Господи, помоги мне остаться циником!

Сегодня меня разбудила ворона. Я нехотя открыла глаза и посмотрела на эту сволочь, которая выкобеливалась на уставшем от жизни дереве за окном. Почему-то ей не сиделось, и она бегала по всей ветке, балансируя хвостом. Хотя что мне до вороны. Буквально через 5 минут после вынужденного пробуждения мне позвонили и сказали, что необходимо явиться с вещами в приемный покой 10 клинической больницы, дабы госпитализироваться в отделение кардиологии. «Ну наконец-то!» думаю я. А потом другая мысль: «Стоп! сегодня ж пятница!» Мне хватило ума сообразить, что провести двое выходных в больнице как-то абсолютно не «аллё»…А что делать... пришлось глотать чай, кекс, слезы и собираться.
Больничные стены…И запах… Бог мой, какого уровня бы не было лечебное учреждение, там всегда пахнет одинаково: отчаяньем, болью, нездоровым телом и лекарствами.
Больница огромна, а архитекторы, ее планировавшие, должно быть мечтали соорудить лабиринт. До главврача я дошла примерно за 15 минут, 12 из которых потратила на блуждание практически по кругу, что, учитывая мой недуг – топографический кретинизм -- еще рекорд своего рода.

Кардиолог почему-то сразу заглянув мне в рот, выдала: « У вас очень некрасивые гланды» и отправила меня к лору. Лор – испепеляющее позитивная тетка, засунула мне в рот шпатель и хмыкнула: « Да не, они просто большие!» и отправила меня к неврологу. Оказалось, все это семечки по сравнению с тем, что мне еще предстояло.
…Проведя в больнице целый день, и исправно посещая завтрак, обед и ужин, я пришла к выводу, что в столовой работают повара-садисты или извраты, которые умудряются довести продукты до практически невменяемого состояния. Так, манная каша на завтрак выглядела совершенно нетипично и позволяла резать себя ножом и есть вилкой. Рисовый гарнир к обеду тоже чувствовал себя весьма неважно и не хотел отлипать от тарелки, а колбаса, еще, видимо, при жизни будучи очень стеснительной особой, мучительно краснела даже отварная. И только картофель, преобразованный в пюре, которым предлагалось поужинать, ощущал себя в своей тарелке (уж извините за каламбур). Он весело растекался по железной продолговатой плошке и кокетливо прятался за котлету скромных размеров. Повариха на раздаче наливает нечто в стаканы, и я интересуюсь, что это за жидкость такая, предполагая, что она наливает воду. В ответ мне послан негодующий взгляд и фраза : « Что вы?! это же компот из изюма».

Медсестры тоже радуют. Битый час я пыталась разыскать главврача и пришла за помощью на сестринский пост. 5 минут я терпеливо выслушивала бред вроде «я не знаю» «я занята» «спросите еще у кого-нибудь», пока не задала отрезвляющий вопрос «А что вы знаете?» Трясущаяся челка, сузившиеся глаза, удлинившиеся черные ровные стрелки : «Я знаю, что мне еще таблетки нужно рассортировать, накрутить марлевых тампонов и вообще у меня работы куча!» - «Чудесно. Вернемся к первому вопросу. Так где главврач?» С тех пор на протяжении всего моего пребывания в больнице, мне дают много валерианки и называют Машенькой.

...Вообще, специалисты у нас замечательные. А лечат как? Не медикаментозно, не психо-дието-фитотерапией или еще чем-то. Нет. Они лечат «святым духом». Лично у меня, как только я прихожу в государственное лечебное учреждение, сразу проходит все, и как-то неудобно становится перед врачом, потому что представить из симптоматики абсолютно нечего: голова не кружится, сердце не болит и вообще такое чувство, что организм рассовал всю хворь по каким-то своим отдаленным уголкам. Я начинаю себя чувствовать даже лучше, чем после лечения. Но обычно хитрости не прокатывают, и меня запирают на положенные две недели.

Моя соседка в двухместной палате – 85-летняя бабушка. У нее пергаментная кожа, огромные пигментные пятна, седой пушок на голове и горб на спине. Она плохо слышит и видит и ходит только с палочкой. Глаза - отцветающие васильки. Сухой и маленький осколок человеческой жизни. Я приношу ей обед, хотя должны это делать санитарки, слежу за капельницей, слушаю ее тягучие истории. Она дарит медсестрам мандарины и конфеты, рассказывает мне про гестапо, про то, как издевались над хлопцами и про то, как хорошо ЖИТЬ. Каждый день она плачет : «Как же хорошо жить! Все есть, всего хватает, все так хорошо. А сил уже нет. Только бы не умереть на пасху. Только бы продержаться неделю. А какие я куличи пекла, как раскрашивала яйца,… а теперь ничего не могу» И бессильные слезы питают подушку. Каждый вечер перед сном она молится. По-своему, потому что вряд ли она знает Отче наш. Она говорит: «Господи, пусть у людей все будет хорошо. Пусть. Хай даже у плохих людей, они уже сами себя наказали. Пусть все будет хорошо, Господи, тебе ж не тяжко…»

За две недели я видела всякое. Синие ноги, покрытые язвами от отеков. Постоянно стонущего мужчину, который считал, что раз он еще стонет, значит живой. 80-летнего дедушку, которого бросили дети и внуки. Он стоял на крыльце и звал маму. Женщину после 9-ого выкидыша, прозрачную от смерти, поселившейся в ней…
Меня выписали 3-его числа. А мою старушку-соседку – 2-ого. Она не хотела, но ее выписали. А к обеду за ее телом приехали родственники.

Вечером я молилась. По-своему, хоть я и знаю Отче наш. Я говорила : «Господи, спаси меня от человеческого горя! Помоги мне остаться циником!»