Хроники Межмирья. Часть 2. Сделка

 Сделка.
 
 “…Да кто ж ты наконец?
 - Я – часть той Силы, что
 вечно хочет зла,
 и вечно совершает благо…”

 В.И.Гёте. “Фауст”.



 1.

 Мглистая весенняя ночь укутала Дружбу, и даже свет одиноких фонарей казался тусклым, словно новые электрические, их заменили на старинные, масляные, и робкие огоньки устало и робко мерцали в этой странной ночи…
 Пустое небо – ни звёзд, ни Луны… Пусто, пусто во всём Мире…
 …
 Я сидел перед монитором. На его бледном экране чёрная палочка курсора терпеливо ждала моих действий.
 *Как же я безынициативен… Даже в этом.*
 Пусто.
 Это ужасное ощущение, когда мучительно хочется написать хоть что-то, но после долгой (или не очень) “борьбы” с вордом и собственным сознанием ты, измотанный и обессилевший, признаёшь своё поражение.
 Разгром.
 Так я и сидел, опустив руки на клавиатуру.
 Дом мой пустовал: где-то, впрочем, пряталась Кошка, но тишина была сильнее всех звуков, и неясная музыка, доносившаяся из наушников, казалось, была эхом неведомых голосов из других Миров…
 Ну что за чорт, подумал я, и в эту же самую секунду раздался стук в дверь.
 *Ну и кто на этот раз?*
 Я поднялся, и уныло побрёл к двери.
 - Да-да, уже иду.
 Щелчок шпингалета, как затвор старинной винтовки.
 - Моё почтение.
 Мужчина был высок ростом, худощав, и вдобавок лыс, как шар для боулинга. На нём был хороший костюм, и было совершенно неясно, как он не мёрзнет – всё-таки на улице не май-месяц.
 - Кто Вы, и чем обязан?
 Он поднял на меня взгляд.
 Наши глаза встретились: мои – болотные, мутные, измученные, и его – блестящие, антрацитово-чёрные, живые, изучающие.
 - Моё имя Бэзиил, и я прибыл по Вашему зову, Писатель.
 Я мучительно соображал, откуда же мог прибыть мой ночной гость, но тут он улыбнулся, и добавил:
 - Вам привет и наилучшие пожелания от Вертиго.
 Ах ты вот оно что…
 Вертиго…
 Дьявол младший…
 Я усмехнулся:
 - А что же Сам не прибыл?
 - Видите ли, уважаемый Писатель…
 - Можно просто “ты” и… Эм. И…
 - Имён не надо, - мой Потусторонний гость понимающе улыбнулся, - а на “ты” - запросто.
 - Хорошо… Хотя… Меня когда-то звали и Мастером.
 - Тебя? Или…
 - Да, ты прав, - я вздохнул, - не меня… Ладно. Так что же Вертиго?
 Бэзиил развёл руками:
 - Много работы. Мессир сам со всеми не справляется. Преисподняя переполнена.
 - Предположим, - я несколько рассеянно кивнул, - заходи, кстати.
 - Премного благодарен, - демон поклонился, - а то тут у вас прохладно…
 Минутой спустя он уже сидел на кухне.
 Я возился с бутербродами, а на плите закипал чайник… Я разлил заварку по чашкам, и на минуту замер, словно вспомнив о чём-то далёком, но, тем не менее, неприятном. Я задумчиво глядел на чашку со светло-коричневой каймой…
 Морок спал. Я потряс головой, словно отгоняя остатки прошлого, и разлил кипяток по чашкам.
 …
 И вот уже мой демон за обе щёки уписывает бутерброд с колбасой, запивая его горячим чаем, а я не спеша отхлёбываю глотки жаркой, ароматной влаги…
 - Ну так что там дальше-то?
 - Ну что? Натурально, работы невпроворот, рук нехватает. Но как только Мессир услышал, что ты его зовёшь, мигом распорядился, и меня отослали сюда. А что случилось-то? – демон смотрел на меня, казалось, заинтересованно.
 - Да, в сущности… - мне было даже несколько неудобно, ведь более всего я не люблю навязываться, - просто… Я же, что называется, кхе-кхе, “писатель”… Но тут такое дело…
 - Не пишется? – Бэзиил участливо смотрел на меня, промокая рот салфеткой.
 - Ну… Вроде того.
Сложно объяснить, что я чувствовал. С одной стороны мне было как-то неловко… С другой стороны я знал, что все эти дьяволы ничего так просто не оставляют. К тому же, с Вертиго меня связывали давние дружеские отношения. И не то чтобы я надеялся на помощь со стороны Бэзиила, но…
 - Так, - демон отставил пустую чашку, - можешь не продолжать. Проблема ясна, более или менее. А скажи – ты написал хоть что-нибудь за это время?
 - Ну… - я замялся, - разве что самое малость…
 - Давай, - он поднялся со стула, - веди, показывай. Кстати, спасибо. Было очень вкусно, - он улыбнулся.
 - Д-да не за что, в принципе…
 …
- “Мглистая весенняя ночь укутала Дружбу, и даже свет одиноких фонарей казался тусклым, словно новые электрические, их заменили на старинные, масляные, и робкие огоньки устало и робко мерцали в этой странной ночи…
 Пустое небо – ни звёзд, ни Луны… Пусто, пусто во всём Мире…” – вслух прочёл демон, и внимательно посмотрел на меня.
 Я сидел в кресле, бессильно свесив руки. Ужасное, отвратительное состояние, не сравнимое даже с самой моей грандиозной попойкой. Да что попойка… Чушь всё это. Выпил – нет, не так, - напился, вдрызг, как свинья, до потери пульса, как тогда в деревне, - и всё. Окружающий Мир, качнувшись, опрокидывается, размывается, и тебе уже исключительно всё равно, что случится дальше.
 А тут…
 Тьфу, противно.
 Я закурил. На душе было исключительно мерзко.
 Бэзиил меж тем вздохнул:
 - Я присяду?
 - Конечно, прошу, - я указал на кровать, - не то чтобы очень удобно, но… Альтернативы всё равно никакой.
 - Ну да, – он сел, - знаешь… Ну, уж не говоря о скрытом самоцитировании, - да, и нет смысла отрицать, - он смотрел на меня несколько укоризненно. Я молчал, - так вот, не говоря уж об этом, тут… Ну что тут скажешь? Слушай, - он придвинулся ко мне поближе, и заглянул в глаза, - а зачем тебе вообще всё это?
 Я закусил губу.
 - То есть… Как это – зачем? Я же… Я больше ничего не умею делать. Я, как смешно бы это ни звучало, Писатель. Могу писать. Могу не писать, хотя это нелегко. Писать, впрочем, не легче. Но иного просто не дано.
 - Допустим, - демон пожал плечами, - но ты же сам мне только что говорил, что не пишется. Где тут это было… - он покрутил колёсико мышки в поисках нужной цитаты, - а, вот: “… просто… Я же, что называется, кхе-кхе, “писатель”… Но тут такое дело…”. Вот. Так почему бы… Кстати, - он вопросительно посмотрел на меня, - сигаретой не угостишь?
 Я судорожными движениями извлёк из кармана рубашки мятую пачку “Союз-Апполон”:
 - Прошу.
 - Благодарю, - сигарета вспыхнула прямо у него во рту, и он с наслаждением затянулся, выпустив на волю колечко дыма, - так о чём бишь я? А, ну да. Если не пишется – почему бы просто не оставить на время это занятие? Знаешь, у любого творческого Существа бывает такое – творческий отпуск, ага. Ну, и ты бы мог…
 - …Да ничего бы я не мог, - перебил я, - у меня этот “творческий отпуск” уже месяца три длится, не меньше. А толку никакого. Не могу я так больше, понимаешь?
 Очевидно, в глазах моих было столько отчаянья, что он снова тяжело вздохнул, и затянулся, оставив от сигареты обгоревший фильтр.
 - Ну, в таком случае… А случай, фактически, “клинический”, - он выразительно посмотрел на меня. Я не отреагировал, - в таком случае необходимо, так сказать, “оперативное вмешательство”. Ещё сигарету можно?
 Я молча протянул ему пачку.
 - Спасибо. Так вот… - Бэзиил втянул сигарету единым махом, будто и не почувствовав, - в таком случае у меня есть предложение, от которого ты едва ли сможешь отказаться.
 - Я сейчас могу отказаться от чего угодно, - устало проговорил я, - но если это хоть как-то облегчит всё это… Это…
 - Да. Но, - он ухмыльнулся, - естественно, не просто так. Услуга за услугу, баш на баш, как говориться.
 - Услуга за услугу? – я был немного удивлён. Я, конечно, не строил иллюзий на тот счёт, что демон станет помогать мне безвозмездно – это не в стиле Преисподней, - но какую услугу я мог оказать ему?
 - Речь даже не об услуге, я немного неверно выразился, - он пожал плечами, - но ты же знаешь, что Баланс… И я никак не могу дать тебе что-либо, ничего не взяв взамен.
 - И что же ты вознамерился взять? С меня? Даже звучит смешно. У меня ничего нет, по-крайней мере, ничего такого, что могло бы тебя заинтересовать, - внешне я оставался равнодушен, хотя в душе я строил догадки относительно того, какой сюрприз готовит мне этот демон. Было очевидно, что этот сюрприз не будет приятным, но какая, в сущности, разница?..
 - Ну смотри, - он снова закурил, - ты – Писатель. Так?
 - Н-нечто вроде того.
 - Ага. Ты пишешь, то есть создаёшь Миры, персонажей, и так далее…
 Я не понимал, к чему он клонит, но чувствовал, что развязка близка.
 - Для того, чтобы тебе написать что-либо, у тебя должно быть Вдохновение, или что там у вас, творческих, бывает? А, не суть. Так вот. Поскольку этого самого Вдохновения у тебя сейчас нет, ты ничего не можешь придумать, так?
 - Предположим. Но какое…
 - А такое. Ты не можешь придумать Миры и персонажей – я помогу тебе с этим.
 - Как?
 - Не перебивай, - он склонил голову набок, и прищурился, - так вот. Я даю тебе возможность, - он поднял указательный палец, увенчанный массивным золотым перстнем, в торжественном жесте, - увидеть Миры, и их обитателей, чтобы ты мог затем описать их, и в результате получить то, о чём ты мечтаешь – новую книгу.
 Я облизнул губы.
 - Но?..
 - Но, - продолжил Бэзиил, кивнув, - поскольку ничего не даётся просто так, то ты должен будешь сам отправиться в путешествие по этим Мирам, и встретиться с теми, кто впоследствии станут персонажами твоей книги.
 Очевидно, на моём лице отразилась некое удивление, и он пояснил:
 - Эти Миры – не просто площадка для игр. Это пространства, живущие своими законами. Путешествие по ним – не увеселительная прогулка, а весьма опасное предприятие. Эти Миры могут быть враждебны тебе, опасны для тебя. А их обитатели едва ли жаждут заключить тебя в дружеские объятья, - Бэзиил выразительно посмотрел на меня, - то есть, ты можешь и не вернуться, Писатель.
 Я смотрел на него, и думал. Нет, меня не страшили эти неведомые Миры с их обитателями, которыми демон пугал меня. Наоборот – мне было даже интересно, потому что сидеть здесь, перед монитором, и в безысходности выкуривать одну сигарету за другой – вот это была пытка похлеще многих. Нет, я думал о другом.
 *В чём же здесь подвох?*
 - А ты что, ничего не понял? – раздался хрустальный голосок за моей спиной. Мы с Бэзиилом синхронно повернулись.
 На пороге комнаты стояла моя Кошка. Она покрутила лапкой у виска:
 - Этот… Он же тебе ясно сказал – ты можешь НЕ ВЕРНУТЬСЯ.
 Пушистая промаршировала от двери до маленького стульчика, и усевшись на него, как на трон, смерила демона презрительным взглядом.
 - Даже и не помышляй. Знаю я вас, адских. Вам только волю дай – вы кого угодно погубите, не поморщитесь.
 Бэзиил сморщился:
 - Ну что за предвзятое отношение, а? Я не сделал и не сказал ничего предосудительного. Я всего лишь предложил нашему Писателю вариант решения его проблемы. Я ему помочь пришёл, а не “губить”, - демон фыркнул, - подумать только…
 - Слушай, ну ты хоть мне на уши лапшу-то не вешай, а? – Кошка смотрела на гостя презрительно, - я, может, и Кошка, но я не идиотка. Я прекрасно понимаю всю опасность этой авантюры, и ничего хорошего в ней не вижу.
 - Но позволь! – изумлённо воскликнул Бэзиил, - я же не тебе предлагаю! Ты-то тут причём?
 - Я-то? – усмехнувшись, переспросила Кошка, - я причём? А притом, что если он, - она указала лапкой в мою сторону, - сгинет там, кто обо мне позаботится? Что я вообще тогда тут делать буду? И потом, - она погрозила Бэзиилу лапкой, - я, как-никак, Хранитель. И его смерть – это, прежде всего, моя недоработка, говорящая о моей некомпетентности, как Хранителя. И ты, демон, наивно полагаешь, что я позволю тебе втянуть его в эту афёру, чтобы он там помер, а моя репутация пошла коту под хвост?
 Я молча слушал этот диалог, чувствуя себя вещью, деталью интерьера. Они всегда так – мои Потусторонние друзья-товарищи. Их не интересую я, мои мысли, чувства – их интересует лишь ситуация, в которой они могут оказаться в списках пострадавших.
 Бэзиил умильно улыбнулся Кошке:
 - Я предусмотрел такой вариант развития событий. Так как ты являешься его Хранителем, то отчего бы тебе не отправиться вместе с ним, став его Проводником? Ты же Кошка, живёшь во всех Мирах сразу, для тебя разницы никакой. А заодно будешь выполнять свои функции, как Хранитель. И Кошки сыты, и мыши целы.
 - Ещё один такой хамский каламбурчик, и кому-то очень не поздоровится, - Кошка явно была настроена более чем решительно.
 - Ладно-ладно, - демон примиряющее поднял руки, - всё понял, не дурак. Но предложение остаётся в силе, и мне безумно интересно узнать, что же, собственно, думает наш друг-Писатель по этому поводу.
 - Даже не думай. – Кошка показала мне сжатую в кулачок лапку. Шутить она не была настроена, это точно.
 Я закрыл глаза.
 - Знаете, Друзья, - я выделил это слово интонацией, - во-первых, я попросил бы вас не говорить обо мне в третьем лице – это неприятно. Второе. Кошка, а с каких пор ты командуешь в этом Доме, м? И третье. Бэзиил, я не вижу ничего сверхъестественного в твоём предложении, но не могу понять, в чём, собственно, подвох?
 - Ну знаешь, - Кошка надулась, - ничего я не командую, я просто пытаюсь уберечь тебя от совершенно безумного и безусловно опрометчивого поступка, только и всего. Я вообще могу уйти, а вы тут дальше обменивайтесь любезностями.
 - Не дуйся. Я просто не в том состоянии сейчас…
 - А я говорил о сверхъестественном? – Бэзиил подпёр кулаками подбородок, - и потом: почему обязательно подвох? Я, конечно, демон, но я не желаю и никогда не желал тебе зла. Я просто хотел помочь. Если моя помощь не нужна – я тут же откланяюсь. В Преисподней работы и так по горло. Думаешь, оно мне надо – подводить тебя под монастырь? – он хмыкнул, - делать мне будто больше нечего.
 Я схватился за виски.
 *Как же с ними иной раз трудно…*
 - Так, - каждое слово давалось мне с трудом. Я выдвинул ящик, и достал оттуда пузырёк американского аспирина, и высыпав в ладонь три таблетки, отправил их в рот, запив заботливо поднесённым Кошкой стаканом воды, - так. Поступим следующим образом. Бэзиил… Я принимаю твоё предложение (демон удовлетворённо потёр руки)… Кошка… Если ты хочешь, я повторяю – если ты ХОЧЕШЬ, - ты можешь отправиться со мной, хотя я тебя не заставляю. У меня всё…
 Аспирин действовал – голова уже не так раскалывалась, и я смог приоткрыть глаза.
 Кошка сидела, пригорюнившись.
 - Будто у меня есть выбор, - пробормотала она, - я не имею ни морального, ни юридического права бросить тебя. Так что говорить о том, что я хочу, просто бессмысленно…
 Бэзиил радостно хлопнул в ладоши:
 - Экселенц! Я знал, что ты согласишься. Поверь, всё не так ужасно; точнее говоря, ничего особо ужасного в этом нет. Тем более, если с тобой Кошка.
 - Д-да, пожалуй… - я затушил сигарету в банке из-под кофе, - а что я должен делать?
 Бэзиил расхохотался, и в его глазах сверкнули озорные красные огоньки:
 - Прежде всего ты должен умереть.
…
 Я не успел среагировать. Комната пошатнулась. Я ухватился за стол, словно пытаясь ещё какое-то время удержаться в своём Мире. А мысли были странные. Мне вспомнилось одно моё стихотворение – хокку, которое я написал как-то с жуткого похмелья. Я разомкнул немеющие губы, и произнёс:
 - Весна и утро:
 Жадно пью из-под крана.
 Много вчера я выпил...
 
 А потом сознание оставило меня.
 …
 
 2.
 
 Разноцветные огоньки играли в пятнашки в чернильной пустоте моего (моего?) сознания, и я пытался мыслить более-менее связно. Однако все мои попытки неизбежно оканчивались провалом: мыслеформы распадались на отдельные фрагменты, делились, становясь чем-то иным, незнакомым и абсолютно нехарактерным.
 Потом я увидел какой-то неземной синий фантом, который имел несколько антропоморфные черты.
 - Ладно, будет тебе валяться, – сказал фантом, и меня рывком поставили на ноги.
 - Добро пожаловать, – голос фантома был очень знаком.
 Я разлепил залипшие веки, и увидел небо. Оно было серым, и мне казалось, что протяни я руку – можно легко дотронуться до грязноватых облаков.
 - Это как-нибудь в другой раз, так как сейчас у тебя тут иная миссия, - фантом вдруг пропал, и вновь появился (или я просто моргнул?) , и я увидел, что он был никем иным, как моей старой знакомой.
 Смертью.
 Она, казалось, была при параде, если только бывают такие парады: платье её казалось театральным костюмом – от его былой красоты сейчас осталось нечто заношенное, истрёпанное. В щелях корсета проглядывала пустота грудной клетки, от юбки остался лишь каркас, кое-где перетянутый чёрной тканью, в которой угадывался когда-то бархат. Мраморная бледность плеч и лица резко контрастировала с чернотой глаз, и тенями под ними. Чуть волнистые волосы были растрёпаны, и шляпка-таблетка с крохотной вуалью сидела чуть косо.
 - Ну и видок у тебя, - выдавил я.
 - Думаешь, у тебя лучше? Ты б себя видел. А, ладно, это неважно. В этом Мире так принято, - заявила Смерть, извлекая из потрёпанной сумочки длинный чёрный мундштук, - сигаретка найдётся?
 - Конечно, - я протянул ей пачку. Она благодарно кивнула, вставила сигарету в мундштук, и с наслаждением затянулась.
 - О-о, ты себе не представляешь, как давно я не курила нормальных сигарет, - протянула она.
 - А ты разве не Vouge куришь? – удивился я.
 Она очаровательно улыбнулась – насколько очаровательно вообще может улыбаться Смерть.
 - Ну да, но где их тут, - она обвела руками окружавшее нас пространство, - достанешь-то? А я неприхотлива.
 Я огляделся.
 Мы были на кладбище.
 Это было странное кладбище. Чем-то походя на знаменитое Ваганьковское, оно казалось намного старше. Все надгробия здесь были старыми, из серого, местами покрытого мхом камня. Крестов было немного, зато иногда встречались надгробия совершенно неясного происхождения – тут были даже пирамидки.
 Вместо привычных дат рождения/смерти и ФИО на них были какие-то непонятные символы и знаки, на многих могилах совершенно стёршиеся.
 Всё это походило на какое-то древнее захоронение, хотя невдалеке я заметил и будто бы совсем свежие могилы, надгробные камни на которых ещё не успели превратиться в руины.
 Моросил дождик – такой мерзкий, мелкий, злобный. Я поплотнее запахнул полы пальто (почему-то на мне оказалось пальто).
 - Что это за место?
 Смерть ещё раз напоследок поцеловала мундштук, и внимательно посмотрела на меня.
 - Это? Я тебе расскажу. Это Малый Филиал Литературного Кладбища. У него есть даже порядковый номер, но он такой длинный, что я его попросту забыла.
 - Литературного Кладбища? – переспросил я, - тут что, литераторы похоронены? И кстати: где Бэзиил и Кошка?
 Смерть покачала головой:
 - Нет, не литераторы. А Бэзиил и Кошка… Первый уже “отстрелялся” – ему тут делать нечего. Он свою часть миссии уже выполнил. А вот Кошка… Задерживается что-то. Ну да я думаю, скоро будет.
 Она пожала плечами.
 Я смотрел на свою Потустороннюю Знакомую несколько озадаченно:
 - Погоди. Ты говоришь, что здесь… Так кто же тут лежит?
 Смерть посмотрела на меня немного разочарованно.
 - Я думала, ты уже сто раз догадался (я помотал головой). Тут похоронены персонажи твоих книг. Те, кого ты “убил” во время написания того или иного своего произведения. А куда, ты думаешь, они все деваются? Вот здесь… - она провела ладонью по надгробию, - здесь они и лежат.
 Не то чтобы я предполагал нечто подобное, но…
 - А почему они вообще похоронены? Они же только персонажи. Они не люди.
 - Ну знаешь! – Смерть была явно обижена, - ты сказанул тоже. И вообще, не ты ли говорил, что твои персонажи столь же реальны, как и ты сам? И что твоё существование подразумевается их существованием, и наоборот? Ты уж определись, что ли.
 Сложно сказать, что я испытывал в тот момент. Где-то на подсознательном уровне я всегда знал об этом месте, но рациональная часть моего рассудка не была готова поверить в это.
 - И что же, целый Мир – кладбище, и тут только мои персонажи?
 - Не. Я ж сказала – это Малый Филиал. А их знаешь сколько – таких вот Малых Филиалов? Дофига и больше. Поэтому каждому из них присвоен порядковый номер.
 - А кто в других?
 - Как – кто? Ты думаешь, ты один - Писатель? Тут все персонажи всех писателей, ещё с дошекспировской эпохи. Все, все тут лежат.
 - Слушай, - я почесал в затылке, - а ты-то тут причём?
 Она вздохнула, и поправила съехавшую набок шляпку:
 - Ну как… По твоей милости, вообще. Ты же меня персонажем сделал, я ж не просила. А до этого я тут и не бывала никогда – так, слышала что-то про этот Мир. А так как я – Смерть, то я не лежу тут вместе с остальными, а брожу, как тень отца Гамлета, меж могил…
 - И выглядишь так поэтому?
 - Ага. Тут по-другому нельзя.
 - Допустим… - я вздохнул, - но зачем Бэзиил отправил меня сюда?
 - Меня спрашиваешь? – Смерть развела руками, - без понятия. Но если ты здесь, значит, так надо. О, а вот и Кошка! – она невесело усмехнулась, а я вспомнил, что они с Пушистой питают некую неприязнь друг к другу, кроме тех случаев, когда пьют вместе.
 А из небольшого портальчика уже вышла Кошка, но – странность, - она выглядела совсем не так, как обычно.
 Теперь вместо Белой Королевской Кошки перед нами была девушка с тонким станом и длинными белыми волосами. На ней было нежно-голубое кимоно. На ногах появилось подобие мокасин. Огромные голубые глаза оглядывали окружающий Мир с подозрением. А о привычной мне Кошке напоминали только заострённые ушки, отчего она казалась похожей на эльфа из фэнтезийной повести.
 - Отлично выглядишь, Ват-У, - сказал Смерть, любуясь девушкой. Та смерила её поистине королевским взглядом.
 - А вот ты как-то не очень. Но, похоже, так и должно быть?
 Её голосок был похож на перезвон хрустальных колокольчиков.
 Смерть утвердительно кивнула.
 - Мне знакомо это место. Слушай, - она обратилась ко мне, - здесь может быть опасно. Ещё неизвестно, как отнесутся к тебе те, кого ты так хладнокровно убил.
 - Ничего не хладнокровно, - возразил я, - я что – серийный убийца?
 - Нечто вроде того, - кивнули мне мои барышни.
 - Очень мило, - пробормотал я. Ну да. Я действительно убивал персонажей. Но как иначе-то? И потом, все писатели делали и делают это. Чем я хуже?
 - И вообще, - сказал я уже вслух, - я не вижу смысла в моём пребывании тут.
 - Нет? – переспросила Смерть?
 - Нет.
 - Хорошо. Но как бы то ни было, выбора у тебя нет, - она посмотрела на браслет часиков, - до полуночи пять минут. Скоро всё начнётся.
 - Начнётся – что?
 - Увидишь, - она зевнула, прикрыв рот ладошкой, - всё увидишь. Ну, ты ж понимаешь, что ничего не зря, не так ли? В конце концов, это твои слова.
 - А какое…
 - А самое прямое. Тебе предстоит, эмм, беседа с теми, кто оказался здесь по твоей милости.
 Темнеет так быстро, что глаза не успевают привыкнуть к внезапно обступившей нас мгле.
 И тут Смерть говорит:
 - Шоу начинается.
 Она говорит, шоу начинается, и в этот же миг могилы отверзаются, и ОНИ выбираются на поверхность.
 Меня немного трясёт; возможно, это из-за холода. Тут чертовски холодно, в этом Мире.
 А может быть, это страх.
 Они поднимаются, вылезают, и встают перед нами.
 Вот они.
 Вот Марк. У Марка не было фамилии.
 Зато у Марка есть круглое отверстие почти посреди лба. Оно слегка дымится.
 Это – пулевое отверстие.
 Я подстрелил Марка из снайперской винтовки.
 То есть, конечно, это сделал не я… Это сделал снайпер из того моего рассказа. Но суть, суть от этого не меняется.
 А вот Оуэн. Оуэн Сандкастл.
 Он смотрит на меня в упор.
 Там, где у Оуэна раньше было левое ухо, теперь воронка развороченной плоти и сероватых мозгов.
 Я заставил его застрелиться. Пустить себе пулю в висок.
 Я сделал это.
 Смерть посмеивается, но они, все они – более чем серьёзны.
 Вот генералы – Дугов и Миллер. Оба они тоже застрелились.
 Вот – безымянные врачи, третьестепенные персонажи.
 Отравление мышьяком.
 Белёсые, опухшие лица. Синюшные пятна на шее, руках…
 Это тоже моя работа.
 Вот этот великан с неестественно выкрученными руками и негнущимися ногами, с выражением звериной ярости на бородатом лице – Савватий-лесник.
 Я уморил его под силовым полем, его, накачанного наркотиками по самое немогу.
 Вот Лена – феномен, когда-то живой пример существа с великолепно развитым четвёртым уровнем бессознательного, кодовое имя – Ультразвук.
 С пулевым отверстием в груди.
 Вот мужичок неопределённого возраста – Филимон Левшин, тульский умелец, сконструировавший машину времени.
 С ним – доктор Иосиф Моисеевич Бернштейн, консультант по неосвоенным технологиям.
 Оба застрелены.
 А вот – обгоревший труп. Различить черты лица или что-то подобное невозможно, но я узнаю в этом почерневшем скелете с остатками обгорелой плоти Дейва Карпентера – тоже четвёртый уровень бессознательного. Он обладал способностью поджигать живые объекты силой мысли.
 Он сжёг сам себя, но если говорить честно – это я его сжёг.
 Его губы сгорели, и на том, что когда-то было его лицом, застыла вечная ухмылка всё ещё беловатых зубов.
 Хотя я знаю, что он скорее перегрызёт мне горло, чем улыбнётся.
 Тут трое ЦРУшников – двое мужчин и одна женщина.
 Смит, Доусон, и Линда Стил, - так их зовут. Или звали.
 Теперь, здесь, ничего не скажешь наверняка.
 Смит и Доусон похожи на зомби. Их кожа бледно-зеленоватого оттенка, их тела раздуты. Их глаза глядят в одну точку, их глаза бессмысленны и мутны.
 А она…
 Она почти не пострадала – если не считать того, что вместо волос на её голове – чёрная корка обгоревшей кости.
 Она, практически, побывала на электрическом стуле.
 Это – тоже моих рук дело.
 Здесь же – похожий на обугленную мумию Мастер, Учитель Дика Збровски, которого последний уничтожил в ходе Поединка за доминирование.
 Хотя, если вдуматься, его тоже убил я.
 Их так много, что всех просто не перечесть.
 Холодный пот ручьями стекает по моей спине. Смерть выжидающе молчит.
 А тем временем появляются последние жертвы.
 Двое.
 Один – остатки человека. Переломанные руки и ноги. Сломанная шея. Свист из трубки, ведущей в трахею. Инвалидная коляска.
 Второй – весь синий. Волосы, ресницы, брови даже – всё покрылось сосульками. Кожа заиндевела. Одежда окаменела.
 На лице – улыбка.
 Застывшая навеки, замёрзшая улыбка.
 Один прыгнул из окна, но не умер – откачали. А второй…
 Отмучался.
 Эти двое приближаются, меж тем как остальные стоят, словно ожидая своей очереди.
 Мысль о том, что ситуация под контролем, сродни богохульству.
 И тут приходит неожиданное озарение.
 Вероятно, отчасти это вызвано тем, что заиндевелый труп подошёл поближе, отчасти тем, что я внезапно вспомнил.
 Он смотрит на меня, и я вижу.
 Вижу.
 Своё лицо.
 Как если бы оно побывало в морозилке.
 Потом – немного смутно. Кажется, я кричал, а потом потерял сознание.
 …
 Я так хотел очнуться Дома, в своей постели, или в кресле перед компьютером. Да где угодно, только…
 Только не ЗДЕСЬ.
 Мглистое, сумрачное небо, кажется, стало ещё ближе. Глаза различают нерезкие очертания двух существ, склонившихся надо мной.
 Фокусировка.
 Это Смерть и…
 И “я”.
 И тот “я”, которого я оставил помирать в сугробе со сладкой иллюзией в сознании.
 - А ты думаешь, мне было легко? Думаешь, мне было приятно?
 Заледеневшему “мне” трудновато разжимать рот – челюсти хрустят, как тонкий лёд под ногами.
 - Но ты же сам на это подписался, - говорит Смерть, пожимая плечами, - мало того, во всём этом некого винить, кроме тебя. Ведь ты не будешь с этим спорить, м?
 - Не слушай их. Твоя вина косвенна.
 Кто-то хватает меня за руку тёплой ладошкой, и одним рывком ставит на ноги.
 - У тебя не было выбора.
 Это Ват-У.
 Она потрясающе спокойна. Мне б такие нервы.
 - Я полагаю, - это Смерть, - что все ОНИ думают иначе.
 - И что дальше? – в хрустале голоска моей Хранительницы слышатся металлические нотки. Она, как всегда, настроена более чем решительно.
 - Можно мне присесть? – это, оказывается, говорю я.
 Мой голос невозможно узнать.
 - Сколько угодно, - Смерть помогает мне присесть на небольшую каменную скамью.
 Я чувствую холод камня, пробирающий меня до костей.
 Но по сравнению с ТЕМ ХОЛОДОМ, которым горят глаза моих мёртво-живых двойников, холод камня кажется благодатным теплом.
 - Тебе не кажется, что ты должен заплатить за то, что убил всех нас? – это Холодный Труп, как я его мысленно окрестил, - ведь по твоей милости, так сказать, мы все испытали такое, что тебе и в страшных снах не снилось. А потом мы попадали сюда. И с тех пор мы лежим в мёрзлой земле этого кладбища. Разве мы достойны такой участи, а? Чем мы тебе помешали? За что ты убил нас? За что?!
 Я не знаю, что ответить. Да, убил, хоть и строчками в текстовом редакторе. Хотя, как подсказывает мне Смерть, не я ли писал когда-то, что слова иные ранят сразу насмерть?
 Да. Я помню.
 Но все эти убийства – часть художественного замысла. Ведь люди, обычные люди тоже умирают. И разные Существа, и даже Духи – и те могут быть уничтожены.
 Но, по идее, каждый из нас, кем бы он ни был, бессмертен. Об этом я тоже много раз писал и говорил.
 Но вместо того, чтобы сказать всё это Холодному Трупу и остальным, я молча сижу, тупо глядя перед собой.
 Я не могу им этого сказать.
 Почему?
 Наверное потому, что мои губы меня не слушаются. Они онемели.
 Мои руки безжизненно висят, мои ноги похожи на сломанные протезы – бесполезные и ненужные.
 Я не знаю, что со мной.
 - Это Мир на тебя так действует. Всё так, как и должно быть. – говорит Смерть, ласково улыбаясь.
 - Минутку, - это Ват-У, - тут неувязочка есть.
 - Например?
 - Он уже умер.
 - ?
 - Бэзиил так сказал. Перед тем, как ему отправиться сюда, он должен умереть.
 *Терпеть не могу, когда обо мне говорят в третьем лице.*
 Смерть в легком замешательстве. Она, кажется, не до конца поняла ситуацию.
 - А демон не имел в виду, что он должен будет умереть здесь?
 - Не-а. Но ты посмотри на него – он точно скоро ласты склеит. Надо его отсюда выводить.
 - Ми-ну-точ-ку, - по слогам произносит Холодный Труп, которого такой расклад явно не устраивает, - а как же мы? А для чего же он вообще тогда тут появился? Неет, здесь что-то не так.
 Тут я собираюсь с силами, и выдаю следующее:
 - Да… Я… Признаю свою вину перед всеми вами… Но… Поверьте… Если бы я не… Я бы просто не придумал бы вас… Вы… Сыграли свою роль, каждый из вас… И тут по-другому нельзя было…
 - Да ну? – щерится Холодный Труп, - нельзя, говоришь? А я вот думаю, что…
 - Слушай, мне параллельно, что ты думаешь, - глаза Ват-У сузились, превратившись в две щёлочки, - но если ты хоть что-нибудь попробуешь сделать, то можешь быть уверен – я тебя уничтожу, и на этот раз уже навсегда. У меня, знаешь ли, особые полномочия. Я Хранитель.
 Холодный Труп замирает. Над кладбищем виснет молчание.
 Нет, так нельзя. Так – неверно, думаю я.
 - Ват-У… Он должен… Не вмешивайся…
 Язык мой почти не слушается меня.
 - Ты всё равно умрёшшшь, - шипит Холодный Труп, - рано или поздно. Но я должен. И ты должен запомнить навсегда, ты должен помнить о том, что стало со всеми нами. Поэтому я сделаю ссследующщщее.
 И тут он наклоняется надо мной, заглядывая прямо в глаза, а потом складывает губы трубочкой, и они хрустят.
 А он дует мне в глаза.
 Лицо обдаёт ледяным дыханием, дыхание мгновенно перехватывает. Я глотаю простылый воздух кладбища широко открытым ртом, но дело уже сделано.
 В моих глазах застывает боль, застывает навсегда.
 Замороженная.
 Перед глазами всё белеет, и я не вижу, как убитые персонажи сходят обратно в свои могилы, как могилы снова закрываются.
 Не вижу я и Смерти, целующей меня на прощанье в губы.
 Не вижу я и Ват-У, которая пытается отогреть меня.
 Не вижу я и того, как они вдвоём ставят меня на ноги, и Смерть, коротко, хрипло рассмеявшись, вдруг резко толкает меня в спину, и я падаю…
 Я падаю на что-то мягкое, но тут моё сознание в который раз оставляет меня, и дальше я ничего не помню.
 …

 3.

 Я открываю глаза, и вижу небо.
 Оно голубое, но оно играет цветами – от бледно-голубого до насыщенно-синего.
 Там, в сияющей голубизной выси – одно облачко, похожее на барашка, нечаянно залетевшего так высоко.
 А ещё там – Солнце.
 Солнце в моих глазах.
 Стоп.
 Так значит, я снова вижу?
 Или нет?
 Я приподнимаюсь на локтях, и оглядываюсь вокруг.
 На моём лице появляется странное выражение отстранённого спокойствия, граничащего с эйфорией.
 Это – моя земля. Это – Рязанская губерния.
 А сам я лежу в поле, средь трав и цветов. Стрекочут кузнечики.
 Но странность – Кошки нигде не видно.
 *Она всегда чуть позади меня, так, что ли?*
 - Ну что разлёгся, Юлька. Вставай, хорош валяться.
 Голос мягкий, чуть глуховатый. Старческий голос.
 Я подскакиваю, словно напружиненный, и с изумлением смотрю на говорившего.
 Он улыбается, а в его выцветших голубых глазах – всё та же хитринка.
 - Михалыч!
 Я крепко обнимаю старика. Разум ты мой, как давно я его не видел!..
 - Ну будет, будет. Я тоже рад тебя видеть, хе-хе…
 С ним всегда так. Ты никогда не можешь точно сказать, говорит ли он серьёзно, или шутит.
 Грани стёрты.
 - Поживёшь с моё – поймёшь, что это такое.
 - А что это за Мир, Михалыч?
 Он удивлённо подымает свои белые, лохматые брови:
 - Что за Мир? А ты сам-то как думаешь, а?
 Голова всё ещё болит.
 - Я… Я не знаю. После того, что произошло со мной за последние… Последнее… Словом, за последнее время, я уже ничего не знаю и ничему не удивляюсь. Сначала исполняющий обязанности Дьявола предлагает мне вроде как опасное путешествие по неким Мирам взамен на книгу, которую я не могу написать, затем я попадаю на кладбище, где захоронены убитые мною персонажи моих же книг, жаждущие отмщения… Знаешь… Я уже не знаю, где я, где верх, где низ, где право, где лево… Всё перемешалось… Всё перепуталось… А ещё у меня дьявольски болит голова…
 Он снова усмехается.
 Затем извлекает откуда-то из кармана небольшой пузырёк без этикетки:
 - А ну-ка, выпей вот.
 - Что это?
 - А какая разница?
 - Михалыч… Разница есть. Я не знаю, может, ты вообще ненастоящий… Может, у тебя там яд…
 Старик смеётся, и легонько щёлкает меня по лбу.
 - Эх, Юлька-Юлька… Учишь тебя, учишь… А ты так ничего и не понял. “Ненастоящий”, скажи на милость. Ты сам подумай, - старик подмигивает, - если я – ненастоящий, то кто настоящий? Может быть, ты?
 И это – “яд”… Тьфу-ты, нарочно не придумаешь. Нельзя, Юлька, так недоверять людям.
 Я чувствую, как пылают мои щёки.
 - Н-но… Эти Миры…
 - Плюнь и разотри.
 - А..?
 - Х*й на. Пей давай. Отвар это, от головы.
 Я облизываю губы, и, отвинтив крышечку, делаю было глоток, но в этот момент Михалыч легонько бьёт по пузырьку, и всё его содержимое оказывается у меня во рту.
 Михалыч громко смеётся – наверное, оттого, что моё лицо перекосило от жуткой горечи отвара, а горло сожгло – отвар, очевидно, был настоян на спирту.
 - На самогонке, - поправляет меня старик, - хороший самогон, сам делал. На травках полевых. Ну, не морщись, не морщись, от этого ещё никто не умирал.
 - Кха… Я уже умер. Тогда, ещё Дома.
 - Ну и здоров же ты брехать, Юлька! – Михалыч качает головой, - ежели б ты помер, как бы ты со мной сейчас разговаривал, а?
 - Не знаю…
 Мой голос больше смахивает на шёпот.
 - То-то и оно. Ты вот что, ты давай, пошли ко мне, в дом. Нечего тебе тут делать.
 А Кошка, мысленно спрашиваю я, как же она.
 Но старик, как ни странно, не отвечает на мои мысли.
 …
 Странно, но оказывается, мы уже идём по пыльной дороге в сторону деревни.
 - Михалыч?
 - Чиво тебе?
 - Михалыч… А мои глаза?..
 - Ага, - старик кивает головой, - я заметил уже. Погоди-ка, - он наклоняется, и срывает пару цветков, с виду напоминающих ромашки, и протягивает мне соцветия, - а ну-ка приложи к глазам.
 - А что это?
 - И всё-то тебе расскажи! – сварливо ворчит старый колдун, - травки и травки. Тебе-то что. Главное – помогут. Так что давай, прикладывай.
 Я смотрю на цветы.
 В них есть что-то странное, но я никак не могу понять, что именно.
 И тут я вижу, как лепестки шевелятся, будто эти цветы – живые, и, - меня посещает ужасная догадка, - голодные.
 Я останавливаюсь. Старик останавливается тоже, и поворачивается ко мне лицом.
 Брови сурово сдвинуты у переносицы, губы поджаты.
 - И что на этот раз?
 *Что-то не так.*
 - Михалыч, они…
 *Что-то в его глазах… Не то…*
 - Что – они?
 - Михалыч… А они – живые??
 - Юлька, а ты дурак, али прикидываешься? – старик явно рассержен, и мой подспудный страх перед ним пересиливает страх перед этими странными цветами.
 И я прикладываю их к глазам.
 Но вместо мягкого прикосновения цветов я ощущаю холодное, будто меня коснулись ледяные, студенистые щупальца неизвестного животного.
 Я пытаюсь оторвать жуткие цветы с глаз, но внезапно лепестки становятся твёрдыми и острыми, как крохотные бритвочки, впивающиеся мне прямо в глаза.
 Потом я, кажется, кричу, но мой крик слаб. И хотя я не чувствую ничего, кроме дикой боли в глазах – цветы будто жрут их, - я слышу словно где-то вдалеке воинственный клич, и растерянный “ох” Михалыча.
 - Ну что, мразь? Думал, я вот так просто дам тебе убить его?
 - Дура…
 - Советую приготовиться к смерти.
 Это же Кошка, доходит до меня неожиданная мысль.
 И тут со студенистыми комками на моих глазах что-то происходит – они застывают, и становятся очень-очень холодными, словно кубики льда. И тут же они падают куда-то вниз.
 Я смотрю на это: Михалыч полусидит на земле, застыв, потому что к его горлу приставлены два острейших клинка – это Ват-У извлекла свои мечи.
 Но есть что-то ещё.
 Мир вокруг нас изменился.
 Трава шуршит под ногами. Я опускаю взгляд, и с непередаваемым изумлением вижу, что она бумажная!
 Всё вокруг как будто потеряло третье измерение, став плоским, ненастоящим.
 И наверху, на таком же бумажном небе, висит картонное Солнце.
 Слёзы в моих глазах.
 Я слышу хриплый смех старика, и звук разрезаемой бумаги – это Кошка ударила.
 Бумажный Михалыч, смеясь картонным смехом, падает навзничь, обливаясь кровью, похожей на растворённую в воде акварель.
 Или наоборот.
 Кошка, которая, как и я, осталась трёхмерной, удивлённо смотрит на старика, потом на мечи, потом снова на старика, потом на меня. В её глазах вопрос.
*Как такое вообще может быть??*
 - Сюр-приз, - у Михалыча даже голос какой-то… Бумажный.
 - А что он означает?
 Я должен узнать. Скорее всего, именно от этого зависит исход событий. И вообще, - моя жизнь, жизнь Ват-У…
 - А сам как ду-ма-ешь? – глаза его кажутся намалёванными голубой краской на желтоватой, словно состарившейся от времени бумаге, к тому же странно смятой.
 Как думаю? Вопрос…
 - Возможно… - бормочу я наконец, - это из-за того, что я больше не пишу на бумаге…
 - И-мен-но, - также по слогам произносит Михалыч, - а е-щё?
 Ещё?
 Я…
 Я не знаю…
 Он смеётся жутковатым, булькающим смехом, как будто кто-то спустил воду из сливного бачка в унитаз.
 И смыл бумагу.
 - Ещё? – у меня пересохли губы. Воздух нестерпимо душен, просто пекло. Краем глаза я замечаю, что линия горизонта алеет, и откуда-то идёт чёрный дым.
 - Быстрее, - нервно замечает Кошка.
 - Это…
 - Ну же!
 - Это… Это – моё стихотворение… Да? Как там… Я – тихое нечто с задумчивым взглядом… Слушай, Михалыч, зачем это всё?
 Старик молчит. Он ждёт. Кошка ждёт тоже.
 Становится всё жарче. Оглянувшись назад, я вижу невдалеке языки пламени.
 - БЫСТРЕЕ, ИДИОТ! ЗДЕСЬ СЕЙЧАС ВСЁ СГОРИТ К ЕДРЁНЕ ФЕНЕ!
 - Да… Да, конечно… Так вот… Меня, не напрягши глаз, ты не заметишь… Бред какой-то… Забытая тень – оставлен я кем-то… Молчания бесконечность…
 Но я не успеваю договорить.
 Михалыч орёт:
 - БЕСКОНЕЧНОСТЬ! БЕСКОНЕЧНОСТЬ!! БЕСКОНЕЧНОСТЬ!!!
 Он уже горит. Его ноги превращаются в пепел.
 Пылает Солнце на небе.
 - БЕС…
 Поздно.
 - Бесконечность! – выкрикивает Кошка, и мы неожиданно проваливаемся куда-то вниз, - то ли оттого, что Мир был бумажным, и теперь сгорел, то ли ещё почему.
 Мы падаем.
 Я не знаю, сколько это длится. Но я вижу странное дно – оно словно покрыто пооблезшей бурой шерстью.
 А потом – удар.
 Я ударился головой.
 Наступает темнота.
 …
 Кошка постанывает – кажется, она тоже отбила себе голову. Или что-нибудь ещё.
 Глаза слезятся.
 - Вставай давай, - говорит Ват-У, - тут слишком пыльно.
 Я приподнимаюсь, и оглядываюсь вокруг.
 О бумажном Мире Михалыча здесь ничто не напоминает.
 Это – обычная, на первый взгляд, комната обычной квартиры.
 Она мне смутно знакома, но я, кажется, отшиб себе остатки мозгов – я ничего не помню.
 Впрочем, причина может быть в чём-то другом.
 И тут перед нами, словно соткавшись из воздуха, появляется массивная фигура.
 - Кто такие? – спрашивает звучный бас.
 Я протираю глаза, и вижу, что перед нами стоит громадных размеров Кот, по сравнению с которым моя Ват-У кажется образчиком утончённости.
 Но, несмотря на его массивность, он не выглядит грузно – скорее, как матёрый спецназовец, - если бы он был человеком.
 - Белая Королевская Кошка, Высшая Каста. Ват-У, - добавляет она, выпрямившись во весь рост: свет от её белой мантии слепит глаза, а в осанке чувствуется нечто действительно королевское, - назовите себя и доложите обстановку.
 - Прошу прощения, Ваша Светлость, - бормочет Котяра, - не распознал сперва. Кот, Третья Каста, имя Тих-О. Ситуация под контролем, никаких проблем. Разрешите спросить?
 - Спрашивай.
 - А этот… С Вами?
 - Со мной. Я – Хранитель. Ещё вопросы?
 Она явно знает, что делает. А я даже не знаю, где я нахожусь.
 - Нет вопросов, Ваша Светлость. Но нам с Вами лучше сейчас уйти отсюда. Ему, - Кот кивнул на меня, - сейчас нужно будет поговорить… Тут он без нас обойдётся.
 - Послушайте, - холодно отмечает Ват-У, - быть может, Вы не будете указывать мне, что делать?
 Кот выглядит смущённым и немного озадаченным.
 - Прошу прощения…
 - Вольно. Свободен.
 В этот же самый момент Тих-О растворяется в воздухе, истаивает.
 - Я не могу позволить себе бросить тебя, что бы тут не случилось, - заявляет Кошка.
 - Случилось? – на меня накатывает какое-то холодное отупение.
 - Или случится. Сейчас, - Ват-У на всякий случай извлекает мечи, и соединяет их рукоятки, получая жутковатого вида меч с двумя лезвиями.
 И тут…
 В комнату входит ОНА, и у меня перехватывает дыхание.
 Я просто тупо смотрю на неё, не в силах выговорить ни слова.
 А она улыбается.
 - Это… Это ты? – мой голос дрожит.
 - А это – ты. – она, как всегда, почти невозмутима.
 Почти.
 Рыжие волосы.
 Голубые глаза.
 *Нет…*
 - Что ты хочешь от меня?
 - Что я хочу от тебя? А что ты хочешь от меня?
 Я молчу. Я не знаю, что сказать.
 Потом…
 - Ты… Ты реальна?
 - А ты?
 - Не уходи от ответа.
 - Ты бы на моём месте заявил бы об иллюзорности Мира, доказывая свою реальность, и больше, чем реальность.
 - Откуда тебе знать, что бы я заявил? И… Ты не на моём месте, а я - не на твоём.
 - Ах вот как? Мило это слышать.
 Когда-то я любил тебя.
 Когда-то ты…
 Но сейчас ты, верно, ненавидишь меня.
 - Ты ненавидишь меня?
 - А ты как думаешь? Получить такое… То, что ты написал…
 - Я не писал ничего “такого”. Я просто написал всё, как есть.
 - Ты не подумал обо мне, о моих чувствах.
 Тут из моего обожжённого горла вырывается некое подобие хриплого смешка.
 - О твоих чувствах? А ты думала о моих чувствах, тогда, в июне?
 Она опускает глаза.
 - Да…
 - Очевидно, слабо думала, - язвлю я. Я не умею злиться, обижаться, но я – та ещё язва.
 - И что теперь?
 Это что – слёзы в твоих глазах? А зачем? Зачем они – теперь?
 - Слушай. Мне это теперь безразлично. Я думал, что я сойду с ума от горя, и, в какой-то степени, так оно и случилось. Я похоронил себя. А теперь я хочу избавиться от всех воспоминаний о тебе.
 - Ты жестокий…
 - Да ну? А ты разве не поступила со мной жестоко – тогда? Нет? А? Э, так-то, “дружок”. В этом-то всё и дело. Я больше не хочу помнить тебя.
 - Но ты всё равно не сможешь забыть…
 - Да неужто? Нет. Я смогу. Я уже смог. Ты – моё прошлое, и тебя больше нет.
 С моим голосом что-то случилось.
 Он звучит твёрдо.
 Я сам себя не узнаю.
 Действие Мира, или…?
 Скорее, второе.
 - Хозяин, надо сматываться. Скоро тут будет что-то нехорошее. – это Ват-У. Она всегда начеку.
 *Я уже ухожу.*
 Я смотрю на тебя в последний раз, и тут происходит странное.
 Черты твоего лица начинают словно бы размываться; сначала они просто нечёткие, как на плохой фотографии, но вскоре я уже не могу разобрать их. Когда-то твоё лицо становится беловатой маской без каких-либо признаков черт. Просто гладкий овал под копной волос, которые постепенно обесцвечиваются.
 Вскоре ты становишься похожей на тряпичную куклу, которой забыли нарисовать лицо.
 Зрелище не для слабонервных, надо сказать.
 А потом квартира начинает растворяться; будто нарисованную, на неё плеснули водой.
 Мир теряет чёткость, резкость. Грани размыты, и все предметы постепенно сливаются в одно пятно неопределённого цвета.
 И тут я слышу короткий вскрик Кошки.
 - На руку, на руку посмотри!
 Я смотрю.
 Рука тоже начинает растворяться, и не только рука – кажется, я тоже растворяюсь.
 Я поворачиваюсь к Ват-У, и она кричит:
 - Драпать отсюда надо, быстрее!
 Странно. Такое ощущение, что мне уже всё равно.
 - Вспомни о всех тех, кого ты оставляешь! – кричит Ват-У.
 - Ты не имеешь права!
Это странное чувство. Тут, определённо, что-то не так.
 Я – оставляю?
 Я не помню.
 Кошка, похоже, понимает это.
 Я успеваю увидеть, как она складывает мечи, превращая их в немного необычного вида трость.
 И изо всех сил бьёт мне тростью по голове.
 Чорт, успеваю подумать я, эдак я точно без головы останусь.
 А потом я падаю.
 И ещё секунды две я слышу, как Кошка, тихо матерясь на незнакомом языке, тащит меня куда-то.
 А потом свет гаснет.
 …

 
 4.

 Но – ненадолго.
 Свет проникает даже через закрытые веки, и я вижу кроваво-красные прожилки в собственных веках.
 Всё тело ломит.
 Я пытаюсь открыть глаза, но мне с большим трудом удаётся разлепить веки.
 Небо надо мной – подозрительно низкое, желтоватого оттенка, к тому же в нём, кажется, трещины.
 Приходит мысль, что это не небо, а просто потолок.
 *Где я?*
 Я пытаюсь пошевелиться, однако все мои попытки тщетны: оказывается, голова моя пристёгнута чем-то вроде резинового жгута к спинке кресла (кресла?), в котором я полулежу. Моя правая рука вывернута наверх, и тоже пристёгнута – я не могу пошевелить ей. Левая рука тоже зафиксирована, но вдоль туловища.
 Ноги тоже привязаны.
 Всё что я могу – это шевелить пальцами.
 Тело затекло, а голова раскалывается, и я живо вспоминаю ту пьянку в деревне, вернее, последовавшую за ней реанимацию.
 - Ну-с, вот мы и пришли в себя. Как самочувствие? – голос кажется странно знакомым.
 - Честно? Хреново… А что произошло? Где я?
 - Так-так, - бурчит мой невидимый собеседник. Он стоит позади меня, и я не вижу, кто это, - частичная потеря памяти? Амнезия? Превосходно. А скажите, милейший, Вы помните, кто Вы?
 - Ну да… Я – Писатель. А где Кошка?
 - Животным в клинике не место. А что касается Вас… Писатель, значит? Ну что ж… Хорошо. А как Вас зовут, скажите?
 Терпеть не могу, когда меня об этом спрашивают.
 - У меня много имён, Вам какое? И кстати, может, представитесь? И так, чтобы я мог Вас видеть, доктор.
 В голосе моём – неприкрытый сарказм. Мой пока невидимый оппонент это чувствует.
 - Всенепременно.
 И кресло разворачивается.
 И я вижу его.
 Лысый череп.
 Наглый взгляд.
 Зловещая ухмылочка.
 Конечно же, я узнал его. Вот почему голос мне показался таким знакомым.
 - Хантер, твою мать! Что тут, чорт возьми, происходит? Где я? И где Ват-У? Хантер, не шути со мной. А то ведь… Я тебя породил, я тебя и убью.
 Доктор Виктор С. Хантер (Потусторонняя Медицина; Преисподняя, круг шестой) громко расхохотался:
 - Ну нет. Не здесь, по-крайней мере. Тут – он обвёл руками помещение, - мой Мир, тут я хозяин, а не ты… Писатель, - презрительно процедил он.
 - Да неужто? – я улыбнулся, - интересно-интересно. А Вертиго знает об этом месте? Я так полагаю, он едва ли позволил тебе заправлять целым Миром.
 - А вот и ошибся! – прошипел доктор, - как раз Вертиго самолично отдал мне этот Мир. И я могу тут делать всё, что захочу.
 - М-да, - я сощурился, - всё же иногда наш Дьявол-младший бывает исключительно недальновиден. Уже в который раз он…
 Короткий удар в челюсть справа.
 Во рту – привкус крови.
 - Умолкни, писака. Это не твоего ума дело. Ты тут никто.
 Я чувствую, что Хантеру недалеко до точки кипения – чувствую так же хорошо, как и вкус крови.
 Я сплёвываю.
 - Какие у тебя интересные методы лечения, доктор-скотина-Хантер. В лучших традициях СС. Доктор-садист, - поверь мне, это не ново…
 - Зато действенно!
 Хрясь! И теперь с левой руки.
 - Да ну, ты что? И потом, чего ты в принципе хочешь добиться, а, психопатик? Давай, бей! Ну же, твою мать! Бей, слизняк! Я только начал входить во вкус.
 Услышав это, док как-то скисает.
 - Я всегда знал, что у тебя тяга к мазохизму. Но я мог бы и прикончить тебя, однако у меня иная цель. К тому же…
 - К тому же за меня тебя могут отыметь телеграфным столбом, а? Тот же Вертиго? А уж что с тобой сделает Кошка, мне и подумать страшно, - перебив, заканчиваю я его реплику.
 Он фыркает:
 - Да сдался ты кому-то, тоже мне, важная птица. Вертиго, Вертиго… Кошка… А без них что – никак?
 Сплёвываю ему кровью прямо на белый халат. Он брезгливо морщится.
 - А давай ты себя тоже привяжешь, как меня, - говорю я, - тогда и поговорим, когда будем на равных. Или отвязывай меня.
 Он скалится:
 - Допустим, - и хлопает в ладоши. В этот же миг путы мои ослабевают, и я просто падаю с кресла, оказавшегося неожиданно высоким, на пол.
 Он бьёт мне ногой в грудь, и я отлетаю к стене. Он неторопливо подходит, засучивая рукава.
 А потом он берёт меня одной рукой за шею, и поднимает на полметра от пола.
 - Ну что ты скажешь теперь, Писатель? А?
 Его рука сухая и холодная, но невероятно сильная. Он сильно сжимает мне горло, но я успеваю просипеть:
 - Теперь скажу… Подохни…
 - Что??
 Он было оборачивается, но – поздно.
 Два острейших клинка вышли из его груди, и я едва успеваю вжать голову в плечи, чтобы мне по случайности не отстригло уши.
 - Твою мать, Кошка, - бормочу я, - ещё б немного, и тебе бы больше не пришлось никого хранить.
 - Извини, шеф, но сюда было непросто пробиться.
 Ват-У резким движением выдёргивает мечи из обмякшего тела доктора, и стряхивает с них кровь.
 - А что он от тебя хотел-то?
 - Да чорт его знает. Хотя я думаю, что он, как персонаж, был не слишком доволен тем, каким я его описал, и решил отомстить, - я потираю ушибленные бока, - я одного не пойму – как Вертиго выделил этому выродку целый Мир во владение?
 - Не торопись, - Кошка убрала мечи, - ты что, забыл, где ты? Это, возможно, вообще не Хантер, а какой-то его безумный двойник, существующий у тебя в подсознании.
 - То есть, ты думаешь, что всё это – ненастоящее?
 - Я ничего не думаю, но…
 Она не закончила.
 Потому что Мир вокруг нас мгновенно сменился.
 Это была всё та же больница, но будто после ядерного взрыва.
 Везде грязь, мусор. Со стен осыпалась плитка, пол в некоторых местах просто провалился. Двери превратились в труху, и ни одного целого окна.
 - Ну нифига себе, - только и сказала Кошка.
 Я думал. Тут явно было что-то не так.
 Стоп. Если всё вокруг стало таким, то что же тогда стало с Хантером, то есть, с его тру…
 Додумать я не успел.
 Позади нас раздались какие-то странные звуки, нечто среднее между рычанием и бульканьем.
 Мы синхронно повернулись.
 - Твою мать… - ошарашено пробормотала Ват-У.
 Существо, когда-то бывшее Хантером, выглядело как результат неудачного генетического эксперимента.
 Огромные, мускулистые руки, усеянные сеткой синих, воспалённых вен. Атлетический, раздутый мышцами торс, практически без намёка на шею переходивший в огромную, бесформенную голову.
 Зато ноги были словно пересажены с какого-то непонятного существа, типа Чужого из известного фильма, но в отличие от оригинала были слишком хилыми, рудиментарными, чтобы переносить гигантский вес тела и рук, поэтому чудовище опиралось на руки.
 Взгляд его разнокалиберных глаз был безумным и бессмысленным.
 Урод открыл пасть, усеянную несколькими рядами острейших зубов, и, пробулькав нечто явно угрожающее, прыгнул в нашу сторону.
 Я не помню, что случилось.
 Помню, как полетел куда-то в угол, и едва не пробил голову куском торчащей из стены арматуры. В глазах потемнело, но я услышал воинственный клич Кошки.
 Потом раздался какой-то странный скрежет, и отборные ругательства.
 Я сделал усилие, и разжал веки.
 Ват-У била, но мечи отскакивали от Твари, словно она была покрыта бронёй. От брони летели искры, мечи вращались с бешеной скоростью, а Кошка материлась так, что у меня вяли уши.
 *Что же делать? Я должен… Я могу что-то сделать…*
 Я, конечно, не Воин. Но я должен. В конце концов, эти Миры, так или иначе – моё порождение…
 Я закрыл глаза.
 А потом что-то скрипнуло, хрустнуло…
 Кошка совершила невообразимое сальто-мортале, оказавшись у самой стены.
 А потолок обрушился прямо на Тварь.
 Оно успело только выгнуть голову верх, прежде чем огромная железобетонная плита упала на него.
 Пол не выдержал, и провалился.
 Тварь вместе с кусками железобетона полетела куда-то вниз, издав на прощанье вопль, полный боли и удивления.
 …
 - Н-ну ты дал, шеф, - пробормотала Ват-У, - ты вообще как это сделал?
 Я осторожно коснулся ссадины на голове, но тут же отдёрнул руку.
 *Неслабо так приложился*
 - Как-как… Подумай… Эти Миры все… Они же, так или иначе, связаны со мной, так?
 - Вроде бы… - Кошка, казалось, не очень-то в это верила.
 - Ну вот я и подумал… Что если связаны, то я могу влиять на происходящее… А поскольку других идей у меня не было, я его просто…
 - Д-да… Знаешь, - Ват-У была задумчива, - никогда раньше такого не видела… Впрочем, я думаю, ты и сам-то не видел, - она покачала головой.
 - Вроде того…
 - Ладно. Что дальше-то? В теории, надо нам с тобой отсюда сматываться, а то, чует моё сердце, плохо это кончится.
 - Согласен. Идеи?
 Она кивнула:
 - Есть кое-что. Нам нужно найти зеркало.
 Зеркало… А ведь она права. Ведь зеркала – ни что иное, как своеобразные двери из одного Мира в другой.
 Я кивнул.
 - А где?
 - Я там в коридоре видела несколько зеркал. Но нам нужно торопиться, - она было направилась к двери, но тут же встала.
 Правильно, в полу-то дыра. Да ещё какая – считай, почти всё обрушилось.
 - И что дальше?
 Я задумался. Пол мне назад не поставить – это точно. Но как тогда…
 - Прыгать надо.
 - А? – я вздрогнул, и поднял глаза на Кошку. Хранительница моя была настроена решительно.
 - Прыгнешь? – она вопросительно наклонила голову.
 А что мне терять?
 - Попробую.
 - Ага, - она удовлетворённо потянулась, словно разминая мышцы, - тогда за мной. Если что – я тебя вытащу.
 - Ладно…
 Тёмный провал пола не вдохновлял совершенно, но делать было нечего.
 Ват-У тем временем напружинилась, и фактически с места сиганула на ту сторону.
 Удивляться было нечему – Кошка, как-никак…
 Я глубоко вздохнул, собрался с духом, и коротко разбежавшись, прыгнул.
 И недолетел.
 Сила тяготения рванула меня вниз, и в следующую секунду я полетел вниз, успев на прощанье увидеть только рванувшую ко мне Кошку с расширившимися от ужаса глазами.
 Потом не помню.
 …
 А потом я вроде как очнулся.
 Первой мыслью было:
 *Дежа вю*
 Опять желтоватый потолок, опять я в койке, правда, непристёгнутый, зато заботливо укрытый одеялом, пахнущим хлоркой.
 Пищит какая-то медицинская аппаратура; я пытаюсь поднять голову, однако маленькая, но сильная ручка прижимает мою голову к подушке, и я слышу следующее:
 - Ну-ну, родной, не надо так резко. Сотрясение мозга – вещь опасная.
 *Что??*
 А потом откуда-то приплывает кислородная маска, и я почти сразу забываюсь в некой болезненной полудрёме, не чувствуя даже, как тоненькое жальце шприца жалит меня в плечо…
 И я забываюсь во сне.
 …
 

 5.

Когда я вновь открываю глаза, то мною мигом овладевает жуткая головная боль. Боль невыносима – даже движение век причиняет страшные страдания.
 Голова моя сейчас похожа на здание, сметённое взрывной волной от ядерного взрыва, - как та, вторая больница Хантера, - и каждая мысль отдаётся таким салютом боли, что мне кажется, будто боль – единственное чувство, присутствующее здесь и сейчас.
 Глаза мои видят кафельные стены.
 Больница, вспоминаю я.
 Но как… Я же вроде ушёл из того жуткого Мира.
 Или нет?
 Я пытаюсь поднять руку, и это мне удаётся – но боль становится такой, что хочется кричать.
 И я бы закричал, если бы не понимал, что каждый звук обернётся для меня ещё более жутким страданием.
 - Не шевелитесь, пожалуйста.
 Что?
 - Закройте глаза. Дышите через нос, глубоко.
 Что за..?
 На моей голове – влажные точки, и там же – какие-то твёрдые, чуть холодящие кругляши.
 Датчики?
 - Дышите, глубже.
 Я подчиняюсь. Кажется, что иного выбора у меня просто нет.
 - Закройте глаза. Сейчас я включу стробоскоп.
 Стробоскоп? Так значит, это..?
 Но зачем? Что это за Мир?
 А потом начинается ужас.
 Даже сквозь закрытые веки я вижу вспышки лампы. Они сначала нечасты, но постепенно темп возрастает, и остаётся только бешеное мелькание.
 Сознание плывёт; перед глазами мелькают какие-то цветные пятна, мелькают с чудовищно быстрой амплитудой.
 Дыхание словно заклинивает; в какой-то момент я вдруг понимаю, что забыл, как дышать. Сердце бьётся, как смертник на электрическом стуле.
 Руки перестают слушаться. Тело изменяет мне.
 Я – больше не я, я – это кто-то другой, или что-то другое, что-то дикое. Страшное.
 Потом наступает кульминация, и я чувствую, как сердце рвётся из груди, а лёгкие словно заполнились миллионом крохотных булавок.
 Это конец, - мелькает мысль.
 И тут всё кончается.
 - Не открывайте глаза пока. И не вздумайте вставать. Приходите в себя.
 В себя?
 А это где?
 Меня только что изжарили на электрическом стуле, или казнили в газовой камере, или всё вместе.
 Мой мозг – один оголённый, воспалённый, агонизирующий нерв.
 Убейте меня, пожалуйста.
 Пустите мне пулю в лоб.
 Прервите мои страдания.
 Пожалуйста.
 Слёзы текут из воспалённых глаз, опаляя горящие щёки.
 - Попробуйте открыть глаза.
 Всё тот же голос.
 Женский.
 Мелодичный.
 Приятный даже.
 Но едва ли это волнует меня сейчас.
 Моя мучительница снимает с моей головы некое подобие шлема.
 А затем она обходит кресло, где я полулежу, и слегка наклоняется к моему лицу.
 Миловидное, пожалуй, даже красивое лицо. Огромные зелёные, нет – изумрудные глаза. Невероятный цвет…
 Однако меня это сейчас мало волнует.
 - Ваше состояние оставляет желать лучшего. Но сейчас станет легче.
 Лицо отдаляется, исчезая, растворяясь в неясной белёсой дымке.
 Небольшие, но сильные руки массируют моё плечо, и в тот же самый момент тонкая игла пронзает мою кожу.
 Ай.
 Тут же наступает лёгкое головокружение, и Мир начинает терять очертания, блёкнуть, звуки глохнут, боль притупляется.
 - Сейчас станет легче.
 Но я уже засыпаю. Веки наливаются свинцовой тяжестью, и я забываюсь в болезненном сне.
 …
 - Честно говоря, я здорово за тебя перепугалась.
 Я открываю глаза.
 Кошка сидит на стуле возле моей койки. Вид у неё озабоченный и сосредоточенный.
 В вазе на столике рядом с кроватью – цветы.
 Нарциссы.
 С оранжевыми кромками.
 Такие когда-то росли в моём саду.
 Росли?
 Я пытаюсь сказать хоть слово, но рот пересох, а язык больше похож на выброшенную на берег рыбу.
 Ват-У берёт стакан, и вливает мне в рот живительной влаги.
 Я немного оживаю.
 - Я им сказала, что я – твоя сестра. Думала, не прокатит, но, как ни странно, прокатило. Они ничего и не спросили даже. Просто указали на эту палату. А тут ничего, чистенько.
 - Где… Я…?
 Губы воспалены, и каждое слово даётся не без труда.
 - А чорт его знает, - отвечает Кошка, - я думаю, ты должен знать, где.
 - По… Почему… Должен..?
 - Потому что все эти Миры, так или иначе – твоё порождение. Бэзиил не выдумывал ничего нового, он просто отправил тебя в те Миры, которые ты выдумал сам. Сознательно или, - она выразительно смотрит на меня, - бессознательно. Это доказывает Тварь, в которую превратился Хантер. Ты её где взял? Ты ведь её не выдумывал, так?
 - Нет…
 Я вспоминаю.
 Это, кажется, была компьютерная игра. Кажется, S.T.A.L.K.E.R.
 Кажется, там была такая тварь.
 Значит, Миры – продукт и подсознания тоже?
 Я киваю Кошке.
 - Ага, - она удовлетворённо кивает, - значит, теперь ты должен понять, что это за Мир, и как нам из него выбраться.
 Что это за Мир?
 Я вспоминаю.
 Вспоминаю.
 И вдруг совершенно неожиданно приходит видение – изумрудно-зелёные глаза моей неведомой мучительницы.
 И тут же наступает ясность. Во всём.
 Мытищи.
 Городская больница.
 Девушка с зелёными глазами – это мой персонаж.
 Габриэль.
 Ангел.
 Но причём тогда тут все эти пытки?
 - Надумал что-нибудь? – осведомляется Кошка.
 И тут словно что-то происходит. Словно поменяли слайд.
 Ват-У исчезает.
 Цветы исчезают вместе с вазой.
 Я открываю глаза.
 - Я вижу, Вам лучше.
 Она смотрит на меня. Габриэль.
 - Вы проснулись?
 Проснулся?
 Я что – спал?
 Ясности в мыслях как ни бывало.
 Я хочу раскрыть рот, но он пересох. Губы растрескались.
 Габриэль улыбается. Она берёт со столика стакан с водой, и я жадно пью живительную влагу, живую воду.
 - Я рада, что Вам лучше. Укол подействовал.
 Я спрашиваю, я спал?
 - Да, конечно. Почти трое суток.
 Трое суток??
 А это – начиная с чего?
 Где – точка отсчёта?
 - Где я..?
 Слова не желают выползать изо рта.
 - Вы – в Центральной Районной Больнице города Мытищи, отделение неврологии.
 Значит, точно.
 А ко мне кто-нибудь приходил, спрашиваю.
 - Если только во сне, - она ласково улыбается, - Вы же проспали трое суток. А во всём отделении больше никого нет.
 Почему?
 - Больница пустует… - она вздыхает и как-то неопределённо пожимает плечами, - я не могу понять, куда все делись. Ни врачей, ни пациентов… Всё это очень странно.
 Значит, думаю я, это не Мир Людей. Или…
 Или это – Мир Людей, но тут произошло нечто, что превратило его в совсем другой Мир.
 Все исчезли.
 Все, кроме меня и Габриэль.
 Интересно, думаю я, к кому же обращалась Ват-У, когда представлялась моей сестрой? Габриэль она знает, а та знает её.
 Значит, были ещё люди.
 Люди?
 Были?
 А где они все сейчас? Где Кошка?
 - Ну что ж, - говорит Габриэль, - энцефалограмма Ваша, конечно, ужасает, если честно. Но знаете…
 И тут я её перебиваю; я говорю, спрашиваю:
 - Кто я?
 Она как-то мешается.
 - Вы - … Э-ээ… Как же так… Имя Ваше из головы вылетело будто. Не понимаю… У меня память очень хорошая, исключительная. Я такие вещи не забываю…
 Она смотрит на меня растерянно.
 А я смотрю на неё, и понимаю, что она не может этого знать.
 Никто из них, моих персонажей, не знает, как меня зовут.
 Они знают много имён, или не знают ни одного.
 Я им ничего не говорил, и не мог говорить.
 Никому.
 Даже Кошке.
 - Мне жутко неловко, - говорит Габриэль, - я совершенно не понимаю, как я могла забыть, как Вас зовут.
 Я говорю: забудьте.
 Я говорю: выгляните в окно.
 Она вопросительно смотрит на меня, а затем послушно подходит к окну, и смотрит туда, через гладь стекла.
 - Парк… Наш парк, больничный.
 А ещё, спрашиваю я.
 - Не знаю… Будто в тумане всё… В дымке какой-то. Ничего больше не видно.
 Я говорю, я хочу выйти из больницы. Я говорю, помогите мне.
 Она слабо протестует:
 - Вам пока нельзя вставать, вы ещё слишком слабы.
 Пожалуйста, прошу я.
 Это важно.
 Вздохнув, она соглашается:
 - Только я сейчас привезу кресло-каталку.
 Она в углу комнаты, говорю я.
 Глаза мои закрыты.
 Я знаю, что коляска там.
 Это я её туда поставил.
 - Ой, и правда… - она кажется ещё больше растерянной.
 Я прошу у неё свою одежду.
 Она в шкафчике около стены.
 Габриэль подходит к шкафчику, и извлекает оттуда красный свитер на молнии, джинсы, Камелоты, плащ. Она ничего не говорит – она просто не знает, что можно сказать.
 Она помогает мне одеться.
 Она усаживает меня в каталку.
 …
 Через минуту мы уже на улице.
 Прохладно, воздух стылый.
 Небо серое.
 Как на Кладбище Персонажей.
 - Может, Вы объясните мне, что мы тут ищем?
 Она и правда не знает.
 Я говорю, подвезите меня к забору.
 Если только сможете его найти.
 Она ничего не говорит, она молча везёт меня прочь от больницы.
 Под колёсами шуршит палая листва.
 Я знаю, что там будет.
 Спустя примерно десять минут я говорю, обернитесь.
 Она оборачивается, и ошеломлённо ахает.
 Мы стоим у самого крыльца больницы. Мы не продвинулись от неё ни на шаг.
 - Что это такое? – она разворачивает каталку, и смотрит мне прямо в глаза.
 Я говорю, ничего особенного. Просто ещё один Мир. Из которого я должен выбраться.
 Она молча смотрит на меня. Она просто не знает, что сказать.
 Я говорю, отвезите меня обратно в больницу. Сделайте мне укол снотворного. Если я усну, я смогу уйти отсюда.
 - А как же я? Что я тут буду делать одна?
 Вас здесь не будет, говорю я. Этого Мира больше не будет. Вы – просто его часть, Вы существуете лишь тогда, когда моё подсознание рождает этот Мир.
 У неё в глазах слёзы и непонимание.
 Я говорю: не волнуйся.
 Я говорю: ты ничего не почувствуешь. Ты будешь жить дальше, так как если бы ничего этого не было.
 - Здесь?
 Нет, не здесь. Не совсем здесь.
 - Хорошо… - она покорна. Ангел-Истребитель, отошедшая от дел.
 И минуту спустя мы уже поднимаемся на скрипучем лифте обратно в мою палату.
 …
 Иголка входит в плечо легко и почти безболезненно.
 Сразу накатывает сон.
 Сейчас я засну.
 И перестану создавать этот Мир.
 Слабеющей рукой я беру её руку, и легонько сжимаю, в знак признательности.
 Она, кажется, плачет.
 
 Уже нет.
 Уже темнота.
 …
 - Эй, эй, проснись, не спи! – это Кошка. Она трясёт меня за плечо.
 Я открываю глаза.
 Опять – палата. Опять больница.
 - Надо уходить, - говорит Ват-У, - опасно оставаться здесь долго. И не вздумай спать. Я не знаю, куда ты уходишь, когда засыпаешь, но я туда по какой-то неясной причине попасть не могу.
 Я говорю, я знаю.
 Я говорю, пошли отсюда.
 Я встаю с постели, но вместо больничной пижамы на мне моя одежда.
 Из того Мира.
 Мира, которого больше нет.
 Кошка удовлетворённо кивает, и помогает мне встать. Она поддерживает меня, и мы выходим из палаты.
 - Эй, вы куда, вам нельзя! – доносятся до нас голоса сзади.
 Всё происходит само собой.
 *Вас нет.*
 И мгновенно голоса за нашими спинами стихают.
 Навсегда.
 - Я не знаю, как ты это делаешь, но выглядит внушающее, - говорит Кошка.
 Я говорю: нам надо спешить.
 Вот лифт, но я почему-то знаю, что он не работает.
 И мы спускаемся по лестнице в холл.
 Мы подходим к стеклянной двери, за которой виден больничный парк и серые коробки других корпусов.
 Я хватаюсь за ручку двери, и закрываю глаза.
 А потом я тяну ручку на себя, и мы выходим.
 - Оба-на. – говорит ошеломлённая Кошка.
 В лицо мне дует жёсткий ветер. Где-то поблизости слышен шум машин.
 И я открываю глаза.
 …
 

 6.

 И вот мы стояли, и смотрели на это: многополосное шоссе, в два яруса, двадцать четыре полосы на каждом уровне, - шутка ли?
 И тут Олегыч сказал:

 - А я, знаешь, сейчас вспомнил…У нас на участке росла яблоня. Такое дело, понимаешь. Сорт, кажется, назывался “Уэлси”. Какое было дерево! А какие яблоки! Хрусткие, сочные, с кислинкой. Мы, бывало, ребятнёй, срывали ещё толком незрелые яблоки, тайком, чтобы никто из взрослых не заметил. У нас был сарайчик, который мы гордо именовали “штабом”. И вот мы втроём, я, да двое моих братьев, - родной и двоюродный, - собирали эти самые яблоки, и складывали их в такой ящик, знаешь, от какого-то электроприбора. И вот мы сидели, чегой-то там обсуждали…Ну что могут обсуждать три пацана? Ну, разное там. Сидели, и ели эти самые яблоки.

 Он усмехнулся:
 - Ты хоть сам-то это помнишь?
 - А..?
 Кажется, я помнил.
 Кажется, да.
 Кажется…
 А он смотрел на меня – седой старик, лицо изборождено морщинами, мешки под глазами.
 - Ты понимаешь, что это - то, что ты потерял?
 - Скорее, никогда не приобретал.
 Он замолчал, затянулся сигаретой.
 - Это как посмотреть. Ты сам всё это создал. И это – он кивнул на трассу, - тоже. Едва ли мне надо напоминать тебе, что всё, что ты видишь, что ты помнишь – всё создано тобой, и никем больше.
 Все эти Существа, твои персонажи. Твоя Кошка. И даже я сам.
 Он внимательно посмотрел мне в глаза.
 А я смотрел на него, на себя – на себя через несколько десятков лет. На то, что осталось от Дружбы, Ярославки – Мира, столь привычного мне.
 Мира, от которого ничего не осталось – моими стараниями.
 - Я всё это помню, - губы меня слушались плохо. Казалось, что я вижу их – нас, - со стороны. Вот стоит старик, белый, как лунь. Он вспоминает о старом Мире, в котором он никогда не жил.
 И этот старик – я, который никогда не существовал.
 А рядом с ним стоит молодой ещё парень. Худой. Черноволосый.
 Забывший, кто он и откуда, а может, и вовсе никогда не знавший об этом.
 И этот парень – тоже я.
 И кажется, что парень тоже никогда не существовал, - возможно, из-за того, что я периодически смотрю на них словно со стороны.
 Я – это старик Олегыч.
 Я – это его молодой собеседник.
 Я – это Мир вокруг них.
 Но где настоящий я?
 И есть ли – настоящий я?
 Или это фантасмагорический сон во сне, который тоже снится – правда, неясно, кому именно.
 Я не знаю.
 - Всё зависит только от тебя. Мир, неважно, какой, будет таким, каким ты его сделаешь. Понимаешь? – спрашивает Олегыч.
 Я киваю, хотя и немного неуверенно.
 - Послушай, парень, - старик смотрит на меня строго, - ты должен понять. Потому что если до тебя не дойдёт, то всё так и останется.
 - Так?
 - Тьфу-ты, - он отмахивается, - ты так ничего и не понял.
 И в этот момент он преображается.
 Глаза становятся светло-голубыми, с хитринкой.
 - Эх ты, Юлька. Учишь тебя, учишь, а ты… - Михалыч укоризненно качает головой, - ты даже себя самого понять не можешь. Так как же ты поймёшь всё остальное, а?
 Я сажусь прямо в пыль асфальта.
 Я думаю.
 Кто я?
 Где я?
 Зачем я здесь?
 Михалыч вздыхает, и исчезает. И на его месте опять старик Олегыч.
 Такое чувство, будто я подвёл своих самых близких друзей.
 - Эй, даже не думай об этом, - говорит Олегыч, - не думай о нас, как о ком-то, все мы – это ведь тоже ты. Это банально, но, - он пожимает плечами, - ты должен разобраться в себе.
 - Вспомни о яблоне, - говорит он.
 О яблоне?
 Ну конечно.
 Яблоня. Моя яблоня.
 Но ведь её больше нет, спрашиваю я.
 - Нет? Или никогда не было?
 И тут что-то происходит.
 Неожиданно приходит воспоминание. Об этой самой яблоне.
 - Я понял… Даже если ничего не было, даже если ничего нет, и ничего не будет, то всё, что было, есть и будет – это яблоня. Только она никакая не яблоня, она… - я хватаюсь за голову, - ведь если… Если…
 Он просто кивает, он облегчённо вздыхает.
 - Что она такое?
 Мои губы говорят сами, помимо моей воли, самостоятельно.
 - Яблоня – это не дерево, вернее… Это воплощение всего самого важного… Это все те, кто жил тут когда-то, все те, кто живёт и будет жить… Это – символ, вроде Древа Жизни… И если… Если… Я могу забыть обо всём, но если я забуду о ней, ничего больше и не будет. И не было.
 Олегыч кивает.
 - Всё верно. На-ка вот, - он достаёт из кармана, и протягивает мне яблоко.
 Я беру его.
 Обычное яблоко. Зелёное.
 Но вместе с тем я чувствую, что это всё не так просто.
 Ничто в действительности не является тем, чем выглядит.
 Я помню.
 Олегыч улыбается, и кивает – мол, кусай.
 Я послушно кусаю яблоко за зелёный бок.
 Тут же лицо моё искривляется в гримасе.
 - Оно же незрелое!
 Старик кивает:
 - Конечно. А ты как думал? Вспомни Ветхий Завет. Помнишь, Адам и Ева вкусили запретный плод – яблоко? Так вот что я тебе скажу. Тут есть два важных момента. Первый заключается в том, что яблоко было незрелым – ведь любое знание всегда несладко. Помнишь – умножающий познания преумножает скорбь? Экклезиаст, ага. Запретный плод вовсе не сладок – это всего лишь стереотип. Любое знание – это горечь. Но иначе нельзя. Можно есть сладкие яблоки незнания, как поступает большинство людей, - и ничего не знать. А можно так.
 И второй момент.
 Адама и Еву вовсе не изгоняли из Рая. Наоборот – это Бог ушёл оттуда, оставив им этот Рай, который они постепенно превратили в Ад. И с тех пор все христиане замаливают их грехи, пытаясь вернуть не Рай, который они потеряли по собственной глупости, а Бога, от которого они отвернулись, обретя знание и уверившись в том, что Он им больше не нужен. Потребовалось почти две тысячи лет, чтобы понять… Но они так и не поняли до конца…
 А буддисты, спрашиваю я.
 - А разница? Неважно, какая конфессия. Потому что вера на всех одна. Она или есть, или её нет.
 Он умолк. А потом проговорил:
 - Я сказал тебе всё, что должен был сказать. Доедай яблоко, и всё закончится.
 С этими словами он развернулся, и, не попрощавшись, побрёл прочь от меня.
 И с каждым шагом он словно истаивал, исчезал, пока его силуэт не стал лишь тенью.
 А потом пропала и тень…
 А я доел яблоко.
 И в эту же секунду появилась Кошка.
 - Что, опять всё пропустила, да? – она села рядом со мной.
 Я молчал.
 Мы просто сидели, и смотрели на этот Мир, которого нет.
 А потом я выковырял из огрызка косточку.
 - Нам пора.
 - Ага, - Кошка кивнула, - причём давно пора.
 И она медленно пошла в сторону шоссе, где проносились машины – сотни машин, тысячи машин.
 Я видел, как они, не сбавляя скорости, проезжают прямо сквозь Кошку.
 Машины, мчащиеся из ниоткуда в никуда, они не могли причинить вред Существу, живущему одновременно во всех Мирах.
 Кошка махнула мне рукой, и я медленно пошёл к ней.
 Перепрыгнул через разделительный поребрик.
 Сделал шаг.
 
 Первая же машина сбила меня.
 Страшный удар отшвырнул меня далеко вперёд.
 Свет мигнул, и померк.

 …

 Мерцающие точки в чернильной тьме стали вдруг Михалычем.
 Он хитро подмигнул мне, и расхохотался.
 - Молодец! Всё понял, смотри-ка. Я уж и не чаял…
 
 …



 Эпилог.

Голова побаливала, словно я ударился обо что-то твёрдое. Я открыл глаза.
 Моя комната.
 Мой Дом.
 Мой компьютер…
 За окном – ночь.
 Небо усыпано звёздами, и тоненький серпик юного месяца смотрит в окно.
 *Где-то у меня был аспирин…*
 Я потянулся к ящику, и тут что-то крошечное выпало из моей руки.
 Я нагнулся, и поднял с пола маленькое яблочное семечко…
 
 И тут же вспомнил всё.

 *А что теперь?..*
 - Ну что, Писатель, доволен?
 - А?
 Бэзиил сидел за столом, и пил чай. Кошка сидела рядышком, на своём стульчике, и цедила чай из блюдечка.
 - А?
 - Чай, говорю, у тебя уж больно хорош, - сказал демон, и посмотрел на часы, - но я тут у тебя засиделся, а в Преисподней работы невпроворот. Так что, - он встал, - благодарю за тёплый приём, за чай, и, - он поклонился, - спешу откланяться.
 - Всегда пожалуйста, - проговорил я, - Вертиго привет.
 - Всенепременно.
 И тут я опомнился:
 - Стой, а как же…
 - Что?
 Я глянул на монитор.
 Там, на рабочем столе появилась ещё одна иконка. Текстовый документ.
 *Сделка.doc*
 - А… А с семечком что делать-то?
 Но демон уже пропал. Я обернулся к Кошке, но она лишь пожала плечиками:
 - А мне откуда знать-то? Ты почитай, что там. Может, и ответ найдёшь.
 И исчезла, вместе с посудой и конфетами.
 Я хмыкнул, и щёлкнул мышкой по файлу.
 И в самом конце, прочтя текст почти до конца, я вдруг увидел фразу, набранную крупным, жирным шрифтом:
 
 “А семечко – посади. Сам увидишь, что будет…”

Собственно, так я и поступил.
…
…


 Конец.
2007 © Monster