Беженцы

Пролог

В 1978 году тётя Соня решила покинуть родной Киев. То есть не то, чтобы она решила, она к тому времени вообще уже ничего не решала. Так решили ее дети, Даша и Лиза. Они вдруг почувствовали непреодолимую тягу к дяде Моте, которого никогда в жизни не видели и ничего о нем не знали кроме того, что дядя красиво живет в Америке, имеет цех по производству шариковых ручек, жену тётю Симу и трех детей: двух врачей и одного юриста.
В воскресный день, когда в тесной квартире на Борщаговке было принято роковое решение, ничего не подозревавший дядя Мотя все утро стриг газоны во дворе своего фамильного дома в предместье Чикаго. А потом он вдруг упал, и его отвезли в больницу. Сердечный приступ, к счастью, оказался не смертельным. Дяде прописали аспирин, покой и рыбалку, и он вернулся домой под аккомпонимент перепуганной тёти Симы. Его кровать подвинули поближе к окну, тётя Сима переехала во вторую спальню, чтобы Мотя зря не нервничал – ему теперь, все равно, нельзя. Семья посчитала, что пронесло.
Между тем, на другом конце планеты, через Израиль, - прямых путей в Америку тогда еще не было, - был оформлен вызов. Бумага официальная, заверенная правительством, удостоверяла наличие истосковавшейся родни в родном Иерусалиме.
Начиналась новая волна великого исхода.

1. Тётя Соня

Весь последний месяц перед отьездом у них бывали люди. Тётя Соня никогда не думала, что будет столь популярной в свои восемьдесят два с хвостиком. Она вообще давно уже ни о чем не думала кроме того, какие сволочи ее зятья. Зато внуки – просто прелесть.
И вдруг сейчас, когда её почти заставили согласиться на отьезд, все члены семьи и даже дальние родственники вдруг всерьёз заинтересовались её здоровьём. Какое здоровьё может быть у женщины на закате жизни? Последний раз она имела секс в год 50-летия советской власти. Фабрика ей выделила домик на Козинке, и там её почти изнасиловал отдыхавший по соседтству профессор КПИ Максим Дрозд. После смерти дорогого мужа Бори тётя Соня вообще ничего себе не позволяла.
И не собиралась, тем более с гоем. Но Максим был таким добрым, ласковым, он так деликатно за ней ухаживал. Вдруг ей захотелось и она решила: эх, была не была!
К концу вышеозначенного отпуска, дорогой Боря, отец её детей (двух живых и двух оплаканных после войны), перевернулся в гробу. И тётя Соня сказала: всё! Она ушла на пенсию и посвятила себя внукам.
Тётя Соня смотрела на свои опухшие ноги и вздыхала. Далеко на таких не уйдёшь. А ведь она была отличной спортсменкой, и у ней тоже была жизнь. Была мечта защитить диссертацию, но тут началось дело врачей, и Боря сказал «не надо
высовываться»! Его послали поднимать колхоз, но поднять ему не удалось. Удалось вернуться в Киев, город её детства, школьных подруг, расстрелянных и забытых соучеников (в сорок первом за одну ночь пропал целый курс). В город, куда переехали из Василькова её родители и где их могила.
Быстро прошла жизнь, не с кем поговорить и мучает диабет. Зачем ей Америка?
 
2. Лёня. Зять

Инициатором отъезда был зять Лёня. Если бы не он, вся эта мишпуха Циткиных – Шмыткиных вообще бы запресневела на корню. Это он нашел координаты дяди Моти и первым его обрадовал. Пока второй зять играл на гитаре (полный идиот!), Лёня сделал степень, добился отдельной квартиры, построил дачу. Он пахал, учился, учил, зарабатывал, выбивал гараж, ездил с любовницей в Болгарию (два раза), и всё это не в ущерб Даше, товарищу и жене.
- Где я тебе возьму пять тысяч? Я вам не еврей! – возмущался Толик, тоже зять, но с гитарой.
- Толик, надо заплатить. Я все устрою. Или ты хочешь со своим допуском ждать 15 лет?
- Я что ли придумал эти шакаловы законы? Я вообще у них в ящике не работал, только в самодеятельности.
Такая семья. И Лёня все это тащит на себе, и вытащит будьте уверены.

В Чопе поезд стоял три минуты. За это время надо было разгрузить вещи, тёщу и ничего не забыть. На вокзале он все ещё нервничал и только когда пришло время таможни, поверил, что уезжает всерьёз. Он бы ни за что не уехал, но полтора года назад Лёню вызвали в КГБ. За ним ничего не висело, ему нравилась советская власть. Он голосовал, когда и за кого надо, не был героем и не хотел. Он уважал правила игры. Но была линия, за которую он переступить не мог.
- Если что, я сразу к вам, - быстро ответил Лёня и решил, что быть сексотом он бы не смог. Так просто КГБ (боже, как он их боится!) его не оставит. Выход был один: бежать!

В Чопе событий примечательных произошло два: тёщу увели и обыскали, заставив раздеться догола, и таможенник отвёл Леню в сторону. Зачем-то строго пригрозив пальцем, он сказал: "Этот набор инструментов забудешь вон под тем столом".
- Нет проблем, - отрапортовал Леня. – Считай, что инструменты уже твои.
Наглого таможенника Лёня обманул из принципа. Знай наших!

- Ну что, - спросила Даша, когда подъезжали к Вене. – Ты доволен?
- Доволен.
- А чего бы тебе хотелось сейчас больше всего?
Ему хотелось Юлю – расставание с любовницей было тяжёлым. Но более всего ему сейчас тривиально хотелось какать. Было негде, и он сдерживался из последних сил.
- Чтобы Ира была здорова, - ответил он.

3. Внучка

Ира болела уже три дня. С того самого вечера, как прощалась с Алёшей. В подъезде было холодно, а он стянул с нее все кроме трусов и продержал так до утра.
- Если бы ты только знал, как это больно, - говорила она пока Алеша сжимал её грудь и требовал любви.
На самом деле, любви хотелось ей, а Алёше просто хотелось секса. Оба расстались ни с чем, и Ира проплакала всю дорогу до Вены.
А тут сразу всё забылось: и школа, - выпускной класс, - и Алёша, - вот ведь жлоб!-и боль в груди.
С первого дня домашняя, сытая, степенная и уверенная в себе Австрия ей жутко понравилась. С того самого воскресенья, когда булочные были закрыты, а у всей семьи вдруг проснулся жуткий аппетит. И тогда решили, что и без хлеба сойдёт, и папа, стоя в трусах на кухне, разламывал дефицитный сервилат. В тот миг какая-то неожиданная уверенность снизошла на кухню старого пятиэтажного дома, где им предстояло прожить почти две недели.

Ах, Вена! Такого дешевого шоколада в таких огромных упаковках Ира не видела даже во сне. Она объедалась им каждое утро до тошноты, обещала себе прекратить и объедалась снова.
- Лёнчик, - просила она отца. – Не будь жадным: купи ещё!
Папа всегда сердился, когда она обращалась к нему по имени, но отказать ей ни в чём не мог.
- Зачем ты грубишь отцу? - дежурно спрашивала Даша.
- Мама, - отвечала Ира, - я тебя умоляю. Папа всё равно мне ни в чем не может отказать.
Даша улыбалась и мысленно вбивала последний гвоздь в крышку гроба: «А что он вообще может, твой папа? Только петь в сортире и то фальшиво».
Лёня смотрел на обеих женщин и сознавал, что радих них, да, он готов-таки умереть. И шёл за шоколадом.

Вена мелькала калейдоскопом: сохнут, хиас, еврейский клуб... Раз в неделю – бесплатные музеи, каждый вечер – пешая прогулка по старому городу в компании новых друзей. Ира готова была расцеловать каждый дом Вены. Жаль только, что приболела вначале. Когда она поделилась своими чувствами с Бетей, хозяйкой их венской квартиры, та сухо ответила:
- Вся эмиграция делится на три этапа: сказки венского леса, римские каникулы и американская трагедия. Так что получай удовольствие, милочка, пока.
После бегства из под Бухары в Хайфу и из Хайфы всё равно куда, Бетина семья осела в Вене. Последние три года Бетя мечтала вернуться в родной аул и упрямо ненавидела весь мир. Особенно Вену.
 
4. Дочь Даша

В Италии их разместили в каком-то летнем лагере километров в тридцати от Рима. Как им объяснили, летом богатые люди катаются в Кастель Фузано на лошадях. Зато в январе здесь было холодно и промозглый воздух пронизывал до костей. Дома не отапливались, сырость оседала на потолке и пятнами расползалась вдоль стен.

Даше было сорок лет. Это много. Лёня её уже давно не возбуждал, а Боря остался в Киеве со своей семьёй. Прощались навсегда в ресторане Прага. Потом она ему отдалась прямо на скамейке в парке политехнического института. Как девчонка. Боря был среднего ума, но добр и сексуален. «Один еврей лечит, другой калечит», - часто вздыхала Даша. И не хотела думать, что будет потом.

В воскресенье они поехали на какой-то рынок в Риме продавать фоторужьё и крепдишин. Запомнилась русская еврейка с отрезом ткани в руках, щебетавшая громко и безграмотно: «Крепдешино натурале! Сеньора интересанто?» Итальянцы от неё шарахались, как от сумасшедшей.
За проданное добро выручили около 100 миль – целое состояние по тем временам. Деньги сразу потратили на новые женские сапоги и пицу. В пицерии Леня общался с хозяином посредством знаков и тут же был принят на работу. Жизнь потихоньку налаживалась.

Колизей – самый большой цирк империи. Его, кажется, тоже евреи построили. Можно сказать, что сегодня они навестили отчий дом. Боже, как она мечтала попасть в Италию! И что? В этом здании терзали тысячи людей. В подвалах томились животные, обреченные на бойню. К тому же у входа в Колизей на них напала группа цыган-подростков и основательно их потрепала. Здоровые мужики, Леня и Толик, просто не могли противостоять количеству наседавших детей.
- Не бить же их в самом деле, - кричал гуманист Толик.
Так Даша потеряла сумку и светлую веру в Италию, а вместе с ней – и золотой браслет с алмазной крошкой.

Поневоле мысли возвращали назад. Даша проспала за кульманом около 20 лет. Казалось, так будет всегда. Беготня по магазинам, дочка - солнышко мое, любовник Боря, и еще надо Лене давать по выходным... Вечная давка в метро и в автобусе, пьяные соседи, книги, иногда кино, геникологическая операция.
- Надо мужа почаще использовать, - сказала докторша. – Оргазм – ваш лучший врач.
Что ещё? Случайные встречи с подругами - у каждого свое, редкие стихи в блокноте и сигареты «Ява», привезенные Лёней из Москвы. Так что эмиграция – это единственный шанс все начать сначала. И будьте уверены, Даша его использует на все сто. Лишь бы дядя Мотя не подвел.
 
5. Максим, он же Макс, внук

Максим был на год младше свой двоюродной сестры Иры, и никогда не думал о её существовании всеръёз. Дергал за косы когда-то, однажды вместе удрали на юг. Вот, пожалуй, и всё. В Италии он вдруг заметил, как Ира похорошела, и они незаметно сблизились, и даже как-то поцеловались. Когда Ира переодевалась по утрам, она разрешала ему подглядывать, и Максик был ей очень благодарен. Бабушка Соня о чём-то догадывалась, но не мешала их неожиданной дружбе. А родители учили английский, спорили о том, с чего начинать жизнь в далёком Чикаго, пытались подработать – короче, родители были не в счёт.

Когда они, наконец, получили разрешение, дядя Леня не на шутуку расщедрился и купил бутылку вина.
- Чисто символически, - сказал он. – Одна на всех, зато какая. Недаром Италия знаменита своими винами.
Сели за стол все вместе, впервые после отьезда из Киева. Поздравили друг друга с американской визой, чокнулись и пригубили вино.
- Лёня, - спросила тетя Даша, - а почему ты выбрал именно это вино?
- Потому что этикетка английская, и оно было на порядок дешевле других. Наверное, это молодое вино. На всех бутылках было написано «vine», а здесь смотри сама – «vinegar».
- Мама, - сказала Даша. – Поставь стакан. Это уксус.

Макс тоже пытался учить английский, но было лень. «Выучу, когда надо», - огрызался он, если папа уж очень усердствовал. А теперь они получили визу, и Макс впервые задумался о карьере. Тревожно не было, но от этих мыслей хотелось спать, и хотелось иметь друга, лучше девушку.

Сбор на отлёт в Америку назначили на 11 часов вечера. Свезли всё на главную  площадь в Пасоскуро, куда ХИАС обещал прислать автобус. И прислал. Как оказалось, автобус был огромный и людей в нем собралось много. Загрузившись в срок со всеми баулами с подушками, деревянными ложками и посудой, – подарки для любимых американских родственников, - всю ночь кружили по небольшим городам Италии, собирая счастливых соотечественников. Бывшие одесситы, харьковчане и чуть-чуть москвичей – теперь они все господа, а товарищи остались дома, за горизонтом. И бог с ними.

Вся эта катавасия с отлетом из Рима и прилетом в аэропорт Кеннеди в Нью Йорке окончательно выбила Макса из колеи. Он потерял счёт времени, и даже дата и день недели впервые в жизни не поддавались точному определению. Они начали собираться в воскресенье в шесть часов вечера, в одиннадцать приехал автобус, и всю ночь кружил по Италии. В шесть утра они были в аэропорту, в час дня улетели в Америку. Перелет длился часов десять плюс перемена времени плюс полная неопределенность... Он устал. Его вообще никто не спросил хочет он в Америку или нет. Хаос последних месяцев жизни выбросил их на берег Гудзона. Далеко остались друзья, школа, любимый город...

Ему еще никогда не было так тошно.

6. Русский зять Толик

Толик – единстевенный представитель семьи, служивший в армии.
- Ты хоть и ефрейтор, - говорил ему Лёня, - но не лейтенант, как я. Так что слушай мою команду.
И не то, чтобы Толик не любил евреев, но иногда доставали так, что никаких сил терпеть не было.
- Есть евреи, а есть жиды, - говорил он в такие минуты.
В аэропорту Кеннеди Лёня сразу позвал его покупать пиво и колу.
- Мы долго экономили и заслужили небольшую награду, - сказал Лёня и повел его по огромному залу по направлению к киоску с водой, пивом, какими-то чипсами и прочей снедью.
Лишь глянул Толик на высоченного сурового продавца, возможно, потомка тутси, наверное, ему почему-то стало страшно. Немного помаялись в очереди. Когда пришло время, Лёня, как обычно, взял инициативу в свои руки.
- Два пива и пять пепси, - сказал Леня, как ему показалось, на неплохом английском.
Толику стало стыдно, а киоскёр и бровью не повел.
- Какое пиво желаете? - спросил он.
Толик знал про «Жигулевское», «Нашу Марку» – и все. Он захотел уйти.
- А какое у вас есть? – не сдавался Лёня.
- Бадвайзер, Курс, Курс Лайт, Хайнекен, Миллер, Корона и Мичелоб.
Лёня замешкался, очередь удивленно притихла. Стеснительность Толика вдруг прошла, и ему стало даже интересно, как Лёня будет выкручиваться из этой ситуации.
- Есть также пиво канадское, бельгийское, немецкое, английское и Сэм Адамс.
- Вот это мы и возьмем, - сказал Лёня.
- Что именно? - настаивал продавец.
- Последнее, - сказал Лёня.
- Какое последнее? – снова спросил «тутси».
В Лёне впервые зашевелился расист. Но он был не из робкого десятка.
- Вот это, - показал он на бутылку.
- Это не пиво, - ответил продавец. – Это сок.
Кто-то из очереди попытался помочь. В конце концов, сошлись на Короне, но пить расхотелось.

До пересадки и отлёта в Чикаго оставалось три часа. Толик смотрел на сына, на жену Лизу, на тёщу и думал о своей маме, оставленной далеко в Запорожье. Как она там? Увидятся ли ещё? Он никогда не был слишком заботливым сыном, но сейчас почувствовал, как защемило около сердца, и даже захотелось всплакнуть.

«Что за чертовщина!» - подумал Толик. Он долго старался подобрать нужное слово, а потом решил, что все это сионизм и что голыми руками его не возьмешь.

Толик дремал и думал о голодном детстве без отца, о школе и об армии, где были настоящие друзья. Когда после службы женился на Лизе, кто-то ему сказал: «Ты Толик – не дурак, евреечку взял!» Что сие могло означать Толик начал догадываться только сейчас.

Он посмотрел на тёщу, усталую, бесконечно встревоженную событиями последнего года.

- Вам холодно, мама? – спросил он. – Вас укрыть?

7. Дочь Лиза

Лиза всегда была самая красивая в любом коллективе, не говоря уж о собственной семье. И Толик у ней был красивый, и сын Максим – тоже красавец. Сейчас, когда самолет приземлялся в Чикаго, она еще не совсем представляла, как можно воспользоваться этой красотой, но что-то делать надо.

В аэропорту их встречали дядя Мотя, его жена-дылда и сын, как оказалось, юрист. Они ни слова не понимали по-русски, и Лизу это ужасно раздражало.

«ОК, ОК», - кстати и некстати повторял неугомонный Лёня. Мама рыдала и обнималась с дядей Мотей, а остальные топтались и абсолютно не понимали, как себя вести.

Их повезли куда-то за город, где им, - как поняла Лиза, - сняли две квартиры по соседству. Начиналась новая жизнь.

****************************************************
Прошло два месяца. Никогда, даже после смерти папы, Лиза не плакала так много, как в эти два месяца. Она стала ходить на курсы английского и поняла, что выучить это невозможно. На улице она пряталась от соседей, чтобы избежать разговоров на этом ужасном языке. У ней была задержка, и она очень волновалась – уж не беременна ли? Куда ей рожать в ее годы – у ней сын жених!

Дядя Мотя подарил им машину – огромную, как автобус. Толик вывез Лизу на пустырь и начал обучать вождению. На первом же уроке он так закричал «тормози!», что она вцепилась в руль, что было сил, напряглась и оторвала его от колонки. Машина, и правда, остановилась, а Лиза так и осталась сидеть с рулем в руках. Потом отдала его Толику, и тот долго возился, пытаясь пристроить его на место.

На курсах английского у Лизы появился ухажер. Учитель – американец, молодой и с бакенбардами. Она даже переспала с ним с горя, - «а, гори оно все огнем!» - но не помогло ни с английским, ни с болью в душе.

Отношения с Дашей не ладились, и это тоже нервировало. Даша вдруг записалась на курсы косметологов и вообще проявляла недюжинную активность. Она не хотела грустить, как Лиза, и говорила, что готова на любую работу.

«Здрасьте вам, приехали в Америку!» - думала Лиза и продолжала плакать.

Эпилог

Прошло десять лет. Они многому научились: открывать счёт в банке, пользоваться кредитной картой, ездить в отпуск на Арубу в конце декабря и даже кое-как говорить по-английски.

Когда умер дядя Мотя, его дети-придурки прекратили с ними всякие отношения. Из-за наследства испугались или что? В любом случае, пошли они к чёрту.

Ира уехала в Бостон, где закончила престижный университет и дважды неудачно
выходила замуж.

У Даши обнаружили рак груди. Лиза её очень жалеет. Врач сказал, что месяцев шесть он гарантирует, а там как бог даст. Маме пока ничего не говорят.

Соня поселилась в доме для престарелых. Уход и питание оставляют желать лучшего, но сама она жить уже не может, а у детей своих забот по горло. Да и не зовут они к себе.

Максим неожиданно для всех записался в армию, и служит последние три года где-то на Гаваях. Это ж надо было спасать его от армии в далеком Союзе, чтобы здесь он сам полез на рога!

Самое смешное, что Толик каким-то непостижимым образом стал религиозным евреем, и не кошерную пищу больше не ест вообще. Он молится, беседует с другими хасидами и после поездки в Израиль был счастлив, как дитя.

А у Лёни все в порядке. Он открыл строительный бизнес и делает много денег. Он понимает, что Дашу уже ничем не спасти и даже по секрету прикупил для нее место на кладбище.

А что делать?