Концерт для общего фортепьяно

- Анна Петровна, мне бы ключик…
Вахтерша оторвалась от вязания, раздраженно глянула на меня поверх очков, приготовившись сказать дежурное «а заявка есть?», но узнала меня и заулыбалась:
- А, полуношник! Долго не засиживайся, скоро запирать буду.
Она протянула мне ключ от класса, погрозила пальцем и снова взялась за спицы.

Я преподаю в училище уже два года. Веду класс фортепьяно у скрипачей. Вернее, у скрипачек. Так уж у нас повелось – мальчишек забирает себе перезрелая красотка Каринэ Ашотовна, а девчонки достаются мне. Если честно, я бы предпочел учить пианистов – может быть, из моих рук вышел бы очередной Гилельс, но мне сказали, что я еще слишком молод. А воспитывать гилельсов – удел мэтров. И отправили на кафедру общего фортепьяно.
ОБЩЕЕ фортепьяно! Я заканчивал консерваторию и аспирантуру, я выходил в финалы конкурсов, а в итоге удостоился лишь ОБЩЕГО фортепьяно! Я должен давать скрипачам ОБЩЕЕ представление об этом инструменте! Ну и черт с вами – общее, значит общее.

Танечка ждала меня в коридоре. На плече – футляр со скрипочкой, в тонких пальчиках – ноты.
- Танечка, нам повезло! Анна Петровна выделила нам класс с роялем. Ты когда-нибудь играла на настоящем «Бехштейне»?
- Нет…
Ну разумеется, нет! Какой «Бехштейн»! У Танечки дома даже пианино нет. А зачем? Она же скрипачка.
- Заходи, располагайся.
Танечка вошла в класс, аккуратно положила скрипочку на подоконник и испуганно посмотрела на рояль. Красавец-инструмент поблескивал черным лаком и ждал свою жертву. Да-да, именно жертву, ибо что может быть более жалким и беспомощным, чем ученик, изучающий ОБЩЕЕ фортепьяно! Вялые дрожащие пальцы будут спотыкаться о каждую клавишу, отыскивая свое место в этом черно-белом пространстве, а инструмент, издеваясь, будет отвечать нестерпимой, раздирающей уши фальшью.

Перед роялем стоял стул. Пока Танечка листала «Первые шаги в музыке», я сел. Второго стула не было.
- Я схожу, поищу? – в голосе Танечки зазвенела надежда – может быть, она не найдет стула? И мы отменим занятие? Или она будет искать его долго-долго, пока не истекут положенные сорок пять минут?
- Нет, не надо. Я должен всего лишь дать тебе ОБЩЕЕ представление об инструменте. Подойди.
Танечка сделала несколько шажков к роялю.
- Ближе.
Еще шажок.
- Подними крышку.
Танечка послушно открыла клавиатуру. Ее пальцы немного дрожали.
- Как ты думаешь, есть разница, ЧЕМ играть на этом инструменте?
Конечно, она не поняла вопроса!
- То есть, какой частью тела ты будешь насиловать этот рояль?
- Насиловать? – танечкины глазки округлились.
- А как еще, по-твоему, можно назвать то, что ты делаешь со стариком «Бехштейном»? Ты не пианистка. И никогда ею не будешь. А теперь – поиграем!
Я схватил ее за талию, приподнял – легкую, худенькую – и с размаху посадил на клавиатуру. Рояль ответил звучной кляксой.
- Этот аккорд фальшивый! Попробуем еще раз!
Я снова поднял ее и опустил на клавиши.
- Слышишь? Уже лучше!

Я сдирал с нее одежду – лопались швы, со стуком покатилась пуговица, Танечка тихо попискивала. Из-под ее попки рождались диссонансы один великолепней другого!
Прочь юбку – она вносит дисгармонию! Колготки? Разве можно оскорблять рояль капроном! Трусики… Трусики пока оставим – эта кружевная тряпочка не мешает.
Танечка елозит попкой по клавишам – знаю-знаю, это весьма неудобно. Клавиатура не расчитана на то, чтобы на ней сидели. Она привыкла к пальцам пианиста, а всем прочим частям тела она будет мстить. Она будет сопротивляться, впиваясь в нежное мясо черными зубами, а белыми дожевывать помятую плоть.
Кажется, Танечке нравится наша импровизация:
- Трусики… сниму…
Что ж, вступление сыграно. Я отступаю на шаг и смотрю, как юное дарование стаскивает с себя кружевные лоскутки и комкает их в кулачке.
- Садись.
Она испуганно оглядывается на хищные зубы клавиатуры и осторожно опускается на край. Фа-диез. Танечка улыбается и крутит попкой. Ооо! За такой абсурдный набор звуков современные композиторы продали бы душу!
Я подхожу, раздвигаю ей коленки и вонзаюсь в ее нутро, задев ля-бемоль. Танечка хватается за воздух, машет руками и, наконец, вцепляется в клавиатуру. Какофония нарастает. Я ускоряю темп. Ритм нашей музыки сотрясает стены класса. Танечка стонет. Forte, fortissimo, громче кричи, Танечка, еще громче!..
Я обхватываю ее задницу, атакую в последний раз раскаленное чрево и прижимаю к себе, подняв над клавиатурой.
Оркестр смолк. Соло на скрипке.
В абсолютной тишине Танечкин крик проносится по пустым коридорам училища. Облупившиеся стены отвечают слабым эхом, похотливо облизываются портреты великих композиторов, а внизу вздрагивает над вязаньем вахтерша Анна Петровна.

Концерт окончен.
Аплодисменты.