Музыка сфер

 Одинокий спальный вагон с мёртвым проводником на дне реки. Он раскинул разбухающие руки, будто приглашая пассажиров занять свои купе. Ему невдомёк, что туда, где когда-то пили дорогое вино, курили папироски в чёрном мундштуке, вели непринуждённые дорожные разговоры и томно глядели в окно через пелену вуалек в изюминку, теперь приглашёны на празднество останков раки и рыбы. Последние важно снуют из стороны в сторону, пузырятся от довольства и растопыривают плавники так, что теряют равновесие и тыкаются головами в склизкие стены вагона. Раки копошатся под столиками, с чувством знатока оценивая различные мелкие предметы. Некоторые воровато утаскивают эти сокровища в свои жилища, а потом вновь возвращаются. Каждый из них благодарит своё водное божество за то, что ниспослал им благодать жить под хлипко сконструированным железнодорожным мостом.

 Какая досада, подумалось бы, наверняка, проводнику, увидел бы он этот мезальянс, - не верится, что некоторое время назад здесь частенько бывал кусочек её платья, а на нём крупинки облетевшей с ресниц туши и пепла. Хотя, кто знает, возможно, страдалец и имеет честь лицезреть сие прискорбное действо. Быть может, именно поэтому неприкаянно перемещается из угла в угол, влекомый течением и собственной скорбью.

 Несмышлёный малыш с крашёным в ядовито-зелёный хохолком на голове свернулся комочком посередине высохшего океана. Пару минут назад он жалобно хныкал, утирая пухлыми ладошками слёзы в серую крапинку, которые, скатываясь, оставляли следы на чрезмерно забелённом пудрой личике. Но сейчас он спит, прикрывшись рваным подобием чёрной шали с длинными кисточками, умильно насупившись, по-видимому грезя о прошлом, когда единственным и до боли родным для него было лишь чрево матери.

 Детка страдает от авитаминоза. Кожа на плечиках и голенях шелушится, нестерпимо чешется, и сейчас нет никого, кто бы мог заботливо намазать её кремом… А ещё он боится, что выглянет солнце и снова начнёт сушить землю, она потрескается, и он упадёт в одну из самых глубоких расщелин. Получится так, что малыш никогда не увидит даже краешком выгоревше-зелёного глаза такого опостылевшего, но всё же необходимого солнца.

 А где-то в неведомом городе-призраке, некогда огромном и индустриальном, по тоннелям в метро гуляет маньяк. Он тщетно уже несколько лет подряд ищет удовлетворения своим комплексам и сходит с ума. Сам измазавшись в мазуте, он выписывает им нецензурные слова на отваливающейся плитке метрополитенных станций. Забравшись на ночлег в какой-нибудь вагон давно не трогавшегося состава, он долго истерически гогочет, брызгая слюной на помутневшие стёкла с наклеенной рекламой многогодичной давности.

 Я, вскарабкавшись по шатким строительным лесам на широкую площадку, любуюсь предрассветными сумерками. За спиной в широких, голых переходах недостроенного дома гроулит ветер. Влезу в окно и пойду его искать, поиграю с ним в прятки и расскажу о том, что занимает мои мысли в данный момент. Он будет угрюмо перебивать, настаивать на своём, но в конечном счёте даст самый полезный совет. Потом я поброжу по пустынным квартирам, взлечу и спущусь по лестницам пока что без перил и вдохну такой сладкий запах строительных материалов, цемента и дерева.

 Я смогу услышать восхитительную, неземную музыку, исходящую неизвестно откуда. Это такой восторг! Совсем не похожая на те грубые, напряжённые, навевающие чувство беспомощности звуки, которым я привыкла внимать, - это музыка сфер. Она, подобно прозрачному веществу в газенвагене, наполняет всё естество блаженством вечного покоя, размягчает оледеневший мозг, и думается легче. Маленький дирижёр во мне будто управляет ею, с каждым шагом, каждым движением музыка изменяется, становясь ещё изумительнее.
Уже не слышу эхом отдающихся шагов, верится, что лечу, парю над пыльным заляпанным краской полом. Смотрю в окна за горизонт, и меня охватывает любопытное ощущение, похожее на то, что никому толком не известно. Свобода… Музыка звучит громче и отчётливей, я даже улавливаю подобие мелодии, пытаюсь напеть, но… Оступаюсь и ударяюсь о шершавый угол стены. Ладонь, проехавшись по неотёсанным доскам, саднит, я громко чертыхаюсь и принимаюсь вынимать ногтями занозы. Перед глазами проносятся странные картинки с утонувшим юношей, мёртвым ребёнком в чёрном тряпье и перекошенным смехом безумцем. Вынимаю последнюю занозу…

 Музыка! Куда пропала музыка?