Продолжение

Глава 1

Прибытие

Я вошел в училище. Пусть мой высокоуважаемый читатель простит мне такой резкий обрыв повествования, ибо он (обрыв, конечно, а не читатель) был более чем необходим. Ведь с этого события – с входа в училище, с самого открытия входной двери – начинается новый этап моей жизни, этап бурный и неизведанный, этап прекрасный и трагический, этап чрезвычайно насыщенный и в своей насыщенности великий. Я открыл дверь в училище, открывая дверь в доселе неизвестную мне жизнь.
Я очутился в холле, не очень большом в размерах. Там было сравнительно тихо. Молодые люди в военной форме при различных погонах занимались каждый своим делом: кто сидел на диване, рассматривая какие-то альбомы, кто прогуливался по холлу. В конце холла находилась широкая лестница, ведущая на второй этаж, а над лестницей располагался обзорный балкон. Я очень растерялся; поставил свои тюки на пол и принялся ждать, сам не зная чего. Мне сразу вспомнилось наше поместье, и строгий Маменькин наказ, и папенькина шальная ухмылка, и Настасьин яблочный пирог, и Маша, смахивающая слезу с чудесной румяной щечки. «И не посрами наш род», - говорила Мама. «Не забывай, что ты дворянин», - напоминал папаша. «Береги себя!» – умоляла Маша. Все они такие родные, такие великодушные, а здесь я теперь так одинок. Еще совсем мальчишка, я оказался выброшен в большой город с его большим и важным обществом. Будучи деревенским отроком, я оказался совсем не готов к этому испытанию. Чехарда образов из моей замечательной, но уже прошлой жизни налетела на меня, сдавливая мне грудь. Я был готов разрыдаться подобно девушке, как вдруг возглас какого-то мужчины заставил меня очнуться от мучительных мыслей. Я взглянул в тот конец холла, где была лестница. Впрочем, в этот момент туда посмотрели все, однако что-то их успокоило и вернуло к оставленным делам. Я же уставился на довольно странного мужчину в черном костюме. «Северина!» - уже, наверное, в третий раз крикнул он. Наконец, с лестницы спустилась высокая девушка в светлом платье.
- Перестань за него заступаться!.. – прошипел мужчина.
- Но он не виноват! – взмолилась девушка.
- Я знаю о нем больше, чем ты Северина... как можно быть такой наивной!
- Но я!.. – в слезах попыталась объяснить она.
- Не надо! – остановил ее отец. – Я никак не пойму, зачем тебе это надобно…
- Вы превратно к нему относитесь…
- И как жить с экою бестолковой дурой! – раздраженно воскликнул суровый отец и, махнув на дочь рукою, направился в мою сторону.
Для меня это было чуждо и поэтому совершенно непонятно. Я вырос с крайне строгою Матерью, но до сих пор не могу понять, как можно обозвать родную дочь дурой. Моя Маменька прежде, чем бранить меня, выслушивала мои оправдания. А этот странный мужчина даже не дал бедной дочке ничего сказать. Мне показалось, что долг дворянина – утешить несчастную девушку, и, схватив свои сумки и не помня самого себя, я рванулся за Севериной, но вдруг во что-то врезался. О! УЖАС! Этим «что-то» оказался тот самый мужчина. Именно тогда я смог разглядеть его лицо. Это был человек лет сорока отроду, мертвенно бледный, с иссиня-черными, длинными, почти как у бабы волосами. В абсолютно черной одежде он казался каким-то призраком. Его темно-серые глаза, казалось, пронзали меня насквозь. Он, словно, знал обо мне все. Я не понимал, что делать, и первое мое желание было броситься перед ним на колени, но я вовремя опомнился.
- Извините ради бога! – затараторил я. – Это чистая случайность! Я, право, не специально.
- Еще бы вы сделали это специально, - сдержанно ответил он.
- Я – новенький здесь...
- Это заметно.
- Но простите ради бога! – взволнованно продолжал я, чувствуя его неприязнь. И, что странно, чем больше я говорил о том, как я каюсь, тем стремительней возрастало его недовольство. Наконец, он оборвал меня, сказав:
- Прекратите ерничать, молодой человек (при этом меня всего передернуло, ведь еще никто не осмеливался называть меня так). Вы попали в серьезное заведение. Здесь вам придется полностью перестроиться. Вам придется забыть о ваших мелких проблемах и начать мыслить немного в других масштабах. В вашей провинции это – дом, мамаша, хозяйство. Здесь – это училище, столица, Родина. И заметьте, сударь, тем, кто этого не поймет еще вначале, будет уже никогда этого не понять.
Я хотел, было, что-то ответить, но злой мужчина куда-то удалился. «Замечательное начало! – подумал я. – Только вошел в училище, и сразу конфликт. Как я теперь пойду на уроки к этому человеку, ведь он, вероятно, учитель... А вдруг бог милует, и он окажется не учителем, а, например, уборщиком... Хотя за что богу меня миловать... Я ведь, откровенно-то говоря, многократно разбивал очки Сирилла». И от сиих мыслей мне стало до того тоскливо, что я всерьез собрался сейчас же уйти из училища. Я с гордым видом схватил чемоданы и направился к выходу, как вдруг передо мною возникла та самая несчастная девушка, дочь злого мужчины, как и ее отец, с темно-серыми глазами, с тем же крючковатым носом. Ее лицо было грубым, даже немного мужским, но это не мешало ему оставаться человечным. Да! Именно человечным! Это, пожалуй, самое точное слово! Я не мог тогда знать ее сущности, но я мог видеть, что лицо ее очень милосердно.
- Вы что заблудились? – спросила она.
- Д... Я... Да! – я был до того растерян, что не сразу сообразил, что нужно отвечать.
- Наверное, прежде всего, вам нужно сообщить генералу Токрытову о своем приезде.
- Очевидно...
- Северина Сергеевна Ренн, дочь полковника Ренна, вашего преподавателя по истории, - представилась она, протягивая мне руку.
Радостный тому, что еще не все потеряно, я с жаром поцеловал ее руку и выпалил:
- Никодим Михайлович Волгин, сын помещика Волгина и жены его аварской княжны Алиевой! Приехал сюда учиться! Рад познакомиться!
- Пойдемте к генералу.
- Пойдемте! – воскликнул я, схватив свои тюки, и побежал за Севериной Сергеевной.
- Вы совсем недавно приехали? – поинтересовалась она.
- О! Да! Я и не зал, что в военном училище смогу встретить девушку... Это так странно...
- Да нас здесь всего трое! Я, дочка военного врача и еще внучка сторожа! А вообще женщин раньше было четверо: дочь сторожа тоже жила здесь... Но уже четвертый год она живет в Москве...
- Северина Сергеевна, простите меня за неудобный вопрос, - перебил ее я, - но мне кажется, что вы, как девушка доброго сердца, поймете меня... Видите ли, я здесь совсем недавно... Мне трудно говорить, я никак не найду слов! В общем, не успел я войти в училище, как со мною произошел пренеприятнейший инцидент. Дело в том, что я толкнул... вашего отца.
- То есть, как толкнули?
- Конечно же, не специально. Дело в том, что я был растерян до того, что не видел ничего вокруг... (Тут Северина почему-то захохотала). Понимаете, он... он был крайне недоволен!
- Еще бы он был доволен! – сквозь смех говорила она. – Вы бы были довольны, ежели бы вас толкнули?..
- Но ведь я извинялся!
- Да бросьте вы! Из-за этакой ерунды вы будете переживать! Оставьте! Вот он, кабинет генерала Токрытова.
Я, поборов все свои страхи, вошел в кабинет генерала, но тот оказался крайне занят. Он, что было сил, кричал на какого-то щупленького мужичка в военной форме: «Я вам четко сказал! В кабинете 48 не хватает СТУЛЬЕВ! А вы что?! На кой черт мне ваши столы! Я вам четко сказал!!! Да какого дьявола вы извиняетесь! Да будь я проклят, что связался с вами! Я вам четко сказал!!! Дурная голова!»
Я все-таки решился прервать гневный монолог:
- Простите, я...
- А! Новенький! Фамилия! А ты что, что стоишь?! Смотреть на тебя противно! Я сказал: десять стульев! Я ведь четко сказал!
- Никодим Михайлович Волгин, сын помещика Волгина и жены его, аварской княжны Алиевой, - робко произнес я.
- А! Знаем, знаем... С вашим папашей по кабакам ходили! Ваша мамаша присылала размеры для портного.
- Да...
- Бездельник! Разгильдяй и бездельник! Я четко сказал! Я просил стулья, а не столы! (Генерал открыл какой-то шкаф, вынул оттуда сверток и дал его мне). Ступай теперь с вещами на третий этаж в эту... десятую, то есть э-э-э... тринадцатую комнату! Все, что надо, уже там. Бестолковый! Дурак и простофиля! Я четко сказал! Я просил десять стульев!
Когда я вышел в коридор, Северины там уже не было. Мне стало не по себе. Мало того, что пребывание мое в училище имело столь неприятное начало, так еще и эта тринадцатая комната. Я, конечно же, не верю в приметы, но все же... Куда идти, я тоже представлял слабо. Я вполне мог и заблудиться, но что мне было делать. Спасительная мысль не заставила себя ждать, сразу мелькнув у меня в голове. «Надо спросить у кого-нибудь, как пройти в жилую комнату номер тринадцать», - понял я. Оглянувшись, я увидел, что вокруг никого нет. И что же делать? Пришлось отправиться на поиски людей. Я долго бродил по училищу и даже почти отчаялся, как вдруг увидел человека. Это было лицо духовное, в рясе. Моему счастью не было границ! Я встретил священника – это великолепный знак, великолепное начало.
- Батюшка! – радостно закричал я.
- Да, сын мой, - усталым и недовольным голосом сказал священник и поднял на меня свои темно-карие глаза.
- Батюшка, я заблудился... Я не могу найти свою комнату... Мне нужен номер тринадцатый...
- Ты стоишь к нему спиной, - раздраженно ответил батюшка и пошел прочь.
- Батюшка! Подождите! Как вы думаете, это плохо, что моя комната имеет такой отвратительный номер?
- Не греши, - буркнул себе под нос священник и удалился.
Вот так казус! Я действительно стоял перед нужной мне комнатой.


Радостный, я вбежал в пустую комнату с шестью койками и почти упал на уже расстеленную самую удобную кровать. Я сразу же уснул, но сон мой не был долгим. Скоро в комнату вошли четыре человека. Первый решил со мной познакомиться:
- Здорово, приятель! Как делюги-то, а? Я Удодов. Знаешь Удодова? ХА-ХА-ХА! Он Удодова не знает! Ну, ничего... Дважды Андрей Удодов я, - после этих слов мы пожали друг другу руки.
- Я же Никодим Михайлович Волгин, сын помещика Волгина и жены его, аварской княжны Алиевой. (Удодов сразу понравился мне. Это был крепкий малой недюжего роста, с косою саженью в плече. Выгоревшие волосы и загорелое тело выдавали активный образ жизни, а полные блеска серые глаза говорили об остром уме).
Следующим представился высокий парень кавказского типа. Его звали Арарадзе Зураб Михайлович. Третий был высокий, но хилого сложения, с уже желтоватой, несмотря на молодые годы, кожей и мешками под глазами. Звали его Иваном Григорьевым. Несмотря на свои болезненный вид, он без остановки шутил и смеялся каким-то забавным смехом. Четвертый был невысок и коренаст, черные волосы были подстрижены под самые корни. Звали его Данилушкиным Серегой (он так и назвался). Серега был спортсменом и каждое утро в своем поместье он оббегал озеро. Все мои сожители произвели на меня положительное впечатление. Мы стали обсуждать, кто откуда приехал. Это было очень интересно, но вдруг дверь распахнулась. На пороге стоял еще один курсант. Он был уже одет в военную форму, но выглядел очень странно. Его каштановые волосы были взъерошены, камзол был расстегнут, а фуражку он сжимал в руках. Глаза сверкали от негодования, а на бледном и очень красивом лице растеклась желчь:
- Нет, вы только представьте, на что я наткнулся!.. – яростно начал он, но вдруг остановился, уставившись на меня. – А вы, простите, кто?
- Я Волгин Никодим Михайлович, сын помещика Волгина и жены его, аварской княжны Алиевой.
- Извините, аварский князь, но это мое место!
Мне очень захотелось уступить ему место, но я решил проявить дворянское упорство.
- Позвольте, но как вы это объясните!
- Эта постель была расстелена, - настаивал курсант.
- Все постели были расстелены! - я вдохновенно вскинул перст в воздух.
- А меня это не волнует. Здесь все могут подтвердить, что это моя койка, и вам тут не место!
- Нет, простите!
- Так, молодой человек, вставайте, и хватит здесь строить из себя не бог весть что!
Я думаю, что читателю и так понятно, насколько я был оскорблен: никто ранее не называл меня молодым человеком. Мне захотелось вызвать наглеца на дуэль.
- Ах, если вы так... если вы смеете меня так называть, да еще и при людях, - возмутился я, вцепившись руками в кровать, - то я... я... да я из принципа не встану! Вот, поверьте, не встану! Из принципа! Из дворянского, видите ли, принципа не встану теперь никогда!
- Я, как чернь, в ваших княжеских принципах не разбираюсь, - процедил юноша и язвительно усмехнулся. Наступило напряженное молчание. Тишину нарушил Иван:
- Да кончайте вы Ваньку валять! – сказал он.
- Тебя что ли валять-то? – спросил Удодов и демонически захохотал.
Все стали смеяться, а юноша в форме ушел из комнаты. Расстроенный и усталый, я быстро уснул.


Глава 2

Про проститутку

Проснулся я в шесть часов утра – за час до подъема. Я был, мягко говоря, в ужасе. Проснулся я не на своей койке. Это могло значить только одно: ночью меня переложили с моего места. Какой кошмар! Моей Маменьке было бы крайне стыдно за меня. И что за дворянин такой! Даже не может постоять за себя... Моя судьба вела себя слишком несправедливо ко мне. Бог видит, я не сделал ничего дурного в первый день своего пребывания в училище, но полковник Ренн, генерал Токрытов, тот бледный юноша... Все это было как-то глупо. Я снова думал о своей Маменьке, о папе, о Маше... Обо всех! Ах, наше поместье! Наша река! Наши озера! Когда я теперь увижу вас! Когда я теперь смогу насладиться вашим дружелюбием! Вы все там, возле реки Эс, в этой светлой, почти сказочной стране, а я здесь в холодном и негостеприимном городе!
В комнате все спали, все, кроме меня. Я отлично видел, что на моем прежнем месте лежит тот юноша. Я даже разглядел, что написано на мешке, лежащем на его тумбочке. На холщовой ткани было белыми нитками вышито: «Ф.М. Кольцов-Топоров». Очевидно, Кольцов-Топоров – это фамилия недоброго юноши. И как же все-таки глупо у нас с ним получилось! И правильно Григорьев сказал «Ваньку валяем»! О, боже, как же это все нелепо! А ведь я еще и дворянином себя считаю! Какой позор! Ах, мой читатель, мне вдруг стало так стыдно перед собою и перед Маменькой, что я заплакал горькими слезами. Простите меня, Мама, я знаю, мачо не плачут, но мне так вас жалко, ведь у вас такой Сукин сын... Да, я неисправим... Маменька, вам не известно, как мне хотелось тогда к вам!
Чтобы не разрыдаться в голос, я был вынужден уткнуться лицом в подушку. Я был отвратителен. К семи часам я каким-то чудом пришел в себя и очень дружелюбно поприветствовал соседей по комнате. Кольцов-Топоров демонстративно вежливо поздоровался со мною: «Доброе утро, князь. Не плохо ли вам спалось?» Я счел нужным не отвечать. После того, как мы умылись и надели военные формы, за нами зашел какой-то курсант и отвел нас в столовую.
Мне было так плохо, что даже кусок в горло не лез. Я грустно смотрел в свою тарелку с пшенной кашей, так и не попробовав ни ложки. Обратив внимание на мой аппетит, а точнее – на его отсутствие, Удодов обратился ко мне:
- А что ж ты кашу-то не ешь? Ха-ха-ха! Пшенная каша – матерь наша, а хлеб ржаной – отец родной!
- Каши мало есть будешь, будешь, - сразу же добавил Данилушкин, - дверь открыть не сможешь! Ну-ка ешь! Ну-ка ешь!
- Не могу, братцы, - тихо сказал я, - хандра на меня напала.
- Да что вы его пичкаете?! – впервые за все это утро заговорил Кольцов-Топоров. – Неужели вам не понять, что князь не привыкли есть такую пищу? Правда, князь? Вам нужно что-то этакое, а вам тут кашу принесли. Эка невидаль? И не трогайте князя!
- Во-первых, я не князь, - стал выходить из себя я, - я лишь сын помещика Волгина и жены его, аварской княжны Алиевой, но, тем не менее, я дворянин и так обращаться со мною не позволю! Вам что, господин Кольцов-Топоров, никогда не было плохо? Или состояние отсутствия аппетита вам незнакомо в принципе? И то и другое исключено, а по сему прекратите вести себя так дерзко!
- Браво, князь, - Кольцов-Топоров захлопал в ладоши, - браво! Я, право, каюсь! И как я мог, я, чернь...
- Так, Федя, перестань! – Удодов вдруг встал и ударил кулаком по столу. – Вы ведете себя как малые дети. Быстро протяните друг другу руки и прекратите эту ерунду. Нам еще жить вместе целых пять лет, а вы двое хотите превратить НАШУ жизнь в мучение. Я жду!
Я с удовольствием протянул руку Федору. Тот не поспешил с ответом, но руку все же протянул (правда, морщась от отвращения). Затем Удодов приказал нам обняться, что мы и сделали. С тех пор чисто формально конфликт был решен.
Когда все уже доели свои каши и допили вишневый компот, в столовую вдруг вбежал полный седовласый мужчина с завивающимися усами. Я сразу же узнал в нем генерала Токрытова. «Та-а-ак! – гневно закричал он. – Ну, что, новенькие, да? А почему ваш гомон слышен из дальнего коридора! Вы что забыли, куда попали? Значит так, слушаем меня внимательно, потому что повторять я не собираюсь! Сегодня у вас первый и последний свободный день. Вы имеете право свободно разгуливать по училищу. Только по училищу, заметьте... И, конечно, по двору... Вечером же, в семь часов вечера, вы в обязательном порядке, все должны быть на собрании в зале. Залу вам покажут. Те, кто не придут туда, очень пожалеют об этом. Попомните мои слова во избежание дальнейших неудач! Все! До встречи на собрании!»
- А почему он какой-то нервный? – спросил Данилушкин. – Все кричит... кричит. Говорит с какою-то претензией... претензией... злой...
- Да, он не злой на самом-то деле, - принялся объяснять Григорьев. – Видишь ли, у меня друзья здесь давно учатся, они мне много про это училище рассказали, в частности и про генерала Токрытова. Про него ходят слухи дескать он необычайно суровый, но это ерунда, ибо он добрейшей души человек. Всем все прощает, все понимает и заступается всегда за своих курсантов. Только очень уж ему хочется, чтобы его считали этаким грозным начальником, строгим, нагоняющим страх... Вот он и надел на себя эту маску. А к тому же он и в жизни-то бешеный. Вот и получился наш суровый генерал...


После завтрака я отправился гулять по училищу. Мне очень хотелось помолиться, и, поэтому я стал искать церковь. Церковь я не нашел, зато встретил вчерашнего священника. Батюшка шел мне навстречу по коридору.
- О! Здравствуйте, святой отец! – вскричал я.
- Доброе утро, сын мой, - пробормотал себе под нос батюшка, даже не посмотрев на меня и уж, конечно, не думая остановиться. Я был настойчив и пошел за ним.
- Скажите, батюшка, а где здесь церковь?
Священник снова не взглянул на меня, а лишь махнул рукой в неопределенном направлении и пробурчал: «Туда иди».
Я был зол. Я был очень зол. Это просто непонятно, как священник может так открыто показывать свое пренебрежение к людям, обращающимся к нему за помощью. На мое счастье я встретил Северину. Она дружелюбно улыбнулась мне, показывая что рада меня видеть. Сегодня дочь полковника была одета в белое платье с мелкими голубыми цветочками. Платье было очень скромным, можно сказать, слишком простым, но было видно, что сшито оно качественно и приобретено у хорошего мастера. То же можно было сказать о ее украшениях и о заколке. Северина одевалась дорого, но скромно. Возможно, это было лишь желание отца, а возможно, воля самой Северины. Я так же обратил внимание на то, что руки ее были очень красивы: ногти ухожены, кожа не грубая, а пальцы длинные и тонкие.
- Как вам первый день в училище? – поинтересовалась она. – Ладно, не отвечайте: я сама все вижу. Это не страшно. Так всегда бывает. Скоро привыкнете. Вы, верно, скучаете по дому? Я вчера посмотрела списки и узнала, что вы жили подле реки Эс. Я могу дать вам совет: пишите домой каждый день! Станет легче.
- Спасибо за прекрасный совет, сударыня, но скажите... Вы не знаете, где здесь церковь?
- Конечно, знаю, но сегодня вы туда не попадете. Там затеяли ремонт, но скоро церковь откроют для посещения.
Вдруг послышался стук каблучков. По коридору генеральской походкой шла смуглокожая девица в шикарном синем платье. Ни небрежно забранные волосы, ни абсолютно деревенское лицо, не могли затмить ее чрезвычайной, даже в некоей степени наглой гордости.
- Привет, Северина! – очень вежливо, даже приторно поздоровалась она. – А вы, молодой человек, кто?
- Никодим Михайлович Волгин, сын помещика Волгина и жены его аварской княжны Алиевой, - ответил я, сдерживая эмоции по поводу молодого человека. (Меня всего передернуло: никто ранее не осмеливался называть меня таким образом).
- Екатерина Геннадьевна Ветлицкая, дочь местного врача. Набирайтесь сил, князь! Здесь вам будет нелегко! – я не мог понять, говорит ли она серьезно или же просто потешается надо мной...
Я решил, что мне лучше уйти. Новая знакомая не понравилась мне из-за своей надменности. Мне хотелось отвлечься от своей хандры разговором с Севериной, но дочь врача помешала нам, а точнее – мне.
В общем, в дурном настроении и совершенно один, я пробродил по училищу до самого обеда. За обедом мы с моими соседями по комнате снова сели за тот же стол. Мне опять не хотелось ничего есть. В то время, все обсуждали новые впечатления, Григорьев все посылал мне какие-то непонятные знаки. Тогда я понял: после обеда я обязательно должен с ним поговорить.

Так мы и сделали. Григорьев обратился ко мне с предложением:
- Знаешь, князь, мне здесь что-то не нравится. Посмотри, кто вокруг нас. Арарадзе говорит с таким акцентом, что я ничего не понимаю. Данилушкин думает только о спорте и уверен, что нам это очень интересно. Но вот какая неудачка: мы до его гимнастики далеки! Удодов ведет себя как пролетарий. А про Топорова я и говорить не хочу. Это просто называется мания величия. И что же нам делать, раз уж мы сюда попали!.. Представь себе, у меня есть идейка! Коль скоро мы в столице, то мы просто-напросто обязаны получить от этого наибольшее возможное удовольствие. Поэтому я предлагаю, а вернее приглашаю... Да! Приглашаю вас, Никодим Михайлович, пройтись по так называемым злачным местам столицы.
- А вы их знаете? – засомневался я.
- Помилуйте, князь! Я же вырос здесь. Мне знакомы не только все самые дешевые кабаки, но и все самые забавные люди. Мы развлечемся на славу. И что ты думаешь по этому поводу, князь?
- А как же собрание...
- Да брось ты, князь! Сущее недоразумение! Я давеча говорил, что у меня здесь училось много друзей. И поверьте мне, никто не будет проверять наше присутствие. Там лишь будут часа три подряд рассказывать о всяческих правилах. А мы умнее и про правила у кого-нибудь спросим. И как вам такая идея?
- Иван Витальевич, я и не знаю что сказать, - замялся я.
- Да кончайте ломаться, Никодим Михайлович! Что вы как баба? И ничего нам не будет, поверьте! Я же говорю вам, мне это все знакомо. Потом жалеть будете! Опять поругаетесь с Топоровым. А так бы!..
- Но Маменька наказывала мне не посрамить честь нашего семейства, как вы не поймете, Иван Витальевич! – взмолился я.
- Ваша маменька далеко, князь. А я вам отвечаю, что ежели вы не пойдете сегодня со мною, то потом жалеть будете! И тем посрамите свое семейство еще более! Вы согласны идти со мною сейчас же?
- Да! - твердо ответил я.


Скоро мы уже перелезали через забор, пытаясь остаться незамеченными сторожем Иосифом Самсоновичем. Это оказалось крайне нелегко, но мы справились с этим. Таким образом, мы очутились в городе. Перед нами была свобода, нас ждала столица! Сегодня мне предстояло открыть ее для себя. Это и радовало, и пугало. Мне предстояло прочесть страницы новой жизни.
Первым делом мы зашли в какой-то кабак. Иван поспешил к столику, за которым сидела какая-то девица в вульгарном одеянии. «Это Марго, она живет по желтому билету, весьма знаменательная особа», - прошептал мне Григорьев. Подойдя к Марго и поцеловав ей руку, Иван заговорил:
- Перед вами мой сосед из училища, князь Волгин. Знакомьтесь, милая.
- Да никакой я не князь, - объяснил я, - я всего лишь Никодим Михайлович Волгин, сын помещика Волгина и жены его аварской княжны Алиевой!
- А это, впрочем, и не важно, - сладостным голосом пролепетала она. – Князь не есть титул – князь есть состояние души... Не правда ли, князь? А? Князь... Боже мой, Иван Витальевич! Ты ведь первый день еще в училище, а уже сбежал в кабак... Хо-хо! Тебя и военная форма не исправит, несчастный пьяница!
Я смотрел на эту вульгарную, но в то же время очень симпатичную девицу. Зеленое платье контрастировало с ярко-рыжими (явно выкрашенными хною) локонами. Длинные черные ресницы и губы, накрашенные темною помадкою выделялись на бледном личике. Мне почему-то стало очень жалко бедную девушку.
- Я думаю, нам надо выпить немного вина! – предложил Григорьев. Я был вполне согласен, ведь один бокал вина не мог мне никак навредить. – Марго, а вы останетесь с нами? Мы нуждаемся в вашей компании!
- Я бы с радостью... Но до того времени, как за мной кто-нибудь придет! Иначе я останусь без денег, - кокетливо объяснила Марго и прижалась к Ивану.
- Мы заплатим за компанию, - сказал Григорьев.
- Все бы хорошо, господа курсанты, но один господин платит мне полтора рубля! – Марго обняла меня за плечи.
- А я плачу два, - настаивал Иван, - и ничего не требую, кроме компании.
- А я еще доплачиваю десять! – воодушевился я. «Ты чего больной?» – шепнул мне на ухо Григорьев, но я вошел в раж: – Эй! Халдей! Неси вино! Живо!
Потом со мною произошло какое-то помрачение. Мне показалось, что бокала вина мне мало. Я заказал еще бутылку, но мы быстро выпили ее. Марго прижималась ко мне все плотнее, а голос ее становился все нежнее и нежнее. Я не вполне помню, о чем я тогда говорил, помню лишь, что говорил без остановки. Халдей приносил одну за другою бутылки вина, а мне все было мало. Потом Иван тоже уже совсем не трезвый, но все-таки привыкший к действию алкоголя, решил, что меня пора уводить из кабака. Под руку с Марго я очутился в каком-то сарае, а Иван внезапно куда-то пропал. Мне стало страшно, но мои ноги не слушались меня. Я не мог ничего делать. Я сидел на полу в углу сарая, облокотившись на ряды дров.
Марго с растрепанными волосами и почему-то только в нижней рубашке и в нижней юбке говорила какую-то ерунду. Когда же она подошла ко мне, я обнаружил, что на мне тоже нет камзола и верхних панталон. Когда же Марго принялась снимать с меня косоворотку, я понял вдруг весь ужас своей ситуации и что было сил закричал: «ВААААААААНЯАААААААААА!» На мой крик дверь сарая распахнулась, и в сарай вбежал не Григорьев, а какой-то мужчина в форме дворника. «А ну-ка вон отсюда! – заорал он. – Я вызову полицию». Не знаю, как, но я выбежал во двор. Мне в спину швырнули мою военную форму. Чуть позади бежала Марго, волоча за собою свое платье.
- Что теперь делать? – спросил я у нее.
- Одеваться и искать Ивана, - раздраженно ответила она.
Задом наперед я натянул на себя панталоны, каким-то чудом надел камзол, помог Марго затянуть корсет, правда, так, что она едва не задохнулась. От пережитого испуга я немного протрезвел, но все равно не мог идти прямо. Это выводило Марго из себя. Она приказывала мне взять себя в руки, говорила, что я ее позорю, но я не мог ничего с собою поделать. В итоге, она вдруг подошла к колодцу, набрала ведро воды и, ничего не говоря, выплеснула все на меня. Вода была ледяною, и я почти окончательно протрезвел. Молча, мы дошли до места встречи с Иваном. Григорьев был весьма удивлен, увидев меня мокрого, с неправильно одетыми штанами. Он сказал, что нам уже пора возвращаться в училище, и отдал Марго обещанные два рубля. Я же после напоминания Марго добавил ей еще десять.