Загадка Francesco Donni

 безвременье в лунном свете

- Как ты хочешь ко мне обращаться?
- Не знаю. Давай Francesco Donni.
- Хм. Как просто. А я ожидал от тебя каких-то скрытых смыслов…
- Да у меня все просто, я же говорил. Тем более - что я могу скрыть от тебя?..
- И то правда. Ладно. Ближе к делу. Где мы с тобой находимся?
Я закрыл глаза и сосредоточился.
- Троллейбус номер 29… Юго-запад города… Пасмурный ноябрьский день… Слышен шум электрички…
- Дальше не надо, я уже нашел. Можешь открыть глаза…
- Подожди… Кроме нас там никого нет.
- Как скажешь. А теперь уже пора покинуть свое тело…
Приподняв веки, я вмиг почувствовал слабый приступ тошноты. Это не было реакцией на ударивший в глаза свет окружавшего меня пространства. Просто оказалось достаточно одного лишь взгляда сквозь полуприкрытые веки, чтобы почувствовать сладостный холод прокатившейся от груди волны страха, разбавленного животной страстью. Индуцированное в меня воспоминание подействовало так, как на несчастного влюбленного действует неожиданная встреча с объектом возжелания.
Осознав произошедшее, и более менее избавившись от подступившей тошноты, я опустил взгляд вниз. Черные ботинки. Синие джинсы. Синий пуховик. На голове - черная шапка с надписью Colin’s. Ее я не видел, но помнил, что так вроде и было. Наверное, все действительно так было. Все. Справа стоял он, Francesco Donni. Я посмотрел на него, а затем сквозь окно на удаляющуюся вдаль дорогу – мы были в самом конце троллейбуса.
- Нравится? – спросил Francesco.
- Смутные ощущения, сложно определится, - пожав плечами промолвил я. Francesco, как показалось, не придал особого значения моим словам и, протянув вперед свою левую руку, доселе скрытую от меня, сказал:
- Пока ты будешь определяться, я тебе кое-что поясню: видишь эту свечку? – он кивком указал на свою руку. В ладони Francesco и вправду была свечка, маленькая и в жестяной чашечке. – Когда она догорит, меня не станет, а ты вернешься назад. Просто закроешь глаза и перенесешься домой.
- Но она слишком маленькая, - с негодованием заметил я. Огонек свечки, ведомый колебаниями старого троллейбуса, беззаботно трепыхался, ухватившись своими лапками за черный фитилек.
- Тебе этого будет достаточно. Или ты хочешь навсегда остаться здесь, и забыть о возможности своего излечения? Это в твоих интересах, поверь. Ты и так должен быть благодарен тому, что я для тебя делаю. – Тут Francesco Donni, будто о чем-то сожалея, приподнял брови и с тихой досадой в голосе промолвил: - Все равно мне до восьми надо дома быть. На завтра сопромат делать…
- У тебя нет никакого сопромата. И дома.
- Да и меня нет. Для тебя. А раз меня нет, то нет ничего невозможного для моего отражения в твоих глазах. Так что на завтра я делаю сопромат.
Тут Francesco набрал немного воздуха в грудь и, сочувственно улыбаясь, выдохнул. Он смотрел на меня своим привычным далеким взглядом, но я пока этого не осознавал. Вернее, не придавал значения. Сейчас, свыкнувшись с окружавшим меня безвременьем, я только лишь наслаждался моментом. Хотя в одном из уголков сознания, нервно царапаясь лапками, давал о себе знать маленький чертенок по имени «сопромат». Никаких побочных факторов быть не должно. Это немного портило картину, ведь все должно было быть в свое время, в том порядке, в каком когда-то распорядилась судьба.
«Экстракт получился с примесями», - подумалось мне.
Меж тем, время шло, а я, симптоматично забыв обо всем на свете, неторопливо вальсировал с тем удивительным неразложимым чувством, что жило во мне все время, но пробуждалось только рядом с Francesco. Как закипающая вода, постепенно приходящая в движение на огне. Возможно, это было истинным чревом моего эгоизма, возможно, надуманным смыслом с гипертрофированной природой, а возможно, и пресловутой любовью. Я-то знал наверняка. Я действительно чувствовал это. Но что толку, когда не выразить словами то, что живет в твоем сердце?
- Знаешь, у Маркеса есть такая фраза: я люблю тебя не за то, кто ты, а за то, кто я, когда ты рядом со мной, - вырвалось из моих уст.
- Тебе пора выпить.
- Что?
- Тебе пора выпить яд.
- Какой яд?
- Твой собственный яд.
- Но зачем?
- Чтобы этот сеанс не был последним.
- А почему именно яд?
- Потому что ты вырастил меня в горшочке с ядом.
Проносящиеся за окном угрюмые пейзажи сменяли друг друга с завидным постоянством. Унылые здания торговых центров, аляповатого вида магазины, громоздящиеся буквально повсюду. По улицам мимо них бродили люди, занятые, обремененные, хмурые. Как же Francesco Donni не был на них похож. Даже произнося то, что мне приходилось сейчас слышать, он был божественно спокоен, умиротворен. Еле заметная улыбка на его лице лишала жизни все, что я мог помыслить, предположить, почувствовать. Как же она напоминала мне лунный свет, столь холодный и далекий, но при этом такой успокаивающий. Я купался в его мертвенно-безразличном сиянии. Только будучи окутанным им я мог позволить себе на время оторваться от Земли…
- Мне нужен мой яд, - произнес я. Francesco притупил взгляд и, опустив свободную руку в карман своей куртки, вытащил оттуда маленькую пробирку. Она была темно-синего цвета, а своей формой походила на обыкновенную шариковую ручку. Я осторожно взял пробирку из руки Francesco, рефлекторно избегая контакта с его кожей, будто боясь заразить его неведомым заболеванием, и поднес ее ближе к лицу. На ней была надпись: «Нептун. Грузоперевозки».
- Она была какое-то время у меня, теперь пришла пора тебе ее вернуть, - тихо, почти шепотом произнес Francesco и, на секунду привстав на цыпочки, добавил: - сними крышечку и выпей. Только не нюхай, а то тебя может вырвать, и тогда воспоминание тут же растает. Как снежный комок в руке.
Я повиновался. Сняв крышечку, поднес пробирку ко рту и, не раздумывая, опрокинул ее содержимое себе в рот. Единственное, что почувствовал – так это бросившийся от выпитой жидкости запах – до тошноты концентрированного рыбного экстракта. Однако только лишь яд коснулся рецепторов на языке, как я ощутил его истинный вкус – он оказался приятным сладковатым сиропом.
Пустую пробирку я кинул в угол салона. Инстинктивно начав ощупывать свои карманы, я был остановлен улыбнувшимся Francesco:
- Ты же еще не куришь.
- Да, я и забыл…
Весь его облик был удивителен. Теплыми лучами северного солнца он окунал меня в свою уютную пелену. Но я был в ней чужим. И от этого рефлекторно хотелось покинуть ее. Возможно, это все принятый мною яд, но в груди стало неприятно, даже пугающе щекотать. Это можно было принять за неожиданный приступ ненависти, но это не было ненавистью, а если и было – то только к самому себе. Неизбежность, необратимость, невозможность – сколько еще «не» бурлящим водопадом рушилось в моей душе в этот момент?
Мои глаза были направлен на его глаза, но те смиренно взирали куда-то в пустоту мимо меня. В душе я знал, что они улыбаются, тем самым лунным светом, улыбаются чему-то тому, что бережно скрыто от постороннего взгляда, тому, что никогда не заставит меня улыбнуться. «Все правильно. Ты можешь позволить себе улыбку. Ведь ты знаешь, когда наступит твоя остановка. Но я и после нее буду продолжать свою бессмысленную круговерть…»
- Почему все так сложно? Я устал от всех этих сложностей. Слишком много, слишком долго, - я переставал оберегать свой разум от накатывавших порывов эмоций.
Покинув на время свою пустоту, Francesco Donni обратил на меня внимание. Пожав плечами, он ответил:
- Нет никаких сложностей. Все просто. Ты сам все усложняешь, – его слова сейчас обдавали меня холодом. Или яд сделал меня сверхчувствительным. – Ты ждал либо «да», либо «нет». Но не принял бы ни того, ни другого, ведь ты до краев наполнен злобой.
- Это не так… Мне всего-то нужно ощущение… Видеть, чувствовать, поглощать тебя…
- Мне не нравится слово «поглощать». Лучше – «общаться».
- Хорошо, давай общаться…
- Давай... – тут Francesco задумался. Поправив упавший на лицо локон, он продолжил: – Но пойми одну вещь: все это как телевизионная викторина. Ты можешь смотреть ее на экране своего телевизора, наслаждаться ей, думать, что являешься ее участником – но ты никогда не получишь главный приз. Потому что телевикторина живет по своим правилам и даже не догадывается о твоем существовании. Ты – всего лишь один из телезрителей. Единица в общей массе, наполняемая эмоциями в пределах своей тесной квартиры. Да и на главный приз уже есть претенденты, те, которых отобрала сама викторина.
Смысл слов без труда долетал до моего разума, но почему-то долго там не задерживался. Возможно, заступница-вера не позволяла ему мучить мое сознание, возможно, этот смысл и так был мною понят, еще давно… Или я всего-навсего устал от происходящего со мной. Слишком долго. Но слишком трудно выкорчевать в себе колючий куст зависимости, взросший на светлой плодородной почве любви. Так мать под прицелом пистолета не в силах отдать свое дитя в обмен на собственную жизнь. По моему телу пробежала нервная дрожь.
Мир за пределами троллейбуса, как мне показалось, стал меняться. Размокший снег исчез, да и сам троллейбус неожиданно для меня превратился в автобус. Все стало постепенно рушиться. Салон стал наполняться какими-то людьми, оттеснившими Francesco Donni от меня ближе к дверям. Я даже перестал видеть его лицо. Внезапно, автобус остановился, и двери с недовольным скрипом открылись. Ворвавшийся с улицы ветер подхватил крошечный огонек свечки, что все это время ютилась в руке Francesco, и, сделав свое дело, унесся в серую уличную пустоту.
- Это моя остановка, - чуть громче, чем раньше произнес Francesco и, в последний раз улыбнувшись, поспешил выйти из автобуса.
- Подожди! – только и выкрикнул я. Но он уже не слышал меня. Его притягательный силуэт уже отдалился от автобуса. Чуть поодаль от Francesco стоял мужчина, вернее, молодой человек. Он напомнил мне Северуса Снейпа. Насколько я мог разглядеть, в руке у него были две ракетки для игры в бадминтон. С кислой миной на лице, он недоверчиво косился сначала на автобус, а потом и на приближавшегося Francesco Donni. Последний вдруг остановился. Потом обернулся и, поднеся руку ко рту выкрикнул мне:
- Представьте, что Вы долго писали картину. И настал тот момент, когда нельзя ничего ни добавить, ни исправить. Так начните же новую…
Металлические пластины дверей с еще большим недовольством захлопнулись, и автобус стремглав понесся вперед. Нахлынувшее на меня одиночество вмиг сковало грудь, точно катающегося на американских горках во время крутого спуска. Я забился в угол салона. Автобус же несся вперед, не отклоняясь в стороны, не дребезжа от неровностей дороги, как раньше. Я понял, что колес теперь нет… Железная махина «Икаруса» сейчас, подобно торпеде, рассекала воздух и уносила меня все дальше и дальше от той остановки, от Francesco Donni и неприятного мне Северуса Снейпа. Стало страшно от той неизведанности, что ждала меня впереди, и я рефлекторно закрыл глаза. Звуки смешались в одну безумную какофонию, но вскоре стихли. Наступила, как мне казалось, абсолютная тишина. Но она пугала еще больше. Я открыл глаза и увидел свое отражение на экране телевизора. Он был выключен, и я без особых усилий смог разглядеть свое безвольно раскинувшееся на диване тело, а также знакомые детали интерьера своей квартиры. В моем сознании стали проясняться доселе смутные очертания, точно кто-то осторожно дул на запылившуюся картину. Стены оранжевого цвета, белые шторы на окнах, синие пластиковые стулья… Я не знал, что это за место.
Воздух был недвижим. Или я немного оглох. Скорее, имело место именно второе. Размяв шею, я повернул голову налево, туда, где был стол, и увидел две пробирочки с прозрачной жидкостью. Рядом лежал маркер. Стоило их теперь как-то назвать. Я взял маркер, потом и склянки. Подумав пару секунд, на первой я написал F, а на второй D. Все правильно. Я положил маркер с пробирками обратно на стол и откинул голову. Что будет в следующий раз? Может… Центр города… Солнце… Ее будут звать Cillian Murphy... Или Борис Савельев… CM, БС… Да… Самотека… Хм… Но зачем скрываться, решил я. Глупо. Нет, в следующий раз все будет просто. Без масок. Я ведь волен в своих воспоминаниях, тем более, столь немногочисленных… Определенно, я еще не нашел финальный штрих к своей картине. Но смогу ли я хоть когда-нибудь его узреть? Только судьба может знать… А пока что-то не изменится, придется довольствоваться тихой радостью от той мысли, что некто тебе дорогой может прочитать бередящие твой разум мысли…
Слух понемногу возвращался ко мне. Откуда-то сверху с дребезжанием, то затихая, то усиливаясь, доносились слова какой-то песни. Кажется, я ее уже слышал, но вспомнить название и исполнителя пока не мог. Наконец, когда мои перепонки были в состоянии нормально обрабатывать звуковые колебания, я прислушался к звукам свыше:

 Напои меня, чем хочешь, но напои. Я забытый связной в доме
 Чужой любви. Я потерял связь с миром, которого нет.

«Слишком много всего в один день», - пронеслось в моей голове. Утомленный самим собой, я устроился поудобней и вновь сомкнул веки.

 Я иду по льду последней реки, оба берега одинаково далеки.
 Я не помню, как петь; у меня не осталось слов.