Евреи. Продолжаем разговор

Когда я пишу об антисемитах, все знакомые с моим творческими потугами евреи дружно похлопывают меня по плечу. Мол, давай, жги! Зато когда я пишу о евреях, то в стае полный раскол. Я думаю, что это хорошо и нормально. Люди должны быть разными. Более того, мудрые люди оценят различия и получат полное удовольствие от разнообразия.
Другое дело, люди закомплексованные на том, что есть вещи на сто процентов правильные и на сто процентов неправильные; что их путь - единственно верный; что их религия - самая-самая, а всё остальное - подделка и опасная ересь, которую надо выжигать калёным железом.
Есть такие чудики среди представителей всех известных мне религий, но я поговорю о собратьях. Если еврей поменял веру, в его семье читается Кадиш. Как еврей, он больше не существует. Но в своей ненависти мало кто останавливается на пол пути, хотя кто его знает, где здесь половина пути, а где финиш. То есть та точка, как пел Визбор, где вставайте, граждане, приехали, конец!
Однажды на корабле я разговорился с женщиной из беларуского города Витебска.
- Вы знаете, - сказала она, - что Эйнштейн тоже был еврей?
- Ну и что? - спросил я.
- Как что?! Он же открыл теорию относительности. Я этим очень горжусь. А вы что не в курсе?
Я был относительно не в курсе. И хоть в результате получасовой беседы я так и не понял, каков вклад Витебска в теорию Эйнштейна и что общего у Фаины, - так кажется ее звали, - и Альберта (язык? культура? профессия? родина? вероисповедание?), я не отнимаю её права гордиться известным ученым. Тем более, что в теории этой я, как говорится, ни в зуб ногой.
Как-то мне довелось попасть в группу интеллектуалов-евреев из Молдавии. У них был то ли сбор товарищества, то ли сходка знатоков. Я не понял.
Привел меня мой знакомый Миша, чтобы ввести в круг.
- А то ты скучаешь, - сказал наблюдательный Миша.
Я долго отнекивался, но однажды не выдержал Мишиных светлых побуждений и пошёл на слёт.
После шумных приветствий и нескольких бокалов вина, речь пошла о еврейской поэзии.

"Губернатор едет к тёте,
Нежны кремовые брюки..."

Кто-то толстый в миниатюрной ермолке декламировал Сашу Чёрного.
А закончил он не без пафоса: "Вот вам вклад иудеев в русскую поэзию!"
У меня есть такой недостаток - иногда я несдержан. Мне бы промолчать и делу конец, но я не выдержал и сказал: "Саша Чёрный не был иудеем".
- Иосиф, - представился толстый в ермолке. - А вы, простите, кто такой? Впрочем это не важно. Я вам отвечу: Саша Чёрный - это Александр Гликберг. Это вам будет урок. И не благодарите.
Глядя на толстого Иосифа, - лет ему было за пятьдесят, - я подумял о том, что раньше он, наверное, был хорошим пионером, потом комсомольцем и коммунистом в душе. А теперь этот толстый чудик ходит в синагогу и гордится, гордится, гордится...
- Александр Гликберг был крещён в возрасте десяти лет, - ответил я и почувствовал, что завожусь. - Значит, поэт Саша Чёрный иудеем никогда не был.
Иосиф посмотрел на меня в упор и зрачки его сузились.
- Если вы правы, то будь он проклят! - выдавил Иосиф после короткой паузы.
Неожиданно на нас обратили внимание.
- Вы, - обернулась ко мне девушка в длинном сиреневом платье, - наверное, скажете, что и Гейне не иудей.
Вот тут было самое время улыбнуться и потихоньку уйти. Но я, виноват, снова не сдержался.
- Гейне, действительно, был евреем...
«Стоп, хватит, остановись!" - застучало в висках, но я решил, - а, чего уж там! - и опрокинул ушат: "Однако, и он крестился!"
- Неправда, - закричал Иосиф.
- Я где-то читал, - попробовал вмешаться мой приятель Миша, - будто после крещения Гейне жаловался, что немцы не считают его немцем, а евреи не признают за своего.
- Тогда пусть и он будет проклят! - сказал Иосиф.
Я отошел. По Жванецкому. Не нравится запах изо - отойди.
День был теплый, и в парке было много людей. Приятно было погреться в лучах калифорнийского солнца, потихоньку забывая о семейных неурядицах (в то время я не очень ладил с женой). Незаметно ко мне подошла та самая девущка в длинном сиреневом платье. За ней - Миша, Иосиф и еще несколько "молдаван".
- Ну, - сказал Иосиф. - Можете продолжать. Кто еще по-вашему крестился?
- Вы имеете в виду поэтов? - на всякий случай я попытался затянуть разговор.
- Не валяйте дурака! Я имею в виду русских поэтов-евреев, - уточнил Иосиф.
"А я тебя и не валяю", - ехидно завертелось в голове, но я решил, что это уже будет не по существу. Миша посмотрел на меня с тревогой, мольбой и осуждением, но трамвай уже покатился с горы.
- Хорошо, - сказал я. - Крестился Борис Пастернак. Он вообще не очень жаловал евреев и мечтал об ассимиляции. В этом вопросе он был, как Ленин.
- Продолжайте, - сказала девушка в сиреневом.
- Да-да, - надавил кто-то еще. - Давайте, идите до конца, если начали.
- Крестился поэт Наум Коржавин, - сказал я. - И Александр Галич, по признанию многих, тоже хороший поэт. Между прочим, крестил их один священник - Александр Мень, еврей по крови. Хотите еще? Крестился Осип Мандельштам в возрасте двадцати лет. Отличный поэт. Лауреат Нобелевской премии Иосиф Бродский, - ваш тезка, кстати,- в конце жизни увлёкся кальвинизмом. Потому и хотел найти вечный покой на католическом кладбище острова Сан-Микеле в Италии, куда и перезахоронен в конце концов, правда, на протестанский участок. Далее...
Тут я собирался порасуждать о взглядах на христианство Розенбаума или крещёного Резника и ряда других поэтов - песенников, но продолжить, увы, не успел. Кто-то потянул меня за пиджак, кто-то ударил по лицу, кому-то я ответил... вообщем, сходку товарищества я начисто запорол.
Некто наивный может предположить, что после этого я стал человеконенавистником или, как минимум, ушёл в запой. Ерунда! Я такой же еврей, как и был, и так же люблю свой народ - и молдован тоже. И поэзия Есенина мне нравится, хотя мой приятель Миша утверждает, что Есенин антисемит. И ещё мне нравится испанская музыка, и китайские рестораны я очень люблю, хотя пища там не кошерная.
Мне только очень жаль, что синяки после той замечательной сходки заживали ужасно долго и приятель Миша перестал приглашать. Зато с женой я окончательно помирился, и все у нас тьфу-тьфу-тьфу.