Няня

Поезд равномерно набирал скорость, боковая полка жестка и неудобна, а впереди двести километров пути.
 Молодой человек, лет двадцати, сидящий в соседнем купе, весело беседовал со своими спутниками. Он находился не очень далеко и не очень близко от меня, и я могла наблюдать за ним, не привлекая его внимания. В его облике что-то показалось мне знакомым, особенно маленький белый шрам над левой бровью и искрящиеся весельем серо-голубые глаза. В остальном, как я не старалась подстегнуть свою память, ни один всплеск озарения не коснулся моего, заторможенного мерным стуком колес, дремлющего сознания. Я тщетно перебирала в уме подросших детей моих знакомых, сослуживцев и их знакомых. И опять оказывалась в тупике. Это уже мужественное лицо, вызывало в моем уме множество положительных эмоций: нежности, добра и любви. Я удивлялась своим чувствам, двадцати летний юноша годился мне разве что в сыновья. Моя дочка училась в одиннадцатом классе и я, думая, что воспоминания о молодом человеке как-то связаны с ней, переключила мысли на школу, ее одноклассников и друзей. Может чей-то старший брат и когда-то на родительском собрании…
 Нет, нет что-то совсем не то. И память стала забрасывать меня все дальше и дальше в прошлое.
 Получив рекомендации от одной высокопоставленной родственницы, я устроилась работать няней. Это было огромным везением, студенческая стипендия имела обыкновение быстро и незаметно исчезать.
 Родители мальчика, вечно занятые люди, виделись с сыном не больше часа в неделю. Няни было две. Я отводила утром Мишу в садик, вечером забирала и сидела с ним до девяти вечера, а Марья Петровна присматривала за мальчиком ночью. Выходные мы делили пополам.
 Однажды мы пришли из садика, пока я открывала дверь, Мишка вприпрыжку убежал на верхнюю площадку. Я обернулась, услышав за спиной звонкий крик. Он стоял, держась двумя руками за лоб, и смотрел на меня испуганными глазами. Из-под маленьких ручек потекла красная струйка. Мое сердце остановилось и больно кольнуло в груди. Я подскочила к Мишке и отвела его руки, кровь полилась сильней.
 «Спокойно!» - Командовала я себе и действовала четко и быстро. Через несколько минут Мишка с повязкой, достойной легендарного воина, был доставлен в травмпункт, где меня заверили, что ничего страшного нет. Врачи зашили рану, наложили красивую повязку. Я позвонила своему другу Сергею, он сразу приехал и был очень обеспокоен моим и Мишкиным состоянием.
 - Как же ты упал? – Спросил Сергей ребенка.
 - Я съетей с естницы, вот так етей и вот так кувыйкайся! – Махая руками, показал гордый Мишка.
 Мы сели в Сережкин старенький «Жигуль» и поехали домой.
 - Ну что это за масына? Это не масына, это дъяндует какой-то! – Возмущался Мишка.
 - Обгони вот эту масыну или эту! – Теребил он Сергея и, задетый за живое, тот нажал на газ. Мы обогнали несколько машин идущих сплошным потоком.
 - Вот это да! – Завопил Мишка. – Мы сдеяи их, пъиятей (сделали их, приятель). Мы сдеяи их!
 Дома, возбужденный ребенок долго не мог успокоиться и не хотел ложиться спать.
 - Я не буду ёжиться, там мокъё!
 - Ну, где же мокро? Я тебе постелила, посмотри.
Миша подошел к своей кроватке, отвернул одеяло и плюнул прямо в центр постели.
 - Я же говоий тебе, что там мокъё.
 - Что же ты наделал?
 - Всё явно я писаюсь, ну и что, что мокъё, буду как матъёс, пьявать в юже.
 Что и говорить, я любила Мишку. Было в нем все то, что так радует родителей в своем ребенке: любознательность, энергичность, доброта, отзывчивость. Всегда ему удавалось удивить, озадачить или рассмешить меня. Трудно было сохранять олимпийское спокойствие когда, округлив глаза, мальчишка заговорщесски шептал: «Катя, пъипьячь мои вещи, здесь воюют (воруют)! У Паши пъяточек укъяи пъямо из каймашка».
 Из всех цветов он почему-то выбрал синий.
 - Смотъи, Катя, собака синяя! А доёга синяя? А та масынка синяя?
 - Нет, - поправляла я его, - не синяя, а серая, голубая, совсем другая, совсем не синяя.
 - А птица синяя? – Спрашивал ребёнок. – Вот поймаю эту птицу и гоёву ей отойву!
 Миша взрослел, взрослели и его вопросы. Поражая своей неутомимостью, он интересовался природой вещей окружавших его. Его не устраивали простые ответы и, пытаясь докопаться до истины, он частенько ставил меня в тупик.
 - Ты знаешь, Катя, я вчера ложился спать и у меня во рту была жевачка, а утром, когда я проснулся её уже не было, наверно я её проглотил. Одна девочка сказала, что теперь она застрянет у меня в желудке, я не смогу больше есть и умру. Правда, я умру?
 - Нет, Миша, в самом худшем случае жевачка застрянет в аппендиксе, тебе сделают операцию и вырежут её из твоего животика.
 - А где находится аппендикс?
В конце концов, мне приходилось объяснять Мише, как происходит процесс пищеварения, но и этого, казалось, ему было мало.
 К шести годам Мише стало мало сведений, которые он мог выудить у меня. Частенько он засиживался в библиотеке отца и я, считая тишину подозрительной, находила ребенка просматривающим цветные иллюстрации.
 - Ты не находишь, что эта девушка очень похожа на тебя? – Спрашивал Миша, разглядывая картину Пабло Пикассо «Девушка в блузке». – Посмотри, какая холодная сине-зеленая гамма! Сколько в ней печали, но она добрая, хоть и с грустными глазами.
 - Разве ты видишь меня такой?
 - Нет, но ты очень похожа, такая же хрупкая, таинственная, утончённая.
 Из садика Миша принес самодельную игрушку, небольшой бумажный барабан, внутри которого нарисованы глаза, изображающие разные стадии подмигивания.
 - Это стробоскоп, - объяснил ребенок, удивляя меня способностью легко запоминать новые слова, - принцип его действия основан на инертности зрительного восприятия.
 - Что, что? – Переспросила я, пораженная Мишкиным красноречием.
 - Наш глаз, - объяснил мой маленький учитель, - способен удерживать изображение в течение доли секунды после его исчезновения. Смотри! – И Мишка, приведя барабан во вращение, следил за моей реакцией с видом знатока. Барабан закрутился и глаз, нарисованный внутри барабана, хитро подмигнул мне. Мы тоже в детстве играли в такие игры. Нарисовав на листе несколько ярких пятен, я сказала ребёнку, что это русалка и если долго смотреть на нее, а потом посмотреть на белый потолок или стену, то русалка окажется там. Миша напряженно рассматривал русалку, а потом резко перебросил взгляд на потолок и восторженно закричал:
 - Смотри! Смотри! Я вижу её, там на потолке. Она движется!
 На восьмое марта мальчик сделал для меня бумажные цветы: четыре гвоздики и тюльпан. Изучающе разглядывая меня, он спросил:
 - Скажи, чего больше цветов или тюльпанов?
 - Цветов больше, - подыграла я ему.
 - Нет! – Обрадовался Мишка. – Они все цветы!
 - А вот ты скажи мне, что тяжелее: килограмм пуха или килограмм гвоздей?
 Миша сосредоточился, ощущая какой-то подвох, и с облегчением ответил:
 - Конечно килограмм гвоздей.
 За этот год Миша научился очень бегло читать, наблюдая за его развитием, трудно было вычислить тему, которая интересовала его больше всего. Он почти не читал детских книг, не смотрел детских передач, становилось заметно, что ему катастрофически не хватает родительской любви. В томике стихов Есенина я обнаружила закладку и подчеркнутые простым карандашом строки:
Так хорошо тогда мне вспоминать
Заросший пруд и хриплый звон ольхи,
Что где-то у меня живут отец и мать,
Которым наплевать на все мои стихи.
 «Оливера Твиста» Чарльза Диккенса мы с Мишкой читали вместе. Мишу очень расстроили сцены тяжелой жизни бедняков. Заинтересованный воровскими уловками, мальчишка приспособился воровать мои вещи. Самая блестящая его кража: он снял золотую цепочку с моей шеи, причем я не заметила где и когда. Потом он, конечно, отдал её мне, но очень потешался над моей невнимательностью.
 Пришло время расставаться. Миша шел в школу, а я закончила учебу в институте, вышла замуж за Сергея и уже сама ждала ребенка. Я пришла попрощаться с Мишей. Он стоял – серьёзный маленький человечек, с широко распахнутыми полными синевы глазами.
 - Моя Катя. Я буду помнить тебя, когда ты уедешь, я буду любить тебя и думать о тебе. Если бы я был Богом, я сделал бы так, чтобы ты всегда была со мной.
 Я пыталась объяснить ему, что мы не навсегда расстаемся, что я буду навещать его, но жизнь раскидала нас по разным городам, потом своя семья, своя девочка – дочка, и закрутилось, завертелось. Сначала, я очень переживала и часто вспоминала Мишу, потом воспоминания сгладились и перестали тревожить сердце…
 Эмоции захлестнули, яркими всполохами сверкали далекие дни молодости. Молодой человек, вызвавший такой ураган в моей душе, уже давно заметил меня и смотрел явно заинтересованно. Он подошел ко мне и присел на корточки прямо около моих ног, и как тогда в детстве, стал таким маленьким моим дорогим ребёнком. Совсем рядом я увидела его серо-голубые глаза и на мгновение вернулась на тринадцать лет назад, казалось я слышу срывающийся детский голосок: «Моя Катя, если бы я был Богом, я сделал бы так, чтобы ты всегда была со мной». А молодой человек, протянув свои руки к моим рукам, произнес: «Я узнал тебя, ты моя няня»!