Ладно, но только без сахара

 Нам так жалко свободы
 Мы с тобой одной и той же породы
 Да, мы слишком похожи.
 Значит, выберут нас на роли
 Совершенно случайных прохожих

 Группа «Brainstorm», песня «Ветер»


 В квартире только одна комната выходила окном на южную сторону, в остальные же солнце заглядывало или ранним утром, на восходе, или же поздним вечером – на закате. Лучи уныло освещали плакаты с вечно довольными поп-звездами и вечно сердитыми рок-кумирами, затем, не спеша, переползали за занавеску, дабы потрогать переплет однотомника Сэлинджера, книги так и не прочитанной, зато снабженной круглым комочком использованной жвачки с некогда апельсиновым ароматом.
 Настоящие, живые апельсины лежали в большом стеклянном блюде через стенку, на кухонном столе. Оранжевые, круглобокие, только что вымытые, они были великолепны. Рядом со стеклянным блюдом стояли два высоких фужера, наполненные в первый раз за долгую, надтреснутую жизнь не дешевым советским шампанским, а светлым яблочным соком. Оба фужера, как по наитию, отражали капли воды, которые с мерзким хлюпаньем ронял кухонный кран.
 - Тебя он не раздражает?
 - Кто? – не очень поняла Юля.
 - Не кто, а что. Кран. Я его не завернул, и теперь он будет капать по мозгам, пока архангел Гавриил не возвестит начало Судного Дня. Смеситель менять нужно, да и замок в дверях – тоже. Тебе он точно не мешает?
 - Не, нисколько, - ответила Юля и снова погрузилась в раздумья.

 Молодой человек за столом тоже задумался. В задумчивости он несколько раз прикладывался к своему фужеру, и каждый раз его содержимое уменьшалось вдвое. Мысль, родившаяся из мушиной точки, разрослась во всю голову, и теперь казалось, что ее рудименты уже летают вокруг люстры, обратившись двумя нейтральными мухами.
- Сетку на окне надо заменить, - сказал молодой человек и попробовал покачаться на стуле, однако вовремя сообразил, что это испортит линолеум. – Мухи, конечно, мухам рознь, не все они одинаково смертельно опасны, но… пожалуй, лучше, когда их нет, чем когда они есть.
- В Киргизии насекомых много, к ним привыкаешь, - сказала Юля. – На юге всегда кипит жизнь, все чем-то заняты, у каждого свое личное… любимое дело.
- А! Ну, да, - сразу отозвался молодой человек. – Я помню, когда отдыхал в Сочи – дай-ка Бог памяти! – шесть лет назад. Ага! Дом был большой, но отдыхающих понаехало много. Я спал на кухне, там все кухни – в подвальных помещениях. И там – пауки! Их много, они большие. И все разные, а некоторые даже могли спуститься сверху, когда спишь… Гадость, одним словом!
- Почему гадость? – Юля украдкой поморщила носик. – Киргизы никогда не считают паука гадким. Для них он труженик, архитектор.
 - Ага! Точно! Мастер своего дела…

 Надо сказать, что за окном царило позднее северное лето. Август в этом году выдался жаркий, хотя отнюдь не знойный, как отдельные июньские деньки. Небо без единого облачка призывало покинуть обитель бетонных стен, прогуляться под сенью лип и берез, куда не долетают вездесущие выхлопные газы и резиновый чад помоек. Юля и ее собеседник чувствовали, что теряют время даром. Ни ему, ни ей не хотелось ни апельсинов, ни яблочного сока, ни чая, который традиционно последует минут через тридцать. Вся планета Земля, весь полуденный мир забирался под кожу, волновал большими возможностями. Девушка и молодой человек были честолюбивы и амбициозны, хотя и с разных колоколен. Им хотелось разбежаться навсегда, позабыть прошлое – вычеркнуть, стряхнуть его груз, словно водоросли с лопатки весла. Однако вежливость с ее стороны и гостеприимство с его стороны вынуждали их по-прежнему глотать выдохи и вдохи, наблюдать, как пролетают мимо драгоценные минуты: одна за другой.
- Я знаю, ты скучаешь по Киргизии, - сказал молодой человек и вылил себе в бокал остатки яблочного сока.
 - Это Родина, ее не забыть, - сказала Юля и повела взглядом из одного угла в другой. – Ты ложишься спать, а снятся горы. Словно едешь по шоссе на восток от Бишкека, считаешь мили, ждешь – и вот за деревьями мелькает полоска воды: это Иссык-Куль!...
- Да, это трудно забыть, - проговорил молодой человек, пытаясь припомнить что-нибудь аналогичное, но в голове крутился только Финский залив. – А расскажи лучше про Польшу, про Испанию. Как съездила-то? И вообще, кто-то обещал мне принести фотоматериалы…
Юля улыбнулась, но не было вины в этой маленькой улыбке, а только легкая досада: мол, как не стыдно навешивать мнимые обещания, когда она не обещала ровным счетом ничего. Она снова оглядела кухню и не нашла в ней ничего примечательного.
- Ну, - протянула она. – Ты, наверное, знаешь, я поступила в магистратуру на Международные отношения. Это было несложно: заявление на имя ректора, диплом, шесть фоток три на четыре и заявление о теме, над которой буду работать. А чтобы выиграть грант, нужно грамотно составить резюме и заявление на имя принимающей стороны. Вот и все, пожалуй.
- Ну, ладно, ладно… Расскажи лучше про Испанию.
- Там красиво. И люди открытые, темпераментные. Они очень волновались на выборах Presidente del Gobierno, каждый жизнь был готов отдать за своего кандидата. И все-таки победил Хосе Сапатеро, уже под его эгидой прошли выборы в правительства каталонцев, басков. А еще Сапатеро подписал указ об отмене сиесты.
Юля второй раз пригубила яблочный сок. Внезапно на подоконнике зазвучало радио: четыре часа пополудни.
- Я вот что скажу, Юля, - начал молодой человек, попутно собираясь с духом и с мыслями. – Мне кажется, мы как-то стесняемся друг друга.
- С чего бы это? – удивилась девушка.
- Ну, не знаю, как бы это выразить, - промямлил молодой человек и, дабы подкрепить слова, схватил свой фужер, но тот уже десять минут как оставался пуст. – Мы уже так много лет знакомы, но совсем не знаем друг друга. Ну, может быть, ты меня и знаешь, я-то вон все время языком чешу, по делу и без оного. Тут кто угодно сумеет воссоздать портретную характеристику, чтобы разузнать, кого я тут из себя корчу и кем являюсь на самом деле. А про тебя мне ровно ничего не известно. На все мои просьбы ты отвечаешь только одно: «Спрашивай, я тебе обо всем расскажу»…
 Юля слегка удивилась. Она не помнила, что произносила нечто подобное. Ей в душу закралось подозрение, что собеседник уже не вернется в колею нормального разговора. Ей не хотелось это слушать, вдобавок все эти речи уже тонули и растворялись в воспоминаниях ее путешествия по Европе. Почти наяву ей виделись забавные карнавальные «ниньос», сделанные из папье-маше специально для праздника в Валенсии, где ей довелось побывать. Ей вспоминалась величавая громада Варшавского королевского замка, готические костелы в Познани, «Зал столетия» во Вроцлаве, даже лагерь-музей Освенцима: красная кирпичная кладка его тюремных блоков и добротная, созданная на века надпись при входе «Arbeit macht frei». Все это принадлежало ей одной.
- …вот послушай историю про Пашу и Машу, - продолжал между тем молодой человек, уже менее уверенным тоном. – Паша тогда только закончил ЛЭТИ, даже с красным дипломом; маньяк, короче. Ну, отец на радостях подарил ему «девятку», а уже через месяц Пашок сдал на права, еще по старой системе. В общем, освоился. Девчонок своих подвозил. Ехал встречать одну из них в «Пулково-2», а рейс на сутки задержали. Там, на автобусной остановке и познакомился с Машей, которая никак не могла уехать: время позднее, первый час ночи, а таксисты как сговорились: минимальная такса у них в такое время – полтора косаря. В общем, помог девушке, подбросил до дома. Вдобавок поездка по ночному Питеру, романтика, все дела. Но искра между ними не пробежала. Встречаться стали не по любви, а чисто из интереса. Люди они оказались занятные: Паша – специалист по жидким кристаллам, а Маша – переводчица с японского. Но не в этом дело. Снаружи людям казалось, что парочка переживает бурный роман, а у них – Паша мне потом объяснил – все заранее спланировано и разработано. Мол, где изобразить страсть, где – ревность, где – ссору и примирение. Они даже договаривались, кто в какой день говорит, а кто – слушает и реплики вставляет… Так к чему все это я?
- Не знаю, - сказала Юля и сделала долгую паузу. – Может, у них потом что случилось? Поссорились – или…
- Да нет, быть того не может, - заверил молодой человек. – Ссорились они только напоказ, сами потом смеялись над собственной руганью. А что сейчас с ними – не знаю. С Пашей я уже год не общался, со Стасом и с Янкевичем Сашкой – тоже. Вообще скоро все меня позабудут, блин. Фигово будет, как думаешь? Тебе, кстати, чая налить?
- Хорошо, налей, но только без сахара.
- Ага, вот и ты со всеми. Я вот всегда по три ложки клал и ничего – живу, никаких диабетов не было и нет. Я так понимаю, все только их и боятся.
- Неправда. Сахар перебивает вкус.
- Какой вкус? У нас в России все чаи – поддельные.
- Ну, в обычных магазинах, возможно, что и да. У нас на Васильевском есть чайная лавка – там все сорта от производителя. «Тетле», например, или «Майтре». А тебе какой больше нравится?
 Молодой человек вздрогнул и поспешил перевести тему.
- Подумать только, уже август, а у нас только первая встреча за год. То ли время такое дурацкое, то ли так сложились звезды. Впрочем, нет. Ложь, вранье. Я вообще не знаю, что говорить, это такие сложные материи. В мозгах ничего не укладывается, а уже если словами выразить – то тем более. Это, знаешь, как в «Кофе и сигаретах». Люди встречаются и не знают, зачем это, о чем говорить. У каждого – свой мир, свой язык, своя культура. Вернее – бескультурье. Я не скажу, что нас хорошо воспитывают. Чем больше неполных семей, тем больше детской преступности. И болезни. Надо штрафовать на кругленькую сумму только за употребление этого слова. А меня вот за этот год столько раз облучали! Всякие рентгены, томограммы, прочий бред. В рентгеновском кабинете тетенька мне посоветовала пить красное вино, тогда риск уменьшается. В общем, я пристрастился. Под вино хорошо пошли книжки Пепперштейна, я вообще хочу научиться писать, как он. Потому что Сэлинджер и Маркес – это все заоблачные высоты. У Пепперштейна все ништяк, его мир ни к чему не обязывает, все пространство и время – один вдохновенный бред. Потому как-то улетаешь, и даже память немножко стирается. А еще под этим делом прикольно клипы разные смотреть: ткнуть мышкой наугад, и что-нибудь само запустится. В общем, в тот вечер запустился клип Ману Чао, на песню «Me gustas tu». Испанский язык – это круто. Вообще жизнь южных народов – она ближе к исконной культуре, она запрещает человеку лгать и изворачиваться. Она делает его честным и открытым, и это дает силу, чтобы идти по жизни, не пугаясь ни волн, ни преград. Короче говоря, на меня навалилась тоска. Почему же я не выучил испанский? …А перед глазами проплывал весь этот мир, я его видел так, как его видишь ты. И я понял, что мне этот мир очень нравится. Мир без границ, без разделения на своих и чужих. Там вообще все по-другому, цвета – ярче, музыка – радостней, смех – веселей и проще, голоса – музыкальней.
 Я хочу, чтобы этот мир остался со мной навсегда. Тогда бы я ожил… А про все эти письма, которые я отсылал тебе в Польшу, – забудь, я их сочинял без подготовки, чтобы ответить тебе сразу, без секундной потери, но это была не та волна, не та частота, на которой живу. Я хочу, чтобы то, что сказано, звучало небанально. В таких делах я страсть как боюсь фальши. Я боюсь, что что-то помешает тебе понять это так, как понимаю это я, в те минуты, когда вообще хоть что-то понимаю, когда голова не идет кругом. Об этом сказано слишком много слов, чтобы сказать что-то новое. А я не хочу повторяться. Я боюсь, что ты подумаешь, что я говорю не то, что думаю, что я это все уже заранее подготовил и цинично рассортировал по полочкам, что на самом деле все не так, и что вообще...

 В коридоре зазвенел домофон. Обычно его звук: тихий, приглушенный, но теперь он пронзал тишину хирургической иголкой. Его нервная, прерывистая пульсация была даже не помехой, а самым настоящим вмешательством. Она прервала монолог, вытолкнула его суть на край обочины и заняла главенствующую позицию.
Как можно это терпеть? Молодой человек поднялся со стула и, произнося невнятные ругательства, ринулся к домофону, чтобы проорать банально-сакраментальное: «Кто ТАМ, БЛЯ???».
 Юля сделала вид, что ничего не происходит. Она подняла со стеклянного блюда самый лучший апельсин и положила его назад. В эту секунду молодой человек оказался на пороге кухни. Лицо его выражало высшую степень недовольства, а проще сказать – было отталкивающим.
- Это к тебе пришли? – спросила Юля и легонько выгнула плечи назад.
- Какое там? – уныло отозвался молодой человек. – Газеты, говорят. Какие, на фиг, там могут быть газеты? Одна реклама, да и только. Спам сервис онлайн. Это бесплатное дерьмо только домушникам на руку. Они заходят в подъезд и видят: если ящик забит, значит, хозяева на даче или где еще. То бишь, заходите и не стесняйтесь. Август в Питере – рекордсмен по квартирным ограблениям. Ты прости, Юля, я до этого говорил много и бессвязно, а сейчас вообще говорю чушь какую-то. И вообще я краду твое время. Я даже к чаю ничего не купил, вот только рулет с маком и еще можно до «Пятерки» сгонять, там что есть…
- Да нет, спасибо. Все было хорошо. Вот только мне уже пора.
- Нет, Юля, погоди немного. Я хочу с тобой выпить чаю. Пусть это не «Тетле», а «Принцесса Нури», мне все равно. Я даже сахар себе класть не буду, в знак солидарности. Ни одной ложечки. Но, знаешь, так всегда бывает. Самое главное, что хочешь сказать, всегда остается напоследок. И ты подбираешь слово за словом, не зная толком… О ВОТ ЧЧООООРТ!!!!

 Теперь звонили в дверь. Молодой человек сорвался, опрокинул табуретку. Уже из прихожей раздались звуки открываемого замка. Юля, воспользовавшись моментом, поискала глазами сумочку, но потом вспомнила, что та оставалась на гардеробе, около зеркала. Девушка поднялась и прошла ко входной двери, где затылок молодого человека скрывал лицо некой веселой женщины средних лет, рассказывающей о каком-то новом сорте белого шоколада: пористый, ароматный, легче розовых лепестков, тает во рту, а не в руках.
- Я вам уже в третий раз объяснял, - терял терпение молодой человек. – Я ненавижу шоколад. Я ничего не люблю, кроме паленой водки!
- Ах, вы разбиваете мое шоколадное сердце, - заливалась женщина за дверью. – Вадик, Вадик, ну поди же сюда!

 С треском хлопнула входная дверь. Молодой человек отлетел на полшага назад, с силой навалился на ручку, молниеносно закрутил упругий замок. В ту же секунду страшный удар с той стороны обрушился на дверь. Замок продолговато лязгнул.

- Старая совсем, замок никудовый, - шептал молодой человек нервной скороговоркой. – Счас вышибет паскуда, как два пальца об забор. Им же все по барабану, отмороженные на всю голову.
- Господи, да кто там еще? – воскликнула Юля.
- А-а, сука! – шипел молодой человек. – Лохотрон с доставкой на дом! Эта баба, короче, там не одна, - произнес он, развернув голову к Юле и продолжая сдерживать натиск. – Там с ней какой-то гоблин пьянчуга, а, может, и несколько. Ща дверь вынесут – и хана! Юль, сбегай в среднюю комнату, принеси «Желтые страницы», там должен быть номер участкового. По нему, конечно, хрен дозвонишься, но шанс хоть небольшой, но есть. Ты уж прости, что втянул в заваруху. Все так неожиданно, что не знаешь, как думать. А-А ЧЧООРТ!!!

 Новый удар едва не выгнул дверь с петель. Доски косяка заверещали по-утиному, посыпались крашеные щепки. Внезапно стало тихо. Молодой человек сел под дверью и зачем-то обхватил ее руками, будто выталкивая из реальности. Его взгляд был осоловевший и какой-то, можно сказать, фольклорный. Юля не пошла за справочником. Ей не хотелось входить в чужие комнаты без приглашения (воспитание, полученное в детстве), к тому же она что-то соображала.
- Ты можешь бежать через крышу, - сказал молодой человек. – У меня есть стремянка и веревка с железным крюком. Ты легкая, тебя выдержит. А за меня не беспокойся. Я умру с честью и достоинством. Или можешь перебраться на балкон к соседям. Для этого нужно будет высадить перегородку, она хлипкая, а кувалда – в кладовке. Соседей нет, они в августе всегда на участке под Псковом. У них там огород и хибарка, еще – банька и туалет. А клубники-то сколько! Но ты можешь выбить стекло, выбраться через их квартиру. У них дверь выходит в другой подъезд. А я этих гадов – ой, порешу сейчас! Тут шило в ящике валялось… И еще плоскогубцы тяжелые. И кувалда в кладовке. Жаль, только нет ружья!...

 Внезапно раздался оглушительный рев. Взломщики задействовали электродрель. Они методично и хладнокровно высаживали хлипкий советский замок. Дверь стонала, трещала и все норовила отвесить земной поклон. Сначала щепки, потом – мелкая пильная стружка посыпались на голову сидящему молодому человеку. В дециметре над ним в двери образовалась прореха, в которой весело и громко мракобесничал кончик большого сверла.
- Иди, уходи, да не стой же, - заорал молодой человек на Юлю, после чего с утробным рычанием начал кидаться на дверь, словно намереваясь выломать ее со своей стороны. Оттуда его нервный припадок был встречен сначала немым удивлением, а затем раскатистым гомерическим смехом. Хохотали, как минимум, двое крепких мужчин и одна женщина.
 А молодой человек кидался на дверь, словно лев на прутья клетки, совсем недавно ограничившей мир его саванны. Дверь хрипела и только чудом держалась на трех точках соприкосновения: покосившихся петлях и полумертвом замке.
Молодой человек ревел и брызгал слюной, однако вся его ярость держалась лишь на одной мысли: сейчас он обессиленный сползет на пол, а там хоть трава не расти.
Юля легонько отпихнула его в ту минуту, когда он уже изготовился падать. С грацией молодой журналистки она отомкнула замок и исчезла, хлопнув дверью. Молодой человек опасливо потрогал: намертво закрыто, такой замок батальон омоновцев выдержит, и ничего-то ему не будет.
 Минуты ползли караваном невольников. Из-за двери раздавались чьи-то приглушенные голоса, но ничего толком было не разобрать. И лишь в то мгновение, когда молодой человек уже готов был внять звуку лопающейся сердечной мышцы, Юля вернулась. Она вошла в квартиру так же грациозно, как и выходила из нее всего несколько минут назад. Ее улыбка, с которой она внимала говорильне молодого человека за столом, ничуть не переменилась.
За Юлиной спиной можно было разглядеть лестничную площадку без единого признака жизни. Словно это был сон. Или жизнь, ворвавшаяся в вечное сонное пространство.
- Поднимайся, они все ушли, - сказала девушка и подхватила на плечо сумку из белой искусственной кожи. – Очень милые люди оказались. Особенно тот длинный, с татуировкой во все лицо. А что, чай уже остыл? У тебя случайно нет абрикосового варенья?