Каша

1. Молоко.
Трещина на стекле протянулась от середины правой стороны к левому нижнему углу. Эта трещина напоминала ему о расколотом небе.
В его единственной комнате было всегда темно, словно и само солнце не решалось, заглянув в единственное окно, разогнать вековые сумерки.
Он думал, ему это нравится. Но это была неправда. Если бы у него были крылья, он бы улетел отсюда. Но у него не было крыльев, были только руки, эти никчёмные руки, которые даже не умели держать карандаш. А если бы умели… Тогда… тогда он бы нарисовал мир – так, как ему хочется. И небо было бы целым. Как круглая фарфоровая чашка, полная молока.
А жизнь текла как всегда. Люди срывались с крыш, ангелы теряли крылья, звёзды путались в волосах совсем случайных людей.
И он решил выйти на улицу – после ста лет затворничества.
Он поднялся по тёмной деревянной лесенке на улицу, вдохнул свежий запах выхлопных газов и почувствовал приятное волнение.
И тут жизнь коснулась его. «О, как глупо!» - подумал он, выпутывая из волос наивную зелёную звезду, и всё же не мог не улыбнуться, отпуская её в небо.
Сердце его ёкнуло. Навстречу шагал ангел, сжимая в руках свои большие крылья.
Ангел, поравнявшись с ним и глядя мимо, спросил:
- Нужны крылья? – и, не дожидаясь ответа, сунул их ему и быстро прошёл мимо.
А он от удивления раскрыл рот и даже не задумался о том, как глупо выглядит. Он был ошеломлён. Неужели то, о чём он так долго мечтал, сбылось в первый же миг после окончания его одиночества? Слишком, СЛИШКОМ благосклонно…
Он держал эти крылья, пожалуй, чересчур осторожно. Белые глянцевые перья на ощупь были очень, очень нежными. Да-да, так он их всегда и представлял, свои крылья…
И он с замирающим сердцем и прерывающимся дыханием забрался на крышу, прошёл по самому краю… Глубоко вдохнул и ступил… сорвался… пустился в последний полёт… И фарфоровое небо качнулось и распалось по трещине и залило его молоком… И он почувствовал вкус сгущёнки, что не пробовал с самого детства… и запах закипевшего молока.
август 2006

2. Крупа.
Серая кошка легко и почти воздушно, словно подхваченный ветром последний осенний листок, спрыгнула с крыши и мягко приземлилась на землю, а затем, ни на секунду не останавливаясь, продолжила свой путь.
Он наблюдал за ней из окна. Проследив этот мягкий прыжок, он закрыл глаза на мгновение, а когда открыл их, с неба уже падал снег. Мелкий, как крупа, этот снег падал быстро, словно дождь, и даже почти как дождь, только немного тише, стучал по карнизу.
Он прислушался. Кроме этого лёгкого стука ещё доносилось с кухни негромкое аппетитное шипение: мама жарила гренки к полднику.
Он неслышно поднялся, неслышно, захватив чёрный зонтик, прокрался мимо кухни и осторожно вышел на улицу.
Снежная крупа ударила в лицо и кольнула. Он улыбнулся, а потом быстро и почти бесшумно обратился кошкой.
Его маленькие круглые лапки оставляли на снегу чёткие следы, и, пробежав несколько метров по уже побелевшему саду, он оглянулся, чтобы полюбоваться аккуратной цепочкой своих следов, и остался доволен.
Он пробежался ещё несколько раз туда и обратно. Вскоре начали замерзать лапы и уши, а сам он почувствовал, что проголодался.
Так же тихо он вернулся обратно, стряхнув белую крупу с чёрного зонта.
А дома, съев три хрустящие гренки со сладким чаем, он попросил у мамы манной крупы. Она удивилась, но даже не спросила его, зачем, а просто насыпала ему стакан манки.
Манка немного разочаровала его. Она не была такой белой, как та крупа, что падала за окном. Тем не менее, это было то, что нужно.
Он вошёл в свою комнату и включил настольную лампу. Потом из нижнего ящика тумбочки он достал красивую резную шкатулку, большую и тяжёлую, и открыл её. А там… а там был мир. Точнее не мир, а маленький кусочек мира, накрытый стеклянным колпаком, но всё же это был его личный кусочек, с маленькими, но настоящими, домами и маленькими, но настоящими, деревьями вдоль тротуара, на который уже слетели их крошечные листья.
И он, затаив дыхание, снял стеклянный колпак и начал сыпать на свой собственный мир манный снег.
31.10.2006.

3. Каша.
*
Рома поставил чашку на самый край.
Сегодня он встал рано, специально завёл будильник на 6 утра. Он решил сделать Марине приятное.
Он подогрел молоко идеально – оно было почти горячее, но ещё не закипело, поэтому не могла образоваться пенка. Пенка в горячем молоке, конечно, самое противное. Рома помнил об этом.
Осторожно он прокрался в комнату старшей сестры. Марина ещё спала – на боку, отвернувшись к стене. Она спала на матрасе, постеленном прямо на полу, а у изголовья стояла невысокая тумбочка. На самый край этой тумбочки Рома поставил чашку, а сам осторожно сел рядом, на пол, на колени.
Он налил молоко в фарфоровую чашку – самую прекрасную чашку на свете. Она была совершенно белая, без рисунков, гладкая. Рома почему-то считал, что пить из этой чашки – высшее удовольствие. Рома никогда не пил из этой чашки. Эта чашка казалась ему чудесным предметом, каким-то как будто не из этой жизни.
Безусловно, Марина будет рада выпить с утра тёплого молока из такой чашки.
Несмелые солнечные лучи уже упирались в шторы на окне. Марина, эта засоня, всё ещё не просыпалась. Молоко так может и остыть! И Рома протянул руку и осторожно потряс сестру за плечо:
- Марина… Марина, вставай!..
- Ммм… - в ответ что-то невнятное. Марина повернулась к нему, ещё с закрытыми глазами, и махнула рукой, попытавшись оттолкнуть Ромку:
- Отстань… Я сплю…
Фарфоровая чашка, сбитая её рукой, отлетела к стене, стукнулась об пол и разбилась на две половинки. Молоко из неё вылилось ещё в полёте.
Ромка видел это словно медленнее в сотню раз. И всё же не смог, не успел поймать чашку.
Марина вскочила:
- Что такое? – и когда осознала происшедшее: - Ты зачем притащил сюда кружку?! Сам будешь вытирать!
Она направилась в ванную, недовольно что-то бормоча. А Рома так и остался сидеть на коленках. Он просто смотрел на расколовшуюся чашку.
Марина вернулась.
- Что сидишь, как истукан?! – и дала ему подзатыльник. – Убирайся тут быстро!
И Ромка поднялся, всё ещё в каком-то оцепенении. И лишь когда вернулся с тряпкой и ведром, понял, что произошло. И слёзы покатились из глаз. Словно его мир разбился на части. И внутри – пустота, которой даже не вылить слезами.

*
Шёл мокрый и липкий снег. Такой, какой она больше всего ненавидела. Лучше бы шёл настоящий снег. Или дождь. Только не эта липкая и противная каша. Так ей хотелось.
Её любимая книга была «Шито белыми нитками» Клер Галлуа.
Каждое утро она смотрела в зеркало, надеясь увидеть там симпатичное лицо.
Её надежды никогда – никогда! – не сбывались.
Ей хотелось уйти. И она бы ушла – но только не по этой каше. А так – она бы обязательно ушла.
Вот он, этот мир. Она видела его весь. Он накрыт суповой тарелкой, из которой и падает эта каша. Там, где горизонт, край тарелки соприкасается с краем мира. И всё. Куда же можно отсюда уйти?!
Её любимая книга была «Шито белыми нитками»…
Кто-то наврал ей, что это – фарфоровая чашка. Какая, на фиг, чашка?! Это тарелка. Иначе откуда каша?..
Мозги твои – каша.
Она никогда не видела мозги.
На грязных улицах лежал мокрый снег. Ужасно чувствовать себя не в своей тарелке, когда тарелка – всего одна, и выбирать не приходится.
Кто-кто, но никак не она заварила эту кашу! Эти глупые мысли…
Внутри глубокой тарелки – всегда спокойно: ни ураганов, ни вихрей, ни ветров, ни бризов – ни малейшего движения воздуха. Только каша.
Только каша и этот до безумия маленький, тесный мир.
Её любимая книга была…
Ещё она любила мух.

*
- Что-то случилось? – спросила мама, заметив Ромкино отчуждённое лицо над тарелкой с кашей.
Мальчик медленно покачал головой.
- Рома!
Он обречённо поднял глаза.
- Что произошло? – мама чуть наклонилась к нему.
И у Ромы вдруг появилось желание рассказать – рассказать всё. Но он смог выдавить только:
- Чашка… разбилась… - а его глаза наполнились слезами.
- Чашка? Какая чашка?.. Да… Мне что-то говорила Марина. Ну, почему ты плачешь? Ты боишься, что я наругаю тебя? – мама нежно и ласково потрепала Рому по голове.
Он же заплакал навзрыд. Мама растерялась немного.
- Ну, что ты… Не плачь…
Ромка сполз со стула и прижался к маме, крепко-крепко, промакивая слезами халат на её животе.
Она перебирала его волосы, пока рыдания не начали затихать. Потом сказала:
- Неси сюда то, что от неё осталось.
Ромка сбегал в свою комнату и принёс две половинки чашки – одну чуть побольше, другую, с ручкой, чуть поменьше. Мама сложила их вместе – осталась лишь тонкая серая полоска, как трещинка.
- Я думаю, её будет просто склеить!
И Рома несмело улыбнулся.
*
Ангелы на тротуарах и люди на крышах – смотрели вверх. А с неба на них падал снег, мелкий и сухой, словно манка.
Всё было бесконечно. Бесконечно просто.
декабрь 2006 - февраль 2007