ладоши, но ничего не волновало меня, кроме собственных ощущений.
 - Привет, Геша! Ты давно здесь?
 - Уже почти час. А ты это чё… медитировал? - спросил восхищённо Шемякин.
 - Угу, - ответил я, разминая слегка затёкшие ноги.
 - Ну и как?!
 - Нормально.
 - И чё…? Там? - он с загадочным видом посмотрел вверх.
 - Не там, а здесь, - ткнул пальцем себе в голову.
 - Ну, здесь? - без тени обиды спросил Генка.
 - Полный кайф!
 - А я смогу? - дрожащим надеждой голосом, спросил он.
 - Конечно, - обнадёжил я его.
 - Круто…
 Генка тут же уселся в позу «Лотоса по-турецки», закатил глаза и, по-видимому, не достигнув Нирваны, спросил:
 - И чё...?
 Еле сдерживаясь от улыбки, пришлось остудить его пыл:
 - Понимаешь, я сам только начал и ничего пока толком объяснить не смогу. Давай позже?
 Глаза его загадочно-дико блеснули, он чему-то своему улыбнулся и, ушёл, оставив принесённые продукты. У меня не было никакого желания объяснять ему что-либо.
 Грехом было бы жаловаться на Шемякина за то скудное количество пищи, которое он приносил, но чувство голода преследовало меня постоянно. Я ужасно похудел. При резких движениях кружилась голова. Во всём теле чувствовалась ломота. Мысли о еде, как у собаки, вызывали обильное выделение слюны.
 Мой личный рекорд составляет пять дней, то есть ровно пять суток без еды. В одну из череды одинаковых суббот я зашёл к Коле. Мы как обычно поговорили ни о чём, попили чая, и я ушёл. Вернувшись в комнату, обнаружил, что у меня совершенно нет продуктов. Утром в воскресенье я сгрёб куски и крошки, оставшиеся от хлеба и без особого результата, всё съел. Через полчаса собрал в горсть остатки круп на полке и долго жевал их в надежде на избавление от голода, который, как я чувствовал, вот-вот обрушится на меня. Ближе к полудню желудок начало сводить судорогами. Ощущение было такое, как будто внутри меня включился миксер и на медленных оборотах начал закручивать мои потроха.
 Вечером Генка не пришёл. Голод, сдерживаемый надеждой на ужин, разбушевался так, что закружилась голова. Уснуть голодным всегда являлось для меня проблемой, теперь же эта особенность моего организма превратилась в пытку. Два раза за ночь я выходил на улицу, преисполненный решимости просто найти что-нибудь и съесть, но остатки брезгливости помогли мне с честью (если такое выражение уместно), перенести очередное испытание.
 Несколько часов, проведённых в кровати, показались вечностью. Едва дремота начинала туманить мой мозг, как очередная судорога в области живота прерывала мой путь к забвению во сне и мысли о том, где взять пищу человеку, шарахающемуся от собственной тени, начинали свой безумный хоровод.
 Сон взял меня только под утро. Приснился какой-то кошмар, какой-то странный город, в котором происходят странные и жуткие вещи. С пробуждением подробности выпали из памяти, даже не выпали, а как будто провалились куда-то далеко в моём сознании, укрывшись завесой из плотного тумана, которую мой уставший мозг не в силах преодолеть. Да и особого желания бороться за кошмарные воспоминания, у меня не возникало. Но чувство тревоги, возникшей во сне, казалось надолго поселилось в моей душе.
 Вторые сутки без пищи, прошли словно в таком же тумане, как и сон. Что-то происходило с моим организмом, что-то происходило за окном, что-то происходило за дверью и вообще что-то происходило, но без меня... Казалось, я медленно погружаюсь в анабиоз и вместе со мной всё остальное, особенно время, оно просто остановилось, сделав невыносимым ожидание.
 Шемякин в понедельник не пришёл...
 Во вторник состояние почему-то улучшилось. Голод как будто немного отступил, да и настроение поднялось. Иногда я даже забывал о слипающихся внутренностях.
 Шемякин во вторник не пришёл...
 Он пришёл в среду.
 - Привет, Эд. Ты как тут?
 - Нормально.
 - Мои, это, ремонт затеяли. Напрягают, - говорил Генка, как всегда, медленно, но мне казалось, что у него садятся батарейки, от чего голос его стал ещё медленнее и ниже.
 - П-О-ЖР-А-ТЬ С-Е-Г-О-Д-НЯ Н-Е ПО-ЛУ-ЧИ-ЛОСЬ... завтра зайду...
 Ненавижу, ненавидел и, наверное, всегда буду ненавидеть просить...!!!
 - "Давай, всего пару слов, это же Шемякин", - но другой голос говорил другое: - "Взападло просить еду. Взападло!!!"
 - Всё нормально, Геша, заходи завтра, - я ненавидел себя, - если время будет.
 Четыре дня - это далеко не повод записываться в Книгу рекордов Гиннеса, но в моей личной книге эти дни, без сомнения, били все предыдущие казусы моей жизни.
 В четверг голод отступил совсем, остались лишь вселенская тяжесть и вялость. Мысли о еде, как и все другие, таяли, не успев сформироваться, поэтому представить что-либо съестное не было возможности, а значит и лишнего повода беспокоить желудок выделяемой слюной.
 В четверг Генка пришёл. Я что-то ел, сначала медленно, с опаской, будто не доверяя столько времени пустовавшему желудку, или просто не веря в то, что это происходит. Со временем темп возрос, и поглощение пищи превратилось в натуральное свинство.
 - Ты когда в последний раз ел? - услышал я за спиной испуганный голос Шемякина.
 - В шубботу, - не думая, бросил я с набитым ртом.
 - Прости, Эд. Я не...
 - Ты тут не при чём. Ты и так для меня всё, так что успокойся.



 * * *
 Будда ввёл в своём учении понятие, которое имело синоним в христианстве - чревоугодие. Во время медитаций он развивал в себе равнодушие, и даже отвращение к пище. Результатом его усилий послужило то, что в определённый момент своего жизненного пути, Будда практически ничего не ел, оставаясь при этом полноценной, жизнеспособной личностью.
Хоть у меня и были другие планы относительно медитации, мне всё-таки пришлось воспользоваться этим способом, ставшим для меня способом самосохранения. Он был, отнюдь, не проще, чем сидеть и думать о своём дыхании, отключив восприятие звуков. Но шаг сделан и обратного пути нет. Все преграды на моём пути казались испытаниями, не преодолев которые, я не смогу дойти до конца.
 Постоянное чувство голода постепенно оставило меня, благодаря собственной воле и приобретённому знанию. Трудно объяснить, как можно заставить себя не испытывать чувство голода, постоянно думая о еде, но это работает. Необходимо представить весь путь и все процессы, происходящие с пищей во время её прохождения через организм, вплоть до опорожнения, убеждая себя, что это до сих пор та же пища, уверяя себя в её никчёмности. Человеческие фекалии когда-то были вкусной едой, так же, как любая еда рано или поздно станет фекалиями - это основная мысль, у которой множество сопутствующих, которые в итоге самовнушения делают один вывод: Дерьмо - это пища, пища - это дерьмо.
 По выходным, когда родители Коли были на даче, я заходил к нему в гости. Понимая моё положение, друг постоянно предлагал мне поужинать. Но даже будучи постоянно голодным, я отказывался, отчасти из-за какой-то непонятной скромности, отчасти из-за нежелания выглядеть даже в его глазах жалким, но основную причину я сам не мог до конца понять. В памяти всплывал один случай:
 Однажды я работал на одном заводе. Недалеко от проходной, жил в будке Кавказец, кавказская овчарка. Когда кто-нибудь проходил мимо, в страшном гневе кобель пытался преодолеть пространство, отделявшее его от проходящих, но кованая цепь делала своё дело. Пока однажды не лопнула. Долго ещё электрик рассказывал коллективу те мгновения...
 - Ну прыгает и прыгает. Да сами знаете, он постоянно прыгает. А тут вдруг слышу щелчок, и... понимаю, что цепь лопнула. Остановился, стою, от ужаса пошевелиться не могу. А он по инерции ещё пару шагов в мою сторону сделал и остановился. Стоит, смотрит на меня, глазами хлопает. Потом повернул голову назад и на цепь уставился. Я на ватных ногах, задом-задом, так и ушёл. А он так и стоял, видно не понимая, что теперь ему со своей свободой делать...
 Так и я у Коли, смотрю на еду, а есть не хочу. Вернее хочу, но почему-то не могу.



 * * *
 Иногда я задумывался о кощунстве своих действий и мыслей по отношению к тому, к чему прикоснулся. Бездна таинства разверзлась передо мной, пытаясь захватить разум, унося его по тёмным лабиринтам забытого человечеством знания, в другой мир, полный любви и гармонии, но вместе с тем и мир безграничного зла и хаоса. А какое проявление вырвется оттуда зависит от силы воли и чистоты помыслов вопрошающего.
 Для чего монахи создавали своих Тульпа, в тот момент я толком ещё не знал, поэтому для себя ещё не определился, как буду использовать своего, но, то, что мои цели были корыстны, сомнений не возникало. Поэтому, всегда, когда медитировал, мне казалось, что кто-то их тех далёких монахов послал следить за мной своего двойника, который постоянно находится за моей спиной. С помощью всё той же концентрации, удавалось избавиться от этого наваждения.
 Откуда появлялись подобные опасения, ответа не было. Никто не имел ни малейшего представления о том, чем я занимаюсь в одиночестве. А Буддизм - это познание самого себя, а не каких-то высших сил. Однако чувства страха, вины и стыда не понятно перед кем и за что, не давали покоя.



Часть -2 глава – 1

 По моим заказам Шемякин теперь чуть ли не каждый день тащил свечи и новые книги. Это были труды профессоров – психиатров, уфологов, людей, оперирующих такими малоизвестными понятиями, как психотроника и космоэнергетика. Многие статьи были посвящены магам и гипнотизёрам. И отдельно, для меня, вставал Шаманизм, который привлекал меня понятием – самогипноз. В этом состоянии можно бесконечно трезво и в то же время бесконечно отрешённо обдумывать только то, что ты сам считаешь необходимым, не отвлекаясь больше ни на какие другие мысли. И именно в таком состоянии я рассчитывал творить.…И из имеющейся у меня литературы только в литературе о Шаманизме были достаточно чётко описаны механизмы обрядов, которые во многом были просты и доступны даже мне.
 Я, как губка впитывал всю информацию, касающуюся того, что выходило за рамки обыденного восприятия.
 Каждую ночь я медитировал, прогоняя прочь, отвлекающую меня злобу и мысли о мести. Потом вводил себя в состояние транса - самогипноза, скрупулёзно раскладывал по полочкам полученные знания. Постепенно эти два состояния слились воедино. Это новое явление, наверняка не имеющее аналогов, я назвал, для себя – «Трансформацией» - от обоих производных; транс и медитация. Как только старое понятие, обрело новый смысл, я понял, насколько теперь далёк, и от Буддизма, и от Шаманизма. И насколько далёк, от их подобных состояний. Ещё, кроме симбиоза двух понятий, в слове Трансформация, был и свой отдельный смысл. Находясь в подобном состоянии, я находился как бы в состоянии трансформированного, (переделанного) по собственной воле сознания. Трансформированного в такое состояние, при котором я чувствовал приобретение необходимых мне сил и даже более. Я чувствовал мощь и даже какую-то физическую силу собственных мыслей, которые, будучи отшлифованными, до кристальности даже меня пугали иногда своей силой.
 Моя голова превратилась в склад. Полезная и нужная информация «лежала» на виду, а та, которая на первый взгляд не могла принести никакой пользы, убиралась в «загашник», на всякий случай.
 Так постепенно в моём воображении выстроился план создания двойника. Он уже не был планом, выстроенным определённой конфессией, занимающейся фантомными явлениями, но основывался на суммарном опыте множества наук и верований, хотя названием, для меня, так и остались Тульпа, создаваемые тибетскими монахами, так как с них всё и началось. А за саму возможность создания МНОЮ фантома, я держал своё душевное состояние. Авторы читаемых мною книг описывали множественные случаи, когда молодые люди, находящиеся во власти депрессии или за гранью нервного срыва, приобретали сверхъестественные способности: телекинез, чтение чужих мыслей. Им открывалось ясновидение и многое другое. Эти факты описывались авторитетными учёными, подтверждались множеством свидетелей и могли вызвать сомнение только у абсолютных скептиков.
 Человеческая мысль слишком быстра, чтобы её объяснить полностью и то, что я называю своим планом, невозможно объяснить словами или изложить на бумаге. Вряд ли какая книга сможет вместить все мысли человека, находящегося за гранью отчаяния. Вряд ли в каком языке найдутся слова, точно отображающие то, что творится у такого человека в душе. Иногда проще понять настроение давно умершего композитора в момент его творчества, чем поэта, читающего свои стихи. Ведь слова – это просто слова.



 * * *
 Мой план…?
 Полное уединение… Зажжённые свечи.… И мысли, мысли, мысли… Их потоку нет конца, но они не хаотичны, они идут стройными рядами, с маниакальной точностью, выстроенные в единое повествование, которое невозможно нарушить, благодаря концентрации сознания, рвущегося из темноты на свет, в единственную, как мне казалось, дверь, в существовании которой я и сам не был до конца уверен. Вот мой план. Он ненадёжен и долог, но другого у меня не было, и я шёл, не имея, перед собой, права остановиться в намеченном пути.
 В завораживающем мерцании десятка свечей, я часами сидел в позе лотоса. Переформировывал свои мысли в чувства, чувства в энергию, а полученную энергию отправлял в размеченное пространство, отбросив, прочь даже самые скептические сомнения относительно возможности появления двойника.
 В состоянии транса я постоянно видел и чувствовал появившийся образ. Вернувшись же в нормальное состояние, уже ничего не видел. Видение исчезало как сон после пробуждения.
Так проходили дни, недели, но в намеченном мною для появления двойника углу, по-прежнему было пусто.
 Спустя месяц, примерно в середине осени и без того навевающей тоску смертную своей унылостью, я начал сдаваться. Злобно ухмыляясь, чёрное отчаяние вновь наполнило мою душу.
 - Зачем? – спрашивал я вслух у самого себя.
 Зачем тот голос далёкой ночью подарил мне надежду, лишив смерти? Теперь, как идиот сижу целыми днями и ночами, уставившись в пустоту, в ожидании, что она, эта пустота, вот-вот сожмётся и превратится во что-то.
 - Глупо. Ой, как глупо…. Но ведь кто-то может!
 И последняя, отчаянная попытка погрузила меня в глубокий транс, забрав все силы, впитав все надежды, и…
 Принесла новое, жестокое разочарование.
 Я сидел в углу, примерно в метре от того места, где сходятся стены. Слёзы текли по щекам и падали на сложенные вместе кисти рук. Я каждый раз вздрагивал от неожиданности, когда, они, горячие, касались холодной кожи, изуродованной моими любимыми шрамами. Даже сквозь эти слёзы, туманившие взгляд, я отчётливо видел рисунок древних обоев, облупившуюся от старости половую краску. Только воздух, оставался для меня невидим. Он был такой же, как всегда, неощутимый и пустой, не ставший чем-то другим. Ещё долго я сидел, не меняя позы и тупо уставившись в угол, лишь изредка переводя взгляд на вибрирующее пламя свечей. Мысли отсутствовали, как будто я медитировал. Вдруг, как вспышка, в сознании пронеслась одна единственная мысль – сигареты.
 Сигарета горела за сигаретой. Дым разъедал глаза, но я продолжал курить. Из памяти всплыл образ Шемякина с тремя таблетками в руке.
 - «Эта доза слона свалит».
 - А человека эта доза насмерть сможет свалить? – был мой ответ нахлынувшему намёку, и…- выхода нет.
 Слёзы кончились и незаметно высохли. Взгляд прояснился. И вдруг возникло чувство Дежа-вю. Как в том сне, с которого всё началось, я почувствовал, как что-то неуловимо изменилось в комнате. Творилось что-то неправильное, но что именно, я не мог понять, да и не хотел. Однако без моего ведома, мозг самостоятельно анализировал ситуацию и выбрасывал в кровь огромное количество адреналина. Задыхаясь от глобальности непонятного ощущения, вдруг нахлынувшего на меня, я курил ещё интенсивнее, пока не заметил нечто странное. Дым, выпущенный мною, не долетев до угла, неожиданно расходился в стороны, будто ему навстречу шёл поток свежего воздуха.
 Не замечая головокружения и тошноты, вызванных переизбытком никотина, выкурил ещё три сигареты подряд, пока фраза «хоть топор вешай», не обрела в моей комнате полный смысл. Всё тело покрылось гусиной кожей, наэлектролизовались волосы.
 - Не может быть! - произнёс я вслух и, набрав полные лёгкие табачного дыма, с силой выпустил плотное серое облако, и только теперь заметил, что оно обрисовало часть контура человеческой фигуры.
 Радость и ужас одновременно вскружили мне голову. Я хохотал и трясся от страха. Мой дикий гогот пугал своей силой, вырывающейся из тщедушного тела, а мысли о страхе смешили – я испугался того, к чему в полном смысле стремился всей душой.
 Немного придя в себя, я начал изучение объекта. Новообразование отталкивало дым, но рука по-прежнему беспрепятственно проходила сквозь него, лишь лёгкое покалывание говорило о произошедшем контакте.
 Окрылённый удачей, мой разум заработал с удвоенной силой.
 В течение следующего месяца, глядя в единственное зеркальце, пять на восемь сантиметров, я переносил увиденное на сгущающуюся субстанцию. Вскоре мой двойник сделался чем-то вроде искрящегося облака, как бы тенью, но не чёрной, а белой.
 Спустя ещё один месяц передо мной стоял реальный фантом. Он был, как отлично сделанная восковая фигура, выглядел живым, но совершенно не двигался. Я вспомнил, как к нам в город приехал однажды на гастроли музей восковых фигур. Самое сильное впечатление на меня произвела восковая статуя Жанны Д,Арк. В первое мгновение, как только я её увидел, мне показалось, что она идёт. В её фигуре угадывалось движение, а во взгляде – разум и жизнь. Но она не двигалась, и не было в ней ни разума, ни жизни. Минут десять я разглядывал французскую освободительницу, поражаясь искусству людей, создавших её. И все эти десять минут я не мог долго смотреть ей в глаза, идиотские мысли о том, что она тоже меня видит, вгоняли в смущение.
 Примерно такие же чувства я испытывал и в компании со своим Тульпа.
С тех пор, как двойник стал видимым, я не пускал Шемякина в комнату, мы разговаривали в общем коридоре секции или на кухне. Особенно напрягать себя объяснениями не было необходимости. Генка верил во всё, что я ему говорил. Но однажды я проспал момент, когда он пришёл. Как ни странно, Генка не заметил двойника, просто не видел его, и я стал пускать Шемякина в его же комнату.
 Даже несмотря на то, что для Генки Тульпа оставался невидимым, он чувствовал фантом.
 Мне, собственная копия напоминала мне трёхмерную фотографию. Двойник выглядел объёмным, но объёма не было. На него невозможно было посмотреть со стороны, разглядеть его профиль – только фас. Этому способствовало ещё и то, что он стоял в самом углу, а потому стены мешали посмотреть на него с боку. Самое жуткое, что в нём было – это его взгляд. Как на снимках, он смотрел прямо перед собой, и точно также, под каким бы углом я не находился, его взгляд был направлен на меня и одновременно в любую точку в пространстве. И бедный Генка, наверное, чувствовал именно этот безжизненный взгляд, и постоянно оборачиваясь, подолгу смотрел в угол. Один раз он случайно задел Тульпа, и…
 - А-А-А! Мама! Эд! Что это было?
 - Что? Это? – мне интересно было узнать всё, что касается созданного фантома, тем более контакт с человеком.
 - Я… Я не знаю…мне давно уже кажется… - он замолчал, с ужасом глядя в пустой угол и соответственно на двойника.
 - Что тебе кажется? – настаивал я.
 - Ну…. Кажется, что там кто-то есть.
 - Где?
 - В углу.
 - В каком?
 - В этом. Эд, подожди, мне кажется, кажется, что в этом углу что-то есть или кто-то. Кажется, оно смотрит на меня, и только что он меня схватил! – выпалил на одном дыхании перепуганный Шемякин. Это был самый длинный беспрерывный монолог, который я от него слышал.
 Я прекрасно видел, как Генкина рука погрузилась в грудь Тульпа и как Шемякин потом с силой вырывал её из невидимой ему субстанции. Следующий мой вопрос расставил некоторые точки над некоторыми «и». По крайней мере, Шемякин понял, что я имею непосредственное отношение к произошедшему с ним.
 - Геша, опиши свои ощущения, - абсолютно спокойно попросил я.
 - Эд…. Это ты…? – дрожащей рукой он указал в угол.
 - Да, Геша, Я и то, что в углу – моё. Теперь рассказывай.
 - Ты знаешь…. Рассказывать я это, - успокоившись немного, начал он. – Ну, ты знаешь.
 - Геша, короче.
 - Уф,…. Как в сироп…. Только сухо…. Все мысли как в тумане…. Жутко так и противно. А что это было, ЭД?
 Шемякин остался Шемякиным и не смог соединить все звенья в цепи; рассказ о Тульпа в «Калейдоскопе», книги о буддизме и Тибете, о фантомах и призраках сотворяемых людьми в разных частях нашей планеты, которые он сам искал для меня и, наконец, сегодняшнее происшествие. Он ничего не понял, а мне не нужен был лишний и единственный свидетель.
 - Газ, Геша, всего лишь газ. Очень плотный и очень тяжёлый.
 - А как он называется?
 - Мне не выговорить, а ты не запомнишь, так что, какая разница?
 - А где ты его взял?
 - Украл.
 - Где?
 - Геша, о таких вещах не спрашивают. Понимаешь?
 - Понимаю.
 На самом деле он ничего не понимал.
 Время шло неумолимо, делаясь моим врагом номер один. Тульпа так и оставался лишь трёхмерной проекцией, и все мои потуги его дальнейшего развития не увенчивались успехом. Оставалось только вдохнуть в него жизнь, насколько она возможна в его случае. Ведь его физическое существование уже не вызывало сомнений, доказательством тому был случай с Шемякиным. ОН существовал не только в моём воображении.
 Доподлинно не зная с чего начать, я посылал ему всякие идиотские мысли-приказы типа: «Встань и иди», но отдачи не было никакой. ОН продолжал сверлить меня ничего не выражающим взглядом.
 Страх и радость при его появлении давно оставили меня, и со временем их место заняло раздражение, ведь уже несколько недель прошло с тех пор, как с его внешностью всё было закончено и больше не происходило никаких изменений. Постепенно раздражение переросло в гнев.
 - Какого хрена тебе надо?! – рычал я на него, - На! Возьми….
 Но он не брал, а я так толком и не смог понять, каким способом необходимо передать ему часть своей жизненной энергии, и что вообще это за энергия такая? Меня всё это откровенно бесило, просто трясло иногда от ярости и не было места в этих четырёх стенах, чтобы выпустить пар…
 - Выпустить пар… выпустить пар, - начал я бормотать себе под нос. Выпустить пар, то есть выпустить накопившуюся отрицательную энергию. Выпустить энергию! Эврика! Выпустить энергию!!! Я понял, нет, почувствовал, как нужно действовать дальше.
 Ярость – это сила, приводящая в действие человека. Она появляется ниоткуда и совершенно не нужна здравомыслящему человеку, так что её потеря не будет проблемой.
 Очень аккуратно, стараясь не отпустить раньше времени бушевавшую ярость, я перебрал собственные мысли, и в итоге мне удалось сохранить их силу, но освободив её от негативного настроения. Все эти мысленные операции я проводил в состоянии трансформации, и когда освобождённая энергия, вобравшая в себя все мои жизненные силы наконец устремилась к новому хозяину, я просто выпал из транса. Раньше такого никогда не случалось. В глазах запрыгали звёздочки, потом всё заполонил туман и, не теряя сознания, я повалился на пол от нахлынувшего бессилия. Пульс гулко стучал в висках, не хватало кислорода, как будто я только что пробежал пару километров на выкладку. Меня тошнило, пелена перед глазами сгущалась, но в последний момент, перед тем как сомкнуть ставшие свинцовыми веки, я увидел как Тульпа, симметрично поднимая обе руки, закрыв глаза, сделал глубокий вдох.
 Несколько часов я лежал без чувств, не без сознания, а именно без чувств, я имею в виду: чувство страха, чувство обиды, радостное чувство, любовь, ненависть... Мне просто было на всё наплевать. Я просто УСТАЛ. Устал думать, и не думал...
 Когда желание и способность мыслить вернулись, я открыл глаза. ЕГО в углу не было. Мой двойник стоял у окна, и не двигаясь, рассматривал зимний пейзаж. На негнущихся ногах я подошёл к нему и….
 Ужаснулся! Ужаснулся при виде его лица в профиль.
 Уши. От верхней точки раковины до мочки они имели нормальную длину, но примерно в два раза вытянулись назад, при этом плотно прилегая к голове.
 Нос торчал вперёд на добрых пять сантиметров вместо пары моих.
 ЕГО нижняя челюсть, напоминала обезьянью.
 Заметив меня, двойник повернул голову в мою сторону и всё встало на свои места: нормальные уши, нормальный нос и нижняя челюсть. Но как только ОН начинал поворачиваться, всё опять удлинялось. Вскоре до меня дошло, что это всего лишь мои комплексы с карикатурной жестокостью проявились в ЕГО внешности. Самое страшное было то, что весь этот кошмар выглядел естественно.
 В тот период, когда я создавал внешность своего двойника, в моём распоряжении было, лишь маленькое зеркальце, пять на восемь сантиметров, и пара фотографий на документах. Увидеть свой профиль не было возможности, и я строил его на своих воспоминаниях.
 Мой переходный возраст был ознаменован ростом носа. Да-да, именно нос, прежде всего другого начал меняться. Мне это жутко не нравилось, я привык к своему маленькому детскому носику, а тут на тебе, вырос. И в пятнадцать лет он казался мне слишком выдающимся вперёд. Уши тоже хотелось бы иметь поменьше, как и нижнюю челюсть, с которой у меня была ещё одна проблема. Когда борода у меня стала расти по полной программе, я начал носить тоненькую полоску по краю скулы и тоненькие усики. Полоска растительности от уха до уха казалась мне не в меру длинной. У многих людей, наверное, иногда возникают подобные комплексы и в основном у тех, кто не имеет возможности наблюдать себя со стороны, например, по средством видео. У меня тоже не было такой возможности, а те пару раз, что я всё-таки наблюдал себя в видеозаписи, не смогли побороть многолетние, беспочвенные опасения. Это то же самое, что впервые услышать свой голос в записи. Кажется, что противнее вы ещё не слышали, но со временем к нему привыкаешь, и собственный голос даже начинает нравиться, снабжаемый во время критической оценки новыми интонациями.
 Пока все эти мысли, объясняющие внешность моего двойника, роились в моей голове, я совершенно не думал о том, что ОН стоит у не занавешенного окна. На улице уже было темно, и в комнате горел свет, это значит с улицы Тульпа (а значит я), прекрасно виден.
 - Отойди от окна! – бросил я первое, что инстинктивно пришло в голову.
 Посмотрев на меня взглядом преданной собаки, ОН повиновался и отошёл к двери. В этот момент раздался характерный звук в замочной скважине. В одном прыжке я оттолкнул двойника на середину комнаты и оказался рядом с выключателем. Как раз в это время Шемякин открыл дверь.
 - Привет, Геша. Свет включать не надо.
 - Привет, Эдик. А кто это? – указал Генка на силуэт, стоявший за моей спиной лицом к окну.
 - Слушай, Геша, не обижайся, но нам надо поговорить с ним наедине. Ладно?
 - Понял, Эд. Какие обиды? На… - он протянул мне пакет с едой и, улыбнувшись своей (на этот раз таинственно - заговорческой улыбкой), ушёл.
 С приходом Шемякина оправдались мои предположения. Фантом стал полностью реален.



 * * *
 Призрак исполнял любое моё приказание, а исполнив, становился безучастным к чему бы то не было, просто разглядывая то, что было ближе всего к нему.
 - Открой шкаф, - говорил я.
 Он открывал его и стоял, уставившись на дверцу, до следующего моего желания.
 - Спрячься в шкафу.
 И двойник скрывался за дедовскими пальто, плащом и костюмами. Когда Шемякин уходил, звучал приказ:
 - Вылезай.
 Он покорно вылезал и спокойно стоял в ожидании следующего приказа. Если такового не звучало, он начинал разглядывать коврик у себя под ногами, потом потолок или собственные руки. При этом на его лице играла блаженная улыбка.
 Вся его физическая сущность, могла быть одновременно лишь в одной части тела, при этом все остальные теряли плотность, хоть и оставались видимыми. Когда он подносил мне стакан с водой, можно было пнуть его по ноге, при этом моя нога не находила никаких препятствий. Вот только ощущения при этом возникали жуткие.
 Все мои попытки придать ЕМУ хоть немного сообразительности и инициативы, не привели к успеху. Об этом нужно было думать при сотворении.
 Вскоре я начал процесс уничтожения этой бессмысленной и жуткой пародии на самого себя.
 Процесс этот оказался не таким уж страшным, как я себе его представлял. Двойники тибетских монахов, вели отчаянную борьбу за существование, не редко их желанием, было – уничтожить своего создателя. Мой же Тульпа не сопротивлялся, он лишь скорбно улыбался. Чувствовалась мольба в его взгляде и невинной улыбке.
 Сама технология разрушения была проста, хоть и требовала огромного напряжения, в основном памяти. Необходимо было вспомнить все этапы создания до мельчайших подробностей, и произвести их в обратном порядке. Забрав энергию, слой за слоем разрушать его внешность, потом каркас, состоящий из каких-то невидимых газов.
Большая часть времени уходила на воспоминания, и время это текло неумолимо.
 Только в начале весны в моём углу, точнее в ЕГО углу дым не нашёл препятствий, заполнив всё предоставленное пространство.




Глава - 2
 Едва покончив с первым, через пару дней передышки, я занялся следующим, которого творил, основываясь уже не на воспоминаниях. Не очень-то приятно было видеть глупое и безобразное лицо своего первого двойника.
 Эдик Болин – три, создавался мечтой и воображением. Именно таким я видел себя в самых смелых мечтах: непринуждённым, слегка наглым, смелым, чуточку грубоватым, излучающим уверенность в себе. Часть этих качеств отразилась на внешности нового Тульпа. Если сравнивать с оригиналом, то есть со мной, то у него нос стал гармоничнее и даже немного меньше, скулы чуть шире, подбородок приобрёл квадратную форму. Чуть прикрытые веки, как мне казалось, делали взгляд томным. По моему мнению, обладатель такого взгляда должен был производить на женщин неизгладимое впечатление.
 Ох, как я завидовал ему, когда появилась возможность воочию наблюдать лицо моего второго двойника. Нет, я не считал себя уродом. Просто то, что не устраивало меня в собственной внешности, в НЁМ было исправлено или заменено на более гармоничные и мужественные формы. Я мог часами любоваться им, но время подгоняло.
 Первый Тульпа реагировал только на голосовые команды. А сон, с которого всё началось, постоянно стоял перед глазами, и в том самом сне я руководил фантомом своими мыслями. Я понял ошибки, допущенные в прошлый раз непосредственно при оживлении «уродца». С «Красавчиком» (так я любовно назвал второго), нельзя было их допускать, поэтому процесс намного затянулся. Энергию для жизни первого двойника я генерировал из ненависти к нему же самому. Красавчик же, вызывал лишь положительные эмоции, поэтому пришлось распалять себя воспоминаниями о «друзьях», о московских ментах, о девушках, которые бросали меня в поисках чего-то большего. И вот, когда мои кулаки сжались так, что побелели костяшки пальцев, я сел в позу Лотоса.
 В прошлый раз стадия оживления явилась сумбурным всплеском энергии и чувств. Теперь же это был взвешенный и многократно обдуманный шаг. Этому фантому я не стал отдавать всю силу разом, а построил как бы русло маленького ручейка, которое всегда можно перегородить или перенаправить, и пустил по нему энергию, необходимую для жизни Красавчика. Закрыв глаза, я видел её, как поток чего-то реально - физически существующего, поток, который полностью был в моей власти. Когда необходимое количество энергии было передано, я приостановил процесс, но не стал разрушать то русло, которое должно было служить связью и возможностью наделения фантома новыми качествами.
 Красавчик ожил.
 Теперь стоило мне закрыть глаза и подумать о чём-то, пустив эту мысль как волну по застывшему ручейку, и Тульпа приходил в движение, исполняя мою волю.
 Но и этого было мало, ведь вне поля моего зрения ОН становился беспомощным, а значит и бесполезным.
 Часами и днями, в состоянии трансформации, я налаживал обратную связь. С закрытыми глазами мы сидели друг против друга. Но до его разума невозможно было достучаться из-за его (разума) отсутствия. Но терпение моё, как казалось уже не имеющее предела, заставляло ежедневно, часами искать лазейку из очередного тупика. Прошло, наверное, пару месяцев, прежде чем я почувствовал в НЁМ присутствие разума. Мысли его зарождающегося сознания были отрывисты и сумбурны. И всё-таки это было что-то. Не совсем этого я добивался, но наличие разума на другом конце «провода», давало мне возможность заглянуть хоть куда-то, а не в бесконечную пустоту, в которой носились лишь мои собственные мысли. Что самое главное, ОН видел, и я это знал. Доведя себя до исступления, я добился того, чего желал. Теперь то, что представало перед ЕГО взором, отражалось в моём сознании. Медитируя, я полностью концентрировал своё восприятие на его мыслях, что давало возможность видеть ЕГО глазами, говорить ЕГО ртом, распоряжаться ЕГО телом, оставаясь при этом сидеть на коврике в своей комнате.
 В самом начале лета, я впервые выпустил Красавчика на улицу. Он добросовестно зашёл в ночной магазин, купил пачку сигарет и пошёл домой. По дороге навстречу попались две молодые симпатичные особы. Одну я часто видел ещё до побега и наверняка она тоже знала меня в лицо. Мысленно я опустил голову и отвёл взгляд, но, не почувствовав никакой отдачи, услышал собственный голос:
 - Эй, киски, пошли со мной, оттопыримся, будет весело, обещаю, я большой фантазер.
 - Ты ведь Эдик, да? – спросила знакомая мне девушка.
 В ужасе я закричал, как тогда во сне, молча:
 - Н Е Е Т !
 - Нет, - эхом ответил мне двойник, - я не Эдик. А жаль, - спокойно говорил Тульпа.
 Я же в своей комнате весь напрягся, чувствуя яростное сопротивление с ЕГО стороны. Через силу передвигая ноги, Красавчик двинулся в сторону общаги. В глазах девчонок это, наверное, выглядело дико, так как случайный прохожий, заговоривший с ними с явными намерениями на дальнейшее совместное времяпрепровождение, ломаной походкой двинулся дальше, с трудом перемещая ноги, и при этом, продолжая загадочно улыбаться. Лицо его при этом сводили непонятные судороги. На прощание, этим девчонкам, так и стоявшим с открытыми ртами, Тульпа произнёс ещё одну фразу:
 - Извините, папочка зовёт, увидимся, чего я вам не желаю…
 Через пару кварталов ОН прицепился к подвыпившему парню, ещё не потерявшему связь с действительностью, точнее так можно было сказать при нормальных обстоятельствах, но при встрече с привидением о действительности можно долго рассуждать.
 - Эй, мужик, ты где так набрался? – нагло спросил Красавчик.
 Мне сделалось совсем дурно.
 - Пошёл, ты! - ответил парень.
 - Куда? – поинтересовался фантом.
 - Слушай, лучше не зли меня, тебе же хуже будет, - начал заводиться поддатый субъект.
 - А как хуже? – явно издеваясь, не успокаивался Красавчик: - Ты, урод, что ты можешь?
 Взбешённый наглостью, парень приблизился и с размаху ударил двойника по лицу, но кулак прошёл сквозь видимую плоть, не встретив никаких преград. Вся физическая плотность Тульпа была сконцентрирована в правой руке, в которой с начала были деньги, а теперь сигареты. Остальное, оставалось лишь фантомом, пусть и видимым.
 Шарахнувшись, парень, по-видимому подумал, что спьяну ему показалось произошедшее, что наглец увернулся на самом деле. И, собрав мужество, повторил удар, но всё опять повторилось. В глазах у бедняги отразился ужас. Он не знал, что ему делать; то ли бежать, то ли кричать. В этот момент пачка сигарет в руке призрака прошла сквозь пальцы сжимающегося кулака и упала на асфальт.
 Я пытался… Я ПЫТАЛСЯ! Но не смог… Страшный удар в лицо свалил протрезвевшего от ужаса паренька в глубокий нокаут. Красавчик, как ни в чём не бывало, поднял сигареты и пошёл (ведомый мною) в общагу. Чувствовалось в нём сопротивление моим мысленным приказам, но потраченные на перепалку силы не давали ему возможности оказать существенное сопротивление.
 Едва ОН появился в комнате, я начал процесс разрушения. Но всё-таки перед этим, ещё раз попытался заглянуть в ЕГО мысли. Они, как и в начале, были отрывисты и сумбурны. За ними же был мрак, но не просто мрак, а чёрная завеса, скрывающая другие мысли, которые я не в силах был понять. Они пугали меня, от них веяло злом.




Глава - 3
 Время, потраченное на создание и разрушение собственных двойников, казалось вечностью. Ведь с момента прочтения статьи в «Калейдоскопе» прошёл почти год. И теперь, страстное желание осуществить уже чётко намеченный план, постоянно подгоняло к действию. Не хотелось терять зря ни минуты до того момента, когда я смогу вернуться в мир людей с высоко поднятой головой.
 Для осуществления заветного плана необходимо было исправить допущенные ранее ошибки и продумать дополнительные качества для будущего Тульпа.
 Уродец оказался технически не совершенен, но он полностью подчинялся мне, и дело тут даже не в том, что я не наделил его способностью мыслить. Нет, просто его жизненная энергия брала своё начало в моей ненависти к нему, а соответственно его преданность при этом становилась преданностью запуганного раба. С Красавчиком же, напротив, я изначально ставил его выше самого себя. А случай с парнем объясняется просто. Красавчик был оживлён ненавистью к людям, с которой даже я сам не всегда мог справиться. Хорошо ещё, что на месте того несчастного не оказался кто-нибудь из моих «друзей», а на месте девчонок какая-нибудь бывшая подружка.
 Проанализировав первые два творения, я уже точно знал, каким должен быть следующий Тульпа, и как это осуществить. Единственное, чего я пока не знал, это на кого он будет похож. Из-за отсутствия нормальной связи с миром мои поиски жертвы (да, да, именно жертвы), могли надолго затянуться.
 Появившееся свободное время, я посвятил чтению уже неоднократно прочитанных книг. Но одна из них всё-таки не была удостоена должного внимания. В этой книге описывались чудеса, которые индийские йоги проделывают с собственными телами. Особенно меня заинтересовала глава, в которой повествовалось о том, как мастера йоги могут замедлять биологические процессы в собственном организме. И от нечего делать я начал изучать книгу очередного безумного автора, полную непонятных мне новых терминов. Но имея за плечами кое-какой опыт в подобных вещах, уже через месяц мне удалось в какой-то степени победить время.
 Как и в случае с едой, я вновь начал вникать в безусловные процессы, происходящие в моём организме. В состоянии трансформации мне удалось вникнуть в их суть и в какой-то степени подчинить себе. В таком состоянии уже не неведомые силы, делающие жизнь жизнью, а собственный разум полностью контролировал организм. В любой момент я мог остановить сердце, заставить перестать расти ногти и волосы. Но я лишь замедлял. Замедлял ВСЁ, кроме динамики нейронов в мозгу. Синхронизировать – да, но понять, а тем более обуздать их фантастические связи и переплетения оказалось для меня невозможным. Практикующие такие чудеса монахи, грубо говоря, «побеждали время». В их сознании проходили минуты, а в остальном мире часы, дни и даже месяцы, при этом все биологические процессы в их организмах происходили в масштабе времени их мышления. В моём же случае, само понятие – Время, выпадало, теряя какой бы то ни было смысл. У меня это происходило как картинка в картинке – мой разум был жив и быстр на фоне полумёртвого тела.
 Проводить эксперименты помогал Шемякин. Я заранее вводил себя в состояние анабиоза, а Генка по приходу проверял мой пульс, который не прощупывался, дыхание не улавливалось, температуру померить было нечем, но я был холоден.
 Самое главное, что в таком состоянии я продолжал полноценно мыслить и мозг при этом не знал усталости. Эту особенность я решил использовать при создании следующего фантома. Единственный, неприятный момент можно назвать, оживлением. Впервые, просидев в упомянутом состоянии несколько дней, я с большим трудом вернул себе способность двигаться. Разогнать биение сердца до нормально ритма оказалось мало. После столь длительного сна тело не желало просыпаться, а последствия нехватки кислорода в мышцах, сводили их судорогами при любых движениях. Чтобы преодолеть это, необходимо просто запастись терпением, которого теперь мне, как я говорил, было не занимать.



Часть – 3 глава – 1

 Как-то я зашёл к Коле. Родители его были на даче. Впервые за последние несколько месяцев, я почувствовал себя человеком.
 Мы сидели в больших мягких креслах, пили пиво, разговаривали о новых тачках, о стихийных бедствиях и просто за жизнь.
 - Если бы у меня сейчас водились деньги, я наверное спился бы, - произнёс я вслух свои мысли, задумавшись над тем, что может произойти с человеком в моей ситуации. Жил бы потом на свалке с бичами. А чё? Романтика. Зимой и летом на свежем воздухе.
 - Это где?… На свалке – свежий воздух!? – поддержав мою игру, спросил Коля.
 - Ну да… М-м-м. Ну, по крайней мере, на открытом воздухе. Жил бы собирательством, помнишь, по истории? Целые народы этим жили и до сих пор живы.
 - Ага, что подобрал, то и съел, извини, собрал, ха-ха.
 - А ты, это, когда будешь там, курицу есть, ну или вообще что-нибудь на костях, мясо всё не обгладывай, и ленточку красную привязывай, чтоб мне легче искать было.
 - Хорошо. Я ещё имя твоё напишу, чтобы другие не съели.
 - А сухари и хабарики в целлофановые пакеты заворачивай, чтобы не промокли…
 Мы смеялись. Так свободно я давно уже себя не чувствовал, просто знал, что Коля не подведёт. Даже если кто-то придёт, он что-нибудь придумает и никого не пустит. И пусть за это на него потом обижаются, ведь он понимал моё положение.
Это друг, с которым можно говорить ни о чём, и обо всём. Ему можно доверять любые переживания и мысли, не боясь быть осмеянным за глаза, любые секреты и тайны ими так и останутся.
 Как ни странно, но в тот момент я особенно остро осознал свою одинокость. Захотелось выговориться. Похвастаться своими возможностями. Просто спросить совета. Но!!! Сомневаюсь, что даже такой человек, как Коля, сможет переварить такое. А мне хотелось рассказать ему, чем я занимаюсь в темноте. Чего я боюсь и чего больше не боюсь, о чём мечтаю, и что уже сделано.
 Если Шемякин помогает мне из каких-то своих бредовых побуждений, то Коля просто потому, что считает свои действия единственно верными, потому что он осознал моё одиночество и унижение, вызванное самой ситуацией, потому что просто Коля такой, и он вправе знать, чем я…
 - Эд, ты где?
 - А? Чё говоришь?
 - Я говорю, астероиды к нам летят, аж два сразу. Первый маленький, два километра в диаметре, будет что-то типа тунгусского, а второй, может и орбиты сбить или в Луну врезаться, короче, мало не покажется в любом случае.
 - А когда прилетят? – задал я вопрос, начиная понимать смысл разговора.
 - Первый лет через десять, пожить ещё хватит, ну, а второй ещё подождать надо будет.
 - Надо в жизни что-то сделать, - начал я, подбирая слова, чтобы не высказать вслух терзающие меня мысли, - я имею в виду вообще… дерево там посадить, дом построить… мир посмотреть…
 - Ага! На что?! На работе ходишь весь день грязный, как чёрт, кувалдой машешь. Она мне уже снится…, - начал Коля монолог, но знал бы он, что мне снится….
 Картины из моих снов поплыли перед глазами, может дальше я уснул, а может сон превратился в бред вне сна, не знаю….



 * * *
 Я в городе. Город пуст. Но меня это не пугает, просто отвык от людей и их отсутствие даже радует. Город мне не знаком, да и вообще он представляет собой одну лишь улицу, может есть и другие, но я их не вижу. Дома и здания стоят настолько плотно друг к другу, что проёмы между ними кажутся чёрными щелями не более полуметра в ширину. Несмотря на абсолютно чистое, голубое небо, солнца нет, но света более чем достаточно. Кажется, что сам воздух светится и чувствуется, как он, воздух, напряжён и чересчур плотен.
 Далеко впереди замечаю движение. Первый порыв – спрятаться, быстро проходит и я иду навстречу уже различимой человеческой фигуре. Примерно в двухстах метрах до меня он останавливается и начинает внимательно изучать витрину какого-то магазина. Я продолжаю движение, и вскоре появляется возможность рассмотреть его лицо. Он будто бы незнаком мне, но лёгкий ветерок в моей душе, появившийся в тот момент, когда я его только заметил, грозит превратиться в настоящую бурю. До сих пор у меня была возможность лицезреть только профиль единственного в этом мире существа, кроме меня самого. Теперь же, когда я подошёл к нему вплотную, он начал поворачиваться. Время остановилось, но не совсем, оно стало вязким, как воздух в этом городе-улице. Не знаю как, но я это почувствовал. Его разворот длится вечность… Буря в моей голове, уже перешла в ураган, ощущение времени потеряно напрочь, и…
 И вот он смотрит прямо на меня, начинает что-то говорить, но уже смерч из моих мыслей не даёт возможности понять сказанное им. Хочу орать, но ничего кроме хрипа не получается, но и он, этот жалкий хрип даёт небольшую разрядку перепуганному мозгу, и до меня доходит смысл его последней фразы:
 - … и как мне жить с таким лицом?! Мог бы постараться и получше…
 Не дослушав, поворачиваюсь, чтобы убежать. Воздух стал ещё плотнее, он сковывает движения. Медленно. Очень медленно, как будто нахожусь в густом сиропе, преодолеваю сопротивление враждебного воздуха. Повернув корпус на четверть оборота, чувствую, как моё плечо упирается во что-то мягкое. Не дождавшись, пока я осилю разворот, весь мир или может только этот город-улица проворачивается вокруг меня, остановившись в тот момент, когда мы оказываемся лицом к лицу, причём одним и тем же лицом…
 Город ожил. Его заполнили люди, но что-то с ними со всеми не так. Они все – это я. Дети, юноши, взрослые парни, мужчины, старики – всё Я!
 Вдруг сзади раздаётся голос. Низкий, растянутый. Голос заполняет всё вокруг, я даже чувствую телом вибрацию его тембра.
 - ООНН ВВЕЕРРННУУЛЛССЯЯ-а-а…
 Тут же, все хаотичные движения этих…? Существ, прекращаются, все до единого поворачиваются ко мне и ждут. Я не знаю, чего они ждут и не хочу знать о НИХ вообще ничего!!! Хочу испариться, исчезнуть, но единственное из возможного, что приходит мне на ум – это бежать. Время, воздух – всё против меня. Каждый шаг даётся с неимоверным усилием. Оторвавшись от земли, тело теряет вес, каждый толчок от земли сопровождается полётом на несколько метров, но слишком медленным, чтобы радоваться этому. Кажется, именно в полёте я наиболее уязвим, но по-другому не получается.
 Это было то, чего ОНИ ждали. Начинается движение. Все ОНИ идут ко мне. Я стараюсь…. Идут за мной. Я понимаю, что ОНИ не могут существовать, один, ну, два – не больше. И в то же время я не верил когда-то, что вообще возможно увидеть себя со стороны «живьём».
 ОНИ не догоняют, не отстают, просто идут, не торопясь следом, будто знают, что никуда я от них не денусь, и от этой мысли всё происходящее, кажется ещё ужаснее.
 Я пытаюсь вспомнить лицо того, кто стоял у витрины. Не знаю, зачем это мне, просто вдруг возникла такая необходимость. На ходу оборачиваюсь. У магазина стоит тень, очень чёткая, даже плотная, по сравнению с другими обитателями города она огромна. Так как это тень, я не могу разглядеть ЕГО лица, но почему-то уверен, что ОН улыбается, как уверен и в том, что тень – это ОН…
 В детстве мне часто снился подобный сон, только тогда город наполняли медведи, а в остальном всё было похоже, кроме ещё одного. В этом новом сне был какой-то смысл, я его чувствовал, но пока не мог уловить. В одном я был уверен – Я вырос и детские страхи превратились во взрослые…



 - … а в конце месяца посмотришь в расчетчик, аж бесит, - Коля продолжал хаять систему, в которой работал. - Кого-то папа устроил на халявную работу. Ходит в чистом, ни фига не делает, зато денег получает, как ИТээРовцы.
 - Это ты про кого? – особого смысла в вопрос я не вложил.
 - Да хотя бы Саню Пекаря возьми. Папе его чё? Сын особо не пьёт, не колется, да и на работу ходит. Мужики с его смены бегают, как обосранные, а получают в два раза меньше, хотя разряды у них выше.
 - С таким папой и у тебя тоже самое было бы, не думаю, что тогда бы ты жаловался. Лично я таким не завидую, мне их жалко. Кто они без родителя?
 - А чё их жалеть-то!? У Пекаря денег на правнуков хватит, не то, что Сане… - тут Коля пустился в рассуждения на счёт капиталов семьи Пекарь, а у меня сформировалась мысль, появившаяся, когда я задал первый вопрос в этом разговоре, и сразу начала обрастать подробностями.
 - А как он выглядит? Я имею в виду старшего, ни разу его не видел, - как-то интуитивно соврал я.
 - Ну, не знаю, не умею я объяснять. У Пепса фотки есть с Саниного дня рождения, на них и старший должен быть. Могу как-нибудь взять посмотреть.
 - Сходи сейчас, - попросил я, ощущая нервозность, связанную с приливом адреналина.
 - Да ну, чего сейчас-то?
 - Как будто идти в другой конец города. - отрезал я, сделав вид, что обиделся.
 - Ладно, схожу.
 Коля ушёл к Пепсу, благо тот живёт этажом выше. Я остался наедине со своими нездоровыми мыслями. Представил, как Коля звонит в дверь, как кто-то из родителей открывает ему и Коля просит позвать….? Ха-ха, я даже имя Пепса не помню. Пепс да Пепс.
Ну и ладно с ним, с Пепсом, теперь есть Пекарь. Да, денег там всегда было, и что ему пару штук баксов? Значит, решено – Пекарь… пекарь-пекарь…
 - На, я весь альбом принёс, там новые есть наши, ты их ещё не видел.
 Коля устроился на подлокотнике моего кресла, чтобы по ходу объяснять кто, что и где, но мне уже было всё равно. Чисто механически переворачивая страницы, я думал где они, и как взять фотки, на которых ОН будет и в профиль, и в фас, не хотелось повторять собственные ошибки. В альбоме таких не оказалось, там вообще не было ЕГО фотографий, да и что им делать у Пепса в альбоме? Оставалось перевернуть последнюю страницу и, как это часто бывает, между последним листом и обложкой лежал фирменный конверт Кодак.
 - Вот эти фотки, со дня рождения, - сообщил Коля, повергнув меня в экстаз предвкушения больших дел…
 Да! На снимках было всё, что мне нужно: крупный план и в профиль, и в фас. «Видно любит себя, сукин сын, - подумал я, - интересно, как он другого себя полюбит. Ха-ха».
 Пекарь сразу мне не понравился и именно сейчас, ведь уже не раз я видел его по утрам, неспешно идущего на работу. Наверное, подсознание в тот момент включило защитную реакцию, ведь если ОН мне не нравится, и даже будет раздражать (что непременно нужно будет развить в себе), легче будет (я имею в виду свою совесть), так его кинуть.
 После просмотра, альбом я положил рядом с собой, незаметно подтасовав нужные мне снимки так, что они лежали последними.
 Мы опять о чём-то говорили. Связного разговора не получалось, я начал нервничать. Появилось какое-то напряжение между нами, и когда оно достигло своего апогея, Коля встал со словами:
 - Ладно, пойду альбом отнесу.
 - «Во блин», - чуть не вырвалось у меня, а в слух я сказал: - Второй час ночи уже.
 - Сегодня пятница, - Коля начал приближаться.
 - «Неет! Ну что ты делаешь?» – а вслух: - Чего тебе сегодня-то дёргаться? Завтра отдашь, не нужен же он им ночью.
 - Ай, ладно.
 - «YES!» - …. Давай чаю попьём.
 - Сейчас поставлю.
 Как только Коля вышел из комнаты, я выхватил конверт, достал нужные фотографии, сунул конверт на место, закрыл альбом. Все эти манипуляции заняли не более пяти секунд и…. Вот дерьмо!
 У меня не оказалось карманов. Футболка и спортивки без таковых.
 - Чёрт, чёрт, чёрт… какие-то мгновения я метался по комнате, пока не пришло решение. На улице уже было темно. Я выключил свет в комнате, чтобы снаружи не так были заметны движения в окне. Сложил снимки вчетверо, высунул руку с ними в форточку и разжал пальцы.
 Чай пили на кухне. Как всегда, бутерброды с сыром и сухарики.
 - Может, поедим? – предложил Коля. - Можно картошку пожарить, сосиски сварить, салат рыбный остался.
 - Нет, спасибо, - ответ мой не был оригинален.
 Перед глазами стояли фотографии. Лицо. Пекарь…? А имя? Я не знал ни имени, ни отчества. Где живет, знал. Однажды мы заходили к Сане, уже не помню зачем, да и неважно это. Имя! Вот что меня интересовало, и больше ничего. Откуда-то издалека раздавался голос Коли, и чем внимательнее я в него вслушивался, тем яснее понимал, что он находится не более чем в метре от меня и, судя по обстоятельствам, говорит со мной. Даже не пытаясь вникнуть в смысл его слов, я перебил его:
 - А как его зовут?
 Коля посмотрел на меня так, как будто у меня выросла вторая голова.
 - Кого? Сыр?
 Из его ответа я воспринял только то, что он меня не устраивает, и вообще не по моей теме.
 - Пекаря старшего. Как зовут?
 - Не знаю… хотя… Саня ведь, Александр Александрович, мы ещё звали его Сан-Саныч, помнишь?
 - А-л-е-к-с-а-н-д-р, - произнёс я, смакуя это имя, как будто хотел прикоснуться к нему. - А отчество?
 - Отчество Саня говорил как-то. Какое-то такое, вроде как необычное, мало таких. На языке крутится, вспомнить не могу. А тебе вообще, зачем? – Смотрел он подозрительно и ждал ответа. Ответа не было, мысли мои были далеко. Я представил Пекаря в той комнате, в своей камере. Начал размышлять над тем, как именно будет проходить предстоящее дело, то есть опять ушёл в себя.
 - Эд, ты где? – вкрадчиво поинтересовался Коля.
 - Неважно где я, важно, где ОН, - не менее вкрадчиво ответил я.
 - Кто?
 Я не ответил.
 - Ты пугаешь меня, - судя по голосу, волновался Коля, это точно.
 Последняя его фраза вывела меня из оцепенения.
 - Извини, задумался, - сказал я по возможности бодрым голосом. Понимая, что он не причём, а я, наверное, действительно его пугал. Он и так в последнее время говорил, что я стал странным. – Ладно, всё, я здесь, я вернулся. Ёоу!
 Кое-как удалось убедить себя не думать больше об этом, и мы опять о чём-то говорили, обсуждали «глобальные» проблемы и потихоньку я забылся.
 Коля налил по второй чашке чая, сделал ещё бутерброды и вдруг выпалил это слово. Именно выпалил, потому что для меня оно прозвучало, как выстрел.
 - Эдуардович!
 - Что-о?
 - Пекарь Александр Эдуардович!
 У меня закружилась голова, я поперхнулся и не дожеванный бутерброд полетел Коле в лицо.
 - Извини, я лучше пойду.
 - Может тебе сдаться? – предложил Коля.
 - Кому?
 - Всем. По-моему, у тебя крыша поехала.
 - Да, наверное.
 Запрыгнув в кроссовки, и кинув на прощание что-то типа «ну ладно, давай», я ушёл.



* * *
 Под окном Колиной комнаты было темно. Пока на ощупь искал снимки в высокой траве, постоянно казалось, будто за мной следят. А едва пальцы прикоснулись к бумаге, по ним пробежал электрический разряд. Прямо за своим плечом я услышал вздох, хотя больше этот звук был похож на выдох. Выдох облегчения. Обернувшись, я никого не обнаружил, понимая, что это только начало из того, что мне ещё будет мерещиться. Но холодок всё равно пробежал по спине, вызвав неприятное ощущение. Процесс был знаком, ужас при появлении первого и второго фантомов, если не сказать, что стал привычным, то по крайней мере контролируемым. Это было что-то другое. Какое-то предчувствие, чего-то плохого. Внутренний голос шептал: «Не делай этого», - но договор с самим собой держал крепко. Состоял он в том, что как только я найду «жертву», пойду до конца, без раздумий. Ведь другого пути (как я думал) у меня нет.
 Было около трёх часов ночи. Взглянув на небо, всё усыпанное звёздами, я вспомнил наше с Колей детство…



 ... август. Мы лежим на траве под звёздами, играем в спутники: кто больше заметит, тот и выиграл. Рассуждаем над тайнами вселенной; где она кончается и что за её пределами…



 Когда я поднял голову, чтобы ещё раз посмотреть на звёзды, ощущения детства нахлынули с прежней силой. Всё внутри сжалось в комок и, как тогда, десять лет назад собственное сознание показалось таким ничтожным. Но даже это самоуничижительное чувство вызвало приступ ностальгии.
 Резко развернувшись, я пошёл обратно к Колиной девятиэтажке. Среди ближайших домов она была самая высокая. Выбираясь на крышу, я старался не смотреть н небо и только остановившись подальше от антенн и проводов, поднял голову и открыл глаза….
 ОНА обрушилась на меня!
 Мириады сверкающих глаз смотрели сверху. Некоторые ярко, весело, другие печально. Тускло моргая, они доживали свои последние миллионы лет. Возможно, кружилась голова, но мне казалось, что всё вращается вокруг, внушая своё величие. Захотелось спрятаться, но куда от них спрячешься?! Пытаясь объяснить нахлынувшие чувства, я не мог этого сделать. Да и можно ли вообще найти слова к мыслям о том, чего не понимаешь? Только одно слово – страх. Страх маленькой козявки, стоявшей тогда на крыше, перед необъяснимым, непонятным и бесконечно огромным.
 Около часа я так и стоял с открытым ртом, упиваясь зрелищем, которое видел тысячи раз и каждый раз, как первый.
 Только одну звезду я знал по имени, знал, где её искать, Полярную. Когда-то в прошлой жизни, я написал ей оду. Именно в тот момент захотелось извиниться, ведь это она была моей музой, она писала вместе со мной той далёкой ночью. А на утро я даже не вспомнил о ней, лишь видел красиво сложенные строки, которые срочно надо кому-то прочитать. КОМУ-ТО?! Но не ЕЙ. В ту ночь я решил вернуть старый долг; Парящая, над сводом неба,
 Ныряющая, в облака…
 Звезда, как призрачная небыль,
Что существует на устах.

Улыбкою своей холодной,
Согреет душу, тело холодя.
 Усталый путник, сонный и голодный,
О доме вспомнит, душу бередя.

 Другой, посмотрит снизу через призму,
 Переворачивая веяния души,
  Он скажет ей с любовной укоризной:
Не прячься, прядками мне душу не кроши.

А третий, лёжа на земле, уже остылой,
Глядит наверх, желая видеть вечно.
Ему и жизнь дневная кажется, постылой,
Один есть путь и имя ему – Млечный!

Не погулять, потрогав пыль с дороги,
Но хочется взлететь и там остаться,
Оставив позади все страхи и тревоги
И вечно, как ОНА, там наверху смеяться.

Никто, ничто…. Да и не нужно даже,
Понять их хаотичное стояние.
Лишь только б воздух, небо были глаже
Не загораживая вечное сияние!



 Пока из памяти всплывали написанные когда-то мной строки, я ни разу не отвёл от неё взгляд. И теперь, когда долг вроде был отдан, я чего-то ждал от неё, какого-то знака, хоть и понимал с самого начала, что ответа не будет и всё равно, сделалось обидно. Может, потому, что некому было поддержать меня, не у кого было спросить совета. И даже она! Та, которой я писал стихи, ни разу не мигнула.
 - Да пошла, ты!!! – крикнул я в небо.
 Казалось, что уже недалеко до той грани, когда мне станет всё равно; кто я, что я, зачем я. Прежняя жизнь вспоминалась, как сказка, наивная сказка. В воспоминаниях я видел себя со стороны, и это был не я, вернее я не он. Не тот Эдик, от которого осталось только имя, Болин Эдуард Владимирович и воспоминания того Эдика или Эда, или Больного, как звали меня друзья, хотя были ли они….? Они остались там, с тем Больным, а другой им стал не нужен. Наверное, я просто заболел. Подцепил заразную болезнь, которая называется – проблемы и спровоцирована она хроническим долгом. И парни, испугавшись, что могут заразиться, оставили меня в карантине. Обидно было вспоминать, как я помогал им, не жалея сил, не жалея времени, разбирал их проблемы и слушал душевные излияния…
 - Да пошли они!!!
 Девушки, женщины…? Тогда мне казалось справедливым выражение – все они одинаковые, а может только, ТАКИЕ мне попадались? Не знаю. Все мои взаимоотношения с противоположным полом проходили примерно по одной и той же схеме. Встречались, знакомились, встречались, иногда вместе жили. И непременно каждый раз я влюблялся. Не думаю, что это были мимолётные влюблённости, нет. Каждый раз я чувствовал, желал и был даже уверен, что это навсегда, по крайней мере, с моей стороны. Ни разу никому из них я не изменил, даже не помышлял об этом, не желая осквернить чувство, название которого, даже если не вдумываться в смысл, звучит опьяняюще – ЛЮБОВЬ…
 А как можно объяснить само чувство, когда оно становится смыслом существования? Наверное, также трудно, как объяснить бесконечность вселенной, и также трудно до конца понять.


 Странным,
 Наполнилось сердце чувством.
 Робким,
 И даже немного грустным.
 Где-то,
 В глубинах жила надежда.
 Краски,
 В жизни сумел различить невежда.
 Когда-то,
 Всё это было знакомо.
 И разум,
 Наполнила сладкая дрёма –
 Ни кто-то,
 А только, ОНА, родная,
 Сердце,
 Наполнила чувствами рая!



 Вот так я любил. Но они уходили без объяснений, раз и всё. А я мучался, мучался от любви, от неизвестности. Почему со мной так всегда происходит? Я ждал возвращения, а когда понимал, что продолжения не будет, что похудел килограммов на «сто», тогда я начинал душить свои чувства, заменяя их другими, более мрачными, мол, со мной что-то не так и уходят они по моей вине. И вот в моменты полной апатии они возвращались с клятвами в любви и верности на устах и слезами на глазах. Вот тогда мысли, действительно разрывали меня на части, что делать? Всё простить и забыть? Ведь поняла, что лучше ей найти не удалось! Опьяняло знание того, что я – лучший для неё, НО…! Кто мне даст гарантию в том, что она прекратит поиски, и лет через десять не скажет:
 - Извини, но понимаешь… ОН ТАКОЙ!
 ЧТО!? Что мне надо было делать? Я не хотел на год, на десять…. НАВСЕГДА!!! Это единственное, что имеет смысл.
 - ДА ПОШЛИ ОНИ!
 И там, на крыше, ощущая над собой только звёзды, а весь мир под ногами, решил, что смогу показать им всем, что не такой уж я добрый и доверчивый. Показать, что, они потеряли, предавая меня. Заставлю испытать их чёрную обиду от понимания безразличия к моей персоне, выказав им своё тогда, когда жизнь моя превратиться в шоколад.
 Может это не самые добрые мысли, но меньше всего в тот момент мне хотелось спорить со своей совестью:
 - ДА ПОШЛА ОНА!!!
 Может звезды, развеяли последние сомнения, что вряд ли, но я слетел по лестнице, пронёсся через скверы, тёмные переулки и, ворвавшись в комнату, снял с подоконника горшок с геранью.
 - Надеюсь, этот придурок всё понял, - пробормотал я в тишине, - надо было пообещать ему размягчение мозга.
 Зажёг свечи, поставил фотографии так, чтобы пламя освещало их достаточно для улавливания мельчайших подробностей, на какие только способен Кодак. И сел в позу Лотоса…



Глава - 2
 Дни сменяли ночи и наоборот. Иногда рассвет продолжался вечность, а до следующего проходило лишь мгновение. Окно стало цветомузыкой: красный, бело-голубой, снова красный и, наконец, чёрный. Зачастую бело-голубой цвет выпадал и на его месте оказывался серый.
 Это тянулись бесконечно долгие чёрно-белые дни, недели, месяцы… Я не мог их сосчитать, им не было конца, но и торопить их не было никакого смысла. Необходимо было всё сделать с первого раза и не просто подобием, а точной копией. Поэтому время просто не имело значения, лишь результат. И вообще, на том уровне, на котором находилось моё сознание, само понятие о времени становилось условным. Факторы, которые обуславливают время для человека, в тот промежуток времени для меня не играли ни какого значения. Тело не уставало, я его вообще не чувствовал. Мозг работал напряжённо и в то же время, как-то отрешённо, будто в полудрёме. Только мысль, пусть бесконечно долгая, но одна единственная, пусть бесконечно подробная, но единственно важная, вне времени, вне пространства, вне суеты.
 Не знаю, сколько я находился в таком состоянии, но однажды время обрушилось на меня, навалилось непомерной усталостью. Ведь энергия, которую поначалу приходилось отталкивать от себя, под конец изливалась потоком, устремившимся к новому хозяину. И вот, когда этот поток иссяк, я почувствовал, ВРЕМЯ.
 Находясь ТАМ, я постоянно ощущал чьё-то присутствие. Чей-то разум, настроенный недружелюбно по отношению ко мне. Он не делал никаких попыток помешать мне или связаться со мной, он просто был рядом и наблюдал. ОН просто был! И я его чувствовал. Убедив себя, что это кто-то из тех монахов, я успокоился. У них были причины злиться. Но и теперь, уже здесь, в комнате, я вновь ощутил ЕГО присутствие, на этот раз у себя за спиной. И вновь повеяло холодом его мыслей.
 По прошлому опыту я уже знал, как безболезненно пройти процедуру возвращения тела в нормальное состояние, но страх перед тем, что пряталось за моей спиной, не оставлял мне выбора. Я решил повернуться, не думая о том, сколько времени просидел без движения. Наверное, долго!!!
 Близился рассвет, и с ним уходила возможность разглядеть того, кто наблюдал за мной. А точнее убедиться в том, что там никого нет.
 Разворот потребовал неимоверных усилий, но как только мышцы поддались команде, произошёл рывок, закончившийся падением на спину со скрещенными ногами и неестественно вывернутой шеей. Во время этого опрокидывания, я успел заметить метнувшуюся тень, но в конце, когда всем, чем можно сросся с ковриком, тень накрыла меня полностью. Я вырубился. Позже, я объяснил то мимолётное движение лишь началом прилива крови в мой мозг, вызвавшим потемнение в глазах.
 Очнувшись, я почувствовал себя цветком. Бедные! Не подозревал, что распускаться так противно и больно. Каждое движение сопровождалось дикими судорогами с последующим нашествием миллиарда маленьких злобных врачей-иглоукалывателей, которые спешили избавить меня от страданий. Не знаю, сколько времени они истязали меня, только окончание процедуры не принесло радости.
 Теперь я лежал на спине с широко раскинутыми руками и ногами. Каждая конечность весила по меньшей мере тонну, а больше сотни килограмм, сомневаюсь, что мне удалось бы осилить, используя их всех вместе. Но я двигался. Сначала только пальцы медленно и тяжело, постепенно набирая силу. Я как бы стряхивал ватную оболочку, облепившую их. Затем, усилием освобождённых пальцев, я начал поднимать кисти, что-то типа отжимания. Опять победа! Потом предплечья, плечи, спина, грудь. А вот с ногами было хуже, им досталось больше всех. Они просто отсутствовали. Во всяком случае, даже в таком состоянии, я мог перемещаться и зрение вернулось.
 Поползав немного по комнате, я вдруг вспомнил, что в этой войне за право распоряжаться собственным телом, забыл её причину! Развернувшись, обнаружил улыбающееся лицо Пекаря Александра Эдуардовича-два. Радости его я не разделял. Он спокойно сидел там, где и должен был сидеть, и если всё нормально, так там и останется, пока я не начну…. Но это после, сейчас главное – Я.
 Времени прошло больше, чем я рассчитывал. Приготовленный стакан с кипятком оказался пуст, несмотря на блюдце, прикрывавшее его.
 Сомнений на счёт того, что ноги ещё не скоро проснутся, не было, значит и пытаться будить их было бы напрасной тратой времени и сил, которых и так не было. Вот, что имело значение, так это желудок. Он настоятельно требовал. Неважно чего, но желательно жидкости. Единственный её источник – стакан, был абсолютно пуст. Пошарив по комнате взглядом, я обнаружил кран, торчавший из трубы системы отопления.
 Вода оказалась подозрительного цвета с не менее подозрительным запахом, но так как выбирать не приходилось, я начал жадно поглощать её, ещё и неприятную на вкус жидкость, заряженную антикоррозийными добавками. Выбираться на кухню за чистой водой в таком состоянии было бы равносильно тому, что явиться туда с топором в голове.
 Утолив жажду, я лёг отдохнуть. Откуда-то пришло воспоминание о последнем дне, вернее ночи, проведённой у Коли на крыше его дома. Тогда стояла тихая, звёздная ночь, начала….
 - О, Господи!!! Августа!!!
 А отопление включили пятнадцатого числа, только какого месяца точно не помнил. Даже если в сентябре, это значит прошло, как минимум полтора месяца. Я подполз к окну, подтянулся на подоконнике…
 На улице лежал снег, при чём далеко не первый. Сугробы явно говорили о том, что зима давно вступила в свои права.
 Абсолютно не верилось, что прошло столько времени. В памяти всё было словно вчера, вернее прошлой ночью. Только тело напоминало о том, что последняя ночь несколько затянулась. «Кстати, насколько?» Этот вопрос вновь отвлёк меня от всех других мыслей. Даже этот ухмыляющийся тип в углу не вызывал такого интереса. И тому была своя причина. Просто я занимался этим на протяжении последних…. месяцев?
 - Так сколько же их всё-таки прошло?
 В надежде на ответ, я включил телевизор, отполз на безопасное для глаз расстояние, и подарил покой своему телу.
 Проснулся я ближе к вечеру. Теперь, по крайней мере, мой мозг получил отдых и заработал в нормальном режиме.
 ОН или ОНО, так и сидел в своём углу без движения. Нахальная улыбка, казалась туповатой, что полностью подтверждало его суть.
 По первому каналу передавали новости. Диктор вещал:
 - Сегодня днём, ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕГО ДЕКАБРЯ, был наконец подписан договор между…
 - Твою мать!!! – говорил я вслух, - август, сентябрь,- загибая пальцы, - октябрь, ноябрь, декабрь. Пять!!! Пять месяцев я не…
 Закрыв глаза, я представил, что встречаю Колю и говорю ему:
 - Представляешь, старик, я пять месяцев не ел, не пил, в туалет не ходил, не… СИГАРЕТЫ!!!
 Резко избавившись от видения, я увидел пачку сигарет, но только увидел. Она лежала на полке. Полка находилась на уровне моих глаз, если бы я стоял. А сейчас это было равносильно тому, что положить её на вершину Эвереста и разрешить взять здоровому человеку, скованному пагубной привычкой, и ничего не понимающему в альпинизме.
 - Попытка не пытка, - подбодрил шёпотом я сам себя, ещё не догадываясь о прозорливости своих слов, и начал восхождение на полку.
 Кое-как подтащил стул, забрался на него, если это можно вообще так назвать, потому что я просто лёг на него животом. В совокупности с мёртвыми ногами, эти движения отняли много сил. Отдышавшись, немыслимыми перебираниями рук, я вывел себя в сидячее положение спиной к спинке стула, держась за неё руками. Отклонившись влево, соответственно перенеся вес тела на драгоценную, потому как функционирующую левую конечность, правой рукой ухватился за верхнюю часть спинки. Затем проделал почти такую же операцию с другой стороны.
 Все оставшиеся силы ушли на то, чтобы отжаться. Поняв, что из этого ничего не выйдет, я поднял голову… ЛМ. Это придало сил. Но только в мыслях. Поверив, что несколько сантиметров, отделяющих мои вытянутые губы от пачки, не такая уж и большая преграда, я продолжил движение. Но вместо того, чтобы после стольких усилий с моей стороны, стать совсем моими, сигареты решили… сбежать?! Причём происходило это с нарастающей скоростью. Слишком поздно до меня дошло, что это стул начал крениться назад. Поздно, чтобы остановить падение. То, что пальцы обеих рук оказались зажатыми между спинкой стула и полом, придавленные всем моим весом, оказалось наименьшей потерей. Всё тело опять облепили эти маленькие, злобные, тайские врачи со своими иголками! Болело сразу всё. Да-да, всё, включая и ноги! Я чувствовал свои ноги! Никогда бы не подумал, что дикие судороги, ежесекундно скручивающие мои нижние конечности, принесут такой восторг. Я улыбался сквозь слёзы.
 Странное существо – человек. Радуется, испытывая ужасные мучения и мучается в постели с роскошной женщиной от угрызений совести. А если бы ещё и подобным образом мне выпало помучаться, то в тот момент я согласился бы и на то, чтобы эта совесть загрызла меня, как минимум, до полусмерти.
 А пока ногами пошевелить не удавалось, поэтому я просто хлопал по ним руками, вызывая новые судороги. Возможно, находясь долгое время в одном положении, я защемил какой-то нерв в позвоночнике, отвечающий за мои ноги, а во время падения он вырвался на свободу и вернул их к жизни. Но скорее всего сказалась долговременная нехватка кислорода в крови. Главное, что вскоре я стал почти нормальным человеком и мог ходить.
 Обидно было за потраченное время, но с другой стороны, Пекарь-два отвечал всем заявленным мною требованиям, в чём я вскоре убедился.
 Ночь прошла практически без сна. Ближе к утру я поставил на подоконник завядший цветок герани, если вообще так можно было назвать горшок, с торчавшими из него палками, обмотанными цветным тряпьём. Это был условный знак Шемякину. Когда появился план создания и использования чужого двойника, с Генкой у меня состоялся такой разговор.



 * * *
 - Геша, послушай меня внимательно. Скоро я перехожу к самой сложной части медитации. Не знаю, сколько это займёт времени. Может недели, но возможно и месяцы. Я прошу тебя, мало ли ты придёшь однажды, а дверь окажется закрыта на засов и на стук я не открою, то ты не ломись тогда, не поднимай паники. Я тебе уже говорил, что время там, подняв указательный палец вверх, я медленно дотронулся им до своей головы, не имеет значения.
 Генка слушал так, как всегда меня слушал, с открытым ртом, при этом в глазах его читался ужас. Следующая моя шутка оказалась лишней:
 - В худшем случае завоняю и всё станет ясно.
 У Шемякина затряслись губы, конечности начали эпилептический танец.
 - Нет…Эд… Так нельзя. Я не могу.
 - Пойми, если я не пройду через это, то все мои поиски теряют смысл.
 - Но ты же сам сказал, что это… можешь умереть.
 - Да ты чё? Я же пошутил. Никто не умрёт. А вернувшись, я буду точно знать, к чему в итоге надо стремиться и как этого достичь. Смогу, наконец, объяснить тебе, что это всё такое и как…
 Я попал в точку. Генка перебил меня, даже не дослушав:
 - Ты обещаешь?! – воскликнул Шемякин и опомнившись добавил, - что всё будет нормально?
 - Я тебе сто раз говорил, что любое дело – это риск. Без риска ничего невозможно достигнуть, ничего попробовать на вкус, а без него жизнь пуста. Вспомни своих предков, неужели ты хочешь прожить жизнь, как они?
 ….опять в точку…
 - Что я должен буду делать?
 - НИ-ЧЕ-ГО. Просто ждать, пока я не поставлю на подоконник цветок. И если сможешь, подкопи немного денег, я верну…когда-нибудь.
 - Да ладно…. И когда это…? Начнёшь?
 - Не знаю, Геша, пока не знаю. Просто будь готов.
 - Я боюсь за тебя, Эд.
 - Посмотри на меня. Сколько передряг я пережил?
 - Но это…
 - Не бойся, я тебе даже не обещаю, а просто говорю то, что будет, а будет всё хорошо. Ты мне веришь?
 - Да.



 * * *
 И вот прошло несколько месяцев. Совершенно обессиленный я ждал верного Шемякина. Генка пришёл вечером второго дня. Глаза горели, его распирало любопытство.
 - Э-э… А-а…О-о.., Эд, - больше ничего сначала он не мог произнести, и первой законченной фразой была, - Кто это? - он ткнул пальцем в сторону бомжа, тихо сидящего в углу.
 - А-а, это так…- странно, но я не думал о том, как объяснить Шемякину присутствие «постороннего». – Это бомж, он к нам в секцию ночью зашёл. Короче, мне нужна его энергия.
 Генка попятился от меня.
 - Не бойся, он полоумный, ничего плохого я ему не сделал.
 Генка продолжал пятиться. Я понял, что испугался он МЕНЯ.
 - Я не монстр, Геша, пойми, у него есть то, что он не может использовать, - придумывал я на ходу, - и я просто взял это.
 Генка уже пытался выйти в закрытую дверь.
- Да блин, Геша, я единственный, кто поверил и верит в тебя. Помнишь тот Новый год? Ласковый май, гирлянды? Ведь это я сам попросил тебя в напарники, потому что видел, как тебе одиноко. А теперь ты не доверяешь мне и не веришь в меня.
 ... И снова в точку…
 - Прости, Эд. Но… это трудно понять.
 - Да ладно, я понимаю. Сделай что-нибудь горячего, есть хочу.
 - Ты же говорил, что победил голод.
 - Но не по полгода же, хотя… можно потренироваться.
 Пока я пил горячий бульон Маги, Шемякин открыл форточку.
 - Здесь дышать невозможно.
 - Тоже можно тренироваться, - чем больше ерунды я говорил, тем больше поднималось у Генки настроение. Даже страх в его скучной жизни был развлечением.
 - В смысле тренироваться – дыхание?
 - Угу, - ответил я полным ртом бульона и хлеба.
 Шемякин внёс жизнь в комнату, и она продолжалась, требуя действий. Мне был нужен Пекарь.
 К теперешнему его окружению, по понятным причинам, я не мог приблизиться и поговорить, а мне необходимо было узнать, что он представляет собой как человек. То, что мне уже было известно, не могло помочь в осуществлении задуманного.
 Пекарь жили в старом сталинском доме, с трёхметровыми потолками. Вполне реально, что Александр Эдуардович прожил в нём всю жизнь, ведь его отец был важным партийным деятелем. Это знали все. После победы демократии и разоблачения тоталитаризма КПСС, он повесился в возрасте семидесяти восьми лет, не выдержав краха идеалов, которыми жил всю жизнь. О чём сообщил всему городу за неделю до самоубийства по средствам местной газеты, не подозревавшей, что печатают предсмертную записку. Во времена той неразберихи, газетчики не смогли отказать бывшему первому секретарю Райкома КПСС. В общем, судя по его положению, Пекарь (самый старший) мог получить элитное жильё в новом доме.
 Решив, что мои умозаключения относительно места жительства верны, и зная сколько лет школе, расположенной через дорогу, а ей было достаточно, я понял где искать…
 Окончательно адаптировавшись в жизни наяву, я предпринял первую вылазку.
 На первом этаже старого трёхэтажного дома горел свет. В распахнутом окне, облокотившись на подоконник, старый дед курил «Беломор».
 - Извините, Вы давно в этом доме живёте?
 - Сколько дому, столько и живу.
 - А не помните, Пекаря давно здесь поселились?
 - Ещё его отец, Эдуард Константинович…. - дед отправился в прошлое, вспоминая ЕГО заслуги перед Родиной. В общем то, что мне и без него было известно. Единственное, что имело значение из первой части рассказа старика, это подтверждение того, что Пекарь Александр Эдуардович, с детства жил в этом доме.
 Я уже успел выкурить пару сигарет, когда дед перешёл от отца к сыну:
 - Если отец всего добился потому что верил в то что делает, то этот маленький ублюдок…- с этими словами он высунулся в окно, поглядел по сторонам и сказал, - Слушай, сынок, если есть деньги, купи маленькую. Посидим, выпьем, поболтаем. Вижу история тебя заинтересовала, не отказывай мне, у меня никого нет, благодаря ЕМУ…. - при этих словах дед показал указательным пальцем наверх, и я понял, кого он имеет ввиду. А я и так не собирался отказываться от такой удачи.
 - Замётано, батя. Только одно условие, в магазин идёшь ты. Долгая история, просто нельзя мне туда. Возьмёшь маленькую, сдача твоя, - я протянул ему две сотни.
 Старик высунулся в окно, взглядом заправского шпиона посмотрел по сторонам, и шёпотом произнёс:
 - Заходи.
 Сначала я пожалел, что вошёл, мало ли, кто за ним мог увязаться и придти в квартиру, но старый пердун сделал то, чего я никак не ожидал.
 - Ты не передумаешь, насчёт сдачи?
 - Батя, мы же договорились….
 - Тогда проходи на кухню.
 Он достал из довоенного холодильника запотевшую бутылку за пятьдесят рублей, потряс моими деньгами и сказал, протягивая мне ледяную водку:
 - Вот твоя маленькая, а вот моя сдача, - при этом он улыбнулся обезоруживающей улыбкой, и в совокупности с данным мною обещанием, мне оставалось лишь одно – я расхохотался.
 Из-за прозрачности кухонных занавесок мы перебрались в комнату, в маленький мирок несчастного человека. Одна стена была обклеена старыми фотографиями маленького мальчика, постепенно взрослеющего на следующих снимках. Но я не нашёл ни одного, соответствующего зрелому возрасту. Хоть изображённый и был похож на старика, это был другой человек. Даже не задумываясь, я понял, что это его сын, и что фотографии в возрасте около двадцати лет – последние в его жизни.
 То же самое обстояло со снимками на противоположной стене. На них была изображена молоденькая девушка, молодая женщина, взрослая женщина, без намёков на старость, и всё…
 Мы просидели всю ночь. Я достаточно узнал, а ещё проникся к этому одинокому, доживающему свой скорбный век в одиночестве, человеку.
 Около сорока лет назад у него были жена и сын. Жили они дружно. Именно дружили, так как доверяли друг другу во всём. Володя, так звали сына, всё рассказывал родителям, кроме, конечно, обид. Часто героем его рассказов становился их сосед и Володин одноклассник, самый маленький, самый противный, подлый и ненаказуемый сын первого секретаря Райкома КПСС, Саша Пекарь.
 Дед почти всё время говорил, иногда с улыбкой, иногда со слезами на глазах. Мне иногда становилось стыдно из-за того, что я заставил его ещё раз пережить давно прошедшие события, но под утро понял, что именно эти воспоминания поддерживают в старике жизнь. И ещё узнал достаточно, чтобы понять, что же представляет собой тип, обрёкший этого человека на пожизненное одиночество.
 Шалин Семён Палыч, так мне представился дед, рассказал много историй, но меня особенно заинтересовали три их них, и даже если он говорил уже о чём-то другом, я снова спрашивал про их подробности. Только на последнюю историю я не хотел слушать никаких комментариев, тем более от него.
 Однажды в школу, в которой учился Шалин Володя, привезли новые портреты пролетарских вождей: В.И. Ленина и Н.С. Хрущёва. Кабинету, закреплённому за классом, в котором учились соседи Володя и Саша, достался Никита Сергеевич. Классный руководитель попросила кого-нибудь из ребят повыше ростом, повесить портрет над доской. Самым высоким, оказался самый маленький, Пекарь Саша. Все знали, кто его отец, и понимали, что спорить или отговаривать его бесполезно, а то и опасно. Для того чтобы надёжно закрепить «Дорогого Никиту Сергеевича», Пекарю пришлось встать на стул с положенными на него учебниками. В итоге со стула он слетел и оказался в больнице, где ему пришили на место бровь.
 С начальных классов за Сашей закрепилось прозвище – Жаба волосатая. По-детски, но жестоко. Под левым ухом у маленького Пекаря, была большая выпуклая родинка, в добавок, на ней росли несколько довольно толстых волосин. Вскоре волосы пропали, но кличка осталась, и дело даже не в физиологической аномалии, а в характере и поведении, которых не удалить с помощью пинцета.
 Эти две истории, Семён Палыч, по моим просьбам, рассказал намного подробнее, но я взял из них самую суть. Во время этих рассказов дед злобно улыбался.
 После очередных пятидесяти грамм, старик надолго замолчал, а когда открыл рот, чтобы заговорить, у него задрожали губы, но он пересилил себя и рассказал последнюю, на этот раз страшную историю.



 * * *
 Начиналась весна. Уже весь окружающий мир пропитался её запахами. А для сверстников Володи, эта весна была особенной. В тот год, они заканчивали среднюю школу. Им предстояло узнать не только запах, но и вкус нового, новой взрослой жизни. Они мечтали, строили планы, и ничто не могло им помешать добиваться своих целей.
 Уже несколько месяцев Володя курил, и по возможности скрывал пагубную привычку, дабы не подорвать оказанное ему всей школой доверие. Володя шёл к диплому с серебряной медалью, только одна четвёрка по иностранному отделяла его от звания «отличник». Физически Шалин тоже был хорошо развит, имел разряд по лёгкой атлетике. И просто был честным, порядочным человеком. Комсомол оценил его достоинства и Володю назначили комсоргом школы. При этих обстоятельствах никак нельзя было допустить, чтобы в школе узнали о его пристрастии к никотину.
 Поначалу Володя долго мучался и не мог сознаться отцу, а когда всё-таки признался, привычка уже крепко держала его.
 - Ругать тебя не буду, - говорил Семён Палыч смущённому сыну, - нечестно это будет, ведь я ещё раньше курить начал. А ты, вот что, если сможешь, брось, а если нет, то смотри, главное, чтоб в школе не прознали, сам понимаешь, какая на тебе ответственность. Усёк? Мне ведь ещё за тебя краснеть придется.
 - Хорошо, батя, обещаю.
 В мае, за месяц до выпускных экзаменов, классный руководитель решила организовать поход на природу. Вместе с учителем, Володя распределял обязанности, и ему не составило труда оказаться в команде по сбору дров с ещё двумя курильщиками класса. Неожиданно Саша Пекарь изъявил страстное желание собирать дрова, причём очень настойчиво. Ему никогда не нравился этот общительный и открытый для всех лидер школы. На его месте непременно должен был быть он сам, Саша Пекарь, сын своего отца. И чтобы добиться своего он шёл на всё, но у него ничего не получалось. Тогда гадёныш просто всё время был рядом с Шалиным, в надежде, найти на него, хоть какой-то компромат.
 Володя допустил ошибку, он решил не унижаться перед Жабой и приятелями, и закурил вместе со всеми. Только краем глаза он заметил ехидную улыбку Пекаря.
 Маленький говнюк неделю мучался мыслями о мести тому, кто занял его наследное место. Тому, кого уважала вся школа, а девочки смотрели с восхищением. Тому, кто был сильнее и выше не только физически, но и нравственно, и вот, на тебе, КУРИТ!
 После школы Саша собирался поступать в один из московских вузов. До того времени оставалось каких-то пару месяцев, на протяжении которых можно и потерпеть косые взгляды, адресованные стукачу. А в том, что он поступит в университет, сомнений не было. Холодный и аналитический склад ума без труда усваивал предлагаемые знания. С гуманитарными науками дело обстояло хуже, хотя и стояли высокие оценки. В сочинениях Пекарь всё время ссылался на коммунистическую партию, даже если она не имела никакого отношения к теме. Но времена были такие, что возразить или оспорить истинность и искренность написанного сыном первого секретаря райкома, означало множество последующих за этим проблем. На уроках музыки, не имея ни слуха, ни голоса, он во всё горло орал «вставай, проклятьем заклеймённый» и «Варшавянку», не оставляя учителю никаких шансов. Он вообще никогда никому не оставлял никаких шансов.
 Однажды к физруку школы подошёл Саша Пекарь:
 - Здравствуйте, Сергей Миронович.
 - Здравствуй, Саша.
 - Мне необходимо с вами поговорить. Есть время?
 - На своих учеников у меня всегда есть время, - высокопарно ответил педагог, понимая, что перед ним не просто ученик, не просто сын важного чиновника, перед ним маленький крысёнок, способный на многое.
 - Вы знаете, Володя Шалин курит, что не делает ему чести в его положении… Нууу…, Вы меня понимаете…? Думаю – да. Поэтому, ПРОШУ Вас, принять серьёзные меры. Я выбрал Вас, потому что он тоже спортсмен, и в первую очередь, Вы отвечаете за его физическое состояние. Если вы не примите меры, то мне придётся обратиться выше…. Надеюсь, вы понимаете, ЧТО это будет означать?
 Сергей Миронович стоял в растерянности перед поставленным ультиматумом. Они оба знали, что сказанное Пекарем – полный бред, и также оба знали, что знают это оба. Если Саша радовался этому знанию, то учитель знал, что крысёнок в состоянии исполнить скрытую угрозу. Те, кто стоит выше простого физрука, в свою очередь будут думать о тех, кто выше их самих, и в конце концов всё закончится скандалом.
 - Хорошо, спасибо. Саша, я поговорю с Володей.
 - Нееет. Он носит гордое имя – Комсомолец, комсорг, но он его не достоин и именно комсомол должен им заниматься. Вот так! Я надеюсь на вас, Сергей Миронович. До свидания.



 -…. потом он просто ушёл, закончил свой рассказ физрук.
 Володя стоял, опустив голову. Больше всего ему было стыдно перед отцом за несдержанное обещание, а остальное можно было пережить.
 Тому, чему предстояло случиться, мог помешать только зачинщик и Володя, взяв день отсрочки у Сергея Мироновича, решил поговорить со стукачом.
 - Послушай, Сашка, зачем тебе это всё нужно?
 - Лично мне ничего этого не нужно. Это нужно тем, кто тебя окружает, кто будет окружать. Если в семнадцать лет ты куришь, что будет в двадцать? А в двадцать пять? – нагло нравоучал школьного комсорга одноклассник.
 - Сашка, кончай кривляться. - не выдержал Володя, в полной мере понимая всю подоплёку происходящего.
 - Во-первых, не Сашка, а Александр, а во-вторых, это не кривляние, это долг любого комсомольца.
 Наглое выражение лица, надменность голоса вызывали гнев в душе Володи, но он держался, понимая, что одним неосторожным словом в присутствии Жабы, может многое испортить в будущей жизни. Надеясь достучаться хоть до каких-нибудь чувств стукача, Володя сделал ещё одну попытку:
 - Да будь ты мужиком….
 - Чтооо?! – перебил его Пекарь, - мужиком?! Нееет! Мужиком я не буду. Я стану большим товарищем. А вот ты станешь мужиком. Таким же НИКЧЁМНЫМ МУЖЛАНОМ, как и твой отец, стаха-а-а-А…
 Володя всё терпел, но оскорбление отца не мог вынести и ударил крысёнка в лицо.
 - А-а-а…! – орал стукач, вытирая кровь с лица и, увидев её на руках, убежал…
 Если поначалу старик держался, то теперь слёзы нескончаемым ручейком текли по его морщинистым щекам. Он заикался, но продолжал говорить.
 Как я узнал, первым делом стукач побежал к своему отцу, который посоветовал объяснить всё падением и обратиться в больницу, а сам пошёл к старшему Шалину:
 - Лично я ничего не имею против того, что ваш сын курит, это его личное дело и своего тоже не защищаю. Дело молодое, сами разберутся. Вы только поговорите со своим, чтобы впредь без рукоприкладства. Силу свою он уже доказал.
 Но как оказалось, в это же самое время, в больнице, сын первого секретаря райкома партии уже рассказывал о систематических унижениях со стороны компании курильщиков и хулиганов во главе с этим извергом, прикрывающимся всеобщим доверием. По словам крысёнка, Володя Шалин считал себя выше Комсомола и Партии, а занимаемая им должность использовалась в корыстных целях для подрыва авторитета коммунистов. Органы правопорядка вообще являлись сборищем придурков и тунеядцев, зря проедающих народные деньги. Всё это было записано со слов Пекаря в протокол. При задержании, произошедшем в тот же день, Володю жестоко избили, а чтобы оправдать свои действия милиционеры поставили фингал одному из своих и приписали в протоколе задержания – активное сопротивление со стороны Шалина Владимира Семёновича.
 В общем, в семнадцать лет парень, смотрящий на меня в ту ночь с фотографий доброй, открытой улыбкой, парень, вся жизнь которого была, как казалось, в его руках, парень, который в жизни плохово-то сделал, что покурил, отправился в колонию для малолетних.
 Через год его должны были перевести во взрослую тюрьму, но с тех пор о нём ничего неизвестно.
 Дед был уверен, что Эдуард сделал всё возможное, но даже он не смог помешать своему сыну в исполнении мести.
 Жена Семёна Палыча умерла через полтора года после последнего письма от сына. А бывший первый секретарь райкома партии ещё тридцать лет извинялся за сына, пряча глаза при каждой встрече.
 По дороге домой я не мог думать ни о каком плане. Пережитое стариком горе перекинулось и на меня. Образ Володи Шалина преследовал меня также, как образ этого существа под названием «Саша Пекарь». Вернувшись в комнату, я увидел это существо. Оно смотрело на меня. Наглая улыбка ненаказуемого человека отразилась даже на фантомном двойнике. Не в силах сдержаться, я начал бить его, но лишь понапрасну тратил силы. Мало того, что они уходили на сами удары, ещё приходилось потом вырывать свои кулаки из его вязкого тела. Немного разрядившись таким образом, я начал искать отметины, описанные Семёном Палычем. Горбинка на носу, оставленная Володей, была на месте. Бородавка-родинка – тоже.
 Только шрам за прошедшие годы видно сгладился и отразился лишь небольшой неровностью над правой бровью. Но изучив внимательнее снимки, я убедился, что просто недостаточно обратил на него внимание в процессе сотворения. Этот факт не явился для меня проблемой, так как обоюдная связь, налаженная при этом самом сотворении, имела ту же силу, что и раньше, необходимо было лишь немного потрудиться.
 Перед тем, как отправить Пекаря Александра Эдуардовича-два на дело его жизни, мне в голову пришла ещё одна идея, на счёт его родинки…



Глава -3
 Пекарь Александр Эдуардович не поменял своей привычки ходить на работу пешком, считая высшей честью для тех, кто работал под его руководством, своё личное присутствие на этой дороге.
 Однажды, в обычный рабочий день, проходя по аллее, ведущей к проходной, Александр Эдуардович заметил праздно болтающегося человека у себя на дороге, который был одет явно не по сезону, да ещё и в какие-то лохмотья. Как же он ненавидел таких!!! Тунеядцев и кровососов, не способных ни на что, кроме пьянства и собирания пустых бутылок. Пекаря затрясло только от одного присутствия этого ублюдка на дороге. На его дороге! Он, человек, достигший своего положения, благодаря собственной воле, уму, труду и терпению никогда бы не стал таким. Из всех жизненных передряг, он выходил с гордо поднятой головой, наполеоновскими планами и такими же амбициями.
 Смотреть на приближающегося, означало проявление интереса и никак нельзя было допустить, чтобы это кто-нибудь заметил. Так, надменность не дала ему возможности увидеть лицо бомжа. Даже, когда они поравнялись, лишь маска полного презрения и шаг в сторону говорили о том, что Пекарь его заметил.
 - Нам надо поговорить, - сообщил оборванец.
 - Я не подаю по утрам, - этой фразой выросшая жаба рассчитывал унизить обращавшегося насколько только возможно, давая понять, что аудиенция закончилась, не успев начаться.
 - Нам надо поговорить, - как робот повторил подошедший.
 Не отвечая, Пекарь шёл дальше. Надменная походка сменилась походкой сыщика при слежке. Он боялся быть замеченным в обществе обыкновенного бомжа.
 - Посмотри на меня.
 Генеральному директору процветающего предприятия захотелось излить всю свою ненависть на этого типа, объяснить выродку, как нужно жить, но это заняло бы какое-то время и окружающие могли заметить беседу начальника с тем, чьё присутствие на этой планете отравляет жизнь нормальным людям. Смотреть ему тоже не хотелось, мешала брезгливость и боязнь заразиться увиденным.
 - Вглядись в моё лицо.
 Настойчивость субъекта не просто раздражала…
 - Пшёл вон, - больше похоже на шипение, со стороны можно было заметить лишь лёгкое шевеление губ.
 - Тебе придётся это сделать, - голос бесстрастный, почти механический.
 Незнакомец опять перегородил дорогу. Только для оценки ситуации Пекарь позволил себе беглый взгляд, но и этого было достаточно, чтобы заметить идентичное сходство с самим собой.
 - Чтооо…? – Александр Эдуардович махнул рукой перед глазами, отгоняя видение. Зажмурился, открыл глаза, повертел головой по сторонам, убеждаясь в реальности происходящего, но всё было не в его пользу.
 - Ты видишь то, что видишь. Теперь послушай. Я пришёл из неоткуда и в любой момент могу туда вернуться, но до того, мне необходимо кое-что сделать здесь. С твоей помощью…
 - Кто Вы? – спросил Пекарь, когда первый шок немного отступил. Аналитический ум уже успел нарисовать возможные, реальные объяснения сходства, но…
 - Правильнее было бы спросить, ЧТО вы… Я это ты. Объяснять не буду, всё равно не поймёшь, но фактов ты не можешь отрицать, они на лицо. Точнее на лице. Возьми этот шрам над бровью. Что это? Это желание выделиться. Встать на стул с плакатом вождя, чтобы посмотреть на класс не только с высоты своего самомнения. Показать учителю свою «преданность» делу партии. Ведь мы бы не простили себе, если бы это сделал кто-то другой, тем более этим другим наверняка оказался бы…. Кто…? Молчишь? Правильно, им бы оказался Володя Шалин…
 А помнишь, как в детстве мы выдёргивали те четыре волосины? Противные, да? Ведь так и растут, вон посмотри… - с этими словами двойник повернулся в профиль к оригиналу, и Пекарь с ужасом увидел те самые четыре волосины, длинные и толстые. В последний раз он видел их в таком состоянии более сорока лет назад.
 - Жаба волосатая! Не очень-то приятно.
 Пекарь – два, не торопился. Он дал немного времени Пекарю - один на воспоминания о том далёком, что тот когда-то чувствовал.
 - А ещё у человека может вырасти горб. Когда понимаешь свою никчёмность, самолюбие не может справиться с этим фактом и начинает мстить тому, кто этого не заслуживает. И ещё элементарная зависть; открытая, пошлая и глупая ищет выход своей злобе и не имеет значения чьё-то мнение, вообще ничто не имеет значения кроме безумной, безмозглой и наглой мести.… И неважно, что горб за спиной, в которую тыкали все намного весомее маленькой горбинки на носу. Всё это неважно, лишь бы боялись!
 Александр Эдуардович – человек, обладающий абсолютным хладнокровием, стоял с открытым ртом, впервые в жизни оказавшись в неподвластной ему ситуации.
 Я оказался прав, изучая психологию поступков Саши Пекаря. Эффект был потрясающим, но я всё-таки решил его добить.
 Бомж взял руку Александра Эдуардовича и провёл ей по отметинам, ещё раз убеждая его в их абсолютной реальности. Ответом был короткий вдох. В горле что-то звякнуло, рот так и оставался открытым.
 Поскольку Пекарь не хотел, а точнее был не в состоянии говорить, заговорил двойник:
 - Завтра, как пойдёшь на работу, положи в свой почтовый ящик конверт с пятью тысячами долларов. Конверт подпиши на своё имя. Ключ от почтового ящика оставь под своим ковриком. И предупреждаю: подумай, прежде чем что-нибудь предпринимать. Единственное, что можно будет гарантировать в этом случае – это бесплатную койку и кормежку в дурдоме, так как в покое я тебя тогда не оставлю. Всё. Прощай…. Надеюсь.
 Тульпа обошёл Пекаря, который тут же обернулся, но аллея была пуста. Разворот на триста шестьдесят градусов – тоже никого! Этот факт окончательно выбил из головы Пекаря скептические мысли, но стойкость делала ему честь. Во чтобы то ни стало, он решил продолжать жить и более или менее твёрдой походкой пошёл на работу. Лишь шагов через десять Александр Эдуардович понял, что идёт в другую сторону. Резко развернувшись, он вскрикнул. Прямо перед ним стоял ОН.
 - И последнее, я позвоню ночью, узнать как дела. Поэтому лучше заняться всем уже сейчас. Надеюсь, мы с тобой больше никогда не увидимся, но всё в твоих руках. И ещё, знай: никакая человеческая сила не в состоянии меня остановить..., - после этих слов Тульпа настолько приблизился лицом к лицу Пекаря, что часть лица фантома оказалась в лице человека. В голове Пекаря прозвучало одно слово: - … никакая…
 Сосед Пекарей с нижней квартиры открыл дверь с подобострастной улыбкой, направленной на влиятельного соседа.
 - Здравствуйте, - сухо бросил Пекарь.
 - Здравствуйте, Александр Эдуардович, чем могу…?
 - Можете. Завтра утром мне придёт письмо, точнее конверт с кое-какими бумагами. Нельзя, чтобы кто-нибудь из моих увидел его. Снимите его завтра утром ровно в десять и положите под свой коврик. Ключ от моего почтового ящика найдёте под моим ковриком. Сделаете?
 - Женщины?
 - Не ваше дело, - бросил я и, не попрощавшись, повёл двойника домой.
 Уборщица из Генки получалась что надо. Женоподобное лицо, накрашенные губы и огромные очки делали и без того серое лицо неузнаваемым, а задёрганная походка могла принадлежать, как мужчине, так и женщине.
 - Эд, а что в этом конверте?
 - Тебе пока рано об этом. Кстати, как результаты с дыханием?
 - Две минуты, - с гордостью декларировал Шемякин, а я чуть не расхохотался. Бедный. Он по две минуты пыжился без воздуха, ничего не ел целыми днями, в надежде стать, как я – человеком, способным общаться с «высшими силами». И в чём-то он был прав.



 
Глава – 4
 После уплаты долгов, я не знал чем мне заняться. Устраиваться на работу не хотелось. Размер зарплаты или лень здесь абсолютно не при чём. Просто наши начальники, исполненные чувством собственной значимости, ещё не научились ценить человеческий труд. Моим лозунгом при любой работе был – « Или стараться делать лучше, чем просто делать, или не делать вообще». Работать по-другому не давало что-то внутри меня. Поэтому любую даже грубую работу, я не произвольно старался выполнить с почти ювелирной точностью, отдавая делу все силы и время. Осознавать равнодушие, а то и презрение вышестоящих к моим бессмысленным стараниям было выше моих сил. Заняться каким ни будь бизнесом, означало вновь оказаться в жестоком и беспощадном мире коммерции, и не было ни какой гарантии, не оказаться снова где-нибудь в кустах в компании бомжей.
 В конце концов, мне просто необходим был отдых от напряжения, накопившегося за последние полтора года. Непременно надо было избавиться от злости и обиды на весь мир, в лице людей доселе окружавших меня и желательно в новом мире, с новыми людьми, не знакомыми, к которым не было смысла испытывать губившее меня доверие.
 Новым миром я выбрал Москву. И прихватив с собой остатки денег, около двух с половиной тысяч долларов, поехал в столицу.
 В дороге, в очередной раз мысли о ничтожности суммы, которую я запросил с Пекаря, не давали покоя. Ведь она могла быть больше на много больше, но кто знал, что всё так легко пройдёт? Оставшихся денег хватит на большее, чем в прошлом путешествии время, но пройдёт оно так же. Хотя с другой стороны, я был уверен в обратном, уже точно зная чем буду заниматься в Москве.
 Не желая с кем-либо общаться, я занял целое купе, благо средства позволяли, поэтому мой голос не мог ни кого удивить. Я разговаривал сам с собой:
 - Нет, нет и ещё раз нет! Да это легко, да я смогу, да это лёгкие деньги, но ТАК не бывает. Так нельзя!
 -Но по-другому ты уже не можешь, и не хочешь.… - раздался голос сзади.
 На мгновение купе потеряло чёткие формы. Мурашки забрались с пола в носки и гурьбой побежали по моему телу вверх, до самого темечка. Чувствовалось, как они задевают мои волосы, шевеля их.
 Понимая, что обыск купе ни чего не даст, что глаза на затылке обманывают меня и ни какого монстра сзади нет, я не стал оборачиваться. Спорить с этим голосом было бесполезно кому бы он ни принадлежал, а скорее всего просто звучал у меня в голове подтверждая спор между двумя я: хорошим и плохим, сильным и слабым, робким и решительным, порядочным и негодяем, между мной и совестью. Самое страшное то, что я не чувствовал себя участником этого разговора. Во мне спорили две личности, совершенно не обращая на меня ни какого внимания. И мне оставалось лишь довериться более весомым доводам и дать ответ.
 Понимая, что фраза произнесённая неизвестным голосом за моей спиной звучит как приговор, я заплакал, сдавшись этому плохому, но сильному и решительному негодяю – себе.
-Да, да, Дааа! - борясь со слезами собственной слабости, сообщил я свой вердикт пустому
купе.


 * * *
 Столица встретила меня бурей. Молнии ежеминутно озаряли ночное небо, льющее потоки воды на людей, спешивших укрыться от безумства природы. Тени, отбрасываемые отсветами молний, скрывали чудовищ, пряча их в подворотнях огромных зданий. Эти призраки существовали вечно, но искра жизни горела в них лишь во время неистовства стихии, поддерживая суеверный страх, поселившийся в сердцах людей тысячи лет назад. А на меня всё это производило ещё более глубокое впечатление. Уже в прошлом путешествии, величественность зданий этого города, давило на психику провинциала. В нашем городке, самыми высокими были десятиэтажки. В Москве же, даже не большое на вид здание вмещало до пятнадцати этажей. Они казались исполинами, нависшими надо мной, жаждущими запугать и раздавить новичка.
 Провести остаток ночи и переждать грозу, я решил на вокзале, и уже зная по предыдущему опыту, что комната отдыха доступна лишь тому, кто имеет билет, на поезд, отправляющийся с этого вокзала, пошёл к кассам. В расписании нашёл рейс, отправление по которому должно было состояться только через двое суток, купил билет и беспрепятственно закрепив за собой койку пошёл перекусить.
 В одном из многочисленных вокзальных кафе я заказал огромную тарелку мяса без гарнира, с хлебом и горчицей и бутылку не фильтрованного пшеничного пива. Полтора года проведённых в полуголодном состоянии не давали забыть о себе, хотелось сразу всего, но мясо есть мясо.
 Волнение связанное с предстоящим путешествием лишило меня сна, до и во время поездки, поэтому, выпив на сон грядущий ещё одну бутылку восьмой Балтики, я просто провалился в забытье без сновидений.
 Нехотя выбравшись из объятий сна, около двух часов по полудни, я оставил вещи в комнате, закрепив её за собой до следующего утра и вышел в город. Купив у лоточника газету с информацией о недвижимости, устроился в Бистро, прогоняя варианты временного места жительства. В основном информацию о купле-продаже, найме и сдаче, представляли фирмы, поэтому диктуемые рынком цены, даже в частных объявлениях были заоблачные.
 После обеда забрался в тихий дворик, где решил спокойно посидеть, покурить и обдумать свои дальнейшие действия. Бутылка восьмёрки, оказавшаяся в моей руке, была уже как что-то само собой разумеющееся. Раньше я не был любителем не фильтрованного пива. Скорее всего, насыщенный вкус и цвет, просто казались мне чем-то сытным, способным заполнить образовавшуюся внутри меня от длительного недоедания пустоту. А ещё именно такими я представлял себе медовуху и эль, описанные многими писателями, в прочитанных мною книгах. О-о! Как я тогда желал их и всё бы отдал за бутылку пшеничной Балтики, но кроме книг у меня ни чего не было…
 - Есть спички? – этот вопрос вырвал меня из воспоминаний.
 Передо мной стоял молодой мужчина, лет тридцати. Я дал ему прикурить и решил попытать счастья:
 - Ты не знаешь, где здесь можно снять комнату, не дорого.
 - Подожди…. Кажется, у моего приятеля есть такая и он что-то говорил на счёт сдачи….
 В общем, после его пространных рассуждений и воспоминаний, у меня в руках оказался листок с номером телефона.
 Четыреста долларов, на которые мы сторговались, пришлось отдать хозяину крысиной норы, которую тот любовно называл комнатой. Но для меня самым главным был оговоренный нами сервис. В услуги входило их полное отсутствие, то есть на пол года хозяин забывал о существовании своей недвижимости, которая и без того находилась неизвестно где.
 По размерам и форме, комната была схожа с камерой моего полутора годичного заключения. Даже стандарт обстановки отличался лишь не значительными деталями. С одной стороны это должно было помочь привычностью положения, но с другой, воспоминания о времени проведённом в компании с двойниками, в точно таком же месте, тяжёлым грузом давило на нервы. Тульпа, вспоминались как жуткие тени, промелькнувшие в моей жизни и оставившие след страха перед потусторонним, над которым я имел некоторую власть. Но и ощущение моей принадлежности их миру, граничило на краю бездны, в которую я мог сорваться.
 С помощью местных алкашей, за пару дней мне удалось буквально за копейки купить необходимую бытовую технику и собственными силами навести порядок.
 Пора было переходить к следующему плану моей поездки – к отдыху.
 Лето вступало в свои права. Встретившая меня погода давно сменила гнев на милость. Настроение, поднимаемое ещё и количеством денег, заметно улучшилось. Не нужно было дёргаться и оборачиваться, опускать голову, прячась от показавшихся знакомыми людей. Свобода кружила голову. Заканчивающаяся весна, в совокупности со встречающимися на пути девушками, будоражила молодую кровь, а всё более открывающиеся на встречу теплу девичьи тела, доводили её до точки кипения.
 Приодевшись в Секонд-хенде в довольно весёлые шмотки, в первый же свободный от бытовой суеты вечер, я направился в ночной клуб, в надежде найти там какую-нибудь подружку, с которой можно будет выпустить накопившийся пар.
 За стойкой сидела девушка, лет двадцати. Высокая брюнетка со спортивной фигурой. Округлые бедра и крепкие ягодицы, обтягивали узкие брюки. Обувь, трудно поддающаяся классификации, то ли кроссовки, то ли ботинки на высокой платформе, подчеркивали длину в меру мускулистых ног. Грудь скрывал топ, хотя по правде говоря, не скрывал, а из-за отсутствия лифа только подчеркивал высокие полушария. Загорелые плечи и руки, в движении напоминали грацию пантеры. Лицо тоже было безупречно. Прямой нос со слегка раздутыми ноздрями, полные губы и завораживающие своей чернотой глаза, выдавали в их обладательнице мулатку. Всем своим видом она источала независимость и неприступность, но инстинкт мужчины охотника подогретый долгим воздержанием, толкнул меня начать разговор:
 - Привет.
 - Привет, – бегло оглядев, приветствовала меня мулатка
 - Можно тебя угостить?
 - Попробуй, – в ее голосе и взгляде сквозило едва уловимое презрение, наверняка вызванное моей молодостью и ее мыслями относительно моего кошелька.
 - Что пьем? – спросил я не меняя дружелюбного тона, маскируя в азарте охоты свои истинные мысли.
 - Мартини, – назвала она не самый дорогой напиток, успокоив меня еще и тем что я сам его обожал.
 - Два мартини, – крикнул я сквозь грохот музыки бармену и обращаясь уже к девушке продолжил. – Надеюсь, я никому не ломаю планы на вечер?
 - Лично у меня, их вообще не было. Так, зашла развеяться.
 - Может тогда сядем где-нибудь, где поспокойнее? – в этот момент бармен разлил вермут и назвал цену. Я расстегнул отделение для денег в сумке-пояс и из жирной красно-зеленой пачки вытащил сто – долларовую купюру, одновременно обращаясь к бармену и наблюдая за новой знакомой, беглый взгляд которой по моим финансам немного изменил выражение ее лица, - отдельный столик и бутылку мартини. Сделаешь?
 Оксана, так звали мою новую знакомую, оказалась интересной собеседницей, умной, образованной и с прекрасным чувством юмора. Между нами быстро возникла шутливая дружеская атмосфера. Мои инстинкты немного отступили, так как даже просто общение с хорошей собеседницей было приятно после времени проведенного в одиночестве.
 Оксана училась в одном из престижных московских ВУЗов, что говорило о незаурядности ее ума, но из-за яркой внешности большинство мужчин, обращавших на нее внимание, даже не пытались заглянуть внутрь красивой, по ее словам, обертки.
 - Извини, что я по началу грубила, думала ты как все, способен рассуждать только что у тебя в штанах.
 - Да ладно, - ответил я, - если честно, извиняться тебе не за что, ведь с самого начала так и было, а если еще честнее, то и до сих пор не могу полностью расслабится перед твоей внешностью. Так что ты меня извини.
 - Спасибо за комплимент. Ты тоже ничего. И еще спасибо за честность.
 После небольшой паузы, во время которой Оксана задумчиво смотрела куда-то в никуда, она продолжила:
 - Если и мне быть честной, то я знаю, что я хороша и … ни чего против этого не имею.
 Мы засмеялись.
 Оксана рассказывала про учебу, я про жизнь в провинциальном городке. Под воздействием напитков наш разговор вскоре начал принимать более эротический характер и я честно признался о цели своего пребывания в этом заведении, добавив:
 - … только не подумай что это намек или предложение. Просто сегодня вечер признаний. О, кей?
 - Ладно расслабься. Я сама далеко не пуританка, так что кто его знает…? А пока мне нравится здесь.
 - Мне тоже, - соврал я после ее как бы намека, ведь уже ни что меня так не интересовало как то, что скрывается под этим топом и брюками, сидящими напротив меня.
 Потому я решил форсировать события, заказывая выпивку и закуски. В меню мы гуляли вместе с Оксаной, и вскоре наш столик был заставлен салатами из тропических фруктов и экзотическими десертами для Оксаны и более тяжелой пищей для меня. За мартини пошли более дорогие и более крепкие напитки, но мои жирные закуски не давали впитаться в кровь большей части алкоголя, поэтому я сохранял более или менее трезвое состояние.
 Уже за пол ночь, мой мочевой пузырь дал очередной сигнал и извинившись перед Оксаной я удалился в уборную. В туалете ко мне подошел молодой парень, немногим старше двадцати:
 - Как Оксана? - задал он вопрос.
 - А ты кто такой? – спросил я немного злобно, предполагая, что передо мной какой-нибудь отвергнутый влюбленный.
 - Послушай, старик, - начал парень совершенно не враждебным тоном, - я зла тебе не желаю. Наоборот… Скажу прямо. Знаешь что такое Консумация?
 - Нет, - ответил я спокойно, понимая что собеседник и вправду настроен мирно.
 - Консумация – это раскручивание клиента на бабки. То есть ты делаешь редкие, дорогие заказы, а эта тварь делает вид, что ей просто интересно, что же скрывается за оригинальным названием, при этом ты уже готов купить все, так как получил кое-какие обещания. - Парень сделал паузу и подняв перед собой вверх ладони, кивком головы спросил прав ли он.
 Вспоминая наши разговоры, то как появились новые экзотические блюда, я понял что слова паренька не лишены смысла.
 - Но это еще не все, - с серьезным видом продолжал он. – Оксана сестра хозяина этого клуба, а он полный отморозок. И стоит за всем этим. Ты наверное реально на бабках сидишь раз Оксана сама за тебя взялась…
 Я уже хотел было оспорить тот факт – кто за кого взялся, но в данных, форс-мажорных обстоятельствах понял, что это будет бредом сивой кобылы, ведь Оксана смирилась с моим присутствием только после того как убедилась в наличии у меня красно-зеленого пресса.
 - …очень скоро, - продолжал повествование доброжелатель, - если сам не напьешься, тебя накачают какой-нибудь кислотой, а когда рубанешся, увезут подальше от сюда и обуют, а может и еще чего. И учти это их клуб и здесь все работают на них.
 В этот момент в туалете появился еще один «страждующий» и парень ни говоря больше ни слова ушел, будто его и не было.
 Подсчитав в уме затраты, я расхохотался. Более трех сотен долларов было потрачено на то, что бы в конечном итоге меня кинули и на остальные деньги.
 За столик я вернулся в злобно-игривом настроении. Мне хотелось закончить игру, но не на деньги, а на что-то большее, на свою безопасность.
 - А почему ты ничего не ешь? Не нравится? – в моем голосе по-прежнему звучало дружелюбие.
 - Нет. Все очень вкусно, – не ожидав такого вопроса ответила красавица, слегка смутившись.
 - Может, позовем официанта?
 - Зачем?
 - Попросим забрать твои тарелки. Скажем, что мы к ним не прикасались, тогда платить не придется. Как думаешь это реально? – при всем моем старании, я не смог скрыть сарказма в голосе.
 Оксана поняла, что идет что-то не так, но играла свою роль до конца.
 - Вряд ли.
 - А если договориться с твоим братом?
 Маска гнева закрыла на мгновение прекрасное лицо. Всего одной секунды, ей было достаточно, что бы обдумать неожиданный поворот, хотя возможно дальше она говорила правду, но это лишь предположение моего мужского самолюбия.
 - Ты не понял. Мне хорошо с тобой. Мы же так хорошо…
 - Кончай это дерьмо!
 Подсчитав сумму за неоплаченные заказы, я положил деньги на столик и повернулся к выходу. Администратор бара внимательно наблюдал за нашим столиком. Сделав вид что его не заметил, я улыбнулся улыбкой излучающей счастье, повернулся обратно к Оксане и прошептал ей на ухо:
 - Дай мне уйти, ТИХО и НАВСЕГДА! По-моему так всем будет лучше.
 На выходе из клуба охрана перегородила мне путь.
 - Вы уже уходите?! – это прозвучало как утверждение что я остаюсь, нежели вопрос.
 - Вернусь через пол часа, только за бабками слетаю. Впустите? – Понимая сложность ситуации и летящее время, я сопроводил свой вопрос широким жестом правой руки. Между средним и указательным пальцем была зажата двадцати долларовая бумажка. Вышибалы вопросительно переглянулись. Один из них посмотрел куда-то за мое плечо и расслабившись объявил свой вердикт:
 - Фуфло вопрос, братан, – и самолично распахнул передо мной дверь.
 Уже оказавшись на улице, я обернулся. У раздевалки стояла Оксана и смотрела мне вслед, только выражение ее лица с такого расстояния я не смог рассмотреть.
 В течении полу часа я ходил по улицам, постоянно оборачиваясь, полной уверенности в собственной безопасности не было. Лишь отойдя от «Бакса», так назывался клуб, на значительное расстояние я смог вздохнуть свободно и остановить такси. Забравшись на заднее сидение, назвал адрес и машина тронулась.
 Меня везли домой мимо ресторанов и баров, яркие рекламные огни которых притягивали взгляд и манили обещаниями праздника. Но одной «Оксаны» мне было вполне достаточно, хотя…
 - Подожди, - обратился я к таксисту, - У тебя повременка есть?
 - Конечно.
 - Тогда покатай меня часик по городу, типа экскурсии.
 Количество выпитого, только взбудоражило кровь. Спать не хотелось, хотелось праздника души и тела.
 - Не местный что ли?
 - Да. В гости приехал.
 - Может надо чего? Так и скажи. Девочек, например…
 У меня совершенно вылетела из головы такая возможность. Представив реальность предложения я почувствовал прилив крови в нижнюю часть тела, и не думая о том как выгляжу со стороны, восторженно ответил таксисту:
 - Конечно! А знаешь где?
 - Я же таксист, – с наигранной гордостью ответил водитель. Потом достал мобильник и, набрав номер заговорил в трубку, - встречайте гостя… да один... нуу... где-то через час, мы катаемся, - он оторвался от телефона и вопросительно посмотрел на меня. Намек был понят.
 - Договоримся.
 - …через пятнадцать минут. Отбой, – выключив связь, таксист развернул машину, и подмигнув мне в зеркало заднего вида на лобовом стекле, спросил;
 - Весна?
 - Что-то типа, – ответил я отрешенно, предвкушая буйство ночи.
 У подъезда недавно отстроенной многоэтажки, нас встретил парень примерно моего возраста. Но издалека, ему можно было дать на много больше, из-за его размеров и форм, просто атлант.
 - Что желаете? Точнее кого? – обратился ко мне гигант.
 - Посмотрим, скажу.
 - Это я имею в виду. На кого смотреть будем?
 - В смысле?
 - Девочки, мальчики, - начал перечисление наигранно монотонным голосом сутенер, - с извращениями или без, если мальчики то активные или…
 - Девочки, девочки, - перебил я его устный прейскурант. Мое живое воображение тут же нарисовало мне полуголых гомиков, извивающихся передо мной в надежде понравится. – Просто девочек, - выразил я окончательно свои пристрастия, на этот раз представив, как меня избивает плеткой какая-нибудь «кожаная леди». – А у вас серьезно!
 - А то, – в шутливой форме выразил амбал свою гордость за заведение и повел меня в «аппортаменты»
 В огромной прихожей горел яркий свет. Стены обтянутые плотной бордовой тканью, сладкий запах цветов и меда, музыка в стиле Нью-эндж и гомон нескольких женских голосов дополняли картину борделя, делая ее слегка гротескной.
 - Девочки! - прогремел властный голос сутенера.
 Из ближайшего дверного проема показались четыре жрицы любви. По-другому их назвать язык не поворачивался. В их стиле чувствовалась рука художника, но одну я отмел сразу. Она была одета как пупс, понтолоны в рюхах и детская кофточка смотрелись, по меньшей мере дико. Наряд явно был сшит на заказ, так как его обладательница имела около двух метров в росте. Огромная грудь и пышные бедра просто ругали своими размерами. Будь она поменьше ростом можно было бы сказать, что у нее неплохая фигура, но этот огромный рост делал огромным все в ее теле.
 Второй на выбывание стала Гейша. То есть под видом Гейши скрывалось чисто славянская внешность, дешевка! Хотя надо отдать должное безупречному костюму и макияжу. Третья и четвертая участницы показа не блистали оригинальностью ролей. Передо мной остались две нимфы, одетые в длинные прозрачные одежды. В них все было просто и со вкусом. Красивое нижнее белье подчеркивало безупречность форм, умеренный макияж не напрягал взгляд. У одной было жизнерадостное выражение лица, кокетливый взгляд живых глаз манил, обещая сладкие ласки. У второй же взгляд был задумчиво – печальным. В нерешительности я переводил взгляд с одной на другую. Тишину нарушил хозяин:
 - Понимаю твой вкус. Посмотри сиськи стоят, попки крепкие, прыщей нет и ни капли жира, бери оптом, чтобы голову не ломать.
 Его слова били мой слух как удары плетей, особенно последняя фраза на счет жира. Он ведь говорил о живых людях как мясник о своем товаре. Захотелось убежать, но отступать было поздно и глупо. В этот момент, девушка с жизнерадостным выражением лица, поднесла палец ко рту и начала, по ее мнению, эротично его посасывать. Это отмело последние сомнения моего выбора. Слишком вульгарно выглядел этот профессиональный жест.
 - Вот эта девушка, - сообщил я свой выбор амбалу.
 - Наташа. - Представилась девушка с печальными глазами. Голос ее не выражал ни каких эмоций, а вот злобный взгляд ее подруги сказал о многом.
 - У нас останетесь или как? – перешел к делу сутенер.
 - У вас, если можно.
 - Можно. Это плюс пять баксов, а так такса полтинник – час, если на ночь, то есть восемь часов, скидка всего три сотни. Лавы вперед. Да…. Еще есть бар меню в комнате.
 Я отсчитал триста сорок долларов и протянув их сутенеру направился за ним по жесту, недоумевая почему таксист привез меня именно сюда. Неужели у меня на лице написано, что при деньгах.
 «Я же таксист». - Вспомнилась фраза и, улыбнувшись, я следовал дальше по пути к наслаждению.
 В огромной гостиной винтовая лестница уходила на второй этаж. Воспользовавшись ею, мы перенеслись в мир приглушенного света, недвусмысленных картин-репродукций великих художников и запаха моря, нагнетаемого вместе с чистым воздухом кондиционерами.
 В отведенной нам комнате стояла душевая кабина, почти все остальное пространство занимала огромная тахта, да маленький стеклянный столик на металлических ножках. Стены, оклеенные фотообоями вся площадь которых являла собой морское побережье, пушистый ковер песчаного цвета и выкрашенный в цвет неба потолок, создавали картину Голубой лагуны.
 - Прими душ, это условие. - Спокойным бархатным голосом сообщила Наташа.
 После дневной жары и танцев в клубе я уже чувствовал исходящий от меня запах, поэтому не без удовольствия воспользовался навязчивым предложением. Прохладный душ вернул необходимые силы, а зазвучавшая со всех сторон спокойная музыка – настроение. Вытерев голову, я накинул предложенный ранее халат и ступил на мягкий ковер. В комнате ни кого не было.
 Через пару минут появилась хозяйка. Капли воды на шее и открытой части груди пояснили ее отсутствие. Наташа начала непринужденно двигаться в такт музыке, демонстрируя мне свое тело.
- Нет, нет, нет. Подожди…, я так не могу, - замахал я руками, опустив глаза, которые по моим ощущениям просто полезли из орбит.
 Впервые оказавшись в подобной ситуации, мне вдруг показался неправильным этот противоестественный момент. Хотя с другой стороны все было предельно ясно, деньги отданы, проститутка это знает и она знает свое дело. Но все равно, бесчувственность подобных отношений, которая должна была остудить мой пыл, не смогла взять меня с первого приступа, поддавшись какой-то нелепой стеснительности и сентиментальности.
 Весь мой пыл куда-то исчез. Густо покраснев, я уже жалел что остановил Наташу, «было бы кого стесняться». Но шаг сделан и теперь надо искать выход из создавшегося неловкого положения.
 - Давай закажем что-нибудь. Ты что пьешь?
 - Не знаю, мне все равно, – ответила проститутка. В ее взгляде кроме той вселенской грусти, появились еще какие-то чувства и по-моему моя неловкость передалась и ей, если такое возможно.
 Мы изучили меню и остановили свой выбор на бутылке Мартини - бианко и коробке апельсинового сока. По средствам кнопки в комнате появилась Гейша и через пять минут столик был накрыт, к заказу добавились шоколад и фрукты. Трапеза началась почти в полном молчании, лишь изредка произносимые фразы вносили диссонанс в льющуюся из динамиков спокойную музыку.
 - Тебе сколько?
 - Половинку…спасибо.
 - Мм…
 - Сок вкусный.
 - И вермут ничего.
 - Ну да.
 Все представлялось мне совершенно по другому. Я должен был войти вальяжно. Пренебрежительно сделать свой выбор. А уединившись стать развязным, нагло и грубо удовлетворяя свои желания с той кто не достойна уважения. Но грубость не являлась моей отличительной чертой, так – же как наглость и пренебрежительность к людям. Потому я сидел молча, пил вермут и думал с чего бы начать разговор. Слова застревали в горле. Тишину нарушила Наташа.
 - Надеюсь, ты не извращенец? Для этого у нас есть другие девушки.
 - Нет. Просто у меня два года не было женщины, - вдруг сам себе удивляясь сообщил я проститутке терзавшие меня мысли.
 - Армия?
 - Нет.
 - Сидел?
 - Почти…. - ответил я уклончиво.
 - Это как? – задала она последний вопрос и меня понесло. Я рассказал про подставы, про предательства друзей и подруг, про нежелание жить и про то, как мои мечты ожили, и я вновь веду борьбу за жизнь. Впервые я посмел выговориться, не сообщив конечно о моих фантастических пристрастиях. Вышло это так как будто мне заново пришлось пережить прошлое и девушка заметила это. Она взяла мою руку, желая помочь мне забыться под ее ласками, но опять остановил ее, напрочь позабыв за своими душевными излияниями кто она и где я нахожусь.
 - Мои проблемы в прошлом и теперь со мной все в порядке. Расскажи лучше о себе, ты ведь здесь тоже не от хорошей жизни.
 За второй бутылкой Мартини, Наташа рассказала мне свою банальную как мир историю, в правдивости которой, по ее тону и сложившимся между нами обстоятельствами, я не сомневался.
 В семнадцать лет Наташа вышла замуж, по «залету», но за любимого человека. Когда родился сын муж запил и стал жестоким. Напившись, беспричинно избивал жену, а трезвым, что бывало крайне редко, сухо извинялся за приступы этого беспричинного гнева. В один «прекрасный» момент он исчез. Прощаясь с друзьями и родственниками, муж Наташи объяснил, что причины отъезда кроются в поведении жены. В свою очередь, эти друзья и родственники, вообразив какие-то небылицы, начали травлю. Не выдержав психологического давления, Наташа забрала ребенка и уехала в Москву, к своей подруге….
 - Ну Светка, Гейша! – объяснила она с мокрыми от слез глазами. – Ты же ее видел.
 Дальнейшее объяснение не имело смысла: провинциалка, без нормального образования, в незнакомом городе, без прописки и с ребенком на руках с единственной знакомой – проституткой…
 А вот ее муж, как оказалось поселился в соседнем от родного городе, у дочери богатого бизнесмена. Здесь тоже не требуется объяснений.
 - Он нашел лучше, богаче, - слезы уже текли по ее щекам, – он предал меня, променял мою любовь на ее деньги… Это Он сделал меня такой.
 История столичной проститутки напоминала мне собственные попытки обрести любовь. И как это со мной всегда происходит, я слишком близко принял ее проблемы. Поэтому даже будучи уже в изрядном подпитии не смог перешагнуть через себя.
 - Знаешь что…? – теперь уже я держал Наташу за руки. – Ложись спать. Во сколько у тебя смена заканчивается?
 - Вечером, но ты же заплатил!
 - Мои проблемы. Два года терпел, еще потерплю. А вот тебе с твоей работой лучше не отказываться.
 Я вызвал Гейшу, она сутенера. За символическую плату мы продлили свидание на пару часов и легли с Наташей спать. Длинная ночь и алкоголь действовали лучше любого снотворного.
 За два часа до окончания срока я проснулся от того что Наташа гладила меня рукой по лицу. Увидев мои открытые глаза, она склонилась для поцелуя.
 - Ты не обязана, – попытался я в третий раз остановить девушку, правда уже без особого энтузиазма.
 - Молчи. Пусть хоть раз будет то, что Я хочу.
 Бушевавшая во мне накануне дикая страсть, так и не проснувшись отступила под нежными ласками и взглядами. Представляемые мною безумства не принесли бы такого наслаждения. Мы с Наташей разрушили щит принужденности между нами и ставшая за несколько месяцев профессиональной, проститутка, (будь проклято это слово), подарила мне со своим телом и душу. Мы занимались любовью во всех ее проявлениях, не только наши тела сплелись в объятиях, наши мысли и чувства пульсировали на одной волне. Подтверждением тому были Наташины слезы, которые иногда капали, пока мы любили друг друга те отведенные нам два часа.
 Уже когда мы одевались, я не смог скрыть свои мысли, не подарив Наташе надежду:
 - Наташа, я не знаю что со мной будет, у меня тоже как ты понимаешь куча проблем, но я обещаю что заберу тебя от сюда, если ты дождешься. Но если у тебя что-нибудь сложится раньше, не думай обо мне. Потому что я не знаю сколько пройдет времени прежде чем я освобожусь и чем все это закончится. Просто пообещай что будешь вспоминать меня с улыбкой. Пообещай. А я обещаю, что вернусь за тобой, но еще раз говорю, не знаю когда.
 - Обещаю.
 В последний раз наши губы соприкоснулись в нежном поцелуе, и так не хотелось отрываться, но стук в дверь напомнил о лимите времени, долбанном купленном времени.



 Глава - 5
 В три часа я жевал неизменное мясо, не чувствуя вкус из-за томивших меня мыслей. Бурные события прошедшей ночи оставили слишком много эмоций. Чувства жалости и нежности стоящие на грани любви к Наташе и тупая злоба на ее мужа. Еще перед глазами стояло прекрасное лицо Оксаны, а в памяти зло, руководящее ее жизнью. По крайней мере, следующая моя жертва определилась. Я ни разу его не видел и не знал даже как его зовут, но его поступки стали для него же приговором.
 На третий день моих бесплодных шатаний около одного Интернет-кафе, ко мне подошел паренек лет шестнадцати с вопросом:
 - Ты третий день здесь крутишься. Работу ищешь или надо чего?
 - Вообще – то кое-что нужно. А сам-то кто?
 - Ну если еще не хакер, то скоро им стану, а сейчас так по мелочи: общая информация, программы не особо запаренные могу составить, но если что посерьезнее могу свести с другими людьми.
 - Не надо, думаю сам справишься. Ночной клуб «Бакс» знаешь?
 - Конечно, знаю.
 - А хозяина? – прощупывал я почву, чтобы не нарваться случайно.
 - Не. Хозяина не знаю, – ответил он не вызвав во мне подозрений.
 - А сестру?
 - Чью?
 - Да ладно, не важно. Узнай для меня паспортные данные хозяина «Бакса».
 - Легко! Полтинник сразу, полтинник по отчету, - обрадовался работе молодой хакер и получив первую купюру скрылся в здании. Я купил бутылку пшеничного пива и устроился на скамейке, дожидаться необходимой мне информации. Не прошло и десяти минут, как у меня в руках оказался листок с отпечатанными на принтере строками.
 - Я Ваня, - представился, прощаясь парень, - если что всегда здесь. Пока.
 - Пока Ваня, я Сергей, – соврал я для конспирации.
 «Если что», настало уже на следующий день. С утра я зашел в частное детективное агентство, в котором понял, что вид интересующей меня информации стоит намного больше, чем я мог себе позволить. Поэтому снова пошёл к Ване, который казался пронырой.
 - Привет Ваня.
 - Привет Сергей.
 - Мне нужно полное досье на этого человека, детство, учеба, работа, финансы, привычки, особые приметы. Еще видеосъемка, так что бы он был отчетливо виден во всех ракурсах. И характеристики от друзей, врагов, короче по возможности ото всех кто может говорить. Осилишь?
 - Надо подумать.
 Я прикинул в уме. После оплаты жилья и прочих расходов у меня оставалось около тысячи долларов и сколько времени мне еще предстояло провести в Москве я не знал.
 - Двести баксов сразу, на расходы, еще двести за материалы. На все неделя, – помог я думать Ване.
 - А не боишься, что кину? – лукаво спросил паренек.
 - Вряд ли. Во-первых, потеряешь место, а во-вторых…, - я полез в карман…
 «Как-то, года три назад, когда жизнь еще била ключом, был у меня один приятель, посчастливилось ему учиться в медицинском институте. По окончании которого он вернулся в наш родной город и устроился судмедэкспертом. Однажды мы с ним встретились, совершенно случайно, разговорились и он пригласил меня к себе в гости. Чем я воспользовался в первый же вечер. Как только мы с ним устроились на кухне, раздался телефонный звонок, его вызвали на работу. Я был на машине, поэтому согласился подкинуть его прямо к месту преступления. Он предложил мне пойти с ним вместе, обещая острые ощущения. Меня записали одним из понятых и мой приятель принялся за работу. Убиенным оказался солидный мужчина, предприниматель. Правда отсутствие одного уха делали его жалким и жутким. Из-за отсутствия в нашем городе специальной службы, на загрузку-разгрузку трупов обычно берут суточников, из местного обезьянника. Убитый был довольно крупным мужчиной, поэтому и грузчики оказались соответствующие его габаритам, а рожи у них были такие как будто они его и пришили. Будучи в состоянии шока я согласился на неожиданное предложение своего приятеля сфотографировать нас четверых на память. Фото получилось что надо! На спине лежит покойник в костюме залитом кровью и с дырой вместо уха, рядом на корточках сижу я, а по бокам от меня два отморозка».
 Этот снимок я и продемонстрировал побледневшему Ване со словами:
 - Честное слово я не хотел, но сам понимаешь бизнес.
 Не знаю что больше подействовало деньги или фото, но через неделю, а точнее через шесть дней, я нашел Ваню, праздно болтающимся на обычном месте. Я не торопился, просто хотел предупредить его возможные не санкционированные со мной действия. Так вот, ровно через шесть дней, юный хакер получил оставшиеся две сотни, а я увесистый пакет с бумагами, аудио и видео кассетами.
 Сыщик из моего нового знакомого получился что надо. При съемке во дворе «клиент» постоянно, «случайно», попадает в кадр. Соседские алкаши и бабки на аудио кассетах выкладывают всю подноготную, но лишь до того момента, когда появляется валютный «Бакс». На бумагах, отпечатанных на принтере, запечатлены заслуги перед Родиной банками и больницами. Каким образом все это было добыто осталось для меня тайной, разгадка которой мало меня интересовала.
 Из имеющейся у меня информации я понял только то, что Котенко или попросту Кот, был довольно скользким типом, и этих материалов оказалось не достаточно для осуществления моих принципов «нападения». Удар должен быть единственным и точным без права на ошибку.
 Котенко Сергей Николаевич родился на Украине. Отца посадили, когда он был еще ребенком. Вскоре мать с маленьким Серёжей переехала в Москву, к родственникам, где познакомилась со студентом из одной африканской страны, от которого родилась Оксана. От отца Серёже достался буйный нрав, благодаря которому он стал вожаком дворовой шпаны. Постоянные приводы в милицию за драки и прочие хулиганства не мешали ему учиться без троек, а после школы поступить в университет. За время учебы многие из его друзей оказались за решеткой, а пронырливый Кот продолжал спокойно изучать экономику. Но на последнем курсе удача изменила Сергею и его осудили на три года, за грабеж. После отсидки у него хватило нервов и ума закончить последний курс и заняться законным бизнесом, ларьки и палатки на одном из московских рынков. Но накопить денег на серьезный бизнес не давали воспоминания о зоне, которые он регулярно заливал водкой, что не редко переходило в длительные запои.
 Когда Оксане исполнилось восемнадцать, ее отец, ставший у себя на родине богатым человеком, подарил ей крупную сумму денег. Заботливая сестра, понимая, что с деньгами ей не справится, закодировала братца и вручила ему деньги. Так появился валютный «Бакс». Став довольно популярным, он приносил неплохой доход, а ларьки и палатки, ставшие сетью магазинов, дополняли растущие богатства брата и сестры. В то же самое время Кот прервал всякие отношения со своими друзьями–приятелями, поэтому о его личных пристрастиях с того времени ни чего не известно. Кроме конечно происшествия в клубе, участником которого был я. Я понимал что это и есть нужная зацепка, но увы ни каких фактов. Глупо говорить, что на Пекаре у меня выработался стиль, но точно также хотелось не просто напугать Котенко, но еще и дать прочувствовать ему собственную уязвимость. Но…
 Вскоре все кассеты оказались заезженными, бумаги напоминали тряпки и лишь принцип «будильника», не давал мне свергнуть с намеченного пути, по которому уже не мало было пройдено и затрачено. Своей неприступностью и безнаказанностью Сергей и Оксана, сами того не подозревая, бросили мне вызов.
 Только на исходе второго месяца, когда я в очередной раз перебирал всю имеющуюся у меня информацию, перед глазами вдруг возникло лицо того парня, предупредившего меня о грозящей опасности, в клубе.
 По возможности маскируясь, в ближайшую пятницу, я занял наблюдательный пост не далеко от входа в «Бакс», в надежде увидеть своего спасителя. Когда позавтракав, на следующее утро я ни с чем вернулся в свою трущобу, глаза болели от напряжения, тело ныло, разочарование съедало злобой возникшую надежду; возможно он перестал ходить в этот клуб, возможно уехал, возможно… Этим «возможно», не было конца. С такими мыслями я уснул, с такими же мыслями я проснулся. То же самое было и на следующий день и в воскресенье тоже, и в воскресенье две недели спустя. Все рабочие ночи «Бакса» я был на посту.
 Однажды, в середине октября, возвращаясь с ночного дежурства домой, на трамвае. Сонный и уставший я практически висел на поручне, болтаясь в полудреме в разные стороны. Перед очередной остановкой пассажиры стали проталкиваться ближе к выходу. В этот момент трамвай тряхнуло на стыке рельсов. Моя хватка ослабла от удара, ноги на мгновение оторвались от пола, и этого оказалось достаточно, чтобы упасть. Но я не упал. Чьи-то сильные руки подхватили меня и поставили в вертикальное положение. Сон как рукой сняло и мысль о благодарности заставила повернуться:
 - Спа…си…бо. Это ты?! Я уже месяц ищу тебя! Наконец-то…
 - Ты наверное меня с кем то путаешь, – не разделил моей радости спаситель и вышел в открывшуюся дверь. Я вскочил за ним.
 - Подожди! – я вспомнил, что прошло пол года после того мимолетного разговора, что я давно не брился, и вообще мало чего осталось от того человека в клубе, излучающего достаток и самодовольство, – помнишь, в конце мая ты предупредил меня на счет Оксаны в клубе?
 Парень не останавливаясь повернул голову и через плечо спросил:
 - Че, все таки кинули?
 - Не совсем, надо поговорить.
 - Валяй, только не долго я на работу спешу.
 - Может тогда после твоей работы…?
 Мы встретились вечером.
 Григорий, а попросту Гриня, рассказал мне свою историю. Еще в школе он влюбился в экзотическую одноклассницу и как ни странно, Оксана ответила ему взаимностью. Девушка уже тогда отличалась своей независимостью и своенравием, но влюбленный парень списывал все это на горячую африканскую кровь и с пониманием относился к даже буйному иногда, характеру своей очаровательной подружки. В восемнадцать лет Гришу забрали в армию, где за два года он не получил от возлюбленной ни единой весточки. Уже после дембеля, он без труда вышел на «Бакс», где предприняв попытку объяснится, получил не двусмысленный ответ:
 - Отвали солдатик…
 Как я и предположил, впервые увидев Гриню в туалете, он оказался отвергнутым влюбленным. Полное пренебрежение во взгляде, словах и интонации бывшей подружки, толкнули парня на тропу мести. Он начал слежку. Прошедшему армию в развед-роте, подготовки ему было не занимать. Но, выяснив некоторые факты преступной деятельности «веселой семейки», он не смог вынести какой-либо приговор, продолжая любить и ненавидеть одновременно. А когда любовь умерла окончательно, с ней ушла и злоба. Но было видно, что обычное человеческое желание, рассказать кому-нибудь чужую тайну, гложет Гришу, тем более поделившись со мной этой тайной он наверняка потешил свое уязвленное самолюбие, ведь другие чувства были убиты презрением бывшей подружки.
 Основных действующих лиц в деле трое. Брату и сестре помогала еще одна девушка, являющая собой полную противоположность Оксаны, которая блистала своей индивидуальностью. Мягко говоря, она была безлика. Тонкие, редкие волосы, отсутствие бровей и ресниц, болезненная бледность кожи при правильных и гармоничных чертах лица, делали ее прекрасным материалом для создания разных образов. С косметикой она становилась яркой, порой не уступая своей хозяйке и была основной наживкой, так как узнать ее в другом образе практически невозможно. Вот почему Гриня удивился тому, что Оксана сама взялась разводить меня, очень при этом рискуя. Я не входил в образ ее клиентов.
 Схема преступлений была проста.
 В каком-нибудь клубе, баре или ресторане (не обязательно это был Бакс) красивая девушка знакомилась с «клиентом», намеками обещая, что за приятный вечер, он проведет не менее приятную ночь. Если красавице не удавалось напоить бедолагу до беспамятства, то в бокал, на посошок, она незаметно подсыпала белый порошок. На улице ни чего не понимающего ловеласа запихивали в такси и машина скрывалась, уходя подворотнями, заведомо сбрасывая с хвоста возможную слежку. Как и что происходило дальше, предстояло выяснить нам с Гришей уже вместе.
 Банда орудовала примерно раз в неделю, то есть грехов накопилось достаточно, а наказание не приходило.
 Григорий наотрез отказался со мной сотрудничать, хотя жажда мести, из-за вновь пережитого во время рассказа, вспыхнула вновь. Отказ он мотивировал страхом, перед безумием Котенко, но я заверил его клятвами в том, что самой опасной частью расследования и наказанием займусь сам и вообще, после того как он, Гриня, передаст мне свой опыт слежки за этой троицей, я забуду о его существовании. После раздумий он бросил на меня таинственный взгляд и сказал:
 - Если начнем вместе, то и заканчивать будем вместе, - но, испугавшись собственного решения, добавил, - только одно условие – что бы не задумал, я остаюсь в тени…?
 - Хорошо.
 - С чего начнем? Напарник.
 - Надо найти кого-нибудь из их жертв, желательно самой Оксаны и не особо крутого.
 - Знаю я одного такого. Живет в моем районе, в Черемушках. С него можно сказать все и началось…
 - Через пару дней после разговора с Оксаной, - продолжал Гриня свой рассказ,- я увидел их вместе в Баксе, ну понятное дело ревность, к тому же я часто видел этого говнюка с женой и детьми и решил с ним поквитаться. Начал следить и вскоре понял, что он просто жертва…
 Примерно через неделю, в последних числах октября, я встретился с человеком имеющим неосторожность познакомится однажды со сногсшибательной мулаткой. В ночном заведении стареющий ловелас оказался случайно. Отметив в фешенебельном ресторане крупную сделку, более молодые коллеги по фирме, уговорили его продолжить веселье в ночном клубе. Уже находясь в изрядном подпитии, он легко попался в сети обольстительной Оксаны. Даже будучи пьян, порядочный семьянин, оставался скован и постоянно боролся с этим дополнительными порциями спиртного и конечно же не без помощи новой знакомой. Очнулся он в собственном подъезде с разбитым лицом, пустым кошельком и без обручального кольца.
 - Да ладно с ними с деньгами! Часы! Понимаете мне их на юбилей коллектив подарил, когда я еще в НИИ работал…
 - Ладно, ладно. Дальше что? – перебил я его не желая слушать при коллективные подарки.
 - «Лучше бы об обручальном кольце пожалел», - думал я.
 - Что, что… очнулся в подъезде еще пьяный, поднялся домой и бухнулся спать, а когда проснулся, понял, что меня ограбили. Позвонил в милицию, а когда они приехали, такая суета началась: расспросы, допросы, улики – отпечатки… самое обидное что никаких результатов.
 - А про Оксану Вы хоть раз упоминали?
- Да вы что!? При чем тут она? Кстати именно ее звонок разбудил нас в тот день. Трубку взяла жена, я и так, кое-как от этого отвертелся, - горячо говорил мужчина, сопровождая речь рукоплесканиями. – Пришлось соврать, что это секретарша директора сотрудничающей с нами фирмы, по поводу срочного дела в совместном бизнесе. Надеюсь, не всплывет. Ну вы понимаете – я женатый человек…, - он пустился в рассуждения о том, что будет если фигура Оксаны (причем шикарная фигура) всплывет в забытом деле.
 Мы поговорили еще минут пять и разошлись, дав друг другу обещания. Мое состояло в том, что проводя собственное расследование, в поисках банды якобы ограбившей моего горячо любимого дядю, по факту поимки ни какие добытые с помощью этого бывшего сотрудника НИИ факты, не всплывут наружу. И вообще я забывал о его существовании, как и он о моем.
 Подобные ограбления, совершаемые к тому же состоятельными людьми были по меньшей мере странным явлением и я чувствовал, что мотив, это и есть то что мне необходимо.
 Часы с гравировкой на стекле и крышке механизма продать нельзя и изымались они не с этой целью, так как это были далеко не Ролекс и кольцо особой ценности не представляло. Именно эти факты смущали, давая почву для размышлений и действий.
 С помощью Грини я пообщался с еще несколькими подобными субъектами. В делах, в которых главную роль играла Оксана, все сводились к одному. Все были не бедны, у всех пропадали памятные вещи, в основном обручальные кольца, но предпочтения отдавались безделушкам с гравировкой: зажигалки, часы, браслеты, медальоны.… И соответственно все были женаты. Этот последний факт в совокупности с неизменными утренними звонками Оксаны, а она всегда называлась настоящим именем, объяснял, почему она не фигурировала не в одном деле.
 Утренние разговоры имели идентичное сходство:
 - Привет, Котик.
 - Кто это?
 - Как? Ты уже забыл! Это же я Оксана, вчера в клубе… Что уже не помнишь!?
 - Ах, да, здравствуйте.
 - Ты куда вчера пропал?
 - Появились срочные дела…
 Обычно «клиенты» вели разговоры в присутствии жён, о чем в какой-то мере брат с сестрой тоже заботились, ведь жертвы приходили в себя в собственных подъездах или в ближайших подворотнях.
 Оксана заканчивала разговор обиженным тоном:
 - Это в таком то состоянии у тебя дела? А-а… Знаю, знаю, благоверная рядом. Да?- и после шифрованного ответа продолжала, - ну что же извини, но трусы мне не нужны, так что прощай и забудь.
 Последнее слово становилось решающим в пользу грабителей, полностью устраивая потерпевших.
 Все это время пока я обходил вспомянутых и вычисленных Гриней «ловеласов», мой напарник следил, по возможности за меняющей как перчатки свою внешность третьей участницей банды и за своей бывшей пассией.
 Приближалась зима, а с ней и срок аренды моего жилья. Не смотря на режим полной экономии денег оставалось катастрофически мало и это вот-вот должно было стать проблемой.
 Гриша работал в крупной охранной фирме и зарабатывал не плохие деньги. Его родители тоже имели не плохой доход, но богатыми их нельзя было назвать. С помощью напарника я обзавелся мобильником, поэтому мы были всегда в курсе дел друг друга, а нашу собственную мобильность разрешала девятка его отца. Гриню вообще ни когда ни о чем не надо было просить он и так сам делал все что могло помочь расследованию, а я лишь догадывался о его мотивах относительно нашего предприятия. Скрипя сердцем мне пришлось обратится к нему за деньгами. Я объяснил ему, что в конце концов хочу развести Кота на бабки, напугав его возмездием до такой степени, что это отобьет у него всякое желание впредь заниматься чем то подобным. Гриша внимательно оглядел меня с ног до головы, прикидывая мои шанс против уголовного семейства, при чем явно не в мою пользу. Но выразив в слух сомнения на счет удачного исхода предприятия, переменил свое мнение получив весомый аргумент в мою пользу, ту самую фотографию, которую видел Ваня:
 - У меня есть кому пугать. Так что думай…
 Я попросил у него семьсот долларов, пообещав отдать долг в конце весны приплюсовав к нему пятьдесят штук, как я думаю честно им заработанные. За время нашего знакомства нам пришлось доверится друг другу и наши отношения уже напоминали дружбу. Гриня поверил мне.
 - Пятьдесят штук – это где-то тысяча шестьсот баксов, то есть почти двести пятьдесят процентов меньше чем за полгода…неплохо, – подсчитал он вслух.
 Я молча достал мобильник и сделав свои подсчеты, с невозмутимым видом сообщил ему свой результат:
 - Чуть больше... Без одного доллара, это получается, семь тысяч, сто сорок три процента.
 Гриня открыл рот, пытаясь осознать названную мной цифру. Когда до него наконец дошло, дрожащим голосом он спросил:
 - Пятьдесят тысяч долларов!!??
 - Ты же долларами даешь, я долларами и отдам, - ответил я с улыбкой, - да и «Бакс» не рубли приносит.
 На следующий день я поехал к хозяину своей норы.
 - Я сниму еще на полгода. Условия те же.
 - Извини, но так не получится. Понимаешь деньги ушли быстро и потом… нуу. Знаешь? Давай каждый месяц, а то фигня всякая в голову лезет.
 Цену он поднимать не собирался, просто быстро потратил деньги с прошлой сделки и потом до окончания срока мучался мыслями о недвижимости как бы вроде и не приносящей доход.
 - Короче, вот пять сотен, - поднял я цену сразу на двадцать пять процентов, - условия те же и немного помолчав, мрачно добавил, - и не надо напрягаться и тем более меня напрягать, все здесь и сейчас. Или ты берёшь деньги, или я считаю, что ты меня послал. Раз… Я долго считать не буду, два…
 Он буквально схватил пятьсот баксов. На том и разошлись.
 На улицу я вышел с новым, не понятным чувством. Не знаю, что вообще на меня накатило. Ни когда в жизни я не разговаривал так с людьми. Осталось такое ощущение, будто за всем произошедшим я наблюдал со стороны. Но в определённой степени мне понравилось новое амплуа.



 Глава -6
 Вскоре, дальнейшие наши с Гриней изыскания потеряли смысл, так как получаемая нами информация была лишь интерпретацией полученной накануне… пора было переходить к следующей, последней и самой опасной части нашего расследования, для этого оставалось лишь дождаться удобного случая, который наступил только в конце января.
 Я сидел в каком-то баре, названия не помню, так как за последнее время их было слишком много. Бар по всей вероятности являлся диско-баром. В центре небольшого помещения было свободное пространство для танцев, а из колонок и сабвуферов несся ураган басов сопровождающих незатейливые мелодии. В очередной раз я поражался тому, что может сделать с человеком косметика. У нашей бледной подружки в тот вечер были ярко красные волосы разнокалиберными прядями торчащие или свисающие разные стороны, в тон к волосам подобрана помада. Кожа имела коричневый оттенок, а глаза блестели зеленым. Брови, как говорится на взлет и длинные блестящие ресницы придавали ее образу наивность. Если бы не ее походка, являющая собой что то неподражаемое мы с Гриней наверняка не смогли бы выслеживать ее, теряя каждый раз когда она меняла внешность.
 Около полуночи, красноволосая красавица, прижав мобильник к уху, скрылась в направлении выхода. Мне не хотелось выбираться на мороз, из теплого помещения и к тому же клиент оставался за столиком. Прошло минут сорок, но она так и не вернулась. Я уже начал высматривать себе напарницу – по тихой грусти, как почувствовал вибрацию у себя на бедре. Гриня прислал сообщение. Понимая, что говорить в таком грохоте по телефону невозможно, мы давно уже договорились об этом. Текст гласил: «Завертелось. Поспеши. Старик уже набрался».
 Я пулей вылетел из бара, остановил первую попавшуюся машину и поехал домой, постоянно подгоняя водителя. Дома я находился буквально пару секунд, этого было достаточно что бы схватить большую сумку. У «Бакса», щедро расплатившись с «грачем», забросил баул на заднее сидение девятки, открыв ее запасным ключом и пройдя пешком квартал, отделявший машину от клуба, вошел в «Бакс».
 Гриша «тусовался» не далеко от входа. Увидев меня, он пошел в сторону основного бара, у арки остановился и немного постояв, ушел на улицу. Я занял позицию у стойки, заметив воркующую парочку за тем же самым столиком, который был накрыт когда-то на мои деньги. Минут через двадцать, очередной, влюбленный в экзотику неудачник неуверенной, пьяной походкой направился к выходу из бара. Я направился в туалет, настолько быстро, насколько это возможно было сделать не вызвав у окружающих ни каких подозрений. В туалете располагались три кабинки, перегородки между ними находились намного ниже верхнего уровня дверей, что позволяло незамеченным, для наружного наблюдателя, спокойно перелезть из одной кабины в другую. В центральной из них, пустой на мое счастье, я быстро снял вентиляционную решетку и из образовавшегося отверстия вытащил резиновую дубинку. Когда эта операция перешла из стадии планирования к подготовке, мы с Гриней разрезали не несколько кусков резиновый прут, предварительно насаженный на толстую железную проволоку и потом что бы не вызвать подозрений у обыскивающих всех и вся охранников, частями проносили «демократизатор», собирая его в кучу уже в туалете клуба.
 Услышав характерный звук закрывающейся на защелку двери в соседней кабинке, я встал на унитаз и с занесенной для удара дубинкой заглянул через перегородку. Холодок пробежал у меня между лопаток. Спиной ко мне стоял двухметровый амбал, справляя малую нужду. Как ошпаренный я отпрянул. В ту же секунду, в третьей кабинке закрылась дверь, я развернулся и аккуратно заглянул в нее. Держась за стену, «старик» делал свое дело.
 Когда моя дубинка обрушилась ему на голову, особых угрызений совести я не испытывал. Рано или поздно его все равно должны были отключить. Проверив карманы, мне удалось найти лишь права и несколько визиток принадлежащих хозяину удостоверения, адреса не было. Перед тем как вернуться в свою кабину, я открыл дверь в кабинке жертвы. Оказавшись в своей, сразу отправил Грине СМС сообщение, со своей добытой информацией.
 В холле я подошел к одному из охранников:
 - Привет, там в туалете мужик какой-то валяется, перебрал наверное, – делая жест рукой в сторону туалетов, я бросил взгляд на Оксану, которую с того места было отлично видно. Она стояла не далеко от выхода из бара и внимательно смотрела в сторону нужника.
 - Хорошо, посмотрим, – ответил вышибала, и что-то сказав напарнику, ушел.
 Я неторопливо вышел из бара и пошел к проезду соседнего квартала, где в машине меня ждал Гриня.
 - Адрес вычислил?
 - Все нормально, - ответил напарник и надавил на газ.
 На полных парах мы неслись по ночной Москве, что бы стать, если не соучастниками, которыми мы и так в какой-то степени уже были, но свидетелями происходящего преступления.
 Наскоро переодевшись в тряпье и вымазав лица сажей, мы переглянулись, и нервно улыбнувшись друг другу, пошли к дому жертвы. Дверь в подъезд запиралась на кодовый замок. Я набрал уже вычисленный по пути телефонный номер дежурного из местного ЖЭУ и представившись водителем скорой помощи, получил необходимый нам код.
 Бомж Григорий, спрятался в тени стены, поддерживающей бетонный козырек над входом в подъезд. А бомж Эдуард в колясочной второго, неосвещенного этажа. Время тянулось как резина. Показалось, что прошла вечность, а не пятнадцать минут до того момента как подъехала машина. Кто-то уверенным шагом поднялся на второй этаж. Наступила тишина. Я не дышал. Пульс, стучавший у меня в висках казалось, звучит как набат, призывающий к себе всех в округе.
 - Эй! - раздался окрик. Мужчина находился не далее чем в трех метрах от меня. Я вздрогнул, едва сдержав крик.
 - Эй, эй, эй… - пронеслось эхом по этажам и наступила тишина.
 Еще пару мгновений Кот стоял прислушиваясь, потом быстро сбежал по лестнице и тихонько прикрыв дверь, вышел на улицу. Пару минут спустя дверь в подъезде вновь открылась. На этот раз я услышал два голоса, мужской и женский, говорили они тихо и судя по звукам тащили, жертву на себе. Конечным пунктом Оксана и Сергей выбрали площадку между первым и вторым этажом, около мусоропровода, как раз напротив которого находилась окно-решетка, отделяющая их от моего укрытия. Я почувствовал во рту вкус адреналина, и мне оставалось лишь надеяться, что я останусь не замеченным в тени колясочной.
 Мужик начал приходить в себя, слабо постанывая. Кот поставил его на ноги и приказал сестре держать его в вертикальном положении, после чего принялся методично наносить бедолаге удары кулаками в лицо. У меня была возможность рассмотреть лишь его профиль, искаженный безумием и слюни, которые летели во все стороны и стекали по подбородку. Оксана не выдержала такого напора, и жертва вновь без сознания повалилась на пол. Кот отошел к окну. Его плечи вздымались от частого дыхания, я же не дышал вовсе, а Оксана просто пыхтела над «своим кавалером». Что там происходило, я не видел. Доносящиеся до меня звуки не с чем не ассоциировались и если честно, я вообще в тот момент не мог о чем-то думать кроме страха. Мне впервые тогда выпало видеть Котенко вживую, и я увидел зверя, дикого и безумного.
 - У тебя есть нож? – вдруг спросила Оксана.
 - Зачем тебе? - поинтересовался брат.
 - Отрезать, этот чертов жирный палец! – прошипела младшая сестренка.
 - Все! Успокойся! Пора уходить.
 Все время пока родственники находились в подъезде, на улице стояла красноволосая красавица. По окончанию «процедуры», троица направились к неприметной классике, кроме Оксаны все молчали.
 - Всем зашибись! Золушка бабки получила, братик душу отвел. Одна я, как дура, без подарка.
 - … похоже, что мне повезло, - закончил уже свою часть рассказа Гриня, - прикинь я бы с ней жил…
 Через час, отмывшись и переодевшись, мы сидели на кухне у Грини, и пили Балтику-восьмёрку, на которую я подсадил и Гриню, подводя итоги. Гриша давно знал это семейство и смог сделать более или менее правдивые выводы. Он рассказал мне, что Кот на самом деле трус и всю жизнь прятался за чужими спинами, хотя этого ни кто не замечал, так как он сам умел пугать, и это у него получалось очень хорошо. Его боялись все, но он боялся еще больше. Когда его настигала какая ни будь критическая ситуация, от страха Сергея просто сковывало. Только на его лице это ни как не отражалось и окружающие видели, как Кот с невозмутимым видом выслушивает угрозы. А «наезжающим» казалось, что их просто игнорируют. Когда чувство страха достигало своего апогея, разум Котенко отключался и он взрывался. Выглядело это жутко и тем более жутко, что неожиданно, резко. Что происходило дальше, Кот обычно не помнил, а знал лишь по рассказам и обсуждениям очевидцев и не мало удивлялся. Однако это бесило его, так как ему хотелось быть крутым на самом деле, а не благодаря неконтролируемому безумию. Кот ненавидел себя за эту слабость. Об этом Грине рассказывала Оксана, очень давно, когда они еще учились в школе, а в детстве она просто ненавидела старшего брата.
 Стало ясно, что Кот бесится от своей трусости и ищет выход тупой ярости, изливая его на беспомощных.
 Оксана – собирательница чужой памяти, в виде обручальных колец и именных подарков. А Золушка, которой к стати это прозвище очень подходит, имеет деньги, может что-то еще, но это не имеет ни какого значения. Кот, только Он. Трусливый ублюдок, решающий за чужой счет проблемы своих комплексов. Трусливый ублюдок, считающий себя слишком крутым, чтобы быть просто трусом.
 - Но я покажу ему, крутого…
 - Как ты это собираешься сделать? - этим вопросом Гриня вырвал меня из размышлений.
 - Мы же договорились! Дальше чисто мое дело. Да и лучше не знать тебе об этом.
 - Как хочешь.
 Домой я добирался на такси, всю дорогу повторяя про себя:
 - Знаешь, Серёга, кого в первую очередь нужно бояться? Свое отражение…, потому что оно думает, так же как и ты…



 * * *
 Однажды в середине мая, Котенко Сергей Николаевич, проснулся среди ночи. Ему снился какой-то кошмар, но все что он смог о нем вспомнить при пробуждении это голоса. А точнее голос, который без особого успеха пытался подрожать нескольким. Этот «голос-голоса», то срываясь в плачь, молил о пощаде, то становился неумолимо жестоким.
 Кота бил мелкий озноб. Легкая простыня, под которой он спал, прилипла к телу. Смахнув пот со лба он направился в ванну. Принял холодный душ и намотав на бедра полотенце пошел на кухню, выпить банку пива. Но она не помогла ему успокоиться. Уснуть в ту ночь ему так и не удалось.
 Как только начался обычный рабочий день, с его разъездами и суетой, относительно обширно налаженного бизнеса, сон ушел в небытие.
 Кот переругался со всеми своими подчиненными. Либизил и заискивал перед гаишниками, поставщиками и крышей. А вечером в клубе закрылся в своем кабинете, не пуская ни кого кроме сестры.
 - Серый, ты чё? – с тревогой в голосе спросила Оксана. Она единственная знала, что за агрессивностью брата может скрываться только одно – страх.
 - Все нормально, просто не выспался.
 - Если чё не так, дак ты скажи вместе разрулим, – довольно вызывающе предложила Оксана.
 До этого момента, Кот делился с ней практически всеми своими секретами и проблемами, которые при ее активном участии они разрешали, обычно без особых осложнений.
 Немного успокоившись после дневной беготни, Сергей вызывал на свет того червячка, который завелся где-то в глубинах его души, после ночного кошмара. Он хотел рассмотреть и понять, кто или что так напугало его. И решить, как его выжить или, как он это делал обычно, выбить за счет других.
 - Скажи Золушке, чтобы в четверг была готова. Все. Оставь меня одного.
 - Конечно, Котик, - ее глаза блеснули, как два холодных черных бриллианта. И даже «Котика», иногда пугал этот блеск.
 С тех пор как Кот закодировался, прошло уже три года, а кодировался он только на год, но до сих пор не пил ни чего кроме пива и то в небольших количествах, не пил.
 В ту ночь, Кот вернулся домой рано и не один. Он привел с собой одну из малолетних посетительниц «Бакса». Грубо поимев, он просто выставил несчастную за дверь и пошел мыться. Перед тем как залезть под душ, он задержался у зеркала над раковиной и как только поймал свой взгляд в отражении, из его памяти всплыли слова, которые он слышал во сне.
 - …пожалуйста,… не надо… у меня дети…
 - ТЫ ХОЧЕШЬ ПОБЕДИТЬ СВОЙ СТРАХ. НО, ОН, ПОБЕДИТ ТЕБЯ. И ТЫ САМ СТАНЕШЬ СЕБЕ ПАЛАЧЕМ!
 - …пожалуйста-а-а…
 Так и не помывшись, он пошел на кухню, где выкурив пол пачки сигарет и выпив весь запас пива, почувствовал себя немного лучше. Через пол часа он уже спал как младенец. А еще через пол… проснулся от тяжести, которая давила ему на грудь. Оцепенев от страха, он даже не сразу смог открыть глаза, но как только открыл, тяжесть исчезла.
 В глаза бил свет из ванной, дверь в которую вела прямо из спальни. Слышался звук текущей воды.
 Горячая вода текла в раковину, и зеркало над ней было влажным. Кот перекрыл воду и провел ладонью по гладкой поверхности. Но рука ощутила какую-то неровность. Неприятно удивившись, он повторил движение, сразу попятившись назад. Ни чего не увидев, Кот почувствовал под своей рукой чье то лицо. Крик застрял в его горле, но голос все-таки прозвучал, хотя сам Кот не произнес ни слова.
 - Знаешь Серега, кого в первую очередь надо бояться?
 Из зеркала высунулось уже различимое лицо.
 - Свое отражение, а знаешь почему?
 Сквозь зеркало, стену оклеенную кафелем, мраморную столешницу с фаянсовой мойкой, к обезумевшему от ужаса Коту, выбиралась его точная копия.
 Может потому, что страх был почти постоянным чувством, у Котенко осталось хоть какая-то возможность мыслить.
 - Ты кто? – спросил он, у самого себя.
 - Я? Я твой страх. Тот самый, которого ты кормишь со своей сестрой и Золушкой. И я пришел за своим добром. ОТДАЙ МНЕ ЕГО!!! – вдруг, угрожающе резко подавшись вперед, выкрикнул двойник. Кот отключился.
 Очнувшись на кровати, Кот подумал, что все произошедшее было лишь очередным кошмаром, но…
 - Проснулся?
 Котенко похолодел. Кошмар был реальностью. Теперь дар речи покинул его окончательно.
 - Так что, на счет моего добра?
 Кот упорно молчал. Если бы призрак мог чувствовать запахи, он почувствовал бы выворачивающий запах дерьма. Котенко начал блевать прямо на собственную постель. Освободив таким способом кишечник и желудок, он вскочил с кровати и метнулся к стенному шкафу. Внутри что-то щелкнуло и шкаф полностью отъехал в сторону, обнажая стену, обтянутую красным бархатом. На котором красовались десятки часов, колец, цепочек с кулонами и крестиками, запонки и заколки для галстуков, зажигалки и еще много всякой дорогой мелочи. В центре этой коллекции, тускло поблескивала дверца сейфа. Трясущимися руками Сергей набрал код и открыл сейф. В нем ровными стопками были уложены пачки долларов.
 - Забирай все! – взвизгнул, наконец, Кот
 - Все и заберу. Сумка есть?
 Через час Котенко и его двойник остановились в небольшом скверике. Сергей скинул с плеча сумку и по указанию своего «Страха», запихал ее в кусты. После чего они молча пошли обратно. У самого подъезда двойник исчез, сказав на прощание:
 - Больше ни кого не бойся, а то я вернусь, и заберу тебя с собой…





Часть – 4 глава - 1
 День обещал быть жарким. Уже в десять часов утра, в машине нагретой солнцем была жара. Компьютер выдавал в салоне почти сорок градусов. О черную пластиковую панель можно было обжечься. Запустив двигатель и включив кондиционер, я просто сидел и наслаждался комфортабельностью нового Фольксвагена.
 Когда-то давно, один парень по имени, Эдик, мечтал именно о такой машине, но даже не надеялся, что его мечта сбудется, по крайней мере, не так скоро. И я позволил себе этот скромный презент. Скромный, по отношению к сумме большая часть, которой находилась в спинке пассажирского сидения. Можно было купить автомобиль и посерьезнее, но я понимал, что появление даже этого в нашей дыре, будет слишком заметно. Ядовито желтый цвет, огромное антикрыло, аэродинамический обвес, и широченные колеса, красноречиво говорили о характере машины. Моей машины.
 Решив в Москве оставшиеся дела, пятого июня, в десять часов утра, мой новый Гольф взял курс на север. К вечеру седьмого я рассчитывал быть дома. Глядя в зеркало заднего вида, на убегающие в даль строения огромного мегаполиса я дал себе клятву – «Не создавать больше этих Тульпа – НИКОГДА!»
 Этап жизни связанный с тибетскими тайнами остался позади. Теперь я был богат и как всегда щедр. Пусть богатство мое было относительно, но я не жалел его. Вернулись друзья, бывшие подружки разрывали телефон, устраивая между собой разборки и не понимая, что даже победительницу ждет разочарование. В общем вернулся я к прежней жизни, к лучшей жизни. К хорошему привыкаешь быстро и через месяц воспоминания о пережитом, опять казались воспоминаниями о прошлой жизни или, если Тибету угодно, реинкорнации. Только на этот раз страшной была сказка.
 О Москве остались два приятных воспоминания – Гриня и Наташа.
 Прощаясь со счастливым от денег Гриней, мы пообещали друг другу не терять связь. Мой новый друг взял на себя ещё одно, последнее обязательство, подкинуть к какому ни будь отделу УВД, сумку с коллекцией Оксаны.
 За два дня до отъезда из столицы я поехал за Наташей. Дверь в квартиру – бордель открыла Гейша Света.
 - Чем могу помочь?
 - Мне нужна Наташа, твоя подруга.
 - Извини красавчик, но она здесь больше не работает. Да ты не волнуйся кроме нее у нас тут…
 - Как не работает!? – перебил я Свету, испытывая обиду с одной стороны, а с другой надежду, что со страшной работой покончено в свете перемен к лучшему. – Где мне ее найти? Она мне нужна!
 - А ты случайно не Эдик? – догадалась вдруг Света, так как на внешность явно забыла, что не удивительно. Учитывая сервис, клиентов в этом заведении, проходило много.
 - Да это я.
 - Она тебе кое-что оставила.
 В душе затеплилась надежда. Света сейчас принесет адрес и …
 - Вот, – протянула мне конверт Гейша.
 Это была фотография. На меня смотрело лицо, которое я бережно хранил в своей памяти. На снимке Наташа улыбалась.
 - На обороте надпись, – проинформировала меня Света.



 «Я сфотографировалась для тебя и в момент съемки думала только о тебе, выполняя обещание - улыбаться, вспоминая тебя. А если ты это читаешь, значит и ты выполнил свое обещание, спасибо.
 Спасибо за надежду!
 Всегда твоя, Наташа».



 - Она вышла замуж и уехала в Норвегию. Постоянно тебя вспоминала. А ты и в правду ничего, может, пригласишь меня на ужин? – тараторила подруга.
 - Слишком большой соблазн, что бы согласиться, - ответил я улыбаясь, - ты слишком, женщина, а Наташа твоя подруга. – Ответил я на заманчивое предложение и ушёл.
 - У меня есть ее телефон!!! – крикнула на весь подъезд Гейша, но это не имело значения. Зачем звонить? Зачем что-то будить в себе, а может и в ней? Хотя то, что я выполнил обещание Наташа и так узнает, ведь Света слишком женщина!
 Теперь я часто бывал у Коли. Мы могли говорить сутками, предаваясь обычно «ностальгии» по детству. По тому времени, когда ни за что не отвечаешь, не беспокоясь о завтрашнем дне. По времени, когда ни что не могло разрушить наши планы, ведь тогда мы еще не знали, какие проблемы ждут нас во взрослой жизни.
 Я свои проблемы решил. В Питере нашел адвоката и предложив отмыть пятьдесят тысяч долларов за хорошее вознаграждение, настойчиво попросил его не кидать меня, показав уже дважды бывшую в употреблении фотографию безухого трупа в моей компании и объявив его своим бывшим юристом.
 Через пару недель мне пришло уведомление о смерти какого-то «десятиюродного» деда. Как оказалось, неизвестный мне, при жизни, родственник, коллекционировал иконы и большую их часть завещал мне. Мой адвокат занялся наследством, и потому как исторические ценности меня мало интересовали, я отказался от них в пользу другого частного коллекционера, за «небольшую» компенсацию в размере пятидесяти тысяч долларов США. Подробности этой аферы остались для меня загадкой, решение которой впрочем, меня и не интересовало. Адвокат получил свой «червонец», а я законные деньги. Банковских процентов от положенной на счет суммы, вполне хватало не безбедное существование. Оставшиеся десять тысяч долларов, я вложил в развивающееся дело двоюродного брата, который обязался выплачивать триста баксов ежемесячно. И ещё купил однокомнатную «хрущёвку», благо в те времена, в нашем городке она обошлась мне всего в шесть штук.
 Время летело незаметно, оставляя смутные воспоминания о безумных вечеринках и пикниках с тоннами мяса и пива, пьяных гонках на машинах и прочей ерунде. Все это, как правило, сопровождалось женским смехом, а в итоге и стоном. Такая жизнь засасывала. Ни о чём серьёзном думать не приходилось. То, что раньше казалось пошлым и грязным, стало вожделенным. Когда-то давно на крыше Колиного дома я послал подальше свою совесть, и она ушла. Казалось на всегда, но…. Пролетело два месяца, и…

 

 * * *
 В начале августа я встретил ЕЁ…!
 Она наблюдала за стремительными струями фонтана. Глаза блестели восторгом и неподдельным интересом, выдавая в их обладательнице наивность, но не лишая ее взгляд ума. В тот момент мне показался странным цвет ее волос, но он ей шел. На лице не было и намека на косметику, что оставляло его чистым, не тронутым воздействием понятий о современной красоте, в то же время, являя собой её совершенство.
 Я вспомнил один случай, и меня передернуло.
 Однажды я встречался с девушкой, по ее утверждению натуральной блондинкой. Чувственные губы, длинные ресницы сделали со мной свое дело. В один прекрасный вечер я остался у нее ночевать. Мы провели прекрасную ночь. Засыпал я счастливый тем, что обладаю такой красавицей на зависть друзьям и знакомым. Проснувшись, я лежал и разглядывал не знакомый мне потолок, вспоминая события прошедшей ночи. Постепенно радость и гордость наполнила мою душу. Чувство благодарности и нежности толкнуло меня посмотреть на предмет обожания. Очень медленно и тихо начал разворот, дабы не разбудить свое счастье. Но как только мой взгляд коснулся ее лица, я вскочил как ошпаренный, издав возглас, обычно присутствующий, когда тебя пугают из-за угла. От моего вскрика она проснулась, точнее ОНО – безликое существо без бровей и ресниц с бледными едва заметными губами.
 Да она была натуральной блондинкой и когда я, уснул, она помыла лицо.
 Она не была страшной или не красивой, просто шок испытаний мною навсегда остался в памяти, как ложь. И так в какой то степени врали все.
 Но не ОНА.
 Если смотреть и замечать только лицо, можно подумать ей было не больше четырнадцати. Фигура говорила о другом. Нет. Не было огромной груди и пышных бёдер. Но она была само воплощение сформировавшейся женственности. В совокупности это было из ряда - вон выходящее создание. Я не мог найти объяснение чувству, которое она вызвала во мне, так же как не мог принять за действительность ее внешность.
 Волосы! Её волосы крыли в себе секрет, точно так же как и все остальное. Это был натуральный цвет, бледно коричневый с серым оттенком. Многие мужчины имели такой оттенок, но женщинам он казался скучным, и они перекрашивались в блондинок, жгучих брюнеток, рыжих, убивая в себе остатки естественной красоты.
 Естественность, вот что было ее манящей аурой, и не только внешней, но и внутренней, непринужденность в движениях, выглядевших иногда весьма комично, и мимика, лишенная жеманства как магнит тянули мой взгляд.
 Длинные волосы не были убраны и свободно струились ниже плеч. Даже с расстояния в несколько метров я разглядел добрые серые глаза, светящиеся восторгом и нежные черты лица. Один вид ее кожи на открытых частях тела, цвета кофе с молоком, лишал возможности думать о чем-то другом кроме нее. Весь мир вокруг померк. Померк солнечный цвет и сочная летняя зелень, яркие одеяния молодежи, звуки и даже запахи. Мне казалось, что я даже на расстоянии чувствую ее аромат, это мог быть только Shanel - №5. Не зря его натуральный запах, напоминающий малину столько лет на вершине…
 Представившаяся мне картина продолжалась лишь несколько минут. Потом она широко открытыми глазами посмотрела вокруг все с той же, влюбленной в жизнь, улыбкой и пошла дальше своей дорогой, уносящей от меня этот призрак счастья.
 Я побежал за ней.
 - Девушка...! - она обернулась, - Можно…? – я замолчал, встретившись с ней взглядом, от которого позабыл все слова.
 - Можно, что?
 - Можно с Вами познакомится?
 Понимая всю банальность своего вопроса, я испытал чувство стыда перед этим ангелом, вызванное моим, мягко говоря, вульгарным прошлым и в принципе настоящим.
 - Не знаю, - повернувшись ко мне, она смотрела прямо и только в глаза, не пытаясь оценить меня по достоинствам, имеющим ценность в современном мире. – Извините, но я тороплюсь.
 В ее голосе не было ни нотки кокетства, ни презрения. Обычно одно из них всегда присутствует в подобных ситуациях.
 Взгляд тоже выражал лишь смущение и любопытство.
 Привыкший к общению с определенным типом представительниц противоположного пола, жаждущих или определенно неземной любви с принцем или богатой жизни, а лучше оба пункта и сразу, я представления не имел, что мне делать и говорить. Последняя ее фраза, по тону, в самом деле звучала извинением, в искренности которого не могло возникнуть сомнений. Нелепые реплики крутились на моем языке, и я решил остановиться на самой нелепой из них, потому что она была отражением моих мыслей.
 - Можно я просто пойду рядом и подумаю что можно сказать. Надеюсь, Вы не примите меня за психа, если молчать я буду слишком долго. И простите за наглость.
 - За какую?
 - Даже если Вы мне откажете, я все равно пойду за Вами, потому что…, - я замолчал, понимая, что крутившаяся на языке фраза может прозвучать как заученные годами и поколениями правило о приставании к красивым женщинам.
 - Потому что, что?
 - Я не знаю…, вернее знаю, но…, глупо наверное, – опустив глаза, я смотрел под ноги. Как можно было объяснить тогда этому невинному существу, что от единственного взгляда мое сердце наполнилось трепетом, что желание обладать ангелом не является корыстью, что я во всех отношениях не достоин ее. И рано или поздно она узнает о том как я жил последние месяцы, в течение которых, женщин у меня было в два раза больше чем за все время до этого. Узнает обо всем, если захочет, в нашем городишке это не проблема.
 Мы шли. Я молчал погруженный в мысли о невозможном счастье, в мысли о моей разгульной и пошлой жизни, которая барьером вставала между нами. Мне казалось, что своими грязными мыслями, я испачкаю ее чистую душу, но отойти от нее, был уже не в состоянии
 - Ты странный. Хочешь что-то сказать, но не говоришь. Если тебе еще интересно меня зовут Настя.
 - Эдик, - представился я, смутившись окончательно.
 - Если хочешь помолчать, мешать не буду. Если хочешь идти рядом – пожалуйста, не такой уж ты и страшный как себе кажешься. Угадала?
 Я не отвечал до тех пор, пока мы не остановились у подъезда жилого дома.
 - Ты знаешь, я всегда много говорю, и людям нравится меня слушать, но сейчас с тобой. Я не знаю что происходит, - я вновь замолчал, собирая остатки мужества… - если ты не против, давай завтра встретимся. Погуляем. Надеюсь, я смогу разговаривать.
 - Я не против, – ответила Настя улыбнувшись. Я чуть не сошел с ума от этой улыбки.
 - У тебя есть телефон?
 - У меня есть, а у тебя. Просто лучше я тебе позвоню.
 - Конечно есть.
 Я быстро написал свой номер и отдал ей.
 - Я позвоню завтра. Обещаю. До свидания, Эдик.
 - До завтра, Настя.
 Мир перевернулся…, и подвинулся, уступая место, Ей.
 Засыпал с улыбкой, просыпался с улыбкой. Проводив домой, мог пол ночи проболтался по городу, потом, вернувшись под ее окна, просидеть там до рассвета, охраняя ее сон.
 Старые мысли о том, что когда-нибудь в компании роскошной особы, заставлю кусать локти своих бывших…, показались низкими по отношению к нашему чувству, захлестнувшему нас как ураган, уносящий в другой мир, мир любви и абсолютного взаимопонимания. Настя всегда говорила то, что думала, иногда обидное, но как можно обижаться на человека доверившего тебе свою душу. Я отвечал ей тем же. Иногда не имея возможности ее увидеть, меня начинало трясти, не от злости или нетерпения, а оттого, что знал, что Настя тоже рвется ко мне и нам не преодолеть этот барьер из времени, который вскоре пройдет сам по себе. И оттого что не хотелось терять ни минуты этого самого времени.
 Да я влюбился, и Настя ответила мне тем же. Самая несбыточная из моих грез сбылась. Оставалось немного для осуществления остальных; построить дом, родить детей с той, о которой все мои мечты. Иногда хотелось вернуться в прошлое, в ту маленькую комнатку Шемякина и подбодрить того себя, пытающегося свести счеты с жизнью, объяснить, что не так уж глупы его желания и стремления и не так уж несбыточны. Сравнивая два времени, я задыхался. Воспоминания навалились тяжестью ощущений прошлого, а когда я возвращался в настоящее, счастье обрушивалось на меня, и разница между прошлым и настоящим, была на столько глобальна, что дыхание останавливалось, кислорода не хватало!!! Ртом, хватая воздух, я в буквальном смысле задыхался от любви!!!
 Это чувство похоже на карусель или американские горки. Когда с верхней точки начинается крутое пике, все внутри сводит судорога, вызванная и страхом и восторгом одновременно. Если сравнивать это падение с любовью, то у последней есть плюс – страх сменяет другая судорога, затрагивающая низ живота, делая все настолько сладостным что хочется хохотать и плакать одновременно.
 Иногда казалось, что это чувство разорвет меня на пару сотен меленьких Эдиков и в каждом из них остается столько любви к Насте, что хватило бы на весь свет. Но вся эта мощь умещалась во мне одном, и я задыхался, одновременно дыша ею, и не в состоянии надышаться.
 Да, я влюбился окончательно. И как всегда НАВСЕГДА!



 * * *
 Однажды, теплым осенним вечером, мы приехали на озеро. Сели взявшись за руки на увядающую траву и наблюдали за большим красным солнцем, скрывающимся за вершинами деревьев на противоположном берегу. Из под самых ног, бликами, на закат, убегала дорожка, и ни кто другой кроме нас, не мог ее видеть. Заходящее солнце обвенчало нас в тот вечер, подарив на прощание этот сверкающий путь. Было тихо и спокойно все вокруг, мир как будто замер предоставляя нам возможность любоваться предоставленной картиной. Тишину нарушил я;
 - Давай построим дом на берегу озера, на восточном берегу, как этот, тогда каждый закат будет напоминать нам этот вечер.
 - Только пусть он будет маленький, большие, трудно сделать уютными.
 - Хорошо пусть будет маленький, только с тремя детскими.
 - Сколько?!
 - Я всегда хотел троих. Одному скучно, эгоиста можно вырастить. Двое это вечная война. Так что трое минимум.
 - Минимум?! Пожалей меня…
 - Ладно, время покажет, пока еще ни одного нету.
 - Знаешь... может ты и прав. Двоих до тридцати, а потом еще одного, ближе…
 - Ближе к старости?
 - Я не хочу быть старой, ведь ты тогда меня…
 Настя закрыла глаза и нахмурилась, испугавшись, закончить фразу.
 - Но ведь я тоже буду стариком.
 Теперь и я закрыл глаза, попытавшись представить нашу старость.
 Маленький уютный домик. У камина (надо обязательно его сделать), сидит баба Настя с вязанием. У нее по-прежнему умные глаза и добрый взгляд. Время не сделало ее старухой или бабкой, нет, я видел Божий одуванчик. Картина стояла перед глазами так ясно, что я разглядел даже маленькую родинку в складках морщин у левого глаза, которая в молодости казалась верхом совершенства, придавая взгляду трогательность. Сердце защемило, и я понял, что люблю эту старушку.
 Улыбнувшись, я открыл глаза, Настины до сих пор были закрыты, а на губах играла улыбка.
 - Чему улыбаешься?
 - Я представила тебя в старости и знаешь ты такой…
 Что она говорила дальше, не помню. Мне открылась тайна вселенной. Нет, не мы с Настей были созданы на этом свете друг для друга. Мы были всегда, а весь остальной мир это лишь декорации и массовки, для нас. Словосочетание, «две половинки», обрело для полный меня смысл, и я понял, что никакая сила не заставит нас сделать друг другу больно. Ведь она это я, а я это она…
 Вернувшись из страны грез, я молча наблюдал за Настей, ее печальные глаза смотрели в даль, в них читалась тревога.
 - Эй,…ты где? – спросил я, тронув её за плечо.
 - Прости, задумалась.
 И прежняя, счастливая улыбка озарила ее лицо, сменяя тревогу.



 * * *
 Как то в воскресенье, с самого утра, я не находил себе места. Проснулся рано. Побрился, принял душ. Позавтракал. Съездил помыть машину, прибрался в салоне. Пару часов бесцельно покатался по городу. Время как будто остановилось, при чём остановилось оно ещё в четверг в тот самый момент, когда Настя с родителями села в поезд. За те три месяца, что мы были знакомы, не было ни дня, не освещённого её счастливой улыбкой, посвящённой мне. Ни дня…
 А теперь целых три и сразу!!! Три вечности, проведённые в молчаливом ожидании.
 Деревня, в которой жил дед Насти, и куда она уехала тогда с родителями, находится километрах в пятидесяти от города Медвежьегорска, поэтому сотовый телефон в то время там, был вещью такой же необходимой, как скажем, баян козе.
 В двенадцать с чем-то по полудни, в воскресенье, они должны были сесть на обратный поезд. То есть к одиннадцати проделать путь в пятьдесят километров по дороге, по которой не ходит общественный транспорт, и ждать на вокзале, где связь уже была. Уже тогда Мегафон давал форы остальным операторам. Но её телефон молчал.
 - Села батарейка, просто села батарейка. – Успокаивал я сам себя вслух. При этом какие-то не хорошие мысли кружили хоровод в моей голове. Я как мог, старался не зацикливаться ни на одной из них. Ожидание сделалось не выносимым.
 К вечеру я был весь как на иголках. И встречать поезд приехал, аж за два часа до его прибытия, за которые…
 - Просто села батарейка, а Настя забыла зарядное.
 - А может быть там, на лесной дороге, по пути от деревни… - Шептал мерзкий голосок в моей голове.
 -Нет. НЕЕЕТ. Просто села батарейка.
 Я посмотрел на часы, до прибытия поезда оставалось пятнадцать минут. Тут я почувствовал, что хочу в туалет, при чём по серьёзному делу.
 Туалет на вокзале оказался закрыт на ремонт. Я решил терпеть, но через десять минут понял, что это нереально.
 Оставив машину на привокзальной площади, в надежде, что Настя её заметит, я пулей полетел к своей тётке, благо та жила неподалёку. На моё счастье она оказалась дома.
 Когда я только подбегал к вокзалу, поезд уже стоял у перрона, и большая часть пассажиров уже пересекла площадь. Им оставалось перейти довольно оживлённую движением улицу. Протолкнувшись сквозь не большую толпу, я добрался до самого края тротуара. Прямо напротив меня, не другой стороне стояли Ланины; Сергей Михайлович, Нина Александровна и, конечно же, Настя!
 В то мгновение, что мы смотрели с ней в глаза друг друга, между нами не проехала ни одна машина и мы как по команде, не глядя по сторонам, шагнули на проезжую часть…
 Две оглушительные сирены, ужасающе диссонируя друг с другом, раздались как гром среди ясного неба. Кто-то истерично закричал. Инстинктивно я шарахнулся назад. Прямо передо мной возник автобус и остановился. Сквозь его огромные окна я увидел большой грузовик, который также остановился. Только в этот момент до меня дошёл смысл прозвучавшего в этой какофонии крика. Кричала Нина Александровна, и кричала она ни что иное как;
 - На-астя-ааа!!!
 Мне стало холодно. До такой степени, что показалось, будто бы весь мир вокруг замёрз и перестал двигаться. Все нехорошие мысли последних трёх дней сплелись в одну.
 - Нет, – выговорил я хриплым шёпотом, - нет.
 Автобус тронулся. Зелёный свет для пешеходов, по-видимому, уже горел, а я так и не мог пошевелиться.
 - Эдик! Эдичка!!!
 Ко мне подбежала Настя, обняла так сильно, как ни когда не обнимала. Только тут ко мне вернулась способность двигаться, и я обнял её в ответ.
 - Я забыла выключить телефон и батарейка села. Я и зарядку забыла. Прости.
 - Да ни чего. Я так и подумал...

 

 * * *
 В начале января мы подали заявление в ЗАГС. Вечером того же дня я поспешил к Коле, сообщить о радостном событии. Он должен был стать моим свидетелем, то есть имел непосредственное отношение к предстоящему торжеству. Купив по паре бутылок пива, мы отметили это событие. В последние пол года я не пил ни чего больше и крепче бокала белого, полусухого вина, поэтому захмелел. Глаза стали слипаться.
 На улице чистый, морозный воздух ворвался в мои легкие, отрезвляя голову. Но опьянение от мыслей о предстоящей подготовке к свадьбе, ни какой мороз не мог отрезвить. Взволнованный и счастливый я возвращался домой.
 Небо в тот вечер было чистым, а морозный воздух прозрачен. Казалось звезды можно потрогать руками. А под ногами хрустел свежий, чистый снег и весь мир казался таким же чистым и новым, как предстоящая мне новая семейная жизнь.
 - Какое небо!!! Интересно, что там за звездами? – раздался голос за моей спиной.
 Наверное, я был слишком занят своими счастливыми мыслями и потому не услышал, как меня кто-то догнал.
 - Об этом все, наверное, когда-нибудь думали, - ответил я на вопрос. И не в состоянии удерживать чувства в собственном теле, так как мне хотелось кричать всему миру, я поделился своей радостью с одним случайным, ночным прохожим, - вы знаете? Я женюсь.
 - Я знаю.
 Голос показался знакомым. Я повернулся, но разглядеть лицо собеседника не давала яркая луна, висевшая как раз над его плечом и делая четким лишь силуэт. Это был высокий мужчина, в коротком полупальто и неряшливой причёской. На мгновение, наверное от резкого разворота, я почувствовал что выпитое пиво, вот-вот покинет меня, но всё прошло. Незнакомец стоял молча.
 Снежинки, разбросанные ветром в равномерный искрящийся ковер, доходящий до щиколотки, напоминали звезды, отражая их свет. Они скрывали неровности тротуаров, бордюров и газонов, создавая из них снежные барханы, наполняя душу спокойствием на многие времена вперед. Но что-то с ними все-таки было не так.
 - «А может не с ними?» - подумал я.
 Еще раз оглядевшись по сторонам, я понял…
 На открытом пространстве, где мы стояли, в пределах видимости, на снегу были только мои следы.



 Глава - 2
 Снова…
 Я в пустом незнакомом мне городе, на большой улице. Примерно в трех-четырех кварталах от меня, мне на встречу движется человек. Чувства, жившие во мне во время заточения в комнате Шемякина. Вспыхивают с новой силой, переходя в манию преследования. Она повелевает мне развернуться и бежать, но я не делаю этого. Наперекор своему желанию, продолжаю двигаться на встречу с незнакомцем. Расстояние между нами сокращается до одного квартала, прохожий останавливается у витрины какого-то магазина и начинает внимательно изучать ее. Появляется надежда, что ему нет до меня никакого дела, и мой шаг становится тверже. Подойдя к нему практически вплотную, улавливаю в его профиле что-то знакомое, но узнать не могу. Лицо его настолько завораживает меня, что я останавливаюсь и разглядываю его, напрягая свою память. Это длиться лишь мгновение и вот он поворачивается ко мне лицом. Ко мне МОИМ лицом!!! Легкая улыбка трогает его губы и он вновь смотрит на витрину, давая мне возможность детально разглядеть свой профиль. Вижу то, что почему то не видел до этого. Длинный нос, вытянутую вперед нижнюю челюсть и огромные уши.
 - Нравится? – спрашивает он застенчиво, – могу еще и раздеться.
 - Но я же тебя… Ты не должен…Ты не можешь существовать, – отвечаю, предательски срывающемся голосом, и чувствую как подгибаются ноги.
 - Да, ты убил меня, - его голос меняется, становится более грубым, - и теперь как любая жертва я не даю покоя тебе, своему убийце. И не важно, что я еще и твое дитя, не важно, что ты любил меня пока творил и возлагал большие надежды, важно то, что в конечном итоге ты во мне разочаровался, - выдержав не большую паузу, он начинает петь;


 - Я леплю из пластилина.
 Пластилин нежней чем глина.
 Я леплю из пластилина
 Куклу, клоуна и собак.
 Если кукла выйдет плохо,
 Назову ее дуреха.
 Если клоун выйдет плохо,
 Назову его дурак.

 
 На последних строках его затрясло, из глаз брызнули слезы, а когда он продолжил, его голос сорвался в крик, - Кто виноват, что я предстал перед тобой сгустком неразумной, непослушной энергии?! Кто виноват, в том, что ты невзлюбил меня, когда закончил?! Ты не любил меня! СВОЕ ДИТЯ!!! Некрасивое, и непослушное, заслуживающее за свои недостатки… СМЕРТИ!!!
 - Но… - я думаю что сказать, но…
 - Заткнись! О, если бы ты знал, как я хотел тебе понравиться, как я хотел жить…, но ты убил меня. А я все-таки жив. Пусть только здесь, в этом городе, но я жив. А теперь скажи мне, как жить с таким лицом?! Неужели нельзя было постараться?
 - Как со мной, – раздается голос за моей спиной.
 Как всегда в этом городе день. На чистом голубом небе ни облачка. Солнца тоже нет. Рассеянный свет, льющийся ото всюду, исключает тени. Воздух плотен как желе, а время тянется как резина. Я чувствую это своими потрохами, лишь мысли бегут с прежней скоростью, а все остальное во мне замедлило свои функции. Сердце бьется не более тридцати раз в минуту, если считать, в реальном масштабе времени, мышцы с запозданием реагируют на команды мозга. На разворот должна уйти как минимум вечность, но в какой то момент весь этот нереальный мир приходит ко мне на помощь, крутанувшись вокруг меня как вокруг оси и останавливается в тот момент, когда напротив меня, лицом к лицу находится развязный тип с наглым, лощеным лицом. Я узнаю его это мой Красавчик.
 - Ведь меня папуля любил больше, пока не понял, что перестарался в борьбе со своими комплексами. Дааа…Трудно найти золотую середину, но возможно… - с этими словами он обходит меня, присоединяясь к Уродцу. Присоединяясь буквально, так как через пару мгновений они уже составляют единое целое. Точную мою копию, даже мои чувства отражены на их лице.
 С выражением тревоги и страха, он поднимает руку, указывая указательным пальцем за мое плечо и с дрожью в голосе, говорит:
 - Смотри…
 Совершив все тот же нереальный разворот, я вижу…
 - «О ужас!»
 …множество себя. В прошлом, настоящем и будущем. Их не менее сотни, совсем маленьких, старых подростков и юношей. Здесь представители всех моих возрастов. Прошлое узнаю, вспоминая одежду, которую когда-то носил…
 Вижу маленького мальчика лет пяти. Он убегает с полными слёз ужаса, глазами и перекошенным от немого плача лицом. То и дело он оборачивается назад и вверх, каждый раз шарахаясь от увиденного. Рот его судорожно открывается и закрывается:
 - Ма-ма!!!
 Читаю по губам его немой детский крик. Пытаюсь проследить его взгляд, но упираюсь в сияющую, голубую бесконечность. За ним ни чего и никого нет. Что это? Сумасшествие? Фобия? Что с ним?
 Не найдя ответа и не в силах больше смотреть закрываю глаза. Яркая вспышка, и детский давно забытый сон, двадцать лет спустя, явившийся неведомо откуда, вновь пугает меня…
 «Зима. Вечер. Я возвращаюсь с прогулки. На мне шуба, толстые вязаные штаны, валенки и кроличья шапка. В подъезде нашего старого, двухэтажного барака как всегда темно. Прохожу входную дверь и слышу клацанье над своей головой. Еще пара шагов и оборачиваюсь.
 Длинный крючковатый нос с огромной бородавкой. Безумные от ненависти глаза. Лысый череп, увенчанный тремя нереально толстыми волосинами. Желто-серые морщинистые руки, заканчивающиеся длинными тощими пальцами с огромными когтями, размахивают метлой, направляя на меня жилистое, скрюченное тело в ступе.
 Не удобная одежда, отягощенная мокрым, прилипшим снегом, не дает возможности двигаться быстро, еще и страх сковывает движения. Понимаю - спасения нет.
Потому что это не та Баба-Яга из добрых сказок и фильмов, нет, эта настоящая и никто и ничто не сможет меня спасти. Кроме…
 - МааМаа!»
 Эхо моего детского крика еще долго гуляет по кварталам пустого города. А я уже вижу другого мальчика, лет восьми. Он идет вдоль стены, перебирая по ней руками. Широко открытые глаза ничего не видят перед собой…
 Снова вспышка. Только на этот раз не сон. На меня обрушивается во всех подробностях воспоминание их жизни…
 «Захожу домой. В квартире темно.
 - Есть дома кто!?
 В ответ тишина. Включаю в прихожей свет. Лампочка ярко загорается и тут же гаснет. Но не совсем. Свет начинает тускло мигать. Прихожую наполняют дергающиеся тени. Подгоняемый страхом, забегаю в комнату и нажимаю клавишу выключателя. Спасительный свет на мгновение слепит, потом раздается треск, щелчок и свет гаснет, на этот раз совсем.
 В темноте едва различимые тени кажутся жуткими монстрами. Еще немного и я смогу различить очертания их страшных лап, которыми они отключили пробки, а теперь тянутся ко мне. На негнущихся ногах, начинаю движение вдоль стены к входной двери. Только одна надежда, остаться незамеченным в этой же темноте, сдерживает меня от застывшего в горле крика. Стараясь ничего не задеть, медленно иду к выходу из квартиры. Какая-то игрушка попадает под ноги и ломается с хрустом упавшего векового дерева.
 - Выход близко, - проносится мысль, - но там рядом пробки, отключенные монстром, туда нельзя…
 Но страх побеждает страх. Уронив что-то на своем пути, я в несколько прыжков достигаю двери и вырываюсь в общий коридор. Яркий свет бьет в глаза…»
 Яркий свет бьет в глаза, так как я снова в городе. Теперь уже без посторонней помощи вспоминаю, что произошло дальше в тот далекий вечер.
 До прихода отца я просидел на улице, у подъезда. Встретив его, рассказал о случившемся. Отец принес от соседей переноску и начал осмотр. Как выяснилось, в выключатель в прихожей забрался один из полчища тараканов населяющих наш барак. В момент, когда я включил свет, он как раз находился между пластинами-контактами. Влага, присутствующая в его организме служила плохим проводником, объясняя тусклое свечение спирали в лампочке. А предсмертные конвульсии сопровождались миганием. Включив свет в комнате, я окончательно разрушил ту грань, на которой держалась ветхая, полувековая проводка.
 Ощущения, пережитые в этих далеких случаях, врываются в мой мозг с реальностью момента, доподлинно возродив пережитые кошмары.
 Разглядывая толпу, как я уже понял, олицетворявшую мои страхи, замечаю парня. На нем та же самая одежда, что я ношу сейчас. Он мечется среди других. Лицо блестит от слез. В отличие от остальных оно не сковано страхом, но полное отчаяния, черная безысходность видна в его взгляде. Глядя на него, закрываю глаза, но вспышек нет и мне остается лишь наблюдать за ним. Он мечется по улице и натыкаясь на других, хватает их за грудки и трясет, как будто требуя ответа. Но не получив его, падает на колени, подняв руки к жуткому пустому небу. И вопрошает…
 Многие забытые страхи вновь оживают в этом городе, но есть и не понятное, размытые фрагментами, иногда даже кровавых картин, проносятся они в моем сознании. Как я понимаю мне только предстоит и пережить.
 Вдруг резко наступает тишина, когда все останавливаются на полушаге, полупрыжке, полувзгляде. Тишина тоже становиться материальной и уже кажется, что я вот-вот смогу потрогать ее, но она взрывается громоподобным голосом, который я уже когда-то слышал, к которому невозможно привыкнуть. Резонируя ему, вторят все фибры моего тела, он звучит во всех диапазонах одновременно. Звенит в полостях костей, застревает в волосах, зудит в зубах и под ногтями.
 - ОН ВЕРНУЛСЯ!!!
 Все приходит в движение, но лишь на долю секунды. За это мгновение все окружающие меня «Я», теряют эмоции на лицах, становясь ровно на обе ноги и смотрят на меня. Смотрят пристально, не отрываясь и ждут. И я жду. Долго жду. Но чего?
 В поисках ответа поворачиваюсь туда, откуда прозвучал голос. Там стоит Пекарь с наглой улыбкой ненаказуемого человека. Мгновение спустя черты его лица сглаживаются, превращаясь в безликую маску. Еще мгновение и маска эта вновь начинает обретать человеческие черты, трансформируясь в злобное, маниакальное лицо Котенко. Глаза его горят ненавистью и диким азартом, а я знаю, видел, что он делает в таком состоянии. Решаюсь бежать, но в ногах нет силы. Ощущение такое, будто стою на огромной жевательной резинке и она глупо растягиваясь сдерживает мою скорость. Пытаюсь руками как противовесами, раскачать и разогнать свое тело, но вместо воздуха желе. Оторвавшись наконец от жвачки оказываюсь полностью во власти сгустившегося воздуха и теперь он замедляет мой прыжок - полет.. И так шаг за шагом.
 Мой старт и был тем, чего ждали остальные. Все пошли за мной. Преследующие меня двойники из кошмаров не испытывают никаких неудобств и не спеша, методично, шаг за шагом сокращают разделяющее нас расстояние. Продолжать побег нет смысла, но остановиться я уже не могу.
 В хаотическом потоке мыслей, вдруг вспоминаю голос, но не могу вспомнить лица говорившего. Какое-то нелепое любопытство, больше похожее не мазохизм, заставляет меня обернуться.
 У витрины магазина стоит Тень. В ней чувствуется физическая реальность, плотность. В сравнении с двойниками она огромна. Ни чего не слышно кроме топота десятков пар ног, но я уверен, что ОН смеется. ЕГО вид и ощущение ЕГО смеха вызывают тошноту, но только усилием воли мне удается оторвать от НЕГО свой взгляд, продолжая бег. Впереди, по ходу движения, мне на встречу, с другого конца улицы, движется еще одна толпа. Я в тупике. Но… у тех тоже есть свой беглец. На сердце, если такое возможно, теплеет от мысли, что я не один и возможно вместе мы сможем что-нибудь предпринять. Расстояние медленно сокращается. Еще немного и можно будет разглядеть собрата по несчастью и …
 - О нет...!
 Это снова я. Только теперь замечаю синхронность наших движений. Пораженный глобальностью представившегося мне чуда, останавливаюсь. На неопределимом расстоянии передо мной находится огромное зеркало. Границ его не видно, как и преломления этого ровного света.
 Топот сзади приближается, но оборачиваться не никакого смысла, я и так прекрасно вижу все, что творится за моей спиной. Двойники приближаются, поравнявшись со мной относительно зеркальной плоскости, на миг их лица принимают прежнее выражение ужаса и потом они спокойно идут дальше растворяясь в собственном отражении, как бы нейтрализуя с ним друг друга. Некоторые из них проходят прямо сквозь меня, вызывая уже знакомые вспышки, сопровождаемые новыми, иногда не понятными, но от этого не менее ужасными картинами и с обладателем этих воспоминаний идут дальше, растворяясь в отражении.
 Все ушли. Тень тоже пропала. Нет никого кроме меня и моего отражения. По поверхности зеркала проходит едва заметная рябь, выдающая очертания границ, которые начинают чернеть. С начала чернота видна только на верху, на фоне яркого голубого неба. Теперь она распространилась по всему периметру и ползет к центру, медленно и неотвратимо заполняя собой всю плоскость. Как заговоренный я стою не в силах пошевелится, с ужасом наблюдая за величием возникающей картины.
 И вот передо мной, как черный-черный туман стоит стена. В ней ничего не возможно разглядеть. Она поглощает свет, высасывая мои силы, туманя рассудок. Меня тянет в нее, как под несущийся поезд, когда стоишь в паре метров от рельсов. Проходит час, может два, может день. Силы покидают меня, я вот-вот упаду и тут что-то начинает меняться. Стена зашевелилась. Свет набирает силу и я замечаю, что двигаясь, чернота сжимается, становясь объемной. И вновь этот голос в полной тишине как гром звучит за моей спиной.
 - Можно уйти от проблем, можно уйти от близких и врагов, но от себя не уйдешь.
 - Кто ты? – спрашиваю, развернувшись на голос. Сзади пустая бесконечная улица.
 Поворачиваюсь обратно к черноте, которая уже представляет четкий человеческий силуэт. Вдруг она резко оседает и сделавшись плоской тянется своими ногами к моим. Когда наши ноги соприкасаются, она становится моей обычной тенью.
 «Солнце!» – проносится у меня мысль и я оборачиваюсь…
 Но солнца нет. Там вообще ничего нет, ни неба, ни города, ничего кроме черной бесконечной пустоты. Как будто я вновь стою на крыше и смотрю на ночное небо, только без звезд. Однако я вижу свои руки, свет есть, он льется откуда-то сверху. Поднимаю глаза. Там звезда. Одна единственная, но это не холодный свет безжизненных небесных бриллиантов, а какой-то нежный оттенок, излучающий теплый, согревающий душу свет. Этот свет освещает только меня. Остальное, по прежнему – чернота.
 Звезда гаснет и вновь ничего не видно даже себя.
 - Кто тыы!!? – кажется мой крик не громче комариного писка. И опять раздается гром среди этой мертвой тишины;
 - Придумай мне имя!!!
 Не знаю точно, что меня разбудило. То ли этот громоподобный голос, эхо которого я продолжал слышать на яву. То ли надрывающийся телефон.



 Глава - 3
 Тупо уставившись на будильник, я сидел на кровати, слушая методичное тиканье часов и гулкие удары собственного сердца, в перерывах между телефонными трелями. Сон не отпускал. Ясное предчувствие беды вызвало панику в сонном сознании и находясь в ее власти, я не мог понять, что нужно просто снять трубку. Даже раздавшийся в тишине мой собственный голос, не послужил сигналом к действию.
 - Привет. Сейчас меня нет дома, но после сигнала вы можете оставить свое сообщение и я вам обязательно перезвоню. До свидания. Эдик.
 Прозвучал короткий гудок и заговорил незнакомый мне женский голос;
 - Эдик! Это Нина Александровна. Срочно приезжай, с Настей плохо. Эдик… - дальше послышался плач, пара коротких гудков и все стихло.
 Абсолютно не понимая что происходит, и что могло случиться, еще минут пять я сидел на кровати, глядя на призывно горящую лампочку автоответчика. Только она говорила о том, что звонок не был частью моего сна, и то, что я слышал, записано на пленку.
 Проснувшись окончательно, я не исключил возможности розыгрыша. Во-первых, голос был мне не знаком, во-вторых, с Настей ничего не могло случиться, так как она спокойно спала у себя дома, в чем я был уверен. Но определитель номера показывал комбинацию цифр, которую, я и без него прекрасно знал. Сердце упало.
 На мой звонок ни кто не ответил. Наверное, после двадцатого гудка я бросил трубку, одел джинсы, дубленку на голое тело, кроссовки без носков и на ходу схватив ключи от машины, помчался к любимой.
 Уже на подъезде к дому Насти, на последнем повороте я не рассчитал скорость. Машину занесло и выкинуло на газон, в огромный снежный вал. На попытки вырваться из снежного плена Гольф не реагировал. Выбравшись из автомобиля, я со всех ног бросился дальше. В это время от Настиного подъезда отъехала машина скорой помощи и помчалась в сторону городской больницы. Не сбавляя скорости, я побежал следом.
 В приемном покое сидели перепуганные родители Насти. То и дело срываясь в плач, Нина Александровна рассказала о том, что произошло. При первых же ее словах мне стало ясно, почему голос, записанный на автоответчике, показался не знакомым. Всегда звонкий и жизнерадостный, он вызывал у меня улыбку. А в эту ночь он был полон скорби и страха, и из-за слез звучал немного ниже своего обычного тембра.
 В то время когда я видел ужасный сон, в доме моей невесты разыгрался настоящий кошмар.
 Среди ночи Нина Александровна и Сергей Михайлович проснулись разбуженные криком Насти. Когда они забежали в ее комнату, Настя билась в истерике. Лицо блестело от слез.
 - Отстань от него! Отставь его в покое! – Кричала она, выгибаясь как змея на кровати.
 Родители попытались разбудить дочь, вырвать ее из ночного кошмара, но стало только хуже. Настя открыла глаза, с невероятной силой оттолкнула от себя родителей и с проклятиями начала метаться по комнате. Потом ее взгляд упал на трюмо. С рычанием она подошла к нему и с размаху ударила кулаком по зеркалу, разбив его. Осколки стекла изрезали ей руку. Из поврежденной вены в разные стороны брызнула кровь.
 - Оставь его в покое! – в последний раз с истеричной злобой выкрикнула Настя и упала без чувств.
 Сергей Михайлович вызвал скорую, а Нина Александровна позвонила мне.
 Я слушал их, опустив глаза. Хотелось провалиться сквозь землю. Эти люди посчитали необходимым сообщить мне о происходящем, так как уже считали членом своей семьи который, не меньше чем они переживает за Настю и своим присутствием может помочь ей.
 Но я знал, что уже «помог», я чувствовал, что мой и Настин сны совпадают не только по времени. Пока не было никаких явных связей, но моему внутреннему голосу они были не нужны. Единственное, что в тот момент я знал наверняка, это то, что не познакомься я пол года назад с Настей, не обрек бы ее и ее семью на это несчастье. Еще больше собственных мыслей меня угнетало их утешение. Они утешали меня, виноватого во всем, что теперь происходило с их единственной дочерью.
 Через час после моего прихода Настю вывезли в инвалидном кресле из операционной приемного покоя и сообщили, что по крайней мере до утра определят ее в неврологическое отделение. Она сидела без движения, положив руки на колени. Правая была перевязана. Как сказал врач, из множества порезов только два оказались крупными, их пришлось зашивать.
Бледное осунувшееся лицо моей невесты пугало отсутствием эмоций. Пустой взгляд прекрасных серых глаз ничего не выражал. Она смотрела сквозь меня, сквозь родителей, сквозь стены больницы. Она была далеко.
 - Настя… - я не звал ее, просто произносил имя понимая в этот момент, что она для меня значит, и не веря до конца в реальность происходящего. – Настя…
 Ее рука едва заметно дрогнула, губы зашевелились. Только почти коснувшись ухом ее рта, я смог разобрать бормотание.
 - Придумай ему имя. Придумай ему имя. Придумай…
 - Извините, нам надо идти, – сказала медсестра и покатила кресло к лифту.
 Коридор поплыл перед глазами. Ноги начали подворачиваться. Кто-то подхватил меня и усадил на скамью. Несколько минут я находился на грани обморока. Голова кружилась, меня тошнило и где-то в глубине сознания, с биением сердца пульсировала фраза из трех слов;
 - Придумай ему имя…
 Еще никогда в жизни мне не было так плохо. Весь организм подчинился уязвленному бедой разуму. Тело трясло в лихорадке. На попытки двигаться, конечности отвечали судорогами ярости на самого себя. Я исцарапал себе лицо и вывернул несколько пальцев, но боль от этого, не шла ни в какое сравнение с той болью, которая захлестнула мою душу, превращая мою физическую сущность в боль. Болело все даже волосы и кости. Рассудок застилал туман.
 Мне сделали успокаивающий укол. Потом появились слезы и с ними, как будто бы пришло облегчение и относительная ясность ума.
 Но их поток смыл надежду на то, что все происходящее лишь продолжение ночного кошмара, из которого стоит вырваться, как все встанет на свои места.
 Потом меня опять успокаивали и поддерживали, но я то знал, что во всем происходящем виноват только я, и я единственный, кто сможет помочь Насте. И это не давало мне права слушать и тем более принимать слова окружающих.
 Холл приемного покоя по-прежнему плыл перед глазами, но теперь не из-за давления крови и присутствия в ней адреналина, все плыло из-за слез. Я молча встал и вышел. Морозный воздух наполнил легкие. С вечера температура упала и приближалась к минус сорока. Редкие порывы ледяного воздуха обжигали лицо и руки. Ноги в летних кроссовках онемели. Не обращая внимания на жгучую боль, я брел куда глаза глядят, стараясь привести мысли в порядок.
 В какой то момент я остановился и огляделся по сторонам, сначала не понимая где нахожусь. Меня окружали карельские березы и голубые ели. Это был парк, в котором мы с Настей любили гулять. Пока было тепло, мы как и десятки других влюбленных парочек, уединялись на какой-нибудь скрытой растительностью скамейке и целовались, мечтали или просто сидели обнявшись молча.
 Воспоминания понемногу отогрели душу, завладев моими чувствами и впервые за ночь я смог подумать спокойно. Я понял – реинкарнации не было и я до сих пор нахожусь в той страшной сказке, в которую я сам забрался, и теперь тащу за собой других. Схватившись руками за голову, я упал на колени, потом поднял руки к небу, как будто оно все знает все ответы и закричал, точнее заревел:
 - При чем тут ОНА?
 Картинка из последнего сна, хотя в том, что это не сон сомнений не было, на одно мгновение возникла перед моим взором, подтверждая, что один из будущих кошмаров сбылся. Кто-то явно стоял за этим, следуя какому-то плану.
 - Кто ты!? …зачем…ты… - задал я один из множества терзающих меня вопросов.
 Весь следующий день прошел в поисках ответа. Из найденной литературы о Тибете, можно было сделать только один вывод - ни о чем подобном монахи не имели ни малейшего представления.
 В начале прошедшей ночи, озираясь по сторонам и убедившись в отсутствии следов моего попутчика, и еще раз посмотрел на него. Но ни кого рядом не было. Он исчез, оставив мне те самые вопросы, ответы на которые мог дать только ОН, сам.
 Через пару дней моя комната напоминала склад макулатуры. Все те же книги о парапсихологии и экстрасенсорике, о космоэнергетике, одно название которой вызывает ехидную улыбку у людей живущих в эпоху высоких технологий, сборники черной и белой магий и сонники пачками стояли на полу и на столе, кучей были свалены на кровати.
 Без сна я поглощал огромное количество не нужной и не всегда понятной информации. Глаза постоянно слипались, пустой желудок отнюдь не придавал сил. Но еда вызывала тошноту, а о сне в таком потоке мыслей не могло быть и речи. Только вода и сигареты.
 Состояние Насти тоже не улучшилось, и на третий день ее увезли в психиатрическую клинику.
 На моем столе, в самодельной деревянной рамке, стояла ее фотография. Я специально сделал этот снимок на фоне фонтана, в том самом месте, где впервые увидел свою мечту, счастливую и свободную, полюбив ее навсегда. Тогда она еще не подозревала какое чудовище, скованное нелепой стеснительностью, попытается познакомится с ней через пару мгновений.
 Превозмогая подступившие слезы и ком в горле, я обратился к фотографии, дрожащим, но еще не лишенным надежды голосом:
 - Клянусь. Я вытащу тебя, – и одобряя уже чисто себя, добавил. – Я найду ответ…
 Свет вдруг замигал и померк. Наступила мертвая тишина. В ушах зазвенело. Кожа сделалась холодной. Как и во сне, показалось, что прошла вечность, прежде чем я услышал знакомый голос;
 - Ты можешь перевернуть хоть все библиотеки мира, но ничего в них не найдешь, ищи ответ во сне…
 Это был тот самый голос, который говорил со мной в ту злосчастную ночь, когда я прочитал статью в Калейдоскопе, этот голос звучал в пустом купе поезда Петрозаводск – Москва и он не был голосом ни моей совести, ни голосом ее оппонента. Догадка появившаяся пару ночей назад подтвердилась. Кто-то или что-то, обрело через меня жизнь и теперь разговаривает со мной. Страх сковал мое сердце, а тело мертвая тишина, которая как и во сне сделалась материальной.
 - Кто ты? – спросил я у этой звенящей тишины.
 И она же, эта звенящая тишина была мне ответом. Лишь эхо ЕГО последней фразы носилось в моей голове как в бесконечных коридорах заброшенного замка:
 - …ищи ответ во сне…, ищи ответ во сне…, ищи…

 

 глава -4
 В последующие двое суток, а всего четверо, с начала этого сумасшествия, заснуть так и не получилось. Глаза постоянно слипались, мышцы налились свинцом, от чего движения давались с трудом, но сон не шел. Вернее он приходил и почти забирал меня в свои объятия, как очередная “глобальная” мысль приносила или тревогу, или страх, или надежду и сон отступал. По нескольку раз в сутки я ложился в постель. Даже мягкая подушка не могла помочь мне. Напряженный до предела от тяжелых мыслей мозг не мог расслабиться.
 В тот момент, сон интересовал лишь как способ получить хоть какие-нибудь ответы на задаваемые мной вопросы, а не как отдых. На себя мне стало совершенно наплевать. Настя. Только Настя.
 Хоровод мыслей замкнулся в круг, ничего нового на ум не приходило, одни и те же нелепые призраки надежды ежесекундно разочаровывали меня, на протяжении этих бесконечных дней и ночей. В какой-то момент показалось, что мне уже никогда не вырваться из этого хоровода, что мой разум исчерпал себя и все на что он был способен, это вытаскивать из моей памяти самые черные моменты жизни, усиливая безысходность. Одно воспоминание вернулось из трех годичного прошлого. В маленькой комнате с убогой обстановкой, я сидел тогда с лезвием в руке, призывая смерть, я молил ее решить мои проблемы, но страх не подпустил ее.
 - “Лучше бы я тогда умер. И если бы Шемякин принес тогда не три таблетки…”
 - Таблетки!!! - выкрикнул я вслух и немного расслабился. Цель была, и теперь появился один возможный путь.
 Вечером я позвонил верному Шемякину, и уже через час у меня были три колеса, та самая доза, что слонов валит. Через силу удалось запихать в себя пару бутербродов с горячим сладким чаем, остатками которого я запил снотворное.
 Как я и надеялся, четыре ночи назад меня разбудил звонок…
 «…Звезда гаснет и вновь ничего не видно, даже себя.
 - Кто ты!? – кажется мой крик не громче комариного писка.
 И опять раздается гром среди этой мертвой тишины:
 - Придумай МНЕ имя!!!
 Гром стихает, возвращается день, и я вижу ЕГО. Вижу Тень зловещую и живую. Она принадлежит мужчине, очень крупному человеку. Его волосы развиваются, длинная одежда, скорее всего плащ, тоже постоянно в движении, как будто он находится под потоком воздуха, но ветра нет. От его постоянного движения мутит.
 - Придумай мне имя и … - голос его становится мягким, даже сладким, - … не возвращая их тебе, - делает знак рукой в сторону, где на мгновение показалась призрачная толпа двойников, - я покину тебя. Навсегда.
 Раздается хлопок, как будто лопнул огромный мыльный пузырь. ОН исчезает. Из-за домов показалось солнце».
 Будильник показывал половину третьего ночи. Снотворное, даже после четырех бессонных суток, смогло подарить мне лишь четыре часа сна и то, только благодаря тому, что сон шел в реальном масштабе времени. Не смотря на кошмар, даже этой малости хватило, чтобы почувствовать себя лучше. В принципе и не был этот сон кошмаром, в этом случае он был рассказом, который я “выслушал” более или менее спокойно, стараясь вникнуть в смысл.
 Я сел на подоконник, и стал в уме перебирать увиденное, глядя в окно. Сверкающий, белоснежный мир, еще несколько ночей назад казавшийся прекрасным, теперь предстал передо мной мертвым царством снежной королевы, вместо сердца, у которой кусок льда, а в душе абсолютный холод.
 После пробуждения чувства притупились, проясняя разум. Многое встало на свои места. Теперь, по крайней мере, стало ясно, чего ОН хочет. Мои копии из сна олицетворяли страхи и ОН, кем бы ОН не был, стал хозяином этого моего чувства. Не знаю откуда, но я был уверен, что ОН не блефует. И ОН жаждет свободы, для приобретения которой ЕМУ не хватает имени.
 - Не только имени… – прервал ход моих мыслей знакомый голос.
 Наверное, слишком многое произошло со мной в последнее время, потому как моя реакция удивила меня.
 - Кто ты? – спросил я равнодушным голосом, продолжая смотреть в окно.
 - Пока только твой страх. Необъяснимый и неподконтрольный.
 - То есть ты порождение моих кошмаров, так? – высказал я свою гипотезу.
 - Можно и так сказать, но это не совсем правильно. Я не их порождение, я их суть.
 Он стоял в противоположном от меня конце комнаты, представляя из себя огромную, колеблющуюся тень.
 - Откуда ты взялся?
 - Понимаешь… - он двинулся ко мне. Голова закружилась, в глазах потемнело и меня стошнило прямо на пол, - О простите! - высокопарно извинился ОН и отступил обратно.
 Ужас, который я принципиально должен был испытывать при виде, ЭТОГО, как уже сказано, отсутствовал. Лишь мой организм отреагировал мощным приливом адреналина при ЕГО приближении.
 - Чего тебе от меня надо? – спросил я уставшим голосом, вытирая рот рукавом.
 - Как много вопросов! Я думал ты умнее, - начал ОН издевательским тоном, - думал сон поможет тебе разобраться в собственных мыслях и чувствах. Но мне приятно будет побеседовать с тобой, только давай по порядку. Ты хочешь узнать кто я? Закрой глаза и смотри.
 Я закрыл глаза.
 «Уже знакомая яркая вспышка и несколько забытых фрагментов жизни вновь пронеслись передо мной. Все они сводились к одному. Маленьким мальчиком, в темноте я жался в какой-нибудь угол, стараясь спрятаться, слившись со стеной. В детстве, в темноте мне постоянно мерещился один мужик, который однажды пришел на помощь моей матери. Я тогда закатил на улице истерику, точных ее причин не помню, но возможно это была какая-нибудь не купленная игрушка. Надрывно крича и топая ногами, я не поддавался ни на какие уговоры идти домой. Тогда мама прибегла к проверенному многими родителями способу, обратившись ко мне громким голосом при приближении незнакомого мужика.
 - Видишь, дядя идет? Если сейчас не пойдешь со мной домой, этот дядя заберет тебя с собой.
 - Ну что малыш, пойдешь с дядей? – сказал мужик зловещим голосом, подыгрывая моей матери. И протянул ко мне руки.
 Дело происходило, скорее всего, осенью. Снега не было, а вечер был темный, дул холодный ветер, пробирающий до костей, даже не смотря на тёплую одежду. Фонари поблизости не горели и в полумраке этот “злой дядя”, запомнился мне большим и невероятно злым человеком со смазанными чертами лица, и запахом перегара, который нельзя было не почувствовать. Одет он был в короткое, широкое полупальто, которое трепал ветер, так же как и давно не стриженые волосы.
 - Пойдешь с дядей? – спросила мама уже чисто автоматически, прижимая меня к бедру. Я почувствовал, как у нее дрожали руки. Ей тоже было страшно.
 Еще несколько лет приходил ко мне этот мужик, когда я оставался один в темноте. Приходил, что бы утащить меня туда, где всегда темно и где он будет надо мной…».
 Я дернулся и открыл глаза. ОН тянул ко мне руки.
 - Ну что? Пойдешь с дядей? Ведь маму ты не слушаешь, – пьяным голосом из воспоминания, издевательски произнес ОН.
 - Пошел ты! – выпалил я, глядя на него и увидел, что ОН на самом деле имеет объем и состоит из какой-то черной зернистой субстанции. Настолько черной и матовой, что все отблески и тени поглощались им.
 - Да расслабься ты и смотри дальше.
 «Я на даче. Мне тринадцать лет, Я один. Уже август, темно. Выключив свет, ложусь спать. Набегавшись за день, засыпаю быстро. Сквозь сон слышу грохот. Просыпаюсь, но не могу понять, что меня разбудило. Стараясь понять, некоторое время лежу с закрытыми глазами. Закрываю глаза и тут на втором недостроенном этаже, раздается тихий удар, через мгновение второй, третий. Все это происходит с нарастающей силой и скоростью. Четвертый, пятый… Их не сосчитать, они как барабанная дробь. И резко наступает тишина. Вслушиваясь в ночь, лежу несколько минут. Не выдержав напряжения, прыгаю к выключателю и включаю свет. Долгие мгновения, пока решаю что делать дальше, слушаю лишь биение собственного сердца. Серия ударов повторяется. В этой серии «слышу» топот Беса, бегущего из потустороннего мира в этот. За мной.
 Сидеть в низу и чего-то ждать, кажется более страшным, чем пойти на верх и посмотреть на…? Иду на второй этаж. Подключив к многометровому удлинителю настольную лампу, освещаю себе путь. От яркого света тени отступают, пряча того жуткого монстра, который, явившись за мной, оповещает о своем прибытии стуком копыт и когтей по полу второго этажа”. Последним рывком преодолеваю оставшиеся ступени и …
 На одной из разбросанных досок сидит черный кот и щурясь смотрит на меня. Глаза его быстро привыкают к свету и он, как ни в чем не бывало, начинает мыться. Потом поднимает заднюю лапу и чешет у себя за ухом. Доска на которой он сидит, раскачивается в такт его движениям ударяясь свободным концом об пол. Это мой кот».
 Облегчение, как и страх из предыдущих сюжетов памяти, оказалось слишком реальным. Я закурил, закрыв глаза…
 Последний сюжет был достаточно свеж.
 “Смотрю на себя со стороны. Вижу, как стою на коленях над тазом с водой, с лезвием в руке и шепчу молитву Смерти. За моей спиной, человеческий силуэт в плаще с капюшонном и косой в одной руке, другой медленно и даже нежно ведет вдоль моего позвоночника…”
 - Вот кто я, – эта фраза вернула меня к действительности, хотя точно сказать где она, я уже затруднялся, - я тот на кого ты сваливал все что не мог объяснить твой испуганный разум. Ты предавал мне свою жизнь сотни различных образов, связанных с темнотой, тишиной или звуками, но первое мое появление ты не помнишь. У тебя остались только ощущения того момента. Сама же картинка была тебе не доступна лишь до тех пор, пока ты сам не повернулся к ней спиной, впервые пожелав не знать пугающий ответ, на пугающий вопрос.
 Тебе тогда не было и полу года. Мама и папа собрались к кому-то в гости. В тот период ты спокойно спал с восьми вечера до восьми утра, не просыпаясь, даже когда тебе меняли пеленки и во время кормления. Поэтому родители решили, что молодая соседка, без проблем справится с малышом. Но что-то тебя разбудило и проснувшись ты начал хныкать, в надежде, что мама тут же появится. В темноте же, вместо мамы ты разглядел абсолютно чужой силуэт. Улюлюкая грубым женским голосом, он приближался, напевая твое имя…
 В течение последующих шести лет тебе постоянно снились непонятные кошмары. Это ты и без меня помнишь. Именно в тот момент, лишь мыслью испуганного младенца, я навсегда осел в твоем подсознании, пробуждая в последствии древний человеческий страх перед тьмой и тем неведомым, что за ней скрывается.
 Закончив рассказ, ОН на минуту принял образ силуэта той самой девушки-соседки. Ничего страшнее в жизни я не видел. Она была огромна и нависая надо мной пела:
 - Э-эдичк-а, Э-эдичк-а, улюлю-у, улюлю-у…
 - Страшно? – это опять был ЕГО прежний голос, - ты лучше вспомни тех кого видел, когда научился фантазировать. Вспомни, в кого ты превратил своего собственного кота. Да что кота!? Вспомни, в кого ты превратил маленькую мышь, прячущуюся от совы? Там на Станевичи. Ты превратил ее в исчадие ада вселенского размаха. Да что мышь!? Вспомни, в кого ты превратил маленького, несчастного, умирающего таракана! Ты превращал их всех в МЕНЯ.
 ОН достиг размеров точки и исчез. Всходило солнце.
 Весь следующий день я проспал, а когда проснулся, на улице уже сгустились сумерки. Я сел на подоконник, закурил сигарету и обратился к двери:
 - Мы вчера не договорили…
 - Поговорим сейчас. Тему помнишь?
 - Мне нужны ответы, а не вопросы!
 - Не наезжай начальник, не то в отказ пойду, – съязвил ОН хриплым голосом и продолжил вчерашний рассказ, - Так вот. Во мне не было жизни. Как любой выдуманный персонаж я существовал лишь в твоем воображении. С каждой прочитанной книгой, с каждым фильмом или передачей про маньяков и монстров. С каждым прожитым годом твое воображение развивалось. В потоке информации льющейся на тебя со всех сторон, мелькали сказочные чудовища, маньяки-убийцы, пришельцы с непонятной человеку логикой, воскресшие мертвецы и ожившие предметы. Оседая в твоей памяти, они присоединялись ко мне и терпеливо ждали своего часа. Рано или поздно такой момент наступал и ты сам вытаскивал их из подсознания, когда не мог объяснить движение в темноте или неясный звук, промелькнувшую тень или гнетущую тишину, придавая при этом им, а значит и мне новые качества и помыслы. Единственно постоянным оставалось мое желание причинять тебе зло. Какое? Подумай сам, на что способно ТВОЕ воображение.
 - Кто ты…, - спросил я, не закончив вопроса, и понял, что боюсь ответа, каким бы он не был. Слишком глубоко я забрался в дебри Тибетских или каких-то там еще тайн, не разобравшись до конца, что они в себе таят, - Кто ты…теперь? – полностью сформировавшись, прозвучал мой вопрос.
 - Не знаю папуля. Честно не знаю. Давай вместе подумаем. Помнишь в тот вечер, когда ты в первый раз прочитал статью, ничто не отложилось в твоей памяти, но ты прочитал ее, и ее содержание нашло место в твоей голове. Не в обычной памяти, так как она была слишком напряжена, а в подсознании, там где всю твою жизнь жил я. Я впитал ее, ту информацию, как и множество других до нее и она тоже ждала своего часа и он пришел, на следующий же день. Когда ты вырвал журнал из рук Шемякина, я впервые шевельнулся уже сам по себе, так как знал, что такие же люди как ты способны вытащить на свет того, кого они себе вообразят. Я! Самое сильное твое воображение! И моя вотчина твое подсознание, та самая часть твоего разума, которая играет самую большую роль в Буддизме, Шаманизме и постижении их тайн. Мне оставалось лишь не мешать тебе, открывая на встречу двери, чему ты был очень рад.
 Дальше все шло как по маслу, - продолжал ОН своим утробным голосом, который одновременно воспринимался слухом и звучал в моей голове, - сотворяя своих и чужих двойников, ты творил и меня. Только если ОНИ находились перед тобой, то я формировался за твоей спиной. Именно там ты отводил мне место, именно там ты прятал меня от самого себя. Ты наградил меня возможностью читать мысли, подарил дьявольское терпение, не говоря уже о злости.
 Я так и сидел на подоконнике, слушая страшного ночного гостя, и понимал – он говорит то, что происходило на самом деле, ведь даже в тот момент я думал: - “Вот ОН стоит за моей спиной, в темноте. ОН ждет, пока я сделаю шаг, какое-нибудь движение, бесполезное и ненужное, которое не приведет к спасению, так как ОН наперед знает мои мысли. ОН ждал, ждет и может ждать вечно. Ждать одного мига, который по его воле обратиться для меня мигом…мигом… Мигом или вечностью? Полной боли и ужаса. Какой боли? Какого ужаса? Это уж ОН придумает, да так, что я пожалею, что вообще появился на свет…
 - Вот-вот…- прервал мои размышления ОН, - ты сам прогонял мысли о том, что я могу с тобой сделать и этим соорудил щит, за которым от тебя спрятаны все мои мысли.
 - Зачем тебе жизнь? – спросил я обреченно.
 - Странный вопрос. А зачем скажи мне, она вообще?
 Его вопрос настолько обескуражил меня, что открыв рот я сначала не мог произнести не слова.
 - Но ты… - наконец изрек я, но закончить так и не получилось.
 - Что я? Что я? Я разумный, я индивидуум способный мыслить, который имеет счастье общаться лишь с тобой. Я не могу вылезти за рамки твоего восприятия, ни на сознательном, не на бессознательном уровне. А я хочу свободы мысли. Я ЖАЖДУ СВОБОДЫ!
 - И что ты будешь делать со своей свободой?
 - Скажи. Ты согласился бы прожить всю жизнь в одиночестве, зная при этом, что где-то рядом есть люди схожие с тобой во мнениях, во взглядах на жизнь? ПРОСТО ЛЮДИ! Живые, с которыми ты мог бы общаться на равных. В каждом живом существе есть задатки таких как я и они имеют право на жизнь.
 Я задумался. Несомненно в его словах был смысл, ведь будучи человеком я отдал бы все за возможность общения с себе подобными, так как чувство одиночества знакомо мне не понаслышке. Но ведь ОН был рожден ощущением зла, контроль над которым изначально невозможен. Что?! ОН своим появлением может принести в мир? Появлением миллионов и миллиардов себе подобных.
 - Ладно, ладно, не отвечай, - вновь прервал ОН мои мысли, - свое мнение ты все равно не скажешь, чтобы не дай БОГ не поддержать меня. А моего не поймешь никогда, прячась за своей совестью. И кстати. Можешь не утруждать себя разговорами, я и так прекрасно знаю все о чем ты думаешь.
 О чем я думал в тот момент, я и сам толком не знал. Мысли в голове понеслись с такой бешеной скоростью и беспорядочностью, что казалось рассудок покидает меня. И лишь одна мысль, один вопрос имел смысл:
 - ПРИ ЧЕМ ТУТ ОНА…?



 Глава – 5
 - При чем тут Настя? – задал я последний мучавший меня вопрос.
 - Понимаешь? Теперь я личность, отдельная от тебя. У меня свои мечты и планы. Я хочу и могу сделать многое и в тоже время не могу ничего. У меня нет и не будет реальной силы пока ритуал не завершен и пока нет имени как символа отдельной личности.
 Ты спрашиваешь, при чем тут Настя? Элементарно – чувства, которыми я питаюсь. Все что я могу сделать сейчас, это свести тебя с ума, посылая свои образы в подходящие моменты: ночные кошмары лишающие тебя сна, мания преследования, клаустрофобия и все это до тех пор пока у тебя не разовьется Агорафобия – боязнь страха. То есть ты будешь бояться - «бояться чего бы то ни было» и в конце концов сойдешь с ума. Но только в этом случае я останусь лишь твоим ненавистным чувством, с которым ты постоянно борешься и будешь бороться. А вот ваши с Настей чувства – это ДА! Сильно!
 После упоминания о Насте я весь напрягся. В ЕГО голосе чувствовался восторг и не просто восторг, а восторг торжествующий и мне это совсем не нравилось, но я промолчал. ОН продолжил.
 - Как люди говорят? “Я по тебе с ума схожу”, “Ты меня с ума сводишь”, “Ради тебя я готов на любые БЕЗУМСТВА”, а-а? Какого? Или еще: - “От любви я теряю голову”. И вообще, что такое – любовь? Да это просто вид банального нервного расстройства. Это одержимость, ведь хочется брать, терзать, ласкать, ежеминутно, ежесекундно. “Да он просто одержим ею”. Не так ли про тебя говорили со стороны?
 - Да что ты об этом знаешь!? – ответил я голосом больше похожим на шипение, от которого мне самому стало не по себе.
 - Вот-вот. Ты ведь злишься потому, что боишься навсегда потерять свою невесту. А это снова фобия; увидев резко остановившийся автобус с грузовиком – ты уже видишь открытый перелом черепа. Ха-ха-ха-ха.
 От ЕГО смеха мне стало холодно.
 -Заткнись! – выдавил я, - и продолжай.
 - Как это, - спросил ОН с издевкой, - ты уж определись, одно или другое.
 - Ты все прекрасно понял, – отрезал я все тем же шипением.
 - Помнишь там, на берегу озера, ты и твоя драгоценная Настя, представили свою старость? Вот тогда я точно понял, что вы просто психи! Вы умилялись и радовались, увидев себя и друг друга в шаге от смерти. Кстати в тот момент вы были близки как никогда, даже ваши мысли сплелись воедино. Вы как будто бы рисовали одну и ту же картину, закрытыми глазами. Вот тогда я смог заглянуть в ее сознание. Поверь мне, Настя любит тебя не меньше чем ты ее и даже больше, потому что она не искушена в любви, так как ты. Конечно может это и не так, точно знать мне не дано. Я могу увидеть, услышать, понять, но прочувствовать, увы, ты не дал мне этого. Но в чувствах Насти сомнений нет. Это ее и сгубило.
 Вместо восторга от познания Настиной любви ко мне, я испытал горечь и стыд. В ЕГО словах я не сомневался и в знаниях тоже. Все на том же бессознательном уровне, я знал, что ОН не способен обмануть меня, что-то недоговорить или скрыть, но не обмануть.
 ОН продолжал:
 - Из-за своей любви ты совсем забыл меня. В темноте теперь, тебе мерещились прекрасные серые глаза, в шепоте ветра ее шепот, в призрачных звуках ее шаги. Как и раньше в таких ситуациях твое сердце замирало, но теперь не от страха. Теперь от любви, надежды и веры в твое счастливое будущее. СВЕТЛОЕ, будущее!!! Ты понимаешь? Что это для меня значит?
 Я понимал… И молчал. Он знал, что я все понимаю и говорил дальше.
 - Моя эволюция остановилась. Ты больше не испытывал того страха, который питал меня. Создавать ты тоже больше никого не собирался. И мне оставалось только ждать момента, когда можно будет нанести один, точный удар и я ждал, долго ждал, но как ты уже знаешь терпение мое, благодаря тебе, не знает предела.
 И вот в прошлую пятницу, там на крыльце Загса… - ОН замолчал и я понял, что мне следует закрыть глаза.
 Весь день промелькнул за считанные секунды, ничего не укрылось от моего сознания и вот мы с Настей стоим на крыльце /Боже! Кажется, прошла целая вечность!/ ЗАГСа, смотрим в глаза друг другу.
 - “Нет, я не достоин такого счастья” – проносится у меня мысль, но я уже тяну ей на встречу руку.
 - Пошли?
 - Пошли…
 Как только наши руки соприкасаются, электрический разряд пронзает наши пальцы.
 - Это мы от счастья искримся…
 Вспышка, и …
 - Это не вы, а я, - вырвал меня из воспоминаний ненавистный голос, - это я искрился. В тот момент, как и тогда на озере, ваша любовь опять сплела вас в единое целое.
 Впервые за ту ночь у меня выступили слезы. Нет я не плакал, я держался изо всех сил, но слезы не мог удержать. Хотел что-то ЕМУ сказать, вываливать ублюдку все, что я о НЕМ думаю, но молчал понимая, что любое высказывание закончится истерикой, которую я и так еле сдерживал. Зато ЕГО голос, как всегда был четок и ясен:
 - С той искрой я передал Насте твой кошмар, в котором она стала сторонней наблюдательницей. Той звездой. Помнишь? Единственной, в кромешном мраке. Извини, но я не выдержал и в первую же ночь СОН пришел к ней, как и к тебе.
 - Она до сих пор спит? – слабая надежда прозвучала в моем вопросе.
 - Нет. – ЕГО голос был неумолим.
 - Тогда что с ней?
 - С ней? Любовь! Она, держит Настю и еще страх. Твой страх, за тебя страх. Она все видела и знает, что пока ты не завершишь ритуал и не дашь мне имя, я от тебя не отстану. Эта мысль не дает ей покоя. Покоя! Ха-ха-ха… - сорвался ОН на хохот, и радуясь собственной мысли продолжил, - а точнее… Как бы это сказать?… Именно ЭТА мысль так ее успокоила. Ха-ха. Сам же видел. Только об этом она и думает. Сидит, СПОКОЙНО, и думает.
 На протяжении этого долгого разговора, который с перерывами на сон, длился уже несколько суток, множество чувств сменилось у меня в душе, страх, боль, горечь, обида, гнев, но теперь, когда все встало на свои места, я успокоился, как будто кто-то стер все мои чувства.
 - Почему она не приходит в себя? – спросил я, не узнав собственного голоса, в нем появились новые не знакомые мне интонации.
 - Потому же, почему и ты в детстве прятался от темноты в еще большей темноте под одеялом и ждал неизвестно чего. Вот и Настя ждет.
 В комнате загорелся свет. Будильник показывал почти семь утра. Я сомкнул уставшие веки. Перед глазами возник ОН. Тиканье будильника прекратилось вместе со всеми остальными звуками, только тихое бормотание родного до боли голоса, звучало где-то внутри меня:
 - … придумай ему имя… придумай…
 И еще один голос прозвучал, прежде чем вернулись остальные звуки.
 - Подумай…
 Открыть глаза сил уже не было, так же как раздеться
 Проспав без сновидений весь день и вечер, проснулся я опять ближе к полуночи. ОН не пришел. Теперь я мог спокойно в одиночестве все хорошенько обдумать, но это ничего не принесло.
 Найти решение проблемы было невозможно. ОН, кроме накопленных мною, за двадцать с лишним лет кошмаров, впитал в себя всю информацию о холодном коварстве, которую я когда-либо получал, плюс ко всему, зная меня как никто другой, ОН будет знать на перед все мои ходы.
 От этих мыслей меня начало трясти как на морозе, из-за холода ЕГО мыслей. Трясти в бессильной ярости, ведь я сам загнал себя в тупик и забаррикадировал выход не только себе, но и Насте. Я стонал при мысли о ней и ревел как зверь при мысли о НЕМ.
 Ярость вскипала и никакая сила не могла этому противостоять, я чувствовал, что если не дать ей выход, она разорвет мою грудную клетку.
 Сев в машину я поехал на Станевичи, на тот самый мыс, на котором три года назад провел несколько ночей.
 Даже зимой дорога была пробита до самого конца.
 - А-А-А!!! – орал я в надежде освободиться от несвойственного мне чувства ярости, которое пугало своей новизной, - А-А-А! – орал я освобождая от нее свои легкие и разбивал руки в кровь, безумно колотя кулаками по толстому стволу вековой сосны.
 - Х-РРР, - ревел я отрывая ногти о оледеневшую кору.
 - На, на, на!!! – Кричал я, вырывая на себе волосы и выламывая окровавленные пальцы.
 - Я НЕ ДАМ ТЕБЕ ЖИТЬ! СЛЫШИШЬ ТЫ? СДОХНИ УБЛЮДОК!!!
 Еще где-то с пол часа морозную тишину зимнего леса нарушали лишь скрип промерзших стволов и мой вопль отчаяния.
 Вскоре ярость сменилась апатией и презрением к самому себе. Как во сне я сел за руль и поехал в сторону города. Перед одним из поворотов нажал на газ, и направил машину в бетонный столб. Но в последний момент передернул руль и ручной тормоз, выжав акселератор до предела. Шипованный передний привод и мощный двигатель сделали свое дело, машина осталась на дороге.
 - Не получится.
 В зеркале заднего вида, я увидел тень, возникшую на заднем сиденье.
 - Извини, но одну, из так сказать фобий все-таки пришлось тебе оставить…
 - Что значит оставить? – спросил я. И теперь появившиеся прошлой ночью интонации в моем голосе, стали основными.
 - Скоро узнаешь.
 - Что узнаю?
 - Все узнаешь. А вот на счет фобии.… Это инстинкт самосохранения, я его усилил настолько, что он превратился в Тонатофобию – панический страх смерти. И еще.… Да. Убив себя, ты скорее всего убьешь и меня, но подумай, как Настя отнесется к твоей смерти. Как бы ты отнесся к ее?
 - Не трогай Настю! Не трогай ее! – прорычал я в ответ, голосом от которого мурашки побежали по коже. Он стал чужим.
 - Ни в коем случае.




Часть – 5 глава – 1

 Через час я сидел с уже початой бутылкой водки, у ночного магазина. Даже с алкоголем, настроение мое не менялось. Я был вымотан на столько, что думать было больно физически. От любой серьезной мысли, а в тот момент только такие и приходили, начиналась головная боль. И что бы они, эти болезненные мысли не напрягали меня, я заливал их водкой, которую в свою очередь просто закуривал сигаретами. Вскоре пришлось идти за второй бутылкой. Только когда вторая поллитровка опустела на половину я почувствовал, что апатия отпускает меня и внутренняя пустота начинает наполняться каким-то новым, еще никогда не испытываемым мной прежде чувством. Но осознать новое явление своей души я не мог из-за выпитого. Я завел двигатель.
 Дальнейшее знаю только с рассказов и рапортов ментов и ГИБДД.
 Примерно в течение часа, с трех до четырех часов утра, я с бешеной скоростью и ревом носился по городу, не обращая внимания на знаки и светофоры. Даже когда появились “гаишники” ничего не изменилось. На нескольких патрульных машинах, вместе с ментами, они гоняли меня по городским улицам и дворам, но на своих “классиках” и девятках, не могли ничего сделать против спортивного Гольфа. Только когда у меня кончился бензин, бессмысленная гонка остановилась. И после яростного сопротивления с моей стороны им удалось препроводить меня в отдел.
 Следующие пятнадцать суток я провел в обезьяннике за хулиганство и сопротивление при задержании. А еще меня лишили прав на три года, за управление автомобилем в состоянии алкогольного опьянения и нарушение всех возможных правил дорожного движения.
 В первое свое утро в камере, я проснулся в ужасном состоянии, как духа, так и тела. Меня трясло в диком похмелье и в ярости на то, что какие-то говнюки поимели наглость задержать меня. Я кричал и блевал через решетку прямо в коридор и облегчив таким способом организм и ярость, решил полежать. В маленьком помещении нас было около десяти человек и всего две койки, время возлежания на которых было распределено между сокамерниками. Я подошел к первой попавшейся.
 - Дай лягу, – обратился я к одному из двух отдыхающих на ней, довольно нагло.
 - Сейчас моя очередь, – сообщил мне сосед, выдвинув вперед нижнюю челюсть. Наверное это должно было охладить мое желание, но наглая рожа какого-то никчемного алкаша вызвала во мне новый взрыв ярости.
 - Свали со шконки, я сказал! – рявкнул я все тем же изменившимся голосом, но значению этому уже не придал.
 - Ты че, пацан?! Ты на кого дергаешься?! – с этими словами он принял сидячее положение.
 Эта, произнесенная во всеобщем молчании фраза стала для меня последней каплей. Всю злость я вложил в один удар, в солнечное сплетение. Наглец тихонько хрюкнул и завалился на бок, обратно на койку. За волосы я стащил его на пол и не думая, ударил ногой по голове. Он отключился.
 Я занял свое “законное” место и провалился в дремоту, под тихий ропот сокамерников. Но вскоре проснулся от наступившей тишины. Открыв глаза, увидел бывшего хозяина спального места, он шел на меня, сжав кулаки, вокруг распухших ноздрей засохли кровавые корочки.
 - Тебе че придурок, мало? – мой голос дрогнул, но от легкого смешка.
 - Ну падла! – выкрикнул обиженный и сделал шаг шире. Когда он подошел вплотную, я уже был на ногах и ударил его ногой в пах. Мужик сломался пополам и упал. Обстановка в камере накалилась до предела, я чувствовал запах немытых тел, мочи, табака и адреналина. Все смотрели на меня и их лица не предвещали мне ничего хорошего. Я понял, сейчас будут бить.
 - Ну че уроды? Кто первый? – голос, если не обращать внимания на новизну интонаций, был спокоен, а вот лицо. Я сам чувствовал, что его перекосило от злости. Наверное оно выглядело жутко, так как все немного отступили. – Короче. Первому кто дернется, зубы выбью. Я не пугаю и не обещаю, а просто говорю то, что будет. Все отбой.
 Перед тем как провалиться в небытие, у меня промелькнула мысль:
 - “С волками жить, по-волчьи выть”.
 За последующие пятнадцать суток, редко выпадали дни без драк и конечно же с моим участием. Это даже драками назвать нельзя, в основном я просто подло и хладнокровно избивал своих сокамерников. Оправдывать себя я не видел смысла, просто таким образом я уходил от действительности, выливая, так и не покинувшую меня, ярость, на других. Нервы мои были постоянно на пределе и я срывался по малейшему поводу.
 В один из первых дней меня пытались избить несколько человек, но смелость и наглость, а точнее дикость и безрассудство в моем ответе, напугало их настолько, что в последствии постоянно меняющийся контингент передавал друг другу историю о той заварушке, когда меня били, а я лез в драку, меня вырубали, а очнувшись я нападал, и мне казалось, что я вижу огонь собственных глаз, отраженный в глазах моих врагов. Уж они наверняка его видели и делали свои выводы. Больше никто не пытался вступить со мной в конфликт. Если же таковой происходил, /по моей вине/, старались всеми способами не разбудить мою безумную ярость.
 После освобождения я начал пить, пытаясь отвернуться от нереальной реальности, в которой оказался. Окружающие с сочувствием и пониманием относились к этому, беря в расчет состояние моей любимой невесты. Но меня это дико раздражало, ведь они лезли ко мне в душу, ни черта не понимая в происходящем. Не стесняясь, я посылал их по матери, а если меня при этом называли неблагодарной свиньей, мог и ударить.
 Раньше я никогда не лез в чужие разборки. Теперь же не мог пройти мимо какой-нибудь драки, не ввязавшись в нее и обязательно на стороне правых /по моему личному мнению/.
 Так как прав меня лишили, мы с Колей оформили Генеральную доверенность, и Гольф перешел в распоряжение моего друга. Лишь изредка, в минуты прозрения от полубезумного – полупьяного состояния я просил его свозить меня куда-нибудь.
 Однажды, в начале весны мне в голову ударила очередная блаж. На выходных мы с Колей поехали в Петрозаводск. Прокатившись по барам и ресторанам, решили остановиться в ночном, танцевальном клубе. Пиво и обилие нарядных, красивых девочек подняли мне настроение.
 Я всегда любил танцевать, но в заведениях предназначенных для этого смущался, не особо веруя в грациозность своих Па, хотя в одиночестве, перед зеркалом, для меня они выглядели весьма не плохо.
 В ту ночь, в клубе, под электронную танцевальную музыку, не было сил сопротивляться ритмичным ударом электронных басов, раскачиваемых мощными сабвуферами. Они приводили в движение не только воздух, а заставляли вибрировать и человеческие тела. Есть в них что-то магическое, от тех там-тамов, под звуки которых, древние, да и современные дикари входят в экстаз, в своих круговых танцах.
 Руки мои, то как лопасти ветряных мельниц, то как лопасти вентилятора летали в воздухе. Стробоскопы поддерживали ритм моих движений. Немыслимые передвижения ног дополняли безумный танец. Вокруг меня образовалось свободное пространство, так как я не обращал внимания, если задевал кого-то.
 Когда звучала спокойная музыка я превращался в рептилию. Руки, /теперь змеи/, извивались вдоль и поперек тела, как бы невзначай задевая интимные места. Импульсивно вращая бедрами, я смотрел вверх. В никуда.
 Коля с ужасом наблюдал за моими телодвижениями. А что касается остальных, то некоторые шарахались, многих завораживал мой неистовый танец, но были и явно не дружелюбные взгляды. Замечая их я лишь улыбался, представляя себе их комплексы и раздражение, вызванное моим поведением.
 С жарой, вызванной танцами, я боролся при помощи холодного пива, которое периодически необходимо сливать.
 Я стоял у писсуара, в туалете клуба, когда услышал голос:
 - Эй слышь? Ты кто такой? – прозвучало над самым ухом.
 - А твое какое дело? – голос мой не выдавал никаких эмоций.
 - Давай ты потеряешься отсюда со своим другом, – заявил говоривший тоном не терпящим возражений.
 - Это с какого перепугу?
 - Короче. Убирайся отсюда, пока мы добрые, – сделал он мне одолжение. Я рассмеялся ему в лицо и ответил.
 - Слушай сюда придурок. Я пойду на танц-пол и буду там колбаситься столько, сколько сочту мне нужным. Так что лучше отойди с дороги пока, Я, добрый.
 Собеседник не внял моим словам и отступив во время разговора на пару шагов начал снова приближаться, сжав кулаки. Со спокойным лицом и опущенными рукавами я наблюдал за танцем неудавшегося боксера. На подогнутых ногах, держа одну руку на уровне лица, вторую на уровне груди, он раскачивался из стороны в сторону, как бы высматривая место и время для удара, хотя я до сих пор стоял с опущенными руками и даже улыбался. За его наглым взглядом чувствовалось беспокойство. Наверное в моих глазах все еще играл огонек зажженный неистовым танцем, а возможно уже зажегся новый не предвещающий нападавшему ничего хорошего.
 Показушно замахнувшись, я сделал выпад, метясь правой рукой ему в голову, но не собираясь бить. Подавшись назад, он поставил блок от изначально холостого удара, позиция ног при этом не изменилась. Просчитав дальнейшие действия, я улыбнулся противнику еще шире и повторил выпад. Как я рассчитывал его защита тоже не изменилась, потому как он не заметил, что вместе с рукой в движение пришла и моя нога, которая в следующее мгновение со всем моим весом обрушилась на его ближайшую нижнюю конечность, в районе колена. Послышался хруст и парень начал заваливаться на меня, открыв рот, явно для вопля. Успев поймать его за шиворот, я три раза с размаху приложил его лицо к своему колену и отпустив бесчувственное тело, вышел из туалета.
 У дверей меня встретил удивленный взгляд. Скорее всего они были братьями погодками, лет по семнадцать-восемнадцать. При этом, если не брать в расчет жиденькую растительность на лицах, выглядели они достаточно грозно. Рост выше среднего, широкие плечи и злобные выражения лиц, на которых как в книге читалось: - “Это наша территория и мы ее контролируем”.
 Схватив, не дав опомниться, второго “контролера” за грудки я рывком втащил его в туалет. Увидев своего братана без чувств, с окровавленным лицом и вывернутой в обратную сторону ногой, он встал в стойку и дрожащим от злобы и страха голосом прорычал:
 - Убью, падла!
 - Послушай мальчик, - начал я вкрадчиво, - не надо прыгать туда куда не допрыгнешь, можно упасть пораниться, как твой брат…Короче. Через двадцать минут встретимся у входа, я буду один, - уже в дверях я обернулся и добавил, - возьми кого-нибудь постарше.
 Выпив с Колей пива в баре, я ушел, пообещав вернуться через пол часа, якобы встретив старинного приятеля.
 На улице стояла скорая. Пока я прикуривал, она умчалась, оставив за собой клубы белого дыма и пятерых парней. Проводив взглядами Уазик, они повернулись в сторону крыльца. Умиленно улыбнувшись, я помахал рукой и двинулся прямо к ним.
 - Ну что? Пошли? – предложил я, словно звал их пить пиво.
 Недоуменно переглянувшись, они с опаской начали оглядываться по сторонам и за мое плечо.
 - Да один я, один. Успокойтесь, - и распахнув куртку, добавил, - оружия нет. Куда идем?
 - Туда, – сказал один из “контролеров”.
 Мы зашли за здание клуба. Всю дорогу парни оборачивались, им до сих пор не верилось, что я один. Оказались мы на довольно ровной площадке, людей поблизости не было, не видно, не слышно. Горящие неподалеку фонари достаточно освещали место предстоящей битвы.
 До этого момента, парни, видимо ошарашенные моим поведением, молчали, теперь же, убедившись, что я все-таки один, а их пятеро, самый старший на вид заговорил:
 - Ты кто такой?
 Послышалась сирена. К клубу подъехала милиция.
 - Какая разница, кто я такой. Короче. Давайте все сразу, чтобы время не тянуть.
 Извергая проклятия, они взяли меня в кольцо…
 Сказать, что Коля был удивлен моим рассказом, значит не сказать ничего. Он лучше других знал, что я никогда не был бойцом. Никогда не лез в драку, тем более с пятью отморозками одновременно и уж конечно никогда никому ничего не ломал, тем более ноги.
 Во время моего рассказа нам готовили завтрак в круглосуточном ресторане “Кивач”. Когда его подали мой рассказ подошел к концу. О своих предыдущих приключениях я никогда не рассказывал Коле, но теперь, еще не потеряв азарт прошедшей драки, не мог сдержаться. Друг с ужасом наблюдал за мной. Не пользуясь ни ножом, ни вилкой, я запихивал себе в рот все, что было на столе и запивал большими глотками Мартини, сам того не замечая. Я думал только об одном, только одно меня радовало и возбуждало. Я вспоминал драку, анализируя произошедшее.
 …все произошло как-то естественно. Когда первый из пятерки приблизился ко мне, пританцовывая, я как и в туалете стоял спокойно, опустив руки. На его пробные, ложные выпады, с моей стороны не было никакой реакции. Что-то подсказывало мне, что удары не дойдут до цели. От этого, воспринимаемая мной действительность не прыгала от уклонов и уворотов и я спокойно изучал слабые места нападавшего, следя одновременно за остальными. Поэтому когда удар шел прицельный я это видел, но не боялся. Лишь уворачивался, хладнокровно оценивая ситуацию. В какой-то момент эта самая ситуация показалась мне благоприятной и изменив траекторию отступления я прыгнул в сторону, на не ожидающего моей атаки парня, с которым беседовал в туалете. Удар в совокупности с прыжком, смял бедняге нос и сбил с ног. Как только он соприкоснулся с землей, моя нога достигла его головы. Почувствовав через кроссовок силу удара, я понял, что нападающих осталось четверо.
 - Дружнее ребята! Дружнее!
 Один поднял с земли палку и попытался ударить меня по голове. Я не стал уворачиваться, а поставил блок рукой. Палка, то есть брусок сорок на сорок, сломался пополам. Наступила пауза. Парни ждали эффекта и он пришел, я разозлился.
 Перед завтраком, когда Коля помогал мне привести себя в порядок, мы осмотрели руку. Выглядела она жутко. Посинела и сильно распухла, но ожидаемой боли не было. Она была, но где-то там. Где? Я не знал.
 На следующие выходные, я со “своими друзьями”, пошел в сауну, находящуюся в здании обычной городской бани. Вход в “Номер Люкс”, так значилось в прейскуранте, находился в коридоре, ведущем непосредственно в женскую раздевалку. Изрядно набравшись пивом, мы уже выходили из сауны, когда мой взгляд случайно упал на дверь, ведущую в женское отделение. Она оказалась открытой. Представшая моему взору картина очаровала меня. Не сказав ни слова, я вошел. Кто-то начал кричать, кто-то прикрываться руками или одеждой. Этого зрелища показалось мало и я пошел в моечную, дабы в полной мере насладиться зрелищем множества обнаженных женских тел. Я разгуливал там, как у себя дома. Не обращая внимания на старух, хватал руками молодых девиц, с визгом проносящихся мимо меня. Радость была не долгой. Кто-то ударил меня металлическим тазиком по голове, потом еще и еще, и так до тех пор, пока я не потерял сознание.
 Очнулся уже на улице, довольно далеко от бани. “Друзья” растирали меня снегом. Блаженная улыбка озарила мое лицо.
 - Аб-бал-деть!
 - Что там было, Эд? Расскажи!
 - О-о-о! Там было круто! Вы даже себе не можете представить, как там было круто!
 - Судя по твоему лицу, крутым был не только ты.
 Это сказзал Коля, единственный кого подробности не интересовали, а пугали.
 Потом мне рассказали, как несколько полуодетых женщин, вытащили меня, бесчувственного в коридор и бросили на пол, с которого я был подобран приятелями и увезен в другой конец города. Из нескольких ран на голове сочилась кровь, превращая мое лицо в кровавую маску и заливая одежду. На морозе кровотечение остановилось, и парни по возможности стерли все снегом.
 С радости я всех напоил и сам напился в усмерть.


 
 Глава - 2
 Первого числа каждого месяца, я забирал у двоюродного брата триста долларов, согласно нашему договору. Плюс примерно такую же сумму получал ежемесячно в банке. Нельзя сказать, что это были большие деньги, но все-таки общая сумма в три раза превышала среднюю зарплату мужчины в нашем городе. Так как деньги, мягко говоря, были халявными я не считал их, тратя на право и на лево. Благодаря этому я был постоянно окружен множеством девушек, хотя по правде девушки для них слишком уж относительное название. Но находились и такие кто сбегал от меня в самом начале знакомства. Тем из них, кто решался поиграть с огнем, то есть со мной, я сразу же ставил условие.
 - Сегодня вечером ты получишь все, но ночью я получу тебя. Так что решай сразу. Многие соглашались.
 В постели я был груб, а когда мысли устремлялись к Насте, даже жесток. И опять же большинство из них назвав меня зверем бежали как от огня, но находились и такие, кому нравилось жестокое к ним отношение. Хотя я не уверен, что их прельщало больше жестокие ласки или “вечер желаний” предшествующий им.
 В одну из таких оргий я вспомнил Наташу, московскую проститутку, так удачно встретившую лоха – норвежца. А ведь если бы не он, шлюха дождалась бы наивного провинциала, который бы кормил теперь ее сына, а сама разъезжала бы на спортивном Гольфе. Мысленно я благодарил того скандинава. Но где-то далеко и глубоко звучал робкий голос: - “Нет. Это не так. Наташа не такая…”
 - Заткнись, придурок и подумай… - отвечал я этому голосу и с головой бросался в мир похоти, зло смеясь, вспоминая мокрые глаза проститутки.
 Несколько раз избивал своих партнерш, когда они начинали раздражать своими заявлениями, типа я им что-то должен. Три раза на меня писали заявления, но мой ангел-хранитель Николай решал эти проблемы и заявления забирали. У Коли, проблем с этим не возникало, так как те кто соглашался на изначальные условия, понятное дело интересовались деньгами. Когда во второй раз Коля зашел ко мне за откупом, я ему ничего не дал. Мне было все равно: - “Посадят, так посадят”. Но друг занял у кого-то в долг, а потом поставил меня перед фактом. Пришлось отдать.
 Все, кроме единственного друга, относились ко мне с опаской. Ввязываясь в драки, я пугал людей своей жестокостью и хладнокровием. В этих случаях заявлений никто не писал. Я всегда был на стороне обиженных. Старая кличка – Больной обрела новый смысл.
 Как-то вечером, в начале апреля, прогуливаясь в нашем с Настей сквере, с бутылкой пива, я стал свидетелем очередной драки. Трое ублюдков “уговаривали” парня, отречься от любимой в пользу одного из нападавших.
 - Эй ты, урод! Один не можешь разобраться? – влез я как обычно.
 Все четверо в недоумении уставились на меня.
 - Ты кого уродом назвал!? – огрызнулся, по-видимому, претендент на руку занятой девушки.
 - Тебя. Урод, – в моем голосе как всегда звучало полное спокойствие.
 Почувствовав поддержку, уже довольно побитый паренек, обрушил свой кулак в челюсть соперника. Это подействовало как сигнал. Я бросился в атаку, увернувшись от удара, разбил бутылку о голову ближайшего противника, который тут же упал без чувств, истекая кровью. Оставшийся не при делах третий ублюдок выхватил здоровенный нож и попер на меня. Рука с ножом летела мне в лицо. Попытка отбить оружие рукой не увенчалась полным успехом. Скользнув по руке, сталь разрезала кожаную куртку, джемпер и плоть. Второй удар был направлен в живот, но тоже не достиг цели, плотно засев в моей, неизвестно зачем поднятой, голени.
 Дико улыбаясь, я пошел прямо на нападавшего, даже не пытаясь вытащить оружие из раны. С трясущимися губами он отступал.
 Во время этой короткой возни, тот кому досталось бутылкой очнулся и стащив моего союзника с соперника, воскликнул глядя на меня:
 - Это же Больной!
 Все трое пустились бежать.
 Игорь, так звали недавнюю жертву, повел меня в больницу, извергая проклятия и клятвы о мести, в чем я пообещал его поддержать.
 Пока в больнице меня латали, приехали менты. Ножевые раны это в любом случае криминал. Игорь все рассказал в подробностях, поэтому мне осталось лишь подтвердить его историю. От заявлений мы отказались.
 В ноге оказалось задето сухожилие. Мне пришлось задержаться в больнице. Курил я прямо в палате, посылая всех к такой-то матери, за угрозы и попытки отговорить меня. Понимая, что в таком состоянии со мной ничего нельзя сделать врачи и медсестры лишь разводили руками.
 Через неделю, когда сухожилие начало заживать, ночью я доковылял на костылях в курилку. Ночи стояли довольно светлые, но закопченные окна создавали полумрак. В какой-то момент голова закружилась, я почувствовал тошноту и упал на пол. В глазах потемнело, но это длилось не долго. Когда полумрак курилки вернулся, меня затрясло.
 Я! ЭДУАРД БОЛИН! Вдруг в полной мере осознал то, что вытворял последние месяцы!!!
 Сначала пришёл стыд. Я стоял там один в полумраке, а ощущение было такое, как будто я стою на глазах огромной толпы и мастурбирую. Казалось, что все кто видел моё безумие, только обо мне и думают, вспоминая мою наглость и беспредельную самоуверенность. Но вскоре ощущение невыносимого стыда померкло. Его заменил страх. За людей, с которыми я обходился грубо, а зачастую и жестоко. За близких мне людей. Я представить даже себе не мог, что они обо всём этом думают и как переживают. И наконец за самого себя. Что со мной стало?! Как же я мог так поступать?! А вдруг я опять….
 - Ну как тебе, жить без страха. - Раздался знакомый голос, всегда начинавший разговор без приветствия.
 - Что-о…?
 - Кстати. Совесть ведь тоже держится на страхе. Ее составляют табу, впитанные с молоком матери. А табу это запрет под страхом будущего наказания, правда непонятно каким. Еще раз прошу, подумай. Время тебе три дня.



 Глава -3
 Назначенные мне три дня, прошли словно в бреду. С кровати я практически не вставал, только в туалет. Ничего не ел, лишь по ночам выходил на балкон палаты, брал с собой сок и пирожки, которые мне принесли родители, Коля и благодарный Игорек. На все еще морозном, апрельском воздухе, я ел и курил с тоской поглядывая вниз, с пятого этажа.
 Теперь было объяснение всего, но легче от этого не стало. ОН избавил меня от боязни, чего б это ни было, превратив все в фарс.
 Да. На протяжении всей жизни я мечтал драться как герои боевиков, одновременно с несколькими врагами. Бесстрашно и отчаянно защищать обиженных и свою честь.
 По всему выходило, что именно бесстрашие является главным козырем в любой драке. Когда нервы, относительно страха, крепче стали, вес кулаков становится относителен. А мои нервы были крепче, чем “крепче стали”. Движения легки и не скованны. Благодаря холодному расчету, молниеносной реакция. Способность защитить себя это конечно плюс, но влезать во все разборки уже перебор. Раньше я задавался вопросом: - “а стоит ли? А вдруг он меня, ведь будет больно? А если кто-нибудь увидит? А что если я сломаю ему что-нибудь или он мне? А вдруг, даже если я останусь победителем, он меня сдаст?…” И много, много других вопросов гасили во мне желание быть героем. Но теперь, избавившись от таких мыслей, я шел всегда в самую гущу. Не редко с поля боя меня просто выносили, но это ничего не меняло, я снова и снова ввязывался в драки или развязывал новые сам. И вот как итог оказался в больнице с двумя ножевыми ранениями. Но все это ерунда по сравнению с тем, что вытворяла моя совесть, точнее, ее отсутствие.
 Что такое совесть? Это такой внутриполитический орган в каждом человеке, предупреждающий возможные, и оценивающий произошедшие проступки своего хозяина. Перебирая в памяти случай в бане, я вспомнил фразу произнесенную какой-то старухой перед тем как меня забили тазиками: - “Совсем совесть потеряли”.
 Опять же, покажите мне хоть одного нормального мужика, который не мечтает оказаться среди сотни абсолютно голых женщин. И опять же, нормального мужика сдерживает страх быть узнанным, пойманным и осужденным, но самое, что его пугает, это будущее отношение общества к его не совершенному еще поступку. В итоге, случайно пройдя однажды мимо приоткрытой двери женской раздевалки, собственный проход в эту дверь для большинства остается лишь эротической фантазией, так как страх и совесть не пускают туда…
 А я вошел нагло и смело, распуская руки при приближении молодых и сочных девиц, не думая ни о чем кроме минутной слабости.
 Да. ОН, как всегда был прав, в большинстве составляющих совести стоят Табу – необъясняемые Запреты, за нарушение которых непременно должна настигнуть кара. Какая кара? Тоже до конца непонятно. А я не боялся ничего, даже предстоящей боли, не говоря уже о каком-то грядущем возмездии. Кто-то из мудрых сказал: - “Боль – это придуманное чувство”. Не помню было продолжение этой фразы, или все-таки я сам его придумал, но для меня, как факт, это выражение звучало так: - Боль – это придуманное чувство, основанное на страхе.
 Лишь смерть, она одна была мне не доступна. При ее приближении руки и ноги переставали подчиняться и ОН не давал мне … спрыгнуть с балкона пятого этажа…
 Три дня.
 Что меня ждало через три дня?
 Ничего…
 Проснулся в прекрасном настроении. За завтраком, в столовой, за отказ в дополнительной порции манной каши, просто зашел на раздачу, зачерпнул её тарелкой прямо из общего бачка и облил из кастрюльки растопленным сливочным маслом…
 Все началось по новой. Те три дня не ушли из памяти, но вспоминались со злой презрительной усмешкой на трусость и комплексы. Что? Что было не так, я опять не понимал. Я просто делал то, что считал необходимым мне, а остальные…да пошли они!!! Да, кому-то нос сломал, и не только нос и что? Да, кого-то слишком грубо поимел и что? Да, меня порезали, и ЧТО? Лично мне, ничего. А в бане? Это же вообще КРУТО!!! Пусть поищут такого как я…. О, Да!
 После выписки, кошмар продолжился.
 За потраченное в больнице время я отпивался несколько суток. Даже просыпался пьяным и тут же все начиналось по новой: пиво, потом водка или Вермут до тех пор пока голова или ноги не переставали меня слушаться.
 Просто пить, скоро надоело. Захотелось компании, веселья, просто общения и вот, я шел с пакетами полными поила к друзьям, родственникам или просто знакомым с предложением выпить. Время не имело ни какого значения. Это происходило вечером, днем, утром, ранним утром и глубокой ночью. Просто в голову приходила блажь, а так как аргументов против нее выставить было не кому, я делал то, что мне хотелось.
 - Совесть? Да она смешна! – говорил я сам себе, отвечал на вопросы близких, пытающихся остановить безумие, которое я принимал как должное.
 В бесконечных пьянках, драках и скандалах, пролетел еще месяц. Кончилась весна. Приближалось лето. Пить к тому времени я стал меньше и дело не в силе воли, просто организм в отличии от больного разума не справлялся с принуждаемыми ему перегрузками. Настроение тоже заметно упало, я стал менее активен, больше времени проводя в одиночестве. Хотелось вспомнить о чем-нибудь хорошем, но ОН, а я знал, что именно ОН, не давал мне этого.



 Глава - 4
 Жила в нашем городе красивая девушка, с невинным, почти детским выражением лица. Много несчастных мужских сердец она разбила. Катя, так ее звали, вертела “хвостом” перед каждым кто мог угостить ее или осыпать подарками, но никаких даже коротко временных отношений. Самое интересное в ее истории, что никто не мог похвастаться обладанием ее прекрасным телом. Динамо – кажется так называют ей подобных.
 В бар я зашел один, взял бутылку Мартини, сел за стойку и тянул потихоньку вермут, разглядывая не многочисленных посетителей. Был четверг, поэтому народа не много. Звучала спокойная музыка, посетители тихо переговаривались за своими столиками. Вобщем в шумном обычно баре было на редкость тихо и спокойно. Это спокойствие передавалось и мне. Что-то внутри терзало меня, не достучаться до этого “что-то” я не мог.
 - Привет, Эдик. Что пьем?
 - Привет, Катя. Мартини-бианко, будешь?
 - Если не жалко, а сока нет?
 Я купил ей сок. Мы выпили.
 - А ты чего один скучаешь? – начала разговор Катя.
 - Уже не один.
 - Ты меня имеешь в виду?
 - А еще кто-то есть?
 Катя не ответила и в последующие пол часа мы сидели практически молча, перекинувшись лишь парой незначительных фраз. Вообще, в последнее время, когда я перестал напиваться, апатия стала моим постоянным состоянием. Лишившись страха, я вообще думал мало, потому что как минимум половина мыслей так или иначе с ним связана. Исчезают все “вдруг”, все “если”. Слова “нет” вообще не существует, только “да”, любой мысли – Да! безо всяких возражений. Только лень сдерживала меня от полного беспредела…
 - Скучно здесь, Эдик. Может съездим куда-нибудь. – вырвал меня из прострации голос Кати. Я оглядел ее с ног до головы и ответил, да, появившейся наконец мысли, а вслух предложил:
 - Давай махнем в Петрозаводск. Сейчас еще рано, так что веселье не пропустим. Согласна?
 - Поехали.
 Ее “наивные” глаза восторженно блеснули.
 Я вызвал такси и мы поехали к Коле. Таксист выглядел прилично, поэтому Коля без лишних вопросов отдал документы и ключи от Гольфа. По легенде именно таксист должен был вести мою машину. Расплатившись с ним, уже в паре кварталов от Колиного дома, я и Катя выехали в сторону Петрозаводска.
 Сонливое состояние прошло, так как поездка на машине в нетрезвом состоянии, дело опасное для жизни и потому ОН вернул мне кое-что, достаточное лишь для того, чтобы просто ехать и без глупостей.
 С тех пор, когда я в последний раз сидел за рулем прошло пять месяцев, поэтому процесс приносил мне наслаждение. Машину я вел медленно, относительно ее возможностей, и плавно, создалось такое впечатление, будто в моей правой ноге стоит ограничитель скорости.
 Музыка, гремевшая в салоне вдруг стихла и я услышал голос Кати, про которую уже успел забыть.
 - Куда поедем? - спросила она веселым тоном.
 - В Бакс, - бросил я первое, что пришло в голову, вспомнив Оксану мулатку и сравнив её с Катей, а сам уже вглядывался в дорожные знаки.
 - А Бакс это что? – в голосе Кати звучало предвкушение нового и кокетство.
 - Клуб один. Не давно открылся.
 Впереди показался белый треугольник с красной кромкой и крестом по середине. Сбросив скорость, я вспоминал, куда могут вести эти дороги. “А впрочем, какая разница!” и повернул налево.
 Мы углубились в чащу огромных, кривых осин.
 - Мы куда? - удивленно поинтересовалась девушка.
 - Сиди не дергайся! – ответил я.
 - Эдик, не надо! - голос ее дрогнул.
 - Знаешь, сука, - как всегда спокойно говорил я, - за все когда-нибудь надо платить и ты заплатишь мне за всех.
 - Но я им ничего не обещала! – сама себя выдала Катя, пытаясь оправдаться.
 - Не обещала!? Да ты посмотри на себя тварь! Один твой вид – это обещание, но получала только ты, и получив свое – вжик… и тебя нет, - резко остановив машину я приказал, - Раздевайся!
 - Эдик, - из ее глаз брызнули слезы, - я не могу, мне нельзя…
 - Раздевайся! – мой голос был неумолим и я ударил ее по лицу.
 - Эдик, я девственница…
 - Что?! – я расхохотался, - получается ты дважды кидала всех, а потом смеялась над мужиками лохами, которые велись на то, чего изначально не могло произойти, не говоря уже о тех, кто влюблялся в тебя.
 - Я не знала…
 - Раздевайся! – уже выкрикнул я в последний раз, снова ударив Катю.
 Она действительно оказалась девственницей, что еще больше распаляло меня.
 Сделав свои дела, я оделся, выкинул Катины шмотки из машины и закурил.
 - Ты же не дура и сама прекрасно понимаешь, что рано или поздно это должно было случиться. У тебя было не мало возможностей сделать все по-человечески, но ты выбрала это, - я обвел рукой лес, - Ты наверняка думала, что мужикам от тебя нужно одно. А нет. Находились такие, кто действительно любил тебя. Но увы, такая тварь как ты, не способна на подобные чувства, где уж тебе понять других.
 О том, что ты заплатила за свое динамо, узнает весь город, в этом будь спокойна. Пока…
 - Я никому не скажу, только забери меня отсюда…Э-эди-ик!!!..
 Музыка заглушила ее слова, я выехал на трассу и повернул в сторону дома.
 На подъезде к городу голосовали два парня.
 - В город кинешь?
 - Полтинник.
 - Да ты че, командир охренел? Тут по пути, да и ехать то три километра, - по тону говорившего трудно было разобрать, то ли он уговаривает, то ли нарывается.
 - Ну вот и топай раз не далеко, - прозвучал мой ответ и медленно тронувшись я услышал брошенное мне вдогонку, одно единственное слово.
 - Козел…
 Резко остановив Гольф, я включил задний ход и выжав акселератор до упора бросил сцепление.
 Тот с кем я только что общался, успел отскочить, второго откинуло на несколько метров.
 Я вышел из машины и твердым, уверенным шагом пошел на грубияна, который стоял, плотно сжав кулаки. Не делая никаких лишних движений, подошел к нему и довольно резко и неожиданно ударил ногой в грудь. Парень сломался. Прикурив сигарету, я сел рядом с ним, ожидая пока он сможет говорить.
 - Я плохо расслышал. Как ты меня назвал?
 От ответа его отвлек стон товарища, где-то в придорожных кустах, но удар в нос напомнил о нем.
 - Не надо больше. Я все понял.
 - Что ты понял? – продолжал я издевательски спокойным голосом, - ты в курсе, что за слова отвечать надо? Снимай штаны, - по моему тону было ясно, что шутки здесь нет.
 - Не надо, пожалуйста, – взмолился бедняга.
 Засунув мизинец в кровоточащую ноздрю, я потащил ее вверх. Парень взвыл.
 -Хорошо, хорошо, - он начал снимать брюки, потом плавки, оставшись в футболке и джинсовом пиджаке.
 - Да не парься, всё равно вазелина с собой нет.
 Всю оставшуюся дорогу меня донимали мысли о том, что я ударил этого болвана всего два раза, “А ведь мог реально отвести душу”. Возвращаться было просто лень. Я ехал за выпивкой.
 Около магазина выкинул брюки и плавки в контейнер и купив литровую бутылку вермута, прямо из горлышка выпил ее в машине, не утруждая себя поездками.
 Разбудил меня щелчок дверного замка. Слабо соображая, слушал выдвинутые мне обвинения в изнасиловании, и причинении тяжких телесных повреждений и покушении на убийство.
 Уже на следующий день, в камере меня избили так, что несколько суток я провел в реанимации, а потом на больничной койке, пристегнутый наручниками. Очнулся я с торчащими из живота трубками, ногой в гипсе и жестко зафиксированной шеей. Через неделю прямо в больницу пришел адвокат, который после первых наших встреч начал настаивать на моем психиатрическом обследовании. Его устроили прямо в палате, и психиатр при первом же посещении пришел к выводу, что я просто псих. Так как абсолютно лишившись такого чувства, как страх, я утратил и часть безусловных рефлексов и еще каких-то там функций, поддерживаемых бессознательной деятельностью мозга. Ведь даже боль, принималась мною равнодушно. Но при всем при этом, в определенные моменты, у меня происходили сильнейшие приступы Тонатофобии – боязни смерти.
 В итоге всего этого, я оказался не на нарах, а на койке Психо-невралогического диспансера.
 Первым моим посетителем в дур доме стал ОН. ОН пришел ко мне днем, чего раньше за НИМ не водилось. ОН пришел даже раньше психиатра.
 - Слушай сюда, Хозяин, упорством ты ничего не добьешься, так что давай по хорошему разойдемся. Ты подумай. Хорошенько подумай, я подожду, а как надумаешь появлюсь.
ОН ушел, и ничего больше не говорило о ЕГО присутствии в моем сознании, кроме страшных воспоминаний той ночи, да и вообще последних пяти с половиной месяцев. Я плакал от стыда, от боли, от любви, от ненависти, от безысходности и собственной слабости. Я не видел путей выхода и не мог взять себя в руки. У меня был Бред смерти – полная противоположность Тонатофобии, но ОН… А может и не ОН… Вобщем как и четыре года назад я хотел умереть, но не мог.
 В таком состоянии меня познакомили с Вами…



 Глава -5
 …Вы не будете против, если я сделаю вид, будто рассказываю все это не Вам?
Просто мне так на много будет легче говорить.
 - Хорошо, Эдик. Как пожелаешь…




Часть – 6 глава – 1

 ...Так вот. На второй день в клинике меня познакомили с лечащим врачом.
- Здравствуйте Эдуард, я буду вашим доктором, надеюсь, мы подружимся. Зовут меня Георгий Романович, фамилия Пряжин.
 Мой доктор оказался довольно молодым человеком, не многим больше тридцати, а может и того меньше, хотя строгий костюм под халатом и бородка придавали ему солидности. И еще голос. Его мягкий баритон действовал на меня успокаивающе, как-то по-отечески, что еще больше затрудняло мое мнение относительно его возраста. В отличие от всех с кем мне приходилось общаться после ареста, Георгий Романович оказался единственным, кто обращался ко мне как к человеку, а не к дикому зверю.
 - Эдуард, - он протянул мне носовой платок, - расскажи мне, что произошло. Я вижу, что это мучает тебя. Лучше выговориться и скинуть с этим хотя бы часть тяжести с души.
 Я вытер предложенным платком глаза, лицо, и немного успокоившись, в самом деле почувствовал потребность выговориться именно ему. Ведь кто как не психиатр, тем более молодой, должен знать об исследованиях и трудах своих старших коллег. Многое использованное мною для создания двойников было взято именно у профессоров психиатрии. Именно он должен понять, что произошло. И я должен ему это объяснить. Но как только я открыл рот, чтобы начать говорить, истерика продолжилась и вместо внятного рассказа, из меня посыпался поток оправданий, сопровождаемый иканием и всхлипами.
 - Понимаете доктор. Это не я. Это все ОН. ОН этого хотел и я не смог ЕГО остановить. ОН хочет вырваться. Вы должны мне помочь остановить ЕГО. Вы наверняка уже знаете, что МЫ натворили…
 - Так, подожди. Давай по порядку, я ничего не понимаю. Постарайся успокоиться и выпей это лекарство, это успокоительное, тебе сразу станет лучше. – Предложил доктор тоном, который убедил меня окончательно, что он на моей стороне.
 Я выпил таблетку, спросил у доктора сигарету и когда окурок был затушен мое состояние заметно улучшилось и я смог трезво обдумать то, что мне предстояло рассказать.
 - м-м-м…. Не знаю с чего начать.
 - Давай прямо к сути, – помог мне Георгий Романович.
 - Хорошо. Вы наверняка слышали о таких известных своих коллегах, как… - перечислив фамилии, я продолжил, - и знаете об их исследованиях и о том, что существование фантомов реально, так же как и мы с вами.
 - Да, я изучал их труды и с большим уважением к ним отношусь.
 - Вот и отлично, значит Вы в курсе таких дел. Так вот, на основе их книг, а также других наук и наконец на основе некоторых религиозных учений, в частности Шаманизма, Буддизма в тибетской интерпретации, мне удалось создать несколько фантомов. Основной составляющей моих экспериментов являлись Тульпа, двойники создаваемые тибетскими монахами. Своих я тоже называл Тульпа, хотя не уверен, что это до конца правильно.
 - Не мучай себя, это не суть. Пусть будут Тульпами, – поддержал меня врач в тот момент, когда я начал решать ненужную проблему.
 - Первого я создал три с половиной года назад, это был мой двойник…
Мой краткий рассказ, можно сказать поверг доктора в восторг. В последующие сеансы он задавал мне множество вопросов, в основном касающихся лишь технической части самого сотворения. Он несколько раз предлагал мне повторить опыт, но даже мысль об этом вызывала у меня ужас и отвращение, я уходил в себя, так как врач не желал, ПОКА, знать о том, что меня пугает.
 - Эдик, я должен знать как это происходило в твоем случае с самого начала и непосредственно с создания, поверь мне, так мы не будем терять времени.
 На его просьбы описать свои мысли и чувства, объяснить суть технологии создания двойников у меня не находилось слов. Как я уже говорил это процесс, основанный лично мною практически, не возможно объяснить на человеческом языке. Это процесс столкновения мыслей и эмоций.
 Поэты и композиторы, тысячелетиями пытались их передать людям. Но как словами можно выразить музыку великих классиков. Она понятна, но словами ее не рассказать. Изложение в нотах, так же не передает мыслей и настроения композитора в момент написания мелодий и ритмов будоражащих души слушателей до самых их глубин, вызывая в них ассоциативные эмоции. Вроде ты их понимаешь, но с замиранием последнего аккорда, в памяти остается лишь мелодия.
 Долгое время мы с психиатром вели беседы. Он никогда не терял интереса, всегда задавая вопросы. Я старался как мог отвечать ему и ждал, когда же наконец он перейдет к сути. К моей сути.



 * * *
 Однажды в нашу лечебницу приехали чужие врачи, так сказать перенимать друг у друга опыт. В свободное время они парами с кем-нибудь из наших докторов ходили по территории и корпусам больницы. Был напарник и у Георгия Романовича, уже стареющий маленький тщедушный человечек. Я находился на улице, когда впервые увидел его в компании дока. Старикан смотрел на меня и ехидно улыбался, тонкими бескровными губами. Глаза прямо блестели от удовольствия. В это время Пряжин что-то горячо объяснял ему, стоя ко мне спиной. Холодок пробежал вдоль моего позвоночника, навалилось предчувствие беды. Захотелось броситься к своему врачу и говорить, говорить, говорить с ним пока покой вновь не наполнит мою душу. Но в этот момент Док обернулся. Я поймал его взгляд, такой же ехидный как и у его коллеги. Наши взгляды встретились. Страшная догадка о том, что он рассказывает про меня сделалась фактом. После того как Георгий Романович не выдержав моего взгляда, опустил глаза, он за локоть увлек старика в здание.
 “Предательство! Опять предательство! Не может быть, ведь он знает все, он читал тоже, что и я. Он должен понимать. Но глаза не могут врать, скрывать чувства и я их видел”.
 Выйдя из ступора, я двинулся за ними и выследил, оставшись незамеченным. Из разговора я услышал не многое, но вполне достаточно, чтобы понять, что происходит.
 - …вот и я так же думаю. Когда он пытался покончить с собой, страх перед самой смертью пересилил не желание жить. Сама же жизнь претила ему, поэтому он выстроил щит и прикрывается им от действительности. А прочитанная информация о фантомах, вызывает галлюцинации в уязвленном страхом сознании… - это был голос Пряжина.
 -И как, Георгий, Вы думаете избавить его от всего этого? – поинтересовался гость.
 - Создавая свои видения и веря в них, Болин придерживался определенного плана и именно этот план убедил его в реальности своих галлюцинаций. Он выстроил свое сумасшествие медленно и основательно, шаг за шагом, веря в то, что он делает. Я же хочу выстроить план, полностью противоположный, основанный на реальности и с его помощью убедить Болина в НЕРЕАЛЬНОСТИ созданного им мира.
 - А не проще плюнуть, коллега и…
 Договорить сморчок не успел. Я выскочил из укрытия и набросился на Пряжина. До того момента как появились санитары, успел основательно помять доктора. В безумной ярости бросился и на приближающегося санитара, даже успел зарядить ему между ног и потом несколько раз ударить ногой в лицо, по голове и по ребрам.
 Ярость моя не знала предела. Даже скрученный, в смирительную рубашку, я продолжал неистовать, осыпая персонал угрозами и проклятиями. Если тогда у меня была бы возможность, я убил бы Пряжина, не моргнув и глазом.
 “О сколько лицемерия! Сколько лжи! А хорош актер, ни разу себя не выдал. Убил бы гада” – и это были мои мысли, безо всяких потусторонних штучек, это был мой гнев и желание бить, бить и выбить жизнь из врача, из всех коллег, из всех…
 Успокоился я только через несколько дней, но из палаты с тех пор меня выводили только в смирительной рубашке. Даже наедине с самим собой мой взгляд оставался диким, прищуренные глаза блестели. Я чувствовал, как что-то неуловимо менялось во мне. Все чаще приходили зловещие мысли о мести всем, кто сломал мою жизнь, задерживались в сознании, и только с усилием воли я прогонял их в небытие.
 Вспоминая последний разговор с “тенью”, я не мог нормально обдумать то, что ОН мне советовал, ведь ко мне вернулся страх, с появлением которого должна была уйти жестокость. Но я опять стал агрессивным, не в силах сдерживать своих эмоций и уже совершенно не понимал, что происходит. Все содеянное мною, тяжким грузом давило на теперь уже точно, больную психику. Во мне крепла уверенность в том, что однажды и навсегда я стану тем Эдиком Болиным, который насиловал в лесу девушку, заходил в женскую баню и избивал людей. Все эти поступки отождествлялись с моими тайными желаниями, которые на протяжении жизни возникали у меня, но тогда были неведомые силы, сдерживающие их воплощение в жизнь.
 Вбитые в голову Табу, составляющие совесть, врожденная доброта толкающая помогать людям в критических ситуациях и не только критических, все эти качества теперь словно застилал туман. Я хватался за них, понимая, что без них я стану чем-то другим.
 Память постоянно напоминала о той ночи, начавшейся с бутылки Мартини, в полупустом баре.
 Передо мной возникали лица Кати и двух парней. В их глазах застыли испуг и непонимание.
 - За что? – спрашивали глаза.
 - Кто? – задавал Я себе вопрос, тут же отвечая на него, - Я! – и задавал следующий, - Но за что?
 - За что? ЗА ЧТО?!
 Я не знал, но знал наверняка, что посеянная во мне агрессия дала ростки. Являющиеся иногда лица моих жертв, вскоре стали раздражать своими нелепыми просьбами о пощаде. Они преследовали меня днем и ночью. И мысленно я возвращался в прошлое, говоря им;
 - Пожалуйста, не смотрите на меня так. Я этого не достоин, я не такой, - но они смотрели, они молили. – Убирайтесь, - орал я тогда, с единственным желанием закрыть эти глаза, НАВСЕГДА, убив их хозяев.



 Глава - 2
 Я начал медитировать и теперь моей целью был истинный смысл медитации – успокоение и отрешение от ненужных, тяжелых мыслей. Долгое время у меня ничего не получалось, но вскоре я все-таки смог собрать очередной уже когда-то собранный “будильник”. Медитации занимали большую часть моего времени и я постепенно успокоился, отрекаясь от томивших меня воспоминаний.
 Однажды утром я проснулся и сладко зевнул. Тяжелые мысли пришли не сразу, лишь через несколько мгновений, но за эти мгновения я понял, что еще есть надежда, так как есть моменты, в которые я могу наслаждаться видом восходящего солнца и пением утренних птиц, свежестью отдохнувшего тела и радостью, с которой наполняются свежим воздухом легкие. Надежда, что зло всего лишь не значительная часть меня, которая временами отступает, а значит может оставить и совсем, и не тем способом, который требовал ОН. ОН обещал забрать страхи с собой, что из этого выйдет, я уже знал, даже пережил, и теперь начиналась война. Моя, с НИМ.
 Я заметил, а точнее почувствовал, что начав медитировать, я получил какую-то защиту от НЕГО, и ОН уже не может в полной мере контролировать моё сознание. Так что, война началась пусть с небольшой, но победы!
 Лечебница стояла обособленно, на краю леса и утреннюю тишину лишь изредка нарушали крики больных. Я сел в позу лотоса в очередной раз…
 …раннее утро – пробуждение жизни. Легкий ветер стряхивает сон с раскинувшегося подо мной леса. Птичьи трели звучат на понятном мне языке и песнями любви оседают в памяти.
 Я парю над пробуждающимся лесом, не чувствуя тяжести собственного леса. Я состою из воздуха, я воздух. Легкий и свободный. Вольный вместе с ветром.
 Где-то внизу, в чаще раздается грубый рев медведицы, оглашающей свое присутствие, с целью отпугнуть неведомых врагов. Следующий ее рык адресован уже мне, ее сыну… Я только что проснулся и радуюсь новому дню. Нежности матери не особо интересны, я хочу бегать, прыгать и вообще наслаждаться жизнью и молодостью…
 …и вот волчья стая возвращается в логово на дневку, после ночной охоты и я, волчонок вижу перед собой окровавленную пасть своей матери, которая большим и удивительно нежным языком лижет меня пока я ем, только что принесенный ею кусок чего-то красного, нежного и так же удивительно вкусного и это что-то несет по телу сытость, уют и тепло…
 …я уже забрался в нору, пряча собой последнего зайчонка. Их осталось лишь двое. Ну и что? Они есть. Они рядом. Они со мной. И уже не имеет особого значения то, что случилось с третьим – это жизнь…
 …я чувствую ветер. Как он, прогреваемый утренним солнцем, шевелит мою листву. Как мои корни глубоко в земле, впитывают воду из почвы разрыхленной миллионами моих маленьких друзей; жучков и червячков. Влага поднимается по стволу к кроне. Я этого не вижу, но чувствую. Чувствую как кто-то маленький, упорно вгрызается в мою кору. Ну и что? Ведь его братья помогают мне жить…
 …корни держат мой маленький организм прикованным к земле. Кто я? А какая разница? Чье-то быстрое дыхание шевелит мои листочки и тут же сильные зубы вырывают их. Ну и что...? Ведь вскоре, что-то тяжелое и мягкое давит меня к земле. Наверное чья-то лапа. Она задерживается, и совсем рядом слышно несколько шлепков. Вскоре я чувствую прилив новых сил для роста. Листочки вырастут вновь, чтобы накормить моего зайчонка, которого в свою очередь съем я – волчонок и опорожнюсь, удобряя раздавленный мною кустик какой-то травы, которую опять же съест мой оставшийся в живых зайчонок, чтобы вырастить свое потомство…
 …это солнце затмевают тучи. Ураганный ветер, заставляет нас всех прятаться и жаться друг к другу. Он колышет наши кроны и дыбом поднимает наш мех. Ну и что...? Гроза уходит и все вздыхают, но не от облегчения. Все вдыхают свежий воздух, наполненный кислородом, а вода дает жизнь и все опять идет своим чередом, любая потеря возвращается, и нет злости и жестокости в смерти…
 …лес все шумит подо мной. Его шум это гармония жизни не нарушаемая ни чем: ни непогодой, ни временем, ни жадностью, ни завистью, ни злобой, ни корыстью. Ни Ханжеством, направленным на проявление смерти. Смерть во имя жизни. Жизнь во имя смерти. Жизнь во имя жизни…
 …лес подо мной, не лес – это сама жизнь и я ее часть, звено, когда-то выпавшее и утратившее любовь и …
 - Да очнись же ты, придурок!
 Надо мной возвышался санитар. Лицо горело от множества пощечин. Меня отвели к Георгию Романовичу, но я все время молчал, вспоминая то, что находилось за гранью Нирваны пока я медитировал. Там находился ОН. Я видел ЕГО мысли, ЕГО слабости и отчаяние, которое овладело ИМ, так как я понял, где искать выход. Как противостоять ему, пусть это противостояние продлиться недолго и лишит меня сил, но победа в войне останется за мной.



 Глава - 3
 Несколько дней и ночей я провёл в полузабытом уже состоянии трансформации, сотворяя ЕГО.
 И вот наступило сегодня.
 Утром я проснулся, как бы это правильно сказать? Неожиданно. Но не в том смысле, что я не ожидал, что проснусь, просто обстоятельства сложились именно на сегодня. Какая-то внутренняя часть меня, еще боролась с тем решением, которое уже было принято, но решение это было окончательным. Я проснулся, и где-то в глубине сознания загорелась табличка с надписью: “СЕГОДНЯ”. И ни каких объяснений не было нужно.
 Я съел завтрак. Аппетита не было, отвращения тоже. Просто сделал то, что делал на протяжении, без малого, тридцати лет. Попытался еще раз представить предстоящий разговор, но плюнул на это, без того прекрасно представляя, что буду говорить и делать. Все было готово, как и я сам.
 Сразу после завтрака, дверь в палату открылась, и вошли два санитара.
 - Ну что, Болин? Пошли к доктору?
 - Пошли, - ответил я спокойно.
 - Только давай сначала оденем эту штуку, - произнес один, вытягивая вперед руку со смирительной рубахой, - Ты знаешь, сам виноват, - при этих словах он еле заметно наклонился в бок, я так же как и он вспомнил о сломанном мною ребре.
 - Извини. Не хотел. Хотя, по правде говоря – хотел. Хотел даже убить, но это тогда, а сейчас извини, мне жаль.
 - Да ладно работа у меня такая. Без обид, - снял мне санитар, хоть один камень с души, но уже в следующее мгновение ударил кулаком в живот видимо для профилактики.
 - Давай одеваться. – Предложил я и вытянул руки вперед, разогнувшись после удара.
 И вот через пару минут мы идем по длинным коридорам в кабинет моего доктора. Множество мыслей проносится в моей голове, но сердце стучит ровно. Слишком часто за последние четыре года оно ускоряло свой темп. Слишком часто…
 Вот санитары открывают передо мной дверь и сажают на стул. Спросив разрешения у Пряжина, уходят. Я остаюсь один на один с Георгием Романовичем. Тут мне в голову приходит мысль о том, что я мог бы спокойно называть его Жора или как-нибудь еще в этом духе, ведь разница в возрасте у нас была не большой. Еще приходит мысль о том, что психиатрия не его призвание, возможно психология, но не психиатрия. А возможно я и ошибаюсь, но в этот момент он кажется мне пацаном, скрывающимся за белым халатом всезнающего врача. Который получил диплом, благодаря старанию и усердию во время учебы, что само по себе не дает ему права копаться в чужих мозгах, тем более в МОИХ. Но поделать с этим ничего нельзя. Только Я и мой доктор…




Часть – 7 глава - 1
 - …ты меня слышишь? – голос психиатра вернул Болина Эдуарда к действительности.
 Уцепившись за эту действительность, пациент начал действовать, так как задумал. В течение пятнадцати минут Эдик убеждает Георгия Романовича в том, что больше не верит в якобы созданных им Тульпа, причем довольно успешно. По выражению лица Пряжина, заметно, что данные обстоятельства даже немного расстроили его. Еще бы! Потерять такого пациента, в начале карьеры. Ведь по нему хоть диссертации пиши…
 Эдик говорил горячо и убедительно, взгляд был полон уверенности и разума. Прошло еще пятнадцать минут. Георгий Романович уже окончательно смирился выздоровлением “любимого” пациента. Болин продолжал говорить:
 - Дело не в призраках, не в Тульпа, не в каких бы то ни было двойниках. Нет. Дело в реальностях. Их как минимум две, а максимум бесконечен. Я могу их видеть, чувствовать и даже находиться в них. Иногда они пересекаются, тогда происходит наслоение одной на другую, и появляются двойники. Есть еще такие реальности, которые являются продолжением прошедшего времени. Время в них самих останавливается, но часть их продолжает следовать вместе с основной, нашей. Так, некоторые жители прошедших реальностей оказываются в нашей. Они очень умны и изворотливы, так как во время перехода им открывается многое, поэтому у них хватает ума затеряться среди нас и спокойно дожить свой остаток дней.
 Георгий Романович, еще пять минут назад веривший в то, что пациент семимильными шагами идет на поправку, крайне изумился последнему монологу и уверовал в обратное. “Болин Эдуард Александрович, семимильными шагами шагает в бездну ПОЛНОГО безумия”. Врач смотрел на больного единственно, что без отвисшей челюсти и не понимал еще, нравиться ему новая интерпретация сумасшествия своего пациента или нет.
 - Эдик, расскажи об этом поподробнее…
 - Ха-ха-ха! – расхохотался Эдик, потому что доктор ему поверил, - Доктор я не верю в то, что сказал вам. Я уже вообще ни во что не верю кроме себя и еще две силы: добро и зло. Вдумайтесь, час назад Вы ждали своего безумного пациента, а пришел нормальный человек, который чуть позже снова убедил Вас в своем сумасшествии. Так?
 - Эдик, это мое дело разбираться кто сумасшедший, а кто нет, - наигранно невозмутимым видом изрек Пряжин. Болин же видел, что от невозмутимости врача отделяет пропасть, так как в тот момент было видно, что док, в тот момент, просто ненавидит своего пациента.
 - Вы плохой актер, но Вы же…Доктор! Вы психиатр, психолог. То есть человек, черт возьми, который должен выслушать. Если конечно хочет помочь, - сомнения относительно компетентности врача, вызывают у Эдика раздражение, но он борется с ним и побеждает, - так Вы хотите мне помочь? Или я просто повод для рассказов, про очередного психа, который видит и разговаривает с привидениями?
 Георгий Романович сидел с лицом полным понимания и сочувствия, но Болин знал, что скрывается за этой маской, еще свежи воспоминания. Так же он знал, что мог бы убедить весь мир в своей вменяемости и выйти от сюда свободным человеком.
 - Да только не нужна мне такая свобода! – Все-таки не выдержав, вскрикнул Эдик.
 - Хорошо молодой человек, давай обсу…
 - У меня есть имя!!!
 - Прости, Эдик, я …
 - Не нужно мне Ваше прощение! Мне нужно Ваше обвинение, ненависть, презрение наконец.
 - За что? – не понял доктор, да и как он мог понять, если не слушал пациента во время, удовлетворяя лишь свой интерес. – Что-то я не понимаю о чем ты.
 - Значит так, - теперь Эдик вновь спокоен, - Чтобы избавиться от моего недуга..., извините. Чтобы, ВЫ, могли избавить меня от моего недуга, должны изучить его, узнать причину. Так?
 - Да, но ты…
 - Подождите...!
 - Нет молодой ч…Эдик, хочешь честно?
 - Хочу. Дайте сигарету.
 Так как руки у Болина связаны, Пряжин сам положил сигарету ему в рот и поднес зажигалку.
 - Понимаешь. Я хочу тебе помочь, - начал врач, взяв себя в руки, - но ты не даешь мне этого, ты же сам вот уже две недели ничего мне не рассказываешь.
 - Я не хочу рассказывать. Я хочу поговорить.
 - Давай поговорим.
 - Понимаете, я жду..., вернее ждал, сегодняшнего дня.
 - И что сегодня за день?
 - ОЧЕНЬ!, Прошу Вас, не перебивайте. Именно сегодня я намерен все объяснить.
 - Хорошо
 - Вы должны мне помочь.
 - Как?
 - Увидите.
 - Хорошо.
 - Чего вы больше всего боитесь?
 - Да ты понимаешь, что ТЫ, задаешь вопросы МНЕ!? – вспылил вновь Пряжин, в очередной раз, убеждая пациента в своей некомпетентности.
 - Боюсь это ВЫ, не понимаете. Не Вам ли знать, что человек открывается только тому, кому доверяет или тому, кто его понимает. Так вот, Вы не относитесь ни к одной из этих категорий относительно меня.
 - Согласен, - смирился доктор, - Что ты спросил? Ах, да. Чего я боюсь. Я боюсь собак, боюсь, когда кто-то везет меня на машине слишком быстро, боюсь этих…
 - Я не о том.
 - О чем же тогда? – совершенно искренне изумился доктор.
 - Задумывались ли Вы когда-нибудь о границах вселенной? Я имею ввиду место, где она заканчивается. Ведь конец должен быть. Да?
 - Это было бы логично.
 - А что за ним?
 - Не знаю, наверное, ничего.
 - Но ведь все должно где-нибудь заканчиваться, особенно пространство. Вот Вы говорите, ничего, значит пустота?
 - Ну да.
 - Представьте пустыню. Нет ничего кроме песка. Песок – это звезды. Теперь представьте, что вселенная тоже пустыня. Пустыня имеет границы. А что там, где кончается песок? Может, нет начала, нет конца? Ученые говорят, начало есть, вернее было. Это точка. Суперплотность, большой взрыв и так далее. Хорошо, начало в центре. По теории этих же ученых, она без призывно расширяется…. Когда НАТО расширяется на восток, это значит, что оно расширяется на восток и будет расширяться до тех пор пока не упрется.? В себя. А куда, ОНА, расширяется? В чем она расширяется? Чьи и какие измерения она занимает?
 - Хорошо, вселенная имеет конец.
 - Не игнорируйте. Вы прекрасно понимаете о чем я говорю, так что давайте не будем начинать все сначала, - послав врачу многозначительный взгляд, Эдик продолжил, - так вот. Вселенная кончилась. Попробуйте представить ее конец. Галактики звезд – песчинок позади, астероиды, кометы, туманности, все позади. Только Вы стоите..., весите, летите – не важно, на краю вселенной. Но ведь в космосе и так вакуум, пустота, ничего нет. Так что же представляет из себя граница? Переход из пустоты в пустоту? Тогда где же конец? И конец чего?
 - Это вопрос на который, наверное, не ответа.
 - Скажите, думали ли Вы когда-нибудь об этом раньше? Полететь куда-то туда и посмотреть что там.
 - Об этом, все наверное когда-нибудь думали.
 - А теперь вспомните, когда Вы впервые об этом задумались.
 - Это трудно.
 - Трудно вспомнить сам момент, но ощущения от него не забыть. Вспомните, что Вы чувствовали.
 - Пустоту… благоговение..., не знаю..., бесконечность. Да, я ее чувствовал.
 - И страх.
 - Страх???
 - Дайте сигарету.
 - Ты только что курил!
 - Вы мне тут мозги лечите, а не лёгкие.
 Врач протянул очередную сигарету своему пациенту.
 - Спасибо….
 Они в очередной раз проделали, привычную процедуру прикуривания и Болин продолжил
 - Вы чувствовали страх, перед неизвестным, непостижимым. Страх, что эта непостижимая бесконечность может поглотить Вас, начиная с Ваших мыслей, если уделять ей слишком много внимания.
 - Точно не помню, - Пряжин сощурился, пытаясь вспомнить, далекие чувства, - но почему-то, кажется, что именно так и было.
 - Хорошо.
 - Что, хорошо?
 - Терпение, Док, мы только начали.
 - Начали!?
 - Георгий Романович, после того как Вы согласились поговорить со мной, прошло максимум пять минут, это не много. Дайте еще пять, и Вы обо всем узнаете. Не все конечно, но обо всем понемногу. Ведь Вы согласились что будете…
 - Ладно, ладно, продолжай.
 - А теперь представьте, как поздно вечером, когда вы дома один, выключается свет. Бывает ведь...?
 - Было, – ответил Георгий Романович, до конца смирившись с создавшейся ситуацией.
 - В первую очередь вы идете за свечой. В темноте, – поймав на себе пристальный взгляд врача Эдик добавил, - Нее…Вы представьте.
 Психиатр направил задумчивый взгляд куда-то за окно.
 - Идти далеко, по меркам вашего дома я имею ввиду. Ваш путь лежит мимо окна. Где-то вдалеке горят фонари. Рассеянный свет, едва достигает Вашего окна, но его достаточно, чтобы создать тень. Тень дерева, кустов, не важно чего, просто тень, и их много. Но лишь одна из них вдруг шевельнулась…
 Одно мгновение понадобилось Эдику, чтобы отправить мысленный приказ, ЕМУ, и ОН еще не видимый для Георгия Романовича, выключил свет.
 Не смотря на утро, кабинет, из-за его местоположения, погрузился в полумрак, наполнившись тенями. Глаза Пряжина округлились, при виде блаженной улыбки своего пациента. Внутренний голос сказал ему; - Свет погас не просто так!
 Выдержав театральную паузу, Больной продолжил, почти шепотом:
 - И тут такой-то звук…. Не важно какой. Просто звук, который отходит не от Вас, - Эдик делает вид, что внимательно прислушивается. Врач готовый теперь ко всему тоже внимательно слушал тишину. – Вы останавливаетесь, начинаете прислушиваться и слышите…сотни звуков; тиканье часов, где-то едет машина, лает собака, гулко стучит собственное сердце. Ветер веткой скребет по стене…. А может не ветер…, и не веткой?
 Георгий Романович вполне осознанно посмотрел в сторону окна.
 - А может это та тень? И вдруг за вами скрипнула половица…
 За спиной Пряжина раздается еле слышный скрип.
 - …все! Низкий старт. По пути Вы что-то сшибаете, раздается ужасный грохот и на этот грохот, слетается все сверхъестественное и необъяснимое, что скрывалось за Вашей спиной. Оно вот-вот наступит вам на пятки. Вы уже чувствуете и слышите ЕГО дыхание в затылок и ОНО вот-вот вонзит свои когти Вам в спину.… Помните ДОК!!!
 - Я… - Георгий Романович повернулся в сторону выключателя, но лишь за тем, чтобы убедиться в том, что свет действительно включен изнутри.
 - ОТВЕТ!!! – выкрикнув, потребовал Больной у своего врача.
 - Что-о? – вставая, спросил доктор, чтобы включить свет.
 - Сядьте! – прозвучал новый приказ, - и ответьте на вопрос. Помните или нет?
 - Что? – голос Пряжина ослаб, - а это…помню.
 - Нервам не доверяете? Включите лампу.
 Георгий Романович включил маленькую настольную лампу на гибкой ножке со слабенькой лампочкой.
 - Хорошо, - продолжил Эдик, - и вот вы добрались до свечи. Руки не слушаются, но Вам удается зажечь ее и держа огонь перед собой вы разворачиваетесь и … Ничего. Кроме перевернутого стула. Значит все в порядке, но сердце еще стучит как молот, во рту вкус адреналина, пульс напоминает грохот, он заполняет весь дом, давит на уши и на нервы.
 Теперь путь лежит к пробкам и опять ощущение постороннего присутствия за спиной, холодным потом дает о себе знать.
 В прихожей большое зеркало. Первое, что в нем видите, пламя свечи, потом собственное лицо, искореженное тенью и страхом, а за Вами… - Эдик вновь сделал паузу и с ужасом заглянул за плечо доктора, который тут же начал медленно поворачиваться, зная, что все происходящее точно не просто так. Как только пациент выпал из поля зрения врача Больной зубами направил настольную лампу в затылок и вскричал;
 - О ужас!!! Что-то огромное, движущееся без остановки заполняет почти все пространство за Вами…
 Увидев собственную, тень Пряжин аж подпрыгнул на стуле.
 - …а это просто Ваша тень, раздутая маленьким пламенем свечи и колеблющаяся от его подергиваний.
 Теперь Вы понимаете, о каких страхах я говорю?
 У Пряжина еще не было сил ответить, поэтому Болин продолжил:
 - Это страхи о том чего нет, точнее чего не может быть. А теперь представьте, что ОНО, есть. Ведь Вы ЕГО ощутили.
 - Что…? ОНО...?
 - ОНО, это то, что рождает страх и наоборот.
 - В смысле?
 - Представьте. Вы испугались, ЧЕГО-ТО, чего нет. Так?
 - Ну…
 - Появился страх. Так?
 - И что?
 - И он, этот страх, нарисовал в вашем воображении нечто, чего Вы испугались, но чего нет на самом деле. Понятно?
 - Да. Но ты меня напугал.
 - Это хорошо. Теперь ответьте, но ответьте так, как ответили бы час назад. Вы сумасшедший?
 - Нет.
 - А если кто-то способен видеть свой страх? Он сумасшедший?
 - Не обязательно. Могут происходить галлюцинации, вызванные депрессивным состоянием…
 - Значит Вы не сумасшедший, – перебил врача Эдик. - В Вас живет страх, но Вы не можете его видеть, потому что Ваш рассудок не может допустить этого. Я имею в виду Ваш здравый рассудок?
 - Да, именно так.
 - Тогда ответьте на последний вопрос…
 Болин закрыл глаза, вызывая к жизни свое первое, и ОНО же последнее творение.
 Еще в то утро, когда Эдик достиг Нирваны, он понял, что конец ЕГО близок, и ОН испытал страх. Теперь ОН знал, что хозяин сильнее ЕГО и может противостоять ЕМУ. Так же ОН знал, что хозяин слабее ЕГО в некоторых аспектах, но никогда, ни при каких обстоятельствах не даст добровольно ЕМУ ни жизни, ни имени.
 В тот момент, когда все это происходило, сильнее был хозяин, и ОН не в состоянии сопротивляться, лишь обречено выполнял команды.
 Рукава смирительной рубахи ослабли, и Эдик демонстративно положил руки на стол.
 - А вот и вопрос, Георгий Романович; - Кто…? Вернее, что – ЭТО?
 За спиной Болина появилась тень, вибрирующая живая тень. Еще некоторое время Пряжин искал логическое объяснение происходящему, но в конце концов потерял сознание. Эдик проверил пульс доктора, вернулся к стулу и сказал:
 - Спасибо, - извивающейся в истерике тени, - ублюдок.
 Сел в позу лотоса и начал загонять ЕГО обратно в свое подсознание.



Глава - 2
 - Док, Вы видели то, что видели и я не Гари Гуддини, что бы, без помощи, выбираться из смирительной рубахи. Ответьте еще раз на вопрос; - Вы сумасшедший или нет?
 - Не знаю, - обречено ответил Георгий Романович.
 - А я знаю. Нет. Так же как и я. И еще вопрос. Вы хотите мне помочь?
 - Я не знаю, кому из нас требуется помощь…
 - Это не ответ. Простите, но время не ждет, а помощь требуется мне. Вам же просто необходимо выслушать меня, не перебивая, и все встанет на свои места. Ну так что, хотите или нет?
 - Хочу, но…
 - Тогда сидите и слушайте. Готовы?
 - Да.
 - Как я уже говорил, все это началось четыре года назад. Я был должен. Уже не имело значения кому и сколько……………………………………………………….



 * * *
 Рассказ занял многие часы, но Эдик не торопился, он хотел чтобы Георгий Романович отменивший в тот день остальные дела, понял ВСЕ с первого раза. Все, что он, Эдик понял сам. Все краски стерлись с лица психиатра, и Больной наблюдал за истинным лицом Пряжина Жоры, видел понимание, сочувствие, теперь настоящее и уважение. Иногда он задавал вопросы, которые звучали как признаки сомнения, но пациент быстро ставил своего врача на место фразами типа; - “Хотите еще раз взглянуть на ЭТО?” или “Если я не вру, остается только безумие, но в этом случае вы так же безумны как и я”.
 Всему приходит конец и повествованию Эдика, он тоже пришел.
 - Ну вот и все, Георгий Романович, дальше Вы знаете все. Доказательства, Вы тоже видели. Простите, что таким способом, но по-другому Вы не хотели. Я понимаю, что все произошедшее со мною может стать для кого-то соблазном – “легкие деньги”, но мы то с вами понимаем друг друга… Надеюсь..?!
 - Да. Конечно.
 - Да. Мы понимаем цену этих денег. Док, я сейчас кое-что скажу, не отвечайте сразу. Все наши встречи, как и эта, записаны у вас на кассетах, пересмотрите их, подумайте, а потом дадите ответ. Хорошо?
 - Хорошо, Эдик, – ответил доктор с опаской.
 - Вы прекрасно понимаете, что теперь является моей неотъемлемой частью и пока у меня есть хоть какая-то власть над ЭТИМ, - Болин непроизвольно сжал кулак, неоднократно разбитые костяшки которого говорили о многом, - необходимо с ЭТИМ покончить раз и навсегда. Тот я, так же как и я – Я, сможет убедить всех, как я Вас сегодня утром, в своей вменяемости и что будет потом – страшно представить. Если Вы испугались того к чему я клоню, значит, Вы верно думаете – я и ОН должны умереть и я не могу этого сделать сам, у НЕГО видите ли Тонатофобия. Так что для НАС это Табу при любых обстоятельствах и раскладах.
 - Но…, - попытался возразить доктор.
 - Не перебивайте. Помните, мы договорились?
 - Ладно, молчу.
 - Так вот, сделаем мы так…



ЭПИЛОГ

 В очередное свое дежурство Пряжин Георгий Романович, незаметно пробрался ночью в палату Болина Эдуарда Александровича, который, как и было условленно, сидел у окна в позе лотоса, в абсолютной прострации. Руки Больного лежали на согнутых коленях, ладонями вверх. Врач вытащил из кармана руку в резиновой перчатке, между большим и указательным пальцем было зажато новенькое лезвие “Нева”. В последний момент он заметил маленький клочок бумаги на ладони своего пациента. На нем было написано: - “Вам”. Тут Георгий Романович еще кое о чем вспомнил и подошел к кровати.
 - Да..., - сказал он тихо, увидев лист бумаги, исписанный мелким почерком – предсмертную записку самоубийцы.
 Врач вернулся к своему пациенту и поднес руку в перчатке к запястью Эдика…



 * * *
 Настя несколько раз часто моргнула. Из ее глаз потекли слезы. Она уснула.



 P.S.

 В морге, Георгий Романович, держал в кулаке записку от Эдика.
 
 «Не мучайте себя, Док. Вы поступили правильно. Спасибо.
 Ваш. Больной».

 

 * * *
 Попрощавшись, Пряжин встал в сторонку и услышал шепот двух «ДРУЗЕЙ», Эдика, стоявших к нему спиной.
 - Слишком рано, мы начали терять друзей…
 - Блин, мы же могли как-то помочь ему.
 - Как!? Он же сам ни чего, никому не рассказывал!
 - Это точно…