Мишки Бэмби

Бэмби в осеннем лесу

Очень неуютно стало в последнее время олененку Бэмби. Вся его сказочная жизнь осталась в прошлом и наступает время жизненных откровений, - так почему-то думалось ему в этой заброшенной всеми, почти необитаемой части сказочного леса, где он бродил два последних дня.

Купающиеся во всех цветах радуги поляны, весело щебечущие прозрачную, родниковую песенку ручьи, смеющаяся листва сказочных деревьев, дружественное зверье летнего сказочного леса осталось далеко позади. Кажется, он попал в ту часть леса, что зовется осенней, но так ли это в действительности, Бэмби не знал, потому что и спросить не у кого было: встречающиеся малочисленные обитатели этого края были или малоразговорчивы или чересчур пугливы.

Сильно изменился и окружающий олененка пейзаж: сумрачные, глухо порыкивающие и неприятно жужжащие неведомой жизнью закоулки полян, уходящие в неведомую высь стволы черных, словно опаленных огнем могучих деревьев, тяжелый, смрадный запах, и ни одного лучика солнечного света, - все это очень удручало Бэмби, более того пугало.

Очень хотелось Бэмби вернуться в знакомый летний сказочный лес, но дороги туда не было, как ни искал он; заблудился, заплутал Бэмби в осеннем лесу.

Здесь-то и вспомнил наш олененок слова своей мамы, сказанной в далеком теперь детстве. «Когда исполнится тебе, мой малыш, десять лет, заболеешь сумраком души, откроешь для себя тайну…». Глупый был в то время Бэмби, не воспринял слова мамы всерьез, не порасспросил подробней о смысле этих слов, а сейчас – у кого спрашивать, чего ждать?

Тоскливо вздохнув, жует Бэмби странный на вид, с причудливыми белыми пятнышками на красной шляпке гриб (даже его любимой сон-травы, чудодейственного мха нет в этом осеннем краю, одни эти грибы оказались более или менее съедобными).

- Вкусно?

От испуга олененок отпрыгнул в сторону – так неожиданен оказался звук обращенной к нему речи.

Впрочем, существо, решившее завязать с Бэмби беседу, оказалось вовсе не страшное на вид. Ростом не выше жухлой травы поляны, зеленого цвета, оно напомнило Бэмби его приятеля из летнего леса – лягушонка Дамби. Пожалуй, единственное, что отличало лягушонка Дамби от незваного гостя – это пышная шевелюра белокурой шерстки, покрывавшая его голову и спину.

- Ты кто? – только и нашелся, что спросить олененок.

- Меня зовут Светлана. А ты что здесь делаешь? Я, таких как ты, никогда в нашем лесу не видел…

- Меня зовут Бэмби. Я олененок, - представился наш герой, все еще с подозрением глядя на пришельца.

- А, ясно. Пришел в наш лес, чтобы познать свою природу, не так ли?

- Простите? – не поняв смысла сказанного Светланой, переспросил Бэмби.

Откуда-то вытащив миниатюрное лезвие ножа, Светлана отрезал от ближайшего гриба кусочек, и, закусив, продолжил:

- Прощать не я буду. Мой совет, поменьше ешь эти грибочки, они мичуринские, неадекватно могут повлиять на малознакомый с ними организм. Нам-то местным уже привычно, мы свою природу давно познали…

Принявшая такой странный оборот беседа окончательно запутала Бэмби. С одной стороны он был рад собеседнику, надеясь выспросить у него дорогу в летний лес. С другой стороны, непонятные слова Светланы заставили задуматься его… о природе? Стоп, что еще за природа самого себя?

Зажмурившись и помотав головой, Бэмби уже хотел прояснить ситуацию, когда понял, что его таинственный незнакомец успел, сколь неожиданно появившись, так же неожиданно и исчезнуть.

- Светлана, - неуверенно позвал олененок. – Вы где, Светлана?

Его призыв остался безответным.

Неожиданно Бэмби почувствовал себя очень утомленным. Сильно захотелось прилечь и немного подремать, что он и не преминул сделать.

Как только голова Бэмби коснулась его передних, скрещенных на траве лапок, он заснул. И ему приснился необычный сон…

Впрочем, необычность сна олененка заключалась лишь в том, что все увиденное им в царстве Морфея, было представлено не в виде разнообразных картинок и образов (такие сны снятся обычно всем нормальным олененкам), а в виде текста раскрытой перед ним книжки.

Вот что прочитал во сне Бэмби.


Первый сон Бэмби

Одной из самых любимых его сказок в детстве была прекрасная история приключений олененка Бэмби, написанная австрийцем Феликсом Зальтеном. В 1942-м Уолт Дисней снял по этой удивительной сказке свой, не менее восхитительный мультфильм, собственно, благодаря которому и знают Бэмби множество людей во всем мире.

Но диснеевский мультик не очень нравился Мише Широкову, - из-за пахнущей ли от всех американских мультпродуктов середины ХХ века пасторальной назидательности, из-за ознакомления ли с первоисточником (самой книжкой Феликса Зальтена) до просмотра «Бэмби» на большом экране, - неизвестно. Как говорил сам себе Миша, «в книжке было про другое», но что именно другого он там нашел, объяснить не мог сам. Смутной широковской мыслью промелькнуло, что «другим» была опушенная Диснеем в мульте фраза Бэмби: «Закон жизни – это борьба».

Внучке Миши, с которой он много нянчился до своего срочного отъезда в Америку, мультик про Бэмби не то чтобы не нравился, нет; просто она предпочла более актуальные на то время «Мишки Гамми». Которые Миша уже точно на дух не переносил, считая их бездуховным ядом для невинных детских русских душ. Но Миша любил Светланку, поэтому патологически был не в силах отказать ей в чем-либо, робко пытаясь привить девочке любовь к более эстетической духовной пище и читая на ночь книжки про Вини-Пуха и Бэмби. «Закон жизни – это борьба», - по-дарвиновски наставительно заключал он, целую давно уже спящую в кроватке Свету.

Именно тогда, когда Светланка, умаявшаяся за день, отправлялась путешествовать по бескрайнему царству сна, Миша шел в гостиную, включал на видеомагнитофоне кнопку Play и прыгал вместе с мишками в их сказочную реальность. Надо же ему разобраться в притягательной для внучки силе этих Гамми?

То, что случилось, рано или поздно должно было случиться.

Раз, задремавший за просмотром мультсериала Миша, вдруг резко очнулся от полузабытья в остром ощущении того, что в комнате помимо него находится кто-то еще. Выплывший из-за его спины в белой, древнегреческой тоге бородатый человек, вежливо поздоровался и представился:

- Демокрит. А это мои мишки, - прищелкнул он пальцами в воздухе…


Олененок начинает осознавать свою природу

Сразу же вслед за этими словами в глаза Бэмби бросились миллионы мишек, и он проснулся.

Встряхнувшись и оглядевшись по сторонам, Бэмби понял, что по-прежнему находится в глуши осеннего леса. Вновь тоска завладела беспокойным сердцем олененка, и чтобы хоть как-то отвлечься от тревоживших его неприятных мыслей, Бэмби решил подкрепиться.

Наслаждаясь суховатым, приторно-сладким вкусом пятнистых грибов, Бэмби раздумывал над приснившимся сном. Что значили эти мишки? В чем сакральный смысл их появления в его оленьей жизни?

И только когда, наевшись досыта, Бэмби пил прогорклую воду из маслянистой лужицы, его осенила догадка. Прозрение было настолько сильным, что, поперхнувшись водой, он целых пять минут стоял в неподвижности, осознавая глубину поразившего его открытия.

«Весь окружающий меня мир (и летний лес, и деревья, и трава, и вода, и все-все-все) состоит из маленьких частиц различных по форме и размерам. Они настолько малы, что увидеть их моим, оленьим глазом невозможно; и они все взаимосвязаны друг с другом, прикреплены друг к другу, создавая сами собой окружающий мир…», - так он думал, оглядываясь по сторонам. Когда взгляд Бэмби касался травинки, он представлял множество мелких частиц, составляющих собой эту травинку; когда он смотрел на камень – казалось, он почти различает сущность этого камня, представляющую собой множество мелких частичек. «И вода, и вода, конечно же, тоже…», - думал олененок, рассматривая свою мордочку, отраженную лужей.

- Тебе же, кажется, ясно сказали, не злоупотребляй грибами. Ну, и как самочувствие?

- А? – встрепенулся Бэмби.

Перед ним на спускающейся откуда-то сверху, из-под сени черных деревьев, тонкой паутине висело еще одно порождение осеннего леса. Довольно-таки зловещее на вид существо, надо сказать.

Большой паук. Так определил Бэмби про себя это черное пузатое, размером с его голову создание. Чувство опасности, пауку придавали, однако, скорее не его размер, и даже не горящие красным глазища, а черный крест на брюхе, который почему-то особенно напугал олененка.

- Крестоносец меня зовут, - перебирая щупальцами представился паук.

- Но я, кажется, понял…, - сказал в свое оправдание Бэмби Крестоносцу. – Я ведь понял?

Глухо порычав и еще быстрее задрыгав щупальцами, что, видимо, было проявлением паучьего недовольства, Крестоносец назидательно сказал:

- Что бы ты там ни понял, это не самое важное, что следовало понять. Разве так важно понимание того, что мир состоит из мельчайших частиц?

- А что важнее? – от нетерпения Бэмби даже пристукнул копытцем.

- Понимание сути этих мельчайших частиц… Суть в том, что все эти частицы имеют для каждого из объектов внешнего мира свой, только им присущий вид. Не понимаешь? Ну вот, земля, например, это маленькие такие, невидимые глазу клоуны. Дерево состоит из малюсеньких мэрилин мэнсонов; вода – из крохотных партитур чайковского, а воздух так вообще скопление полетов гагарина в космос. Но даже все это - фигня по сравнению с пониманием – из чего состоишь ты сам…

- И из чего же? – выдохнул Бэмби.

Но Крестоносец уже исчез. Вроде секундой назад висел перед олененком, и вдруг – пшик – нет его…

Очень долго бродил Бэмби, наедаясь пятнистыми плодами, напряженно думая: из чего же состоит он сам? С количеством съедаемых грибов возрастало качество его мыслительных процессов, и в один миг он обнаружил, что в состоянии определить вид любого окружающего его предмета в осеннем лесу. Много открытий ждало Бэмби на этом познавательном пути, но, пожалуй, стоит сказать о самом главном: как-то ненароком взглянув на свою лапу, олененок увидел вместо нее множество мишек-крохотулек, беспечно вертящихся, кривящих свои мордочки, подмигивающих ему.

После этого открытия (познания самого себя?), Бэмби почувствовал себя очень уставшим, и глубоко, с чувством выполненного долга вздохнув, прилег отдохнуть…


Второй сон олененка

Вообще-то по роду своей деятельности, Миша Широков был научным работником, областью своего изучения еще со студенческих времен избравшего философию античности. Поэтому он не особо удивился, встретившись в собственном доме с представителем древнегреческой натурфилософии Демокритом. Гораздо сильнее его поразило, что коллегами древнего грека выступили мишки Гамми (в том, что это были именно они, он нисколько не сомневался, поскольку за последний месяц просмотров мультсериала чуть ли не породнился с ними).

На его немой вопрос, Демокрит, деловито осматривавший интерьер Мишиной комнаты, ответствовал так:

- На самом деле, никакие они мне не коллеги. Они, я бы так выразился, мои учителя в некотором отношении. Вы никогда не слышали, господин Широков, об оригинальной версии эволюционного развития, выдвинутой братом знаменитого Чарльза Дарвина?

Несмотря на всю степень ошеломления, вызванного таким внезапным вторжением гостей, пытливый Мишин ум ученого даже в стрессовой ситуации оказался чрезвычайно восприимчив к научному дискурсу:

- Насколько я знаю, у Дарвина не было никаких братьев…

Засмеявшись резким, неприятным смехом Демокрит сказал:

- Конечно был. Только сам мистер Чарльз предпочитал об этом не вспоминать, поскольку его старший брат Генри вскоре после опубликования одной научной работы был признан сумасшедшим и отправлен на принудительное лечение в психиатрическую больницу. Где вскоре и скончался. Поверьте, Михаил, после этого случая Чарльз Дарвин предпринял всевозможные усилия для того, чтобы имя Генри стерлось из памяти всех, хоть сколько-нибудь знавших его людей. Усилия эти не пропали даром: все знают «Происхождение видов путем естественного отбора…» Чарльза Дарвина, и никто никогда не слышал о «Происхождении видов…» Генри Дарвина. Между тем… вы позволите?

Присев на диван напротив Миши, Демокрит продолжил:

- Между тем, в основе теории Генри лежит версия происхождения человека от медведей (чуете насколько Чарльз был неоригинальным, взяв основу, костяк теории у брата и заменив лишь только медведей на обезьянок?). Я не буду вдаваться в суть медвежьей теории, это неважно, поскольку она, так же как и обезьянья версия, научно несостоятельна и, попросту говоря, глупа. Кстати говоря, Чарльз до конца дней, памятуя о печальной судьбе старшего брата, боялся, что и его обвинят в сумасшествии, - вновь засмеялся неприятным смехом Демокрит. – Но к чему это я рассказал? А к тому, что, будучи человеком с юмором, категоричным в некоторых своих убеждениях, я назло принципу «Закон жизни – это борьба», объявил свой постулат: «Закон жизни – это медвежья борьба» (знаете, у вас, у русских, старинная забава такая была – медвежья борьба?), и учителями и покровителями своими поставил этих замечательных мишек Гамми…

Теперь Демокрит смеялся минут пять, под конец уже истерически, чуть не сползая с дивана.

Миша попробовал было прекратить этот фарс, решительным движением предприняв попытку встать с кресла, но почувствовал на своем плече могучую лапу одного из медведей, только многозначительно икнул, поставив тем самым завершающую точку Демокритовому смеху.

- К делу! – провозгласил древнегреческий ученый. – Ваша любимая сказка, Михаил, «Бэмби», не так ли? Что ж, мы с мишками решили преподнести вам небольшой сюрприз, и одарить вас немного оленьими мозгами. Ассистент Тамми, инструмент готов?

Один из мишек Гамми вынул из-за пазухи большую пилу, и подал один ее конец философу. Зайдя за спину Широкову, они приставили зубчатый край пилы к затылку Миши, после чего Демокрит успокоительно похлопал Мишу по плечу:

- Выше голову, господин Широков. Уверяю вас, это будет не больно, может быть только довольно нудно. Обещаю – за полчаса мы с Тамми справимся… Тамми, насчет три… Раз… Два… Три…

Больно действительно не было, хотя пилили широковскую черепную коробку довольно-таки быстро и агрессивно, с нажимом. И как это неудивительно, справились (как и обещал Демокрит) за полчаса. Все это время, грек, бывший по натуре, видимо, рубахой-парнем, травил анекдоты, над одним из которых Миша смеялся минуты две наверно.

Что происходило у него за спиной после распила черепушки, Миша мог только догадываться по комментариям Демокрита. В тот момент, когда вытаскивали его мозг, он словно на секунду выключился, и тут же вновь «подключился»…

И тут Мишу накрыла волна жуткой паники, он вдруг почувствовал, что его сущность (его «я» Миши Широкова) подменили, и подсунули новую личину – чью? В возрастающем страхе он спрашивал себя вновь и вновь – кем? Кем он стал, кого из него сделали?

На секунду ему представились бескрайние лесные просторы, красивые берега неспешно несущий свои воды реки, благодать его новой старой Родины…

И тут он проснулся.

Всего лишь сон.

…Все чаще и чаще после этого странного сна Миша Широков стал ощущать в своей повседневной жизни ростки чего-то необычного, чего-то такого, что разрасталось внутри него, грозя порвать обертку его внешней, человеческой жизни, и заставить подчинить своим, непонятным законам. Это проявлялось и в удивительных по красочности снах, уносящих его в лесной сказочный край, и в появляющемся ощущении, что он вовсе и не Миша Широков, а… кто? Олененок? Что за чушь, это был всего лишь сон…

Усиливающаяся мнительность Миши росла с каждым днем, мешая ему сосредоточиться на подготовке к лекции, которую ему предстояло читать совсем скоро в одном небольшом американском колледже. Странные выпадения из реальности мешали и в семейной жизни, когда, например, появлялось вдруг желание встать на четыре конечности, потереться головой о фартук стоящей у плиты жены и вообще просто попрыгать. Едва себя сдерживая в такие моменты, Миша как можно быстрее уходил на прогулку в ближайший лесопарк, распугивая там своими невообразимыми пируэтами местных собачников. Жена и внучка опасливо косились на него, но ничего не говорили.

Желанием примирения с разрастающимся внутри Миши олененком была и попытка рассказать Светланке на ночь вместо обычной (книжной) истории Бэмби, подлинную историю бедного животного. Поскольку история эта была вовсе не сказочной и подавно уж не хеппиэндовой, Светланка попросила дедушку не выдумывать и не пугать ее зря, а то она заснуть не сможет…

Так и не разобравшись с растущим внутри него олененком, оставив решение проблемы напоследок, отбыл Миша в Америку, где ему предстояло читать лекцию на тему «Проблематика атомистического учения поздних досократиков и ее связь с последними достижениями физической мысли конца ХХ века».

Буквально перед самым отъездом Миша Широков нащупал на голове, пробивающиеся сквозь волосы маленькие рожки…


Куда привели мысли Бэмби

Такова была суть второго сна Бэмби.

Проснувшись, наш маленький олененок долго лежал, перебирая лапами жухлые листья осеннего леса, обдумывая свои давешние открытия по поводу окружающего его мира, и скорбя о тех веселых, беззаботных временах, проведенных им в летнем лесу. Временах незнания…

Но, несмотря ни на какие открывшиеся ему метафизические глубины (многие из которых он уже помнил смутно), олененку надо было двигаться дальше, пробовать выбраться из осеннего леса.

Сознательно отказавшись от завтрака пятнистыми грибами, Бэмби понуро поплелся куда глаза глядят, по дороге размышляя о том, почему собственно его личными мельчайшими частицами оказались мишки Гамми, а не, к примеру, участницы популярного музыкального коллектива «Виагра»? Наверно, со вздохом заметил сам себе Бэмби, вид мельчайших частиц любого живого существа определяется в конечном счете тем, что он из себя представляет в совокупности…

Мишки Гамми? А разве это были мишки Гамми? Какая жалость, что его способность к видению сущности объектов исчезла с выведением из организма остатков волшебных грибов… Может, подкрепиться все же, чтобы проверить свою догадку насчет мишек? Нет, почему-то Бэмби и без грибов был уверен в том, что это были именно мишки Гамми.

Тут же Бэмби вспомнил свой последний сон, так ясно указавший ему на связь между ним и мишками. Но что (или кто) связывало олененка и мишек Гамми? Неужели этот человек, Миша Широков? Как странно – человек – это всего лишь звено в эволюционной цепи медведь – олень. Может, не так уж неправ был Генри Дарвин в своей теории? И закон жизни – это борьба?

Неожиданно осенний лес расступился перед Бэмби, и он увидел перед собой заполненную молодыми людьми аудиторию, усердно конспектирующими что-то в тетрадях. Себя Бэмби увидел как бы со стороны, стоящего за трибуной (немного на возвышении) и читающего лекцию.

Вот что понял в это мгновение Миша Широков. Демокрит со своими атомистическими идеями, должно быть, нисколько неинтересен этим студентам. И записывают они лекцию только из-за уважения к нему, заморскому гостю, к его ученой степени, а не ради знаний. Да и какие к черту открытия бородатого гречишки могли бы всерьез заинтересовать их, будущих управленцев и денежных мешков северо-американской империи?

Миша понял, что единственно важной на данный момент информацией для них может стать рассказ о несчастном олененке Бэмби и его прозрении, о Генри Дарвине, так несправедливо забытом мирской тщетой, о том, что все люди рано или поздно станут олененками…

И он начал рассказывать.


О том, что все не так уж и плохо кончается

Как это ни странно, оказалось, что более внимательными слушателями оказались вовсе не студенты колледжа. После непродолжительной заминки в лекции, они просто-напросто покинули аудиторию.

Однако обязанности заинтересованного слушателя взял на себя весьма приятный человек в белом халате. Его обаяние и вовлеченность в судьбу мировой эволюции полностью покорили Мишу, и он даже согласился ненадолго поселиться в санатории, куда его любезно пригласил гостеприимный мистер Дренингер.

Вот уже целую неделю Миша Широков проживает здесь, общаясь с мистером Дренингером почти каждый вечер. Кроме того, совершенно случайно Миша встретился в санатории со своим земляком – Денисом Остампом, тоже очень приятным человеком, рассказывающим Широкову (на чистом русском языке) о стенах, его окружающих и любезно выслушивающем рассказ Мише о Бэмби.

Как хорошо все-таки найти взаимопонимание среди людей, думал иногда олененок Бэмби, философски покуривая трубку на балкончике 19-го этажа санатория и наслаждаясь красотами леса, простиравшегося внизу.

Единственный вопрос мучил олененка: если его собственная природа заключается в маленьких мишках Гамми, то какова природа окружавших его людей, того же самого Остампа например?