Цветы на Луне

Она так любила цветы, что верила, будто не может быть ни одного места, где они не растут.
- Думаешь, даже на Луне растут цветы? – спрашивал я ее.
- Конечно, - отвечала она без малейшей доли иронии.
- Но ведь там же нет воздуха, и перепад температур несовместимый с жизнью, - увещевал я.
- Ну и что? – отвечала она, глядя мне прямо в глаза.
Этот наш маленький странный спор я вскоре, конечно, забыл – в конце концов, даже объявись на Луне цветы, мир для меня не перевернулся бы; я бы не перестал ходить на работу, по субботам выбрасывать лишнюю энергию в ночных клубах, раз в год отправляться куда-нибудь в отпуск (туда, где уж точно растут цветы). Честное слово, ну что мне с того, есть на Луне цветы или нет? Но для нее это стало, похоже, вопросом жизни и смерти. Причем в буквальном смысле.
С того нашего разговора она начала очень внимательно слушать все выпуски новостей, в которых рассказывали что-то о Луне, и особенно о лунных находках. Конечно, большинство этих находок были интересны только для ученых. И уж естественно, что ни в одном репортаже не упоминалось чего-то, даже отдаленно напоминающего цветы.
Она стала ходить в библиотеку, чего с ней не случалось уже давно. Я думал, она просто занимается, как и все нормальные студенты. Ну там, курсовые пишет, рефераты, сотворяет прочий обязательный в этой жизни бумажный мусор… Как все обычные люди. Просто потому, что через это надо пройти. Но однажды она как-то вскользь заметила:
- А ты знаешь, что на берегу Моря Ясности ученые нашли следы возможного присутствия воды?
- Моря чего? – переспросил я. В моей географической системе отсутствовало это название.
- Моря Ясности, - слегка обиженно ответила она.
- Это где такое? – слегка недоверчиво спросил я. С ней случались иногда такие вещи: она путала какое-то название, а потом с абсолютно убежденным видом произносила исключительно умную тираду, относящуюся к совершенно, казалось бы, посторонней теме. Причем в ее восприятии все было в полном порядке и неразрывной логической связи. Окружающие обычно просто смеялись, в то время как она с непонимающим и оскорбленным видом смотрела вокруг те несколько секунд, пока ей не объясняли, что она ошиблась в главном – в наименовании предмета разговора.
- На Луне, - ответила она со своим обычным достоинством.
Тогда я и вспомнил тот наш разговор. С тех пор прошло уже с полгода, не меньше.
- Интересно, и когда же это открыли?
Она немного смутилась – с памятью на даты дела у нее обстояли не очень.
- Ну-у-у, кажется, где-то в семидесятых.
- В СЕМИДЕСЯТЫХ?
- Ну да, - она обезоруживающе похлопала своими длинными ресницами, окружавшими большие темно-карие глаза. Что говорить, под ее наивно-томным взглядом я мог только капитулировать. Она мне нравилась. Как, впрочем, и большинству других мужчин. Несмотря на все свои странности, а может, и благодаря им.
Только вот ей самой, похоже, никто по-серьезному не нравился. Во всяком случае, я никогда не замечал, чтобы она встречалась с кем-то долго. Так, появлялась утром с одним, после занятий шла домой с другим, в переменах общалась еще с добрым десятком своих воздыхателей, но никогда я не слышал от нее ни единого слова о том, что она к кому-то что-то чувствует. И потому решил, что она просто слишком легкомысленна, чтобы завязывать серьезные отношения с парнями. Что говорить, у меня и у самого в ту пору еще ветер в голове гулял…
- Это случилось тридцать лет назад, а ты мне заявляешь об этом, как о последнем научном прорыве! – я, как обычно, был несколько шокирован ее манерой преподносить факты.
- Ц, - она прищелкнула языком, как будто жалуясь на то, что вынуждена растолковывать мне такие очевидные вещи, - ну какая разница, когда это произошло? Главное ведь, что там могут найти и семена цветов… - она мечтательно подняла глаза к потолку, - которые все эти годы ждут своего часа… Представляешь, - она восторженно посмотрела на меня, - однажды какой-нибудь астронавт добудет из лунного грунта семена цветов, принесет их на свою станцию, посадит в землю, польет водой, и они прорастут! Он полюбит их нежные росточки, и они начнут расти, подниматься, и вырастут в большие лунные растения. И в один прекрасный момент у него расцветут прекрасные лунные розы… такие, которых еще никто никогда не видел. Представляешь? – повторила она, заглядывая мне в глаза, словно силясь увидеть, смог ли разделить ее восторг по поводу этой воображаемой картинки.
Я почесал подбородок.
- Знаешь, как-то не очень, - ответил я честно.
- Так я и думала, - она разочарованно опустила глаза и откинулась на спинку стула. – Мужчинам вроде тебя просто не дано вообразить такое.
- Вроде меня? Что ты имеешь в виду?
- Ну… - она поднесла ко рту ручку и зажала ее наконечник в зубах на секунду. – Вы же все такие… практичные. Что вам до каких-то цветов, особенно лунных… На них же денег не заработаешь.
- Хм, ну, вообще-то может и заработаешь… - мои мозги нащупали привычное русло.
- Ну вот! – она, будто оскорбленная в лучших чувствах, всплеснула руками. – Я же не об этом совсем! Вы, мужики, только и можете думать, что о деньгах!
- Ну почему же… - начал я и осекся. Конечно, мы думаем далеко не только о деньгах. Но, разумеется, спорить на эти вопросы можно до бесконечности, а легче все равно никому от этого не станет.


Она легла в больницу, когда мы перешли на третий курс. Просто не появилась на занятиях. Ни в первый день учебы, ни во второй, ни в третий. Ни даже через неделю. Каким-то образом стало известно, что она в больнице, и однажды я пошел ее проведать.
Как сейчас помню, был тогда погожий осенний денек, листья на деревьях еще были зелеными, но небо уже приобрело ту особенную глубину, что отличает начинающуюся осень от беззаботного лета. Я тогда надел свои новые джинсы и новый свитер, как на парад. Почему-то очень торжественное было чувство. Сам не знаю, от чего.
Она не смогла выйти ко мне. Медсестра проводила меня к ней в палату, где она лежала в обществе трех старух. Странно, тогда еще подумал я, такая молодая – и среди глубокой старости, как юный, только проклюнувшийся росток, придавленный к земле пожухлыми прошлогодними листьями.
В палате время от времени сильно шумело – похоже, промывали под давлением систему отопления. Да где-то на верхнем этаже кто-то постоянно колотил по стене. Словом, покоем тут даже не пахло. А пахло, скорее, какими-то гниющими тряпками. И обычной больничной карболкой, конечно.
Больше всего меня тогда поразило ее лицо. С ним произошла совершенно непостижимая метаморфоза, настолько радикальная, что я даже не сразу ее узнал, и в то же время я не мог описать, сформулировать, в чем же конкретно произошли изменения, что же с ней не так. Просто… она изменилась. Как будто из нее сверхъестественным образом выкачали всю кровь и зарядили ее жилы совершенно непонятной и чуждой организму жидкостью, которую сердце продолжает по инерции гонять без остановки, хотя смысла особого в том уже не осталось.
О чем мы тогда с ней говорили, я и не помню толком. Помню, что разговор как-то не клеился. Я смотрел на нее, не в силах узнать лежащего передо мной человека, а она смотрела на меня, отчаянно стараясь казаться той же, кем была раньше, и с каждой секундой все больше убеждаясь в том, что эти усилия тщетны. Мы обменялись десятком ничего не значащих фраз, я пожелал ей здоровья и ушел, сославшись на то, что ей необходим покой.
В следующий раз я пришел к ней через неделю. Тогда я уже знал, что болезнь ее неизлечима, и жить ей осталось считанные дни.
С собой я, конечно же, принес огромный букет цветов – таких разных, что многие из них я даже не знал, как называются. Цветы в моих руках, кричащие, бурлящие жизнью, смотрелись чужеродным пятном на фоне мрачных серо-зеленых стен больницы. Ее палата, конечно же, была уже уставлена невообразимым количеством цветов, но вот странное дело – они не смотрелись радостно. Скорее, это зрелище больше напоминало груду похоронных венков.
Она посмотрела на мой букет вполне равнодушно – впрочем, я и не ждал бурной реакции. Я приготовил кое-что более мощное, что, как мне тогда казалось, точно должно было поднять ей настроение, хотя бы на этот день. Честно говоря, о большем я тогда и мечтать не мог. Единственное, что тогда для меня имело смысл в жизни – это хоть как-то подарить ей радость, просто вызвать улыбку на ее лице. Мне казалось, этого будет вполне достаточно, чтобы я почувствовал себя счастливым.
И когда я вошел, она улыбнулась.
Очень легко, почти незаметно, но я все-таки заметил. Уголки ее губ чуть тронулись вверх. И я расцвел.
- А ты знаешь, что открыли ученые? – провозгласил я с порога.
Она улыбнулась чуть шире, и едва заметно покачала головой. Я подошел ближе, положил букет на соседнюю пустую койку, и сел на табуретку рядом с ней.
Только сейчас я заметил, как светятся ее глаза. Это показалось мне тогда очень странным. Не могут у больного человека так светиться глаза, подумал я. Ведь ей же очень больно, ее накачали наркотиками, проводят над ней какие-то ужасные процедуры… А она – все-таки находит в себе силы улыбаться. Причем улыбаться мне…
- Так вот, - продолжил я, - ты, наверно, не поверишь, но на Луне нашли цветы!
Я сказал это как можно громче и увереннее. Честно говоря, дома я репетировал эту фразу не один час, прежде чем счел ее произношение достаточно убедительным. Но на нее это, казалось, не произвело никакого впечатления. По крайней мере, выражение ее лица ничуть не изменилось: глаза все так же светились, губы – так же спокойно улыбались.
Я продолжал игру.
- Все произошло почти так, как ты говорила. Новый луноход взял очередные пробы грунта, и в них нашли нечто подобное цветочным спорам. Ученые произвели там с ними какие-то свои действия, короче, типа оживили их, посадили в землю, и они проросли! Представляешь? Скоро где-то на земле распустится первая лунная роза!
Она все так же тихонько смотрела на меня своими светящимися глазами, и продолжала улыбаться. Мне стало немного не по себе.
- Ты знаешь, - тихо прошелестела она после долгого молчания, - спасибо тебе. Огромное тебе спасибо. За все.
Она облизала сухие губы.
- Но мне, честно говоря, уже все равно.


Она умерла через двенадцать дней после того нашего разговора. С того момента и до самой ее смерти мы больше не встречались.
И теперь, наверное, больше ни один человек во всем мире не верит в цветы на Луне.
Кроме, разве что, меня.