Unglamourous. На Великой. На Китайской. На Стене

1.
Я сама не поняла, как оказалась в Пекине.
Просто вдруг очутилась за пределами аэропорта Шоуду – в брючном костюме, мужской сорочке, при галстуке и шляпе, как в старых голливудских фильмах. Я стояла у распахнутой двери такси, опираясь на изящную трость с костяным набалдашником, пока носильщики запихивали в багажник бесчисленные саквояжи и чемоданы. Наконец, мои пожитки успешно погружены на борт. Я расположилась на заднем сидении, достала из кармана зажигалку, порылась в мягкой вместительной сумке из свиной кожи тусклого терракотового оттенка, вытащила небольшой дорожный хьюмидор, в котором хранились редкие, но пришедшиеся мне по вкусу, сигары Courvoisier и фляжку с одноименным коньяком.
Таксист озадаченно покосился на меня и приоткрыл окно, впуская в салон тополиный пух, что кружил везде и всюду, создавая иллюзию снежного бурана. Я курила сигару, пила коньяк и сдувала с ресниц тополиные снежинки…
Наверное, в этом была неповторимая трепетная литературность, дань Амели Нотомб и Маргерит Дюрас.

Я приехала выполнить работу, убить Цзи Хе, в Москве известную под именем Марина. Почему Марина – не спрашивайте, я сама так и не поняла.
Но об этом потом. Такси подъезжает дому, где я буду жить.

2.
Как не похож Пекин на город с пыльными серыми улицами, зловонными и ухабистыми; нет здесь и многочисленных одинаковых велосипедистов в одинаковых френчах. Всё это осталось в далеком прошлом, в фильмах и книгах испуганных европейцев.
Здравствуй, блистательный Beijing! Сверкают небоскребы, проносятся разнокалиберные авто, по улицам ходят люди в яркой одежде, улыбаются и говорят комплименты зачарованной мне.
У меня есть то, что заставляет пекинцев восхищаться – копна огненно-рыжих волос, огромные глаза, длинный нос и бедра, как у мулатки. Я влюбляюсь в Пекин, покоряюсь своему новому возлюбленному, отдаваясь неистово и страстно.
Сегодня я похожа на итальянскую актрису эпохи неореализма – я надела узкое платье с рукавами чуть ниже локтя и вырезом–лодочкой, короткие перчатки, туфельки на шпильках, тончайшие чулки, большие очки и широкополую шляпу, в правой руке миниатюрная сумочка на коротком ремешке. Весь мой наряд – сочетание черного и белого, настоящее черно-белое кино. Я даже пририсовала себе родинку над верхней губой, мне кажется, это просто необходимо для довершения образа.
Я спешу на встречу с Мариной. Она будет ждать меня в Запретном городе.

3.
Марина не похожа на китаянку. Во-первых, она высокая и толстая. Во-вторых, хоть и крашеная, но блондинка. Мы пьем жасминовый айс ти, сидя на траве. Суровые охранники в одинаковых куцых униформах пялятся и переговариваются на мандарине.
На бутылке наклейка, на наклейке китайский кумир с ярким мелированием и стильной стрижкой. Марина объясняет кто он, я сию же секунду забываю.
Пластиковая бутылка диссонирует с моим несказанно элегантным имиджем, ловким броском я закидываю ее в урну и ласково улыбаюсь Марине.
Убить Марину – это моя работа. Кто-то играет на виолончели, кто-то шьет вечерние платья, кто-то вставляет глаза пластмассовым пупсам, кто-то стирает чужое белье, а я убиваю. Ничего личного – не я, так другая. …Но, ни в коем случае, не другой. Убить Марину – женское дело.
В воздухе пахнет пряностями, какие-то пугающе яркие бабочки и жуки, тополиный пух и приговоренная Марина. Мне хорошо в Пекине.

4.
Монотонно гудит пылесос. Сейчас в моей квартире убирается аи. Я плачу ей пятьдесят юаней в день – по китайским меркам бешеные деньги. Зато, моя служанка всегда рядом – подаст чаю, приготовит еды, обстирает, отутюжит. Верная, как сторожевой пёс. Шустрая и крикливая. Лишь ночью я упиваюсь благостным одиночеством, сижу на балконе и мечтаю о Хибакоа.
Когда-нибудь, когда я убью достаточное количество людей. Когда-нибудь, когда на моем счету в швейцарском банке будет денег достаточно для безбедного и беззаботного существования. Тогда я построю домик в Хибакоа и поселюсь там с сумасшедшим мальчишкой. Я выброшу свои наряды, скормлю их кубинским акулам. Хм, а есть ли в Хибакоа акулы? Да какая разница. Нет акул, скормлю крокодилам.
Сегодня я отпущу аи пораньше, надену голубой хитон, плоские сандалии из тонких золотистых ремешков, распущу волосы, они зазмеятся по спине и придадут мне сходство с древнегреческой жрицей любви, какой-нибудь гетерой-искусительницей.
В таком виде я буду вальсировать на приеме в Боливийском Посольстве. Посол – стареющий мачо с пронзительно-синими глазами и толстыми плотоядными губами – непременно пригласит меня.
На этот прием явится и Марина. Как обычно, хмурая, в аляповатом костюме и грубых туфлях на низком каблуке, она будет жаться к стене, и прятать стеснение, стыдливость и животных страх за опущенными редкими ресницами.
Мне уже нестерпимо хочется убить Марину. Поскорее. Но нельзя. Сначала я должна выяснить, где пленка.

5.
Китаянки нынче нередко выходят за экспатов, будь то дипломаты, преподаватели иностранных языков или бизнесмены. Какими бы уродливыми ни были оба супруга, потомство, как правило, получается невероятно красивым. Удивительные светловолосые скуластые гибриды через десять-пятнадцать лет будут бродить по столице Поднебесной.
Марина – мать такого чуда. Ее дочери семь лет. Отец малышки – рыжий конопатый ирландец с прозрачной белоснежной кожей. У девочки русые волосы, раскосые карие глаза и странные черты. Она прекрасно говорит по-русски, так как воспитал ее отчим – из России.
Я учу Шарон танцевать танго. Por una cabeza. Я снова надела мужской костюм, на этот раз зализала волосы и приклеила тонкие усики. Франт и щеголь, смазливый инфант. Марина посматривает на меня удивленно и, кажется, даже немного увлечена. Я игнорирую ее робкие попытки.
Шарон делает успехи, ее крохотные лапки в лаковых туфельках чертят умопомрачительные милонги на паркете.
Прости, детка – «Когда ты подрастешь, если случившееся будет продолжать терзать тебя - я к твоим услугам». ©

6.
Я – графоманка, каждое убийство побуждает меня к творчеству. Я часто пишу, что когда-то у меня был сын, он прожил всего несколько минут, неумеха-акушерка уронила ребенка прямо у меня на глазах. Или придумываю дочь, погибшую под колесами грузовика. Словно Медея, я убиваю детей в своих рассказах, убиваю, пытаясь отомстить какому-то не встреченному мужчине. Я мщу ему, слизывая кокаиновую пыль и размазывая тушь под уставшими глазами. Я мщу ему, ныряя в водоворот беспорядочных отношений, путая имена и фамилии, абстрагируясь целиком и полностью.
Я люблю костюмы Баленсиага, сумки Гермес, туфельки Маноло Бланик, пью французские коньяки, курю сигары и балуюсь всякой дурью. Я изощряюсь на полную катушку, выеживаюсь, выкабениваюсь, эпатирую до истерик. У меня нет дома, нет собаки и клетки с волнистыми попугайчиками. У меня нет румяной тетушки в белоснежном переднике, что печет ароматные пироги и готовит клюквенный морс. Я никогда не расскажу историю о том, как моя бабушка не соглашалась выйти за дедушку, а он ее таки уговорил. У меня нет альбома с пожелтевшими старыми фотографиями. Я выросла в детдоме. В шестнадцать лет я сама выбрала себе имя, фамилию и национальность.
Организация, на которую я работаю, дала мне всё и отняла обычное стабильное будущее. Я не в обиде. Меня вполне устраивает этот джазовый ритм.
Самым сложным было четвертое задание. Палачам иногда не везет, и они влюбляются в жертв. Сумасшедший мальчишка, захотевший играть в опасные игры. Я провела с ним полгода, прежде чем выяснила то, чем интересовалось руководство. В тот последний вечер я рассказала ему всё. Он имел право знать.
«Хочешь, я сам это сделаю?» - предложил он благородно. Я закрыла глаза и выстрелила. Спустила всю обойму. И, не разлепляя век, ушла. Я шла с закрытыми глазами квартал за кварталом, переходила дорогу, спускалась в переходы, проходила площади и скверы, вслушивалась в голоса толпы и шум машин, карканье ворон и лай собак, пока не наткнулась на какой-то забор…

7.
Я на Великой. Я на Китайской. Я на Стене. Атласные «балетки» с крошечными бантиками, широкая пышная юбка, тонкая шелковая блузка, всё это – под песни вечно-молодого Элвиса. Наряд не самый подходящий, но мне чертовски хорошо, я позирую местным фотографам, склонив голову так, чтоб волосы закрыли лицо.

When we kiss, my heart's on fire
Burning with a strange desire
And I know, each time I kiss you
That your heart's on fire too

Я на Великой. Я на Китайской. Я на Стене. Марина вчера покончила с собой, разочаровав меня, но облегчив задачу. Пленки уже в камере хранения ждут курьера. Деньги переведены в Цюрих. Командировка в Пекин неожиданно оказалась увеселительной поездкой. У меня еще пять дней, и можно притвориться обычной скучающей туристкой.

So, my darling, please surrender
All your love so warm and tender
Let me hold you in my arms, dear
While the moon shines bright above

Под песни Элвиса, легкомысленной походкой, покачивая бедрами, я иду вдоль Китайской Стены по направлению к Хибакоа. Готов мой новый паспорт – отныне я Агнешка Моралес, вдова потомка кубинских эмигрантов, родилась в Варшаве, выросла в Чикаго, и лет мне теперь на порядок меньше.

All the stars will tell the story
Of our love and all its glory
Let us take this night of magic
And make it a night of love

Я поселюсь в домике в Хибакоа, буду загорать дочерна, пить Матусалем, а не Гавана Клаб, качаться в гамаке и есть гуаву. Я непременно напишу роман-эпопею со слезливой концовкой – специально для домохозяек. Научусь рыбачить и смастерю бусы из ракушек..

А в сезон дождей приедет сумасшедший мальчишка – ведь стрельба вслепую закончилась для него парой царапин…


11/04/2007