Положите камешек

(По книге Анатолия Штаркмана «Пушкин в ермолке)

26. 05. 05
Сегодня день рождения Пушкина. Символично, что именно в этот день я нахожусь в Пушкинских горах. Ещё в Израиле, из интернета, знал, что автобусы из Пушкиных Гор отправляются в Михайловское, Тригорское и Петровское каждый час, стоимость билета 20 рублей. В 7 часов утра уже стоял на остановке, но после 15 минут ожидания понял, что от маршрутных автобусов остались только вывески. В Михайловское решил добираться пешком.
Шёл лесом по дорожным знакам для машин. Тишина, даже птиц не слышно, воздух – нектар. Минут через десять обогнала меня женщина на велосипеде. Как же не остановить и не спросить дорогу? «По дороге далеко. Метров через 200 сверните направо в сторону турбазы, вывеска будет. Пройдёте её и возле котельной налево через поле. Дальше вас тропа поведёт». Турбаза – не оштукатуренное из красного кирпича трёхэтажное здание с широкими окнами, туристов не приметил – сезон ещё не наступил. Котельную по трубе не спутаешь ни с чем, повернул налево через огороды по тропе, чуть в стороне справа - коттеджи, вилы. Дошёл до леска и дальше вдоль оврага по еле заметной тропе среди заросшего жёлтым цветом поля.
Какая ширь! Где-то в далёком бледно голубом горизонте проступает село на фоне тёмного зубчатого леса. Громадное поле в жёлтых волнах и белая стреноженная лошадь! Есенинская классика! Во время Второй Мировой войны, мне не было ещё восьми, пришлось работать пастухом в глухом селе между Куйбышевым и Оренбургом. С тех пор ширь эта и сидит во мне.
На тропе тесно, не разминёшься. Встретил явно не крестьянского вида женщину. Постояли, поговорили. Оказалось, что зимой живёт она в Питере, а летом здесь, в Бугрово в родительском доме, по наследству оставшемуся. Запомнилось: «От Пушкина здесь только природа, всё остальное - Гейченко».
В Бугрово, прошлом Бугры, тропинка заходит мимо валунов, расставленных, судя по равнозначному расстоянию между ними, руками человека. Гейченко предполагал, что это могилы язычников, а валуны с оврага - рядом. Камни на могилах – это и еврейский обычай. По старой дороге в Иерусалим через Рамлю находится поселение Гезер, в котором сохранились надмогильные камни со времён Давида, может и раньше. Говорят, если не прикрыть могилу тяжёлым камнем, то душа умершего возвращается в дом и не даёт спать родным. По личному опыту знаю, что это не просто разговоры.
Фотографировал, хотелось забрать всё это с собой. Сегодня дигитальным фотоаппаратом с ладошку можно и фильмы снимать. Умилялся сельскому почерневшему от времени дому, грубо сколоченному сараю, цветущими деревьями – «яблони цветут, какое диво», «белых яблонь дым», свежему сколу, сложенных в стопку нарубленных дров.
Тропинка вывела меня на «большую» дорогу, по ней спустился к озеру на плотину. Равномерный шум воды, внизу остатки мельницы и тёмные деревянные без окон амбары. Чуть поодаль на пригорке рубят новые - восстанавливают прошлое для туристов. По карте место называется Мельничный пруд и усадьба Мельника. Перешёл через плотину и запечатлел на электронный диск редкое сегодня чудо природы: прикорнувший в лесу пруд вместе с кваканьем лягушек, плеском рыбы, заболоченным, заросшим камышом берегом, рыбаков, плотно закутанных в дождевики с капюшонами от больших и чёрных комаров, почему-то хочется сказать, жирных.
За плотиной начинается сосновый лес. У входа с левой стороны будка с охранниками, шлагбаум для транспорта. Я поздоровался, они ответили, но не отреагировали запретом, значит, можно идти. Дорога чуть вверх, минут через двадцать могила неизвестного солдата в цветах. Украшенные цветами могилы и памятники жертвам Второй Мировой войны сопровождают меня с тех пор, как приземлился. Прошло 60 лет, но память продолжает кровоточить.
В семидесятых годах двадцатого века в Пушкинском заповеднике водил туристические группы Сергей Довлатов. Слава русского писателя к нему пришла позже, на Западе. В России книги его сжигали. Он записал рассказ одного из здешних местных жителей.
«Я пацаном был, когда немцы здесь стояли. Худого не делали, честно скажу. Кур забрали, свинью у деда Тимохи… А худого не делали. И баб не трогали. Те даже обижаться стали… Мой батя самогонку гнал. На консервы менял у фашистов… Правда, жидов и цыган они того…
- Расстреляли?
- Увезли и с концами. Порядок есть порядок…
- А ты говоришь, худого не делали.
- Худого, ей-богу не делали. Жидов и цыган – это как положено…».
Мне показалось, что я иду слишком долго, оглянулся и увидел из-за поворота женщину. Подождал. Оказалось, что она работает экскурсоводом и идёт на рабочую смену. «Рано, музей ещё закрыт. Сейчас будет деревянная часовенка. От неё напрямую вход в усадьбу. Вы погуляйте по парку, он очень красив, да ещё утром».
Перед входом в усадьбу громадный валун со стихом Пушкина, ворота–арка, за ней круглая площадь-клумба и даже маленькая пушечка-мортира. Времени было много, и я ушёл бродить.
Высокие липы, табличка нежно-голубого цвета и надпись на русском и английском: «Аллея Анны Керн». Сквозь прямоту аллеи, в самом конце, поперёк – аккуратно покрашенная тоже в нежно-голубой цвет чистенькая скамейка. Такое впечатление, что всё нарисовано, если бы не лёгкий ветерок и слегка качающиеся кроны, шелест весенних листьев, птичья возня и с промежутками громкая трель соловья.
В 1936 году «Михайловские рощи» посетил писатель Паустовский и под старинными липами аллеи Анны Керн встретил её внучку Аглаю Пыжевскую, бывшую драматическую актрису. Она была уже не молода, но свою бабку застала ещё при жизни. Паустовский называет Анну Керн выжившей из ума столетней старухой, «ссорившуюся со своими внучками из-за лучшего куска за обедом». В 1825 году Анне Керн было 25 лет, поэту – 26.
Четыре года Пушкин провёл на юге среди еврейского населения, не мог он не знать, что на иврите керен, керн – луч, сиять. Луч, он появляется в мгновенье и в мгновенье исчезает. И тогда неразлучная его «муза резвая болтунья» поторопилась подсказать ему очередное великое совершенство. Посвящение Анне Пушкин обозначил буквой
 
 К***

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолётное виденье,
Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадёжной,
В тревогах шумной суеты
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.

Шли годы, бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.

В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слёз, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолётное виденье,
Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоеньи,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь и слёзы и любовь.

Родилась Анна в семье Петра Полторацкого, деда по отцу звали Марком. Полторацких в России пруд пруди, потому что у Марка было 22 ребёнка. Кроме детей он имел прекрасный баритон. Голос его совершенно не случайно заметил фаворит императрицы Елизаветы Разумовский (его настоящее имя Раз, родом он из еврейского местечка Козельцы) и приблизил ко двору. Полтер на греческом означает базар, магазин; на иврите – булочная, булочник. В России Полтер превратился в Полторацкого.
Анна Керн в воспоминаниях о детстве и юности пишет: «Я родилась под зелёным штофным балдахином с белыми и зелёными страусовыми перьями 11 февраля 1800 года в Орле в доме моего деда Ивана Петровича Вульфа, орловского губернатора. Мать Екатерина Ивановна Вульф вышла замуж за Петра Марковича Полторацкого. Обстановка была так роскошна и богата, что у матери моей нашлось под подушкой 70 голландских червонцев».
История фамилии Вульф на царской службе в России начинается с Андрусовского перемирия 1667 года при царе Алексее Михайловиче (1645-1676 гг.). Огромное количество пленных евреев, воевавших на стороне Польши и Швеции, было угнано в глубину России. Через 10 лет тем, кто остался жив, было разрешено вернуться в свои родные места, принять гражданство стран в соответствии с новыми границами, по желанию поменять религию и даже остаться в России на льготных условиях. Но льгот бесплатно не давали, и цена им - креститься. Многие этим воспользовались, в том числе и Вульф. Сын его Пётр во времена императрицы Елизаветы Петровны состоял в чине бригадира в армии. Его внук Иван Петрович был орловским губернатором. Русские цари любили окружать себя крещеными евреями. Одним из них был муж Анны Петровны, полковник русской армии Ермолай Фёдорович Керн.
Впервые Пушкин увидел юную Анну с её 52-летним мужем в 1819 году на балу в аристократическом доме тётушки Полторацкой, по мужу Олениной. Двадцатилетний Александр и девятнадцатилетняя Анна сидели рядом. Артистические наклонности, на балу Анна исполняла роль Клеопатры, свободная игра на фортепьяно в сочетании с «нежным голосом» не могли оставить Пушкина равнодушным. Однако Анна во славе юной свежести, красоты и бальной популярности не разделила бурно проявляемых чувств мало известного поэта.
В 1823 году муж Анны получил должность военного коменданта Риги, и общественные интересы по службе заслонили молодую жену. Она уезжает к родителям в Полтавскую губернию и там сближается с другом Пушкина, богатым помещиком, порнографическим поэтом Аркадием Родзянко. Под его влиянием Анна увлекается поэзией Пушкина. Завязывается фривольная, мягко выражаясь, переписка между тремя, в результате которой у Пушкина сложилось довольно определённое мнение об Анне Керн. «Объясни мне, милый мой, что такое А. П. К., которая написала много нежностей обо мне своей кузине? Говорят, она премиленькая вещь – но славны Лубны за горами», - писал Пушкин Родзянке. «Течение нашей жизни, - из дневника Анны Керн, - есть только скучный и унылый переход, если не дышишь в нём сладким воздухом любви».
В 1825 году Анна по пути к мужу заехала в Тригорское не столь повидать свою тётушку, сколь встретиться с популярным поэтом России. Она появилась внезапно из прошлого нарядного петербургского в будничное Михайловское, как солнечный луч сквозь серые тучи, светлым праздником в воображении поэта. Глаза её излучали тайную грусть ожидаемой необыкновенной страсти, а манеры поведения сохраняли невинную девическую застенчивость. Пушкин снова был покорён её красотой. Анна музицировала, пела приятным голосом венецианскую баркаролу и сводила с ума немногих присутствующих мужчин. Она прожила в Тригорске около двух недель. Её очень заинтересовал таинственный перстень на руке Пушкина. «Что вы хотите сказать, говоря о печатке, которая для вас подходит и вам нравится (счастливая печатка!) и значение которой вы просите меня разъяснить? – писал Пушкин Анне Керн в Ригу. Если тут нет какого-нибудь скрытого смысла, то я не понимаю, чего вы желаете». Были ещё и другие перстни на руке поэта, но надпись на иврите не оставила равнодушной Анну. Пушкин не мог быть откровенным, письма его проверялись.
Хозяйка поместья Прасковья Александровна Осипова, ревнуя Анну к Пушкину, постаралась поскорее увезти её в Ригу. При проводах Пушкин подарил Анне неразрезанный экземпляр первой главы «Евгения Онегина». Она развернула подарок, и из него выпал сложенный листок почтовой бумаги. Анна нагнулась, подняла, прочитала и сразу поняла цену божественных строк. Пушкин импульсивно вырвал бумажку из её рук, но она всё-таки уговорила его отдать. Луч, он появляется мгновенно и также мгновенно исчезает. Пушкин написал посвящение сразу же после приезда Анны. Время сделало своё дело, луч исчез.
Прошли годы. Анну полюбил М. Глинка, а когда подросла дочь, Екатерина Ермолаевна Керн, композитор влюбился и в неё, и ей посвятил романс на стихи Пушкина «Я помню чудное мгновенье…». Стихи и музыка в честь двух еврейских женщин, российских дворянок, слились воедино. Вульф, Полторацкая, Керн…
Мать Михаила Глинки была против брака сына с дочерью Анны Керн, и они расстались.
В возрасте 36 лет Екатерина вышла замуж за Шокальского Михаила Осиповича. С иврита шокель – взвешивать. В 1856 году у них родился сын. Вскоре она овдовела, а их сын Юлий детские годы провёл у сына великого поэта Пушкина Григория Александровича, в то время хозяина усадьбы Михайловское. В дальнейшем Юлий Михайлович стал известным учёным океанографом, советским академиком. Я просмотрел не одно о нём биографическое повествование, но нигде не встретил упоминание об его национальных корнях. Однако шила в мешке не утаишь: фамилии рассказывают о своих владельцах больше, чем иной раз хотелось бы им. Купцы Шкловские, выходцы из белорусского города Шклов, известны московскому двору со времён Алексея Михайловича. В 1772 году после первого раздела Речи Посполитой город Шклов отошёл к России.
Когда Анне было 38, в неё влюбляется её троюродный брат 18-ти летний А. Марков-Виногоградский. Отец Анны возражает против столь неравного по возрасту брака и лишает дочь наследства. «Бедность имеет свои радости, - пишет Анна своей тётушке, - и нам всегда хорошо, потому что в нас много любви… Может быть, при лучших обстоятельствах мы были бы менее счастливы…» Они прожили 40 лет красивой духовной жизнью. Анна Петровна пережила своего второго мужа почти на год и умерла весной 1879 года. Литературная легенда рассказывает, что «гроб её повстречался с памятником Пушкину, который ввозили в Москву к Тверским воротам». Вадим Перельмутер в книге «Пушкинское эхо» писал: «Поэтам, конечно раздолье. А достоверность происшествия - не для обсужденья. Несложно подсчитать, что ради символической встречи с былым мимолётным возлюбленным, в металле увековеченном, покойной старушке пришлось бы дожидаться похорон самое малое год». Тело Анны не было похоронено в Москве, так же, как и тело Пушкина в С.Петербурге. И в первом и во втором городе христианских кладбищ было предостаточно, но… ни одного еврейского.
Я сидел на скамейке аллеи Анны Керн, закрыв глаза, погружённый во что-то чистое, воздушное… Голоса… Я не мог разобрать ни одного слова, они были божественно прозрачные, как родник, из далёкой юности, из непоруганной мечты. Юношеские голоса мне не пригрезились. Был конец учебного года, первая в это утро экскурсия школьников заполнила парк.
Меня вели стрелочки путеводителя «Ле Пти Фюти». Пруд с «островом Уединения», белый горбатый мостик через канал-зеркало, в котором застыли голубое небо и деревья вдоль берегов, каменный амбар из таких же камней, что и ступеньки к могиле поэта.
Амбар, в прошлом льнохранилище, построил сын Пушкина – Григорий Александрович. У широкой амбарной двустворчатой двери стояла девушка. Я подумал, что это кафе и спросил: «Можно ли надеяться на стаканчик кофе». Девушка улыбнулась приветливо и ответила, что кофе она мне приготовит, а заодно я посмотрю выставку картин на сказки Андерсена. Оказалось, что амбар сегодня приспособлен под выставочный зал. Пришлось купить билет. Запах свежего кофе взбодрил меня, и я выразил вслух мысль, что нахожусь в сказке. Девушка спросила меня, надолго ли я приехал и где остановился. Такая конкретность вернула меня к действительности, тем более, что я был окружён любопытными взглядами трёх приветливых девиц – билетёрши, контролёрши и кассирши. Кофе я выпил и ляпнул, забылся на минутку, возвышенно не к месту: «Известно ли вам, что Андерсен учился в еврейской школе?» Девушки переглянулись в недоумении и та, которая готовила кофе, ответила, что может подробно рассказать о творчестве датского сказочника, но … очевидно я перепутал с кем-то другим. Поговорив ещё пару минут и не ответив на любопытствующий вопрос, я продолжил свой путь вдоль канала к небольшому озеру почти на берегу реки Сороть. Чуть поодаль, ближе к реке, звала к себе поднятыми руками ветряная мельница – недавно выстроенный камуфляж. К усадьбе на вершину холма вела сквозь кусты цветущей сирени и жасмина тропа вперемешку с широкой деревянной лестницей мимо баньки и дома Гейченко, теперь уже тоже музейного.
В конце подъёма раскинул сувенирные сети молодой крепкий мужчина, как он рассказал, бывший офицер ракетных войск. Его уволили в запас одновременно с падением советской власти. «В этих краях зарабатывать можно только на Пушкине. Пришлось осваивать новую профессию – изготовление сувениров из глины. Сначала ничего не получалось. Местная глина особая, её прожигаешь, а она становится пористой. Сувениры не имели товарного вида, кружки текли. Однажды, перед тем как прожечь в печи, пропитал молоком. Получилось хорошо». Все сувениры со стихами. Я купил кружечку под старину с надписью: «Няне Пушкина». Стих этот известен со школьной скамьи.

Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей!
Выпьем с горя;
Где же кружка?
Сердцу будет веселей!

Анна Керн в своём дневнике отмечает, что Пушкин любил по-настоящему только двух женщин – няню и сестру. О судьбе няни поэт рассказывает в «Евгении Онегине»:

- И, полно Таня! В эти лета
Мы не слыхали про любовь;
А то бы согнала со света
Меня покойница свекровь. –
«Да как же ты венчалась, няня?»
- Так видно бог велел. Мой Ваня
Моложе был меня, мой свет,
А было мне тринадцать лет.
Недели две ходила сваха
К моей родне, и, наконец,
Благословил меня отец.
Я горько плакала от страха,
Мне с плачем косу расплели
Да с пеньем в церковь повели.

В церковь её несовершеннолетнюю повели с мальчиком, но, по обычаю тех времён, первая брачная ночь принадлежала хозяину поместья. Потому и «плакала со страху». «Здесь девы юные цветут для прихоти бесчувственной злодея» - пишет поэт при посещении Михайловского в лето после окончания лицея. До сегодняшнего дня сохранилась деревня Арапово, куда поселяли Ганнибалы своих наложниц и внебрачных детей. Некоторым везло, и они оставались служить при барском доме, такова была судьба няни.
А. Лукьянов, автор книги «Александр Пушкин в любви», ссылаясь на исследование Фрейда, позволил себе такую фразу: «Обычно сама няня (или его мать) питает к ребёнку чувства, похожие на сексуальные. У Арины Родионовны могли остаться подсознательные чувства сексуального удовлетворения, получаемого от мужчин семьи Ганнибалов, и которые она перенесла в виде любви и заботы на маленького Пушкина».
Няню звали Арина Родионовна Яковлева. Дневников она не писала, царю не служила, но нет книги о Пушкине, в которой бы о ней не писали. Родилась она якобы крепостной Абрама Ганнибала в апреле 1758 года то ли в деревне Суйда, то ли в селе Вознесенское поместья Кобрино неподалеку от С.Петербурга. Дома своего не имела, но детей исправно рожала. Жила при барских дворах, сначала в Кобрино, потом в Михайловском. Данные о ней настолько противоречивы, что трудно отличить правду от мифа.
Арина на русском по Далю – гриб, чернуха и является бранным у калмыков. С другой стороны, Арье в переводе с иврита лев, одно из двенадцати созвездий, и писалось во времена Пушкина Арiь. Если прибавить к этому слову притяжательный суффикс «(и)н с окончанием «а», то получится Арина, дочь Льва, так за спиной называли Ганнибала, зная африканское происхождение и гневный характер его. Родионовна… Хародион – название крепости на территории Израиля, построенной еврейским царём Хордусом, он и по имени Родион, по-русски - Ирод. Имя это стало нарицательным и означает жестокость, каким и был этот царь. Яковлева – девичья фамилия от имени Яаков, он же Исраэль. По мужу, если такой действительно был, Арина Родионовна должна была бы писаться Матвеевой. Портрет Арины Родионовны с курносым носиком и в платочке скульптора О. К. Комова ничего общего не имеет с оригиналом.
Не простых кровей была эта крепостная няня, природный интеллект которой позволял ей наравне участвовать во встречах и попойках Пушкина с друзьями в Михайловском.
С именем Арины Родионовны связана весьма интересная, тайной покрытая история, к нам дошедшая в виде легенды.
В поместье Михайловском во время ссылки Пушкина служила домоправительницей Роза Григорьевна, дальняя родственница Пушкиных, судя по имени и отчеству – еврейка. Однажды она неосторожно выразилась, что крепостная девушка Ольга похожа на сестру Пушкина, тоже по имени Ольга. Возможно, были и другие высказывания, касающиеся происхождения самой няни. Арина Родионовна пожаловалась Александру Сергеевичу и тот, не будем вдаваться в технику исполнения, уволил Розу Григорьевну. Но на этом только всё начинается. После отъезда домоправительницы крепостная Ольга при содействии няни Арины Родионовны стала любовницей Пушкина и, как это случается, забеременела от него. В конце апреля 1826 года Пушкин отправил её в Москву к Вяземскому с сопроводительным письмом. «При сем с отеческой нежностью прошу тебя позаботиться о будущем малютке, если то будет мальчик. Отсылать его в воспитательный дом мне не хочется, а нельзя ли его отдать в какую-нибудь деревню – хоть в Остафье». Известно, что Ольга родила мальчика, известно, что Пушкин заботился о ней и даже посылал деньги, известно, что она, выйдя замуж, стала барыней, но о судьбе сына – концы в воду. Шила в мешке не утаишь. Изредка в газетной печати проскальзывают сообщения о внешней схожести Александра Сергеевича Пушкина и Льва Давидовича Троцкого, об их генных наследиях в виде привычек и болезней.
 В тридцатых годах двадцатого столетия Троцкий опубликовал свою биографию «Моя жизнь». Книга читается с огромным интересом, написана прекрасным языком и выдержала множество изданий на разных языках. Троцкий очень подробно описывает вехи своего пути, в том числе детство, мать, отца, соседей, но ни одного слова о предках – дедах и бабушках, не говоря о прабабушках и прадедушках, такое впечатление, что писатель натыкается на непреодолимый барьер, стену.
Троцкий – это псевдоним. Настоящая фамилия его Бронштейн. Известно, что отца звали – Давид Леонтьевич, значит деда – Леон, Лев. В 1918 году отцу Троцкого было 75 лет, следовательно, родился он в 1843 году. Ольга родила сына в 1826 году. Дед Троцкого Лев родил сына Давида в 17 лет. Лев Давыдович Троцкий был пятым ребёнком и родился весной или летом 1879 года. Назвали его Львом по имени деда. Лев Александрович Пушкин (1723-1790), Сергей Львович Пушкин (1770 – 1848), Лев Сергеевич Пушкин (1805 – 1852) и, наконец, Лев Давидович Бронштейн - известный всем лидер Великой Октябрьской революции, вторая рука Ленина. Размерная цепочка не противоречит предположению, что Троцкий Лев Давидович, он же Бронштейн, мог быть правнуком Пушкина, а общие генные симптомы только подтверждают легенду. Легенда ли?
Билет в музей стоит 60 рублей. На билете портрет С.С. Гейченко по случаю ста лет со дня рождения, крупными цифрами отпечатан год – 2003.
Небольшой домик няни я просмотрел через оконце, а господский медленно прошёл, с интересом разглядывая подобранные на протяжении многих лет личные вещи Пушкина и его эпохи. Пробовал слушать экскурсовода, говорила она гладко, заученно, как молитву.
Если смотреть с приусадебного холма на реку Сороть, берега её напоминают человеческие губы. Губа в поздней Древней Руси соответствовала административной единице типа волости. Одну из них с названием Михайловская подарила в 1742 году императрица Елизавета Петровна прадеду Пушкина Абраму Ганнибалу. Подарок символичен. Имя Михаил носил ангел хранитель евреев, оно знакомо абиссинским евреям, в том числе и прадеду поэта абиссинцу Абраму. После его смерти сельцо Михайловское перешло к Иосифу Абрамовичу и далее к его жене Марии Алексеевне Ганнибал – бабушке поэта со стороны Пушкиных.
Возвращался в Пушкинские Горы так же, как и пришёл, пешком. Ноги гудели, но моя спутница Природа красотой своей не позволяла жаловаться на усталость.
Иностранцев, мне странно себя им ощущать, обязывают прописаться в местном отделении милиции в течение трёх дней со дня пересечения границы. Сегодня кончается третий, поэтому в гостиницу не пошёл. Паспортный стол находится ниже монастыря, на следующем пригорке. Симпатичная девочка в гражданском платье с приветливой улыбкой вежливо попросила заполнить анкету и скопировать паспорт. Всё шло гладко. «Даже денег не берёте?» - спросил я. «Что вы, приезжие кормят нас». «Не приезжие, а Пушкин, - поправил я. Пушкин восхищался гаремом и мечтал о нём. Сегодня он содержит таких прекрасных девочек, но любить, увы, ему не дано». Ей это понравилось, она засмеялась.
Снова посетил могилу Пушкина. Было уже поздно. Туристический день закончился. Вокруг никого не было. Монастырский колокол молчал. Даже птицы примолкли. После стольких километров, да ещё в жару, подымался тяжело, эхом отдавались крутые ступеньки. И вдруг знакомая мелодия из школьной хрестоматии возникла и не покидала меня в такт тяжёлым шагам: «И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал, что в мой жестокий век восславил я Свободу и милость к падшим призывал».
Крест на могиле Пушкина. «Въехав в границы Болдинские, встретил я попов и так же озлился на них, как на симбирского зайца», - писал Александр Сергеевич своей жене в октябре 1833 года. На кресте римляне распяли Иудея, а потом, спекулируя его именем, крестом благословляли смерть его народа. Похоронить у церковных стен, большего лицемерия к поэту придумать невозможно.
Солнце скрылось за соснами. Я сидел на скамейке на краю обрыва. Иногда тишину нарушал шум автомобиля, дорога рядом, внизу. Могила была чистая, убрана от цветов, подготовлена к завтрашнему дню. Сидел я долго, повеяло вечерней прохладой. Потом встал, подошёл к памятнику с лицевой стороны и положил камешек.
Нужно было ещё поесть где-то. Вернулся в гостиницу часам к десяти. В чемодане у меня металлическая фляжка с виски. Пригубил, но пробку не закрыл. Наверное, единственное окно в Пушкиногорье светилось почти до утра. Я писал о Наталье Николаевне, о Таше, как её называли домашние, о жене Пушкина – единственном ему душевно верном человеке.


Рецензии
Очень понравилось. Написано прекрасно, очень интересно читать. Давно не получала такого удовольствия.

Альфия Давлетшина   08.03.2015 20:49     Заявить о нарушении
Дорогая Альфия! Очень, очень большое спасибо!

Благ Вам,

Анатолий Штаркман   10.03.2015 12:59   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.