Училка

Если я и буду гореть в оду и жариться на огненных сковородках, жаждя воды и милости, то только по одной причине: за мои издевательства над Надеждой Ивановной.

Как, вы её ещё не знаете? Надежда Ивановна – это учительница старших классов, по совместительству наш классный руководитель. Когда мы узнали о новой должности Надежды Ивановны, мы разочарованно вздохнули.
Когда она узнала о своей новой должности, она, мне думается, восприняла эту новость как очередное тяжёлое испытание, выпавшее на её нелёгкую долю. Почему нелёгкую? Вскорости узнаете.

Надежда Ивановна была НЕприрождённым педагогом, анти-педагогом. Я бы даже сказала, что ей подошла бы любая другая профессия, кроме должности, которая предполагает работу с детьми.
Но так, наперекосяк, сложились обстоятельства. И Надежда Ивановна, с тоской в глазах, каждый день готовая к схватке с жестоким племенем детей, входила в ненавистную 2-ю школу…

И вот, останавливаясь перед дверью кабинета, она глубоко вдыхала-выдыхала.. и шла в бой, надев на лицо беззаботную маску хорошего настроения.

Входила она в класс стремительно, стараясь застать учеников врасплох, пока те не застали её. Этот манёвр не имел ожидаемого эффекта. Школьники продолжали своё интеллектуальное общение, начхав на «математичку». Каждый был занят чем-то более важным и значительным. Стараясь сохранять спокойствие, Надежда Ивановна начинала урок, который мы с переменным успехом пытались прервать или укоротить.
Было шумно и весело.

У нас в запасе был целый арсенал уловок и «коллективных игр», пригодных только на уроках Надежды Ивановны.

В начале урока или в перерывах, когда Надежда Ивановна ходила за мелом или намочить тряпку (Да-да, она делала это сама. Наверное, для неё это было что-то вроде отдохновения от «сумасшедших уродов» - так она нас называла, небольшой перерыв перед очередным сражением), мы прятали классный журнал. Вернувшись в класс и не обнаружив его, учительница, смирившись с тем, что с коллективом бороться бесполезно, начинала допрашивать сидящих за первой партой учеников. Те сваливали на других. Другие на третьих. И так до бесконечности. Всё шло по плану. Бесконечность убитого от урока времени – это то, к чему мы стремились. Число бесконечность – это то, чему нас учила Надежда Ивановна. Кто-то подсказывал, что у учительского стола, где она находится в данный момент, «холодно» и она, улыбаясь и поддаваясь нашей детской, но жестокой игре, медленно продвигалась вглубь класса, доверительно улыбаясь подсказчикам. «Теплее!», - смело кричали мы, видя, что она поддалась нашим нехитрым манипуляциям. «Ну где, где журнал?!» - распалялась учительница. «Нет, опять холодно», - разочарованно улыбались мы. Когда она была у цели, например, вблизи подоконника, где лежал невредимый журнал, кто-то быстро хватал его и передавал, как горячую картошку, из рук в руки. Она быстро шла за ним, стараясь вырвать его из рук одного из учеников. В любом классе есть «ботан», всегда принимающий сторону учителя. Он и восстанавливал пошатнувшееся равновесие, на свой страх и риск задерживая журнал у себя в руках. Обычно последствия оказывались для него печальными: после уроков плохиши, покурив и потрещав о том о сём, пробовали на нём методы издёвок куда более нелояльные, чем по отношению к Надежде Ивановне.
Но вернёмся в класс. Учительница, одержав победу в первом на этом уроке бою, взяв штурмом неукреплённую в некоторых местах крепость (Как вы догадываетесь, одно из этих слабых мест и есть наш несчастный ботан), начинает урок. Исключив из текста подробности о том, что она не могла ничего толком объяснить и изложение нового материала скатывалось к банальному «откройте страницу х и прочитайте, как в этой формуле всё происходит», хочется скорее перейти к новым изощрениям, выдуманным воспалённым уроками алгебры детским мозгом с целью благоговейного отдыха..

Как-то нам до боли в висках надоели её крики и мы решили их заглушить. Я, начав стучать двумя ручками об парту, зажгла весь класс. К ручкам прибавились ноги. И постепенно за сильным шумом, создаваемым 20 человеками, голос Надежды Ивановны растворился в небытие. Этому событию трудно было поверить и мы, заведённые, продолжали стучать ещё сильнее, завороженно наслаждаясь видом открывающегося и закрывающегося рта учительницы, из которого, должно быть, выходили какие-то звуки. Надежда Ивановна выбежала из класса. Только это и остановило нас. Театр остался без единого зрителя и тайный смысл игры потерялся. Прибежала директор и голосом на высоких тонах рассказала нам, что во время чаепития в столовой на их бутерброды сыпалась штукатурка. Предположить, что со штукатуркой вкуснее, я не осмелилась.
До сих пор стыдно за этот эпизод.

Или же я громко начинала петь песню «Надеееежда – мой компас земной», делая вид, что я как бы ни при чём и что песня-то сама по себе хорошая, но не имеет никакой смысловой нагрузки. Надежда Ивановна не могла не улыбаться. Мы улыбались вместе. Только я уходила с урока с неудовлетворительной оценкой по поведению, а она – с удовлетворением. Когда учительница выводила замечание, я назидательно говорила с первой парты: «Надежда Ивановна, это непедагогично!»

К концу урока её маска хорошего настроения стиралась, обнажая сухую кожу и мелкие морщинки разочарованности. Работой. Детьми. Жизнью.

Ей было около 45. У неё не было детей. Она заботилась о больном отце, регулярно навещая его в больнице.

Если я и попаду в ад, то только из-за моего неудовлетворительного поведения на уроках Надежды Ивановны. Простите меня, Надежда Ивановна, признаю: «С моей стороны это было непедагогично».