Сны разума Сон 4 Лайнер, совершающий морской круиз

 4 глава
 Лайнер, совершающий морской круиз, все дальше удалялся от берега, теряясь в голубой дымке. Джоан стояла на палубе, всматриваясь в полоску удаляющейся земли. На душе сохранялся тяжелый осадок расставания с Робертом. В момент расставания Роберт был подавлен, вежлив, холодно предупредителен. Таким она видела его впервые. И только последние слова, слова примирения, слабым утешением все еще звучали в ее голове.
 – Джоан, как бы, впоследствии, не сложилась твоя жизнь, я не хочу потерять тебя, сегодня у меня нет никого ближе и дороже тебя. Позвони, когда вернешься... Он резко повернулся и пошел, не оглядываясь, к своей машине. Но что-то заставило его замедлить шаги, затем остановиться и оглянуться назад. На какое-то время он потерял Джоан из виду, но вскоре их глаза встретились вновь. Дождавшись момента отплытия, Роберт вновь направился к своей машине.
 Джоан слегка наклонилась и, опираясь о край борта, стала наблюдать за тем, как корабль, рассекая синюю гладь водного зеркала, рождает каскады брызг и пены. Вспомнив о недавно полученной телеграмме, Джоан очнулась от того наваждения, в котором пребывала уже более получаса. Как ни странно, сейчас эта интрига была ей более по душе, нежели переживание самых свежих воспоминаний. Джоан выпрямилась, мысленно как бы стряхивая налет воспоминаний, удерживающих сознание в прошлом, и направилась в каюту, где ее ждал багаж.
 Каюта располагалась на верхней палубе, с балкона открывался живописный пейзаж, постоянное изменение которого,  подумала Джоан,  несомненно  будет обогащать визуальные  впечатления о путешествии. Уже стемнело, когда, разложив вещи и приведя себя в порядок, Джоан прошла в ресторан. Она села за столик в глубине зала. Отсюда хорошо просматривался почти весь зал, в то время как сама она находилась практически вне зоны досягаемости чьих бы то ни было любопытных глаз.
 Сделав заказ, Джоан, пребывая в состоянии ожидания, стала украдкой, не привлекая к себе внимания, рассматривать окружающих, тех, с кем ей предстояло отправиться в путешествие.
Ее профессионально цепкий взгляд почти непроизвольно, на уровне подсознания, схватывал и удерживал мельчайшие подробности и детали всего того, что могло заинтересовать ее и быть использовано в последующем в работе. Однако сейчас она руководствовалась несколько иными соображениями. Венцом ее наблюдений явилось заключение, состоящее в том, что предстоящее путешествие, по всей видимости, не повлечет изменения в ее душевном настрое.
Официант принес заказанный ею салат из омаров, белое сухое вино и, чуть позднее, ростбиф. Только сейчас Джоан почувствовала, как она голодна. На десерт она заказала клубнику с взбитыми сливками, которая, вскоре, также стала ожидать своей скорой участи, соблазняя изысканным, к чести природы, ароматом. Придвинув к себе розетку с десертом, Джоан неожиданно почувствовала на себе пристальный взгляд. Не поднимая глаз, она приподняла бокал вина, как бы рассматривая его на свет, и украдкой перевела взгляд в сторону, откуда почувствовала импульс внимания. Их взгляды встретились... Ее словно ударило током. Сердце забилось в бешеном темпе и какая-то трепетная и, вместе с тем, парализующая волна пробежала по ее телу. Джоан отвела взгляд, чтобы справиться с охватившим ее волнением. Когда же, несколько овладев собой, она заставила себя украдкой вновь посмотреть в ту сторону, там уже никого не было.
 Что это было? Наваждение, галлюцинация воспаленного от одиночества воображения? За тем столиком, как и прежде, сидела пожилая супружеская чета. То место, откуда она ощутила на себе взгляд, оставалось свободным. Отпив глоток вина, она приступила к десерту, но пережитое продолжало будоражить ее кровь, подключая воображение. Она даже не успела рассмотреть его. Только проницательные, умные, пронзительно-печальные и, одновременно, иронично улыбающиеся с озорным блеском глаза... Глаза, в которых хотелось утонуть, раствориться. Отложив десерт, Джоан покинула ресторан и вышла на палубу. От моря веяло прохладой и все таким же покоем, как и в час отплытия. Ночное небо было усыпано мириадами звезд, которые бриллиантами размывались в глазах. Она вдруг остро ощутила свое одиночество. Звуки музыки, возбужденные голоса, смех лишь обостряли и без того горечь нахлынувших воспоминаний, ощущение покинутости... И только глаза, которые она не могла забыть, поддерживали, не давая утонуть в омуте одиночества. Еще раз, взглянув на мерцающие россыпи звезд и глубоко вздохнув, она задержала дыхание, а затем, медленно выдыхая, мысленно послала свое приветствие всевидящему оку неба. Затем, смахнув набежавшие слезы, направилась в каюту.
 Ноутбук уже стоял на столике, его клавиатура манила, ожидая легких прикосновений пальцев Джоан. Она откинулась на спинку стула, закрыла глаза, ища в себе первую ключевую фразу... Впрочем, это нельзя было назвать поиском, скорее ожиданием - она должна была прийти к ней сама. От нее требовалось только одно - отключить сознание, войти в состояние «безмолвия разума». Минут пять Джоан сидела неподвижно, ничего вокруг себя не замечая. Ее мозг был готов к восприятию тонких вибраций, природа и источник происхождения которых был ей неведом. Затем выпрямилась, и пальцы ее взметнулись над клавишами, поочередно соприкасаясь, то с одной, то с другой, подобно музыканту - импровизатору, пальцы которого знают партию на уровне подсознания. Джоан уже жила в этом ином, ирреальном мире, словесно материализуя его.
 Было уже заполночь, когда Джоан почувствовала, что теряет ту незримую и неосязаемую энергетическую нить, которая соединяла ее с иллюзорным миром фантазии. Она откинулась на спинку стула, и ее лицо осветила улыбка тайного умиротворения.
Да, она была одинока, ее потребность любить, ее чувства оказались не востребованы, но она была ... не одна. В такие минуты она ощущала себя одной из тех немногих, с кем говорит  свыше Некто, проводя необходимую информацию в мир, в котором она жила. Это ощущение тайной избранности делало ее недосягаемой для постылых, суетных сторон бытия, эта тайная избранность ограждала ее, посылая, в случае необходимости, помощь (часто опосредованно, через окружающих ее людей, которым посылался импульс желания оказать ей содействие). Правда, за ней оставалось право воспользоваться этой помощью или отказаться от нее, рассчитывая только на собственные силы. И, как ни странным это покажется  для непосвященных, она полагалась чаще всего на собственные силы, ибо знала - за содействие, те, кому посылался этот импульс, обязательно будут вознаграждены свыше, но ей хотелось, чтобы удостоены были только те, кто, по ее мнению, этого заслуживал или … кто был ей дорог.
Сделав над собой усилие, Джоан приняла душ и легла в постель в предвкушении встречи с миражом, в глазах которого она уже мысленно тонула.  Едва, почти неуловимо, покачивало. Как в колыбели - подумала Джоан. Ее веки сомкнулись, и тут же она оказалась во власти беспокойных снов.
 * * *
 Ален обратил на нее внимание сразу же, как только она оказалась на борту лайнера. Ален не мог объяснить, что притягивало его в этой молодой женщине, почему обратив на нее внимание, он уже не мог отвести от нее глаз, не замечая того оживления и суеты, которые воцарились на палубе в этот момент. Может быть потому, что в ее облике сквозила какая-то загадка, тайна, пробуждаемая в нем первородный инстинкт охотника или инстинкт исследователя, аналитика, а может быть какой-то иной инстинкт, который до времени дремал в нем... Впрочем, в тот момент он и не думал давать себе отчет в причинах, побудивших этот интерес. Он проследил за ее взглядом, устремленным на причал. Ну, конечно же, - подумал он, - такая женщина не может быть не замечена и, как следствие, свободна. Неожиданно он ощутил укол ревности к тому, кто стоял сейчас на причале, в стороне от шумной толпы провожающих, и к кому был обращен сейчас ее взор.
 Не желая потерять ее из виду, он продолжал наблюдать за ней до тех пор, пока она не покинула палубу. Выяснить номер ее каюты не составило труда - по воле проведения их каюты оказались на весьма незначительном отдалении.
 Позднее, уже в ресторане, Ален заметил ее за столиком в глубине зала. Не отдавая себе в том отчета, он присел за соседний столик и стал наблюдать за ней. Во всем ее облике угадывалась какая-то сосредоточенность и, одновременно, отстраненность от всего, что ее сейчас окружало. Это заинтересовывало, интриговало, влекло. В какой-то момент он понял, по тому напряжению, которое стало угадываться в ее движениях, что она почувствовала его взгляд. Он наблюдал, как медленно розовеют ее щеки, как она осторожно, под прикрытием бокала, поднимает глаза... Их взгляды встретились, и в это мгновение его пронзило - именно этих прозрачных серых глаз, с налетом тайной печали, ему так не доставало. Он не мог оторвать взгляда, боясь разрушить ту незримую гипнотическую связь, которая неожиданно установилась между ними. Это длилось какие-то мгновенья, но какие... Пристальность его взгляда очевидно смутила ее, и она отвела свой взгляд в сторону, вспыхнув каким-то внутренним светом. Он встал и быстро вышел из зала, не желая смущать ее и пытаясь на какое-то время еще сохранить в себе остроту тех чувств, которые она пробудила в нем.
 Когда, на следующий день, случайно встретив Брюса, и прогуливаясь с ним по палубе, он увидел ее вновь и вновь почувствовал необъяснимый  импульс желания, возникла и стала неотступно преследовать мысль, что эта женщина послана ему свыше. Зачем? Во имя, каких отношений? И готов ли он к ним... Но в любом случае, испытываемые им сейчас ощущения были новы и удивительны.

  * * *
 
Изящный туалетный столик в стиле ампир был беспорядочно заставлен изящными флаконами вперемежку с дорогими безделушками, каждая из которых несла шлейф памяти о событиях прошлой жизни. Этот шлейф, подобно шлейфу платья, придавал некую значимость последним годам жизни, которые Эдит проводила в добровольном заточении, придаваясь одиночеству в неизбежном ожидании конца.

Время от времени, присаживаясь к столику, перебирая эти милые безделушки, она вдруг неожиданно поднимала глаза , устремляя их на свое отражение и мысленно вопрошая – «ты помнишь?» или насмешливо усмехаясь – «что сделало с нами время…». Раз от раза это странное общение обретало все более реальные черты. Все чаще она стала ловить себя на мысли, что говорит не с собой, а с кем-то, кто до времени терпеливо выслушивает ее монологи, пытаясь составить о ней свое представление. Вот и сейчас, присаживаясь к зеркалу, она почувствовала на себе взгляд той, что смотрела на нее, находясь по ту сторону зеркального отражения. Ее охватил страх, безотчетный страх вновь увидеть в отражении нечто, что было уже материально независимо от нее, скрываясь под ее отраженным обликом.

Последнее время, всматриваясь в свое отражение, она стала все более пугаться безжизненных глаз, пристально смотрящих на нее, и, казалось, не выражающих тех чувств, которые испытывала в этот момент она сама. Это было словно лицо смерти, тайно призывающей ее к смирению или пришельца, пытающегося проникнуть в сознание, мир переживаемых ею чувств. Вот и сейчас нарастающий безотчетный страх подсказывал ей только один способ подавить его – призывая остатки воли, она подняла глаза на ту, что должна была быть всего лишь отражением и, от неожиданности, вздрогнула. В следующую минуту она скорее почувствовала, чем увидела, кровавый туман, медленно застилающий глаза.

 * * *

Приняв душ, Николь набросила на плечи махровый халат и подошла к зеркалу. Мокрые концы волос раздражающе щекотали оголенные плечи. Присев у зеркала, она стала рассматривать свое лицо в зеркальном отражении. Открытия, в области обнаружения новых морщин, заставили ее лишь скептически усмехнуться. Она уже давно не страдала комплексом женщин, на которых пала первая печать увядания, но и не могла объяснить, что помогло ей освободиться от этого комплекса, преодолеть его, спокойно, с достоинством ожидая неизбежного наступления старости. Сделав однажды для себя вывод, что стареть надо не прибегая к ухищрениям пластических хирургов, делающих не всегда успешные попытки «заморозить» своих клиенток в одном единственном состоянии – состоянии сомнительной молодости, она испытывала теперь даже некоторый интерес к тому, как будет изменяться ее лицо. Изменяться не только под воздействием времени, но и тех, скрытых от посторонних глаз, внутренних переживаний, которые непременно ложатся на лицо той или иной печатью. Что привело ее к пониманию необходимости достойно стариться, не ретушируя морщин теми или иными способами, трудно сказать. Возможно, примером служили увядающие, как увядают орхидеи, изысканные леди, гордо афиширующие прожитые годы на своих прекрасных, одухотворенных светом знания и опыта, лицах. Николь полагала, у  одухотворенных женщин нет возраста, и в каждом возрасте они по-своему прекрасны. Однако решению стареть без ретуши, содействовал и образ жизни, в котором уже не было места мужчинам, и если потребность в них иной раз и возникала, то исключительно в силу необходимости разрешить те или иные проблемы, не более. Она осознавала, что отсутствие стимула, каким может быть даже кратковременное увлечение, расслабляет, делает чуть ли не бессмысленной потребность как-то по  особенному следить за собой. И, тем не менее, как результат непрерывной череды разочарований в представителях сильной половины, она не могла заставить себя относиться к ним как-то иначе. Только в состоянии фантазии она, иной раз, еще позволяла рисовать тот или иной образ, но когда в тех же фантазиях она начинала с ним взаимодействовать через внутренний диалог, это была уже не она. Уступая, она позволяла занять место той или иной героине своих фантазий, тому или иному женскому образу, чего не случалось с ней ранее.

Вот и сейчас она слышала в себе диалог двух подруг, пытаясь мысленно их представить, понять из каких глубин подсознания они вышли и зачем. Увлеченная исследованием событийности, она почувствовала, что теряет нить их диалога и, отбросив мысли о первопричине их проникновения в ее сознание, сконцентрировала все свое внимание на их диалоге.

- Дорогая, ты все еще одна? Продолжаешь соблюдать обет безбрачия в память о муже? – легкое прикосновение губ к щекам, в котором не проскальзывает ничего, кроме традиционной формы приветствия двух подруг.
 - Со дня смерти прошло семь лет. И ты знаешь, я, почти физически, ощутила, что исполнила данный мною обет. Вчера я проснулась и обнаружила разрыв на обручальном кольце. Я восприняла это как знак свыше, как освобождение от данного мною обета придания себя одиночеству на семь лет в память о нем или той жизни, которая соединяла нас. В тот же день я посетила могилу мужа.
Наоми закрыла глаза, чтобы, вспоминая о прожитом дне, не пролить предательской слезы, уже подступившей к глазам. Она еще помнила тепло, нагретой солнечным лучом, надгробной плиты, положив руку на которую, она мысленно произнесла:
 - Спи, родной. Я буду помнить о тебе, ибо часть моей души всегда будет принадлежать тебе, как и те или иные фрагменты моей прошлой жизни, оберегаемые памятью... И в этот момент она услышала в себе строки, которые были обращены к памяти ее чувств
 Твои воспоминания ушли с тобой,
 Я отпустила их, как отпускают птиц
 Из золоченой клетки…
 Не ведая отныне об их судьбе,
 Как и твоей душе,
 Молясь лишь за нее всечасно…

Как бы стряхивая с себя пепел нахлынувших воспоминаний, Найоми открыла глаза, смахнув накатившуюся слезу
 - Отныне я свободна. Но, как ты понимаешь, моя свобода не принуждает меня к новым узам. Скорее, она дает мне возможность ощутить ее истинное превосходство, соблазняя правом принимать любые решения без оглядки на кого бы то ни было. Однако, предупреждая, что принятие любого решения несет в себе элемент несвободы, ибо свобода, это ничто иное, как возможность выбора, но не сам выбор. Сделав тот или иной выбор, невольно освобождаешься от иллюзии свободы выбора, ибо он уже сделан. Поэтому, отдавая предпочтение свободе выбора, а по сути иллюзии, ибо ею не возможно воспользоваться, одновременно не лишаясь ее, я нахожусь на некоем распутье.
 - У тебя действительно никого до сих пор нет?
 - Как тебе сказать...
Эстер уловила скрытую усмешку в уголках губ своей давней приятельницы.
 - Скорее есть. Только не он у меня, а я у него ... есть. Это не мой выбор, как впрочем, и не его. Какое-то необъяснимое стечение обстоятельств или взаимно испытываемый импульс притяжения свел нас вместе, и мы никак не решаемся расстаться, хотя, и понимаем, что не созданы друг для друга. Вероятно потому, что еще не ответили себе на сакраментальный вопрос - зачем случай свел нас вместе? Тем не менее, мы выстраиваем свои отношения таким образом, чтобы однажды безболезненно расстаться. Мы изначально признали право на свободу, исключающую какие либо притязания в отношении друг друга, мы выстроили отношения ни к чему не обязывающие нас. Наши встречи редки и, если вещи называть своими именами, последнее время .... - Найоми замолчала, не решаясь произнести те слова, которые обнажили бы характер их взаимоотношений.
 - Физиологичны?
 - Да, пожалуй, они лишены уже той энергетики, которая заряжала и оправдывала их смысл.
 - Кто он?
 - Прагматик. Если бы я не разбиралась в людях, и судила о них по их внешним проявлениям, я бы сказала - прагматик до мозга костей. На самом деле он не так однозначен, как кажется или хочет казаться. У него ранимая душа, но он научился если не защищать, то, по крайне мере, скрывать уязвимые области восприятия. В настоящее время, я полагаю, он подчиняется тем обстоятельствам, которые, по сути, и управляют им. Но ... так было не всегда, и так будет не всегда. Я могу говорить только о том, какой он сейчас, ибо каким он был - я не знаю, каким станет – не узнаю. Сегодня же, окружающие его люди – детали, которые он использует по мере необходимости, в ходе конструирования и запуска того или иного очередного проекта. При этом он выстраивает свой бизнес не во имя воплощения какой-либо идеи, на худой конец, собственной самореализации, а, как это не покажется банальным, ради денег. Впрочем, этим он грешит не один. Деньги…, деньги ... Деньги стали в этом мире мерилом всего, несмотря на то, что они ... ни от чего не спасают, ничего не гарантируют.
 - Ну, не скажи… Деньги – это возможность реализовать какие-то идеи, мечты, это ... свобода выбора.
 - Да, ты права, они привносят иллюзорное ощущение свободы выбора. Однако, это ощущение пронизано ... ароматом реальной опасности, когда речь заходит о больших, об очень больших деньгах.
 - Так может рассуждать только человек, не нуждающийся в них.
Проигнорировав реплику Эстер,которая низводила разговор к тому, что так интересовало ее, Найоми продолжила
 - Весь вопрос в том, о каких деньгах идет речь - деньги деньгам рознь. Являясь некой условностью,элементом товарно-денежных отношений, для одних деньги - средство выжить в этом мире, для других - раскрыть и реализовать свой потенциал, но есть и те, кто, движимый честолюбивым желанием оказаться на вершине иерархической лестницы тщеславия, позволяет поработить свое сознание потребностью обладать большими, по сути виртуальными, деньгами. В стремлении, рано или поздно, позиционировать себя в среде успешных, в том понимании, которое  привносится и внедряется в общественное сознание, тот, о ком мы сейчас говорим, вполне закономерно теряет ориентацию, перенося характер деловых отношений на межличностные. В частности, у меня сложилось впечатление, что за пределами деловой сферы, он рассматривает всех женщин как набор все тех же деталей, выполняющих функции, но уже по удовлетворению тех или иных личных потребностей. Он может испытывать желания и даже страсть, но не способен любить, эти чувства либо за пределом его понимания, либо он бежит от них как иные от зависимости, рабства. Впрочем, он настолько сознательно выстраивает свой мир «свободного человека», что точно также относится к любым человеческим слабостям и вредным привычкам – у него их нет. А окружающие его люди… – либо он рассматривает их, как рассматривают рыб в аквариуме, перед тем, как, указав пальцем на одну из них, заказать себе на ужин, или не замечает их вовсе. И только в том случае, если они пробуждают в нем какой-либо устойчивый интерес, оказываются в «ящике» его притязаний, в качестве винтика или детали среди таких же иных, нужных ему «деталей», которые он время от времени, по мере необходимости, извлекает для удовлетворения тех или иных потребностей. При этом одни детали он предварительно «смазывает», с тем, чтобы они безотказно ему служили, тогда как другие, в безотказной работе которых он не сомневается, или без которых, в принципе, может обойтись, использует без предварительной подготовки. В его сознании я принадлежу именно к этому, последнему, разряду деталей. Единственная моя привилегия, которую, просчитав, с кем я имею дело, я сохранила за собой, - на время ускользнуть, скрыться в нагромождении других «деталей», почти физически ощущая, как он нервничает оттого, что что-то выходит из-под его контроля. Еще у меня есть право однажды затеряться куда-нибудь навсегда. Но я не спешу использовать это право. Прежде, уязвленная его отношением к себе, я хотела бы стать для него, в какой-то мере, необходимой «деталью». Нет, не совсем так, я хотела бы, в тот момент, когда я его покину, перестать быть для него «деталью» в том смысле, который он закладывал, знакомясь со мной. Я хочу, чтобы мысли обо мне начали посещать его спонтанно, без всякого повода, превращая образ «детали» в нечто такое, что заставило бы его увидеть вокруг себя людей, живых людей.
 - Может быть, во имя достижения этой цели, ты должна вначале оставить его?
 - Я подумаю над твоим предложением.
 - А что потом?
 - А потом ...
 - В другой «ящик»? Дорогая подумай, сколько тебе лет, ты не можешь вечно конкурировать с теми, кто приходит, да нет, … давно пришел нам на смену. Я сама временами впадаю в отчаянье от осознания этой мысли. Я уже давно смирилась с тем, что я уже не встречу до конца своих дней  мужчину, как мне казалось предназначенного  судьбой, но … мне трудно смириться с мыслью, что скоро настанет тот день, когда я не увижу возле себя ни одного из тех, кто испытывает сегодня еще хоть какие-то притязания.
 - Похоже, ты тоже была идеалисткой.
 - Да, я довольно долго ждала своего мужчину. Я даже посвятила ему, в момент очередной депрессии, порожденной одиночеством, несколько стихотворных строк.
 - Прочти мне их, я хочу понять суть твоей депрессии.
Эстер подошла к окну и, что-то рисуя пальцем на запотевшем стекле, произнесла

 Если я не искала – прости, я боялась тебя не найти
 Я боялась, что мимо пройду, я … ждала, умоляя судьбу.
 Я ждала, умоляя тебя, чтоб искал, чтоб нашел ты меня.
 Не нашел. …. Пролетели года…
 В безнадежном смирении  ... я простила тебя.

 - Простила?
 - Прощу и приму его в любом возрасте, если … это будет мой мужчина. - Эстер резко оторвала руку от стекла и обернулась - Кстати, традиции не изменяют тебе - тот, о ком ты мне рассказываешь, опять значительно старше тебя?
 - Ты бы, наверное, очень удивилась, если бы узнала, что он на много моложе меня. Происходит что-то удивительное, собственно то, о чем когда-то меня  предсказала хиромантка. Всматриваясь в хитросплетения линий  моей ладони, она предсказала  замужество дважды, причем первый муж должен был быть значительно старше меня, другой – моложе. Приподняв полог тайны, в искушении познать до времени свою судьбу, я обрекла себя на множество встреч вначале с мужчинами, которые были  значительно старше меня, теперь – моложе. Судьба, оскорбленная нарушением мною табу, сделала все для того, чтобы я даже, казалось бы, все зная о своей судьбе, продолжала пребывать в полном неведении относительно ее сценария. Что касается молодости визави, в очередной раз посылаемого судьбой, - признаюсь, меня она напрягает, но одновременно позволяет не строить никаких иллюзий или долгосрочных планов, относиться легко и непринужденно как к нашим отношениям, так и к возможному их разрыву. Более того, мой возраст – гарантия безболезненного разрыва. Как только я решу, что нам пора расстаться,  под тем или иным предлогом я сообщу ему о своем возрасте, и он поймет – нас разделяет довольно значительное  временное расстояние.
 - Ну, скажем так, ты преувеличиваешь - всегда замечала за тобой эту слабость. - Эстер улыбнулась, как будто что-то вспоминая, затем произнесла - Понятно, почему женщины так любят скрывать свой истинный возраст – они скрывают не возраст, а обретенный в других, прошлых жизнях опыт. Хотя ... Принято считать, что в женщине ценен как раз обретенный опыт, в мужчинах – перспективы. Очевидно, кто-то заблуждается или лукавит – либо женщины, скрывающие свой возраст, либо те, кто пытается установить приоритеты в шкале ценностей.
 - Полагаю, наблюдение нуждается в некоторой коррекции – женщины сами ценят в себе опыт, а мужчины в себе – свой потенциал, перспективы.
 - Но ты ушла от ответа, так как на счет очередного ящика?
 - Очередного «ящика»? Это уже как получится, как сложатся обстоятельства, как распорядится, наконец, судьба, воли которой я всегда была покорна.
 - Нет, ты определенно сумасшедшая. Как ты вообще допустила не то, что возможность, саму мысль затащить себя «в ящик»?!
 - То, что он с самого начала выстраивал наши отношения на утилитарной основе, я поняла не сразу. Помешало собственное мнение о себе, отсутствие опыта общения с людьми подобного рода, потребность в каких-то романтических отношениях. Но, уже находясь в «ящике», мне показалось несколько забавным и даже поучительным это положение. Поверь мне, я была уверена, что в любой момент могу оказаться за его пределами по собственной воле, ибо соблюдала правила, обеспечивающие мне независимость.
 - Что за правила, если не секрет?
 - Я  всегда исхожу из известного предположения, что мужчина любит настолько, насколько он вложил в женщину. Я бы несколько видоизменила это наблюдение, заменив слово «любит» на «привязан». Демонстрируя полную независимость, я не допускала никаких трат в отношении себя, одновременно предупреждая его желания. Впрочем, я не права, прежде чем мы стали близки, в течение ряда лет он тратил свое драгоценное время впустую, не получая взамен того, что ждал он от этих встреч. Я проверяю людей временем, которое, подобно воздушному потоку, отделяет «зерна от плевел». Наверное, мы оба в то время нуждались в этих встречах, только каждый по-своему. Сегодня наши отношения зашли в тупик, они исчерпаны, ибо более не заряжают нас той энергетикой, которая позволяет разрывать путы суетного бытия. Одним словом, мы сохранили за собой право на свободу, почти ничем не искушая и не привязывая к себе .
 - Но разве заполучить женщину, которая дает тебе все то, чего ожидаешь, ничего не требуя взамен – не есть искушение?
 - Поддаваясь на подобное искушение, мужчина рискует проявить себя в полной мере, теряя самоконтроль. Ему только кажется, что повезло. Ему в голову не приходит мысль, что, на самом деле, через искушения, его изучают.
 - Женское коварство не знает границ. Но вернемся к «ящику». Когда ты осознала, что он в тебя не влюблен, а просто утилитарно использует, почему ты не разорвала эти отношения?
 - В тот момент я подумала, почему не обрести опыт, который предлагается, какое-то время, все еще продолжая не столько тешить, сколько заряжать себя романтическими иллюзиями. Но настал момент, когда, внутренне долго сопротивляясь, я все же сняла «розовые очки», которые давно следовало снять, ибо эти отношения уже не для этой жизни, и увидела сложившийся характер наших взаимоотношений другими глазами, увидела суть этих отношений. Новый ракурс оказался взглядом со стороны, холодным взглядом таких же, как и он, прагматиков, чьи позиции были для меня ранее неприемлемы. Со временем, неожиданно для самой себя, возникло если не приятие, то понимание этих позиций. Да, в очередной раз, я совершила ошибку, поддалась иллюзиям, но ... знаешь, как ни странно прозвучит, но сегодня я склоняюсь к той мысли, что именно отрицательный опыт придает некую остроту жизни, позволяет избежать стерильной среды существования. Слепое следование по следам чужого опыта, с целью попытки  застраховать себя от всевозможных ошибок, на исходе дней вдруг покажется величайшим обманом, пробуждая сожаления о том, что не делал собственных ошибок, примерно учась на чужом опыте.
Немного помолчав, Найоми, пристально посмотрев на Эстер, произнесла, - Кто сказал, что учиться жить нужно на чужих ошибках? Глупость. Только собственные ошибки, их последствия, способны совершенствовать нас, раскрывая нам, именно нам, многообразие того мира переживаний, которое невозможно передать вместе с чужим опытом.
 - И чему тебя научил этот опыт?
 - Я научилась не только понимать, но и общаться с этими людьми на их языке. Я освободилась от желания «перевернуть» их сознание – пусть живут по тем законам, которые считают приемлемыми для себя, это их жизнь, их выбор приоритетов, их опыт и, наконец, их ошибки, которые предшествуют тем или иным движениям души. А что касается твоего кредо – учиться на чужих ошибках и не делать собственных, придет время, и ты пожалеешь еще об этом.
 - Поверь мне, я их делала, я ошибалась и не раз, мне есть что вспомнить, - с запальчивостью произнесла Эстер. Но … это другие ошибки. Да, я принадлежу к миру шоу бизнеса, миру, скрытому от сторонних глаз блестящей мишурой номинаций, престижных наград, светских приемов и раутов, шумных вечеринок, скандалов и сплетен,  искусно раздуваемых, вездесущими и столь же продажными  представителями заказной прессы, прожигая свою жизнь в периоды творческого застоя,  в пустом времяпрепровождении и сомнительных удовольствиях. Таков сценарий, таковы законы жанра. На самом деле этот, с виду  столь соблазнительный, а, в сущности, бутафорский мир, нравственно убог, жесток и беспощаден. Оказаться и долго удерживаться в его пространстве наплаву по силам далеко не каждому. … Мне пока удается.
 - Но всему когда-то приходит конец, ты задумывалась об этом?
 - Знаешь, чего всегда я опасалась больше всего? Вполне реальной перспективы не состояться в этой жизни, остаться нереализованной, раствориться в туне неизвестности.
Эстер задумалась, мысленно обращаясь к тем скрытым опасениям, которые точили последние годы ее сознание. Бесконечная, нескончаемая череда светских раутов, приемов, вечеринок, которые тешили ее, не лишенное тщеславия, самолюбие, все еще позволяли оставаться в центре внимания, избавляя от реально нависающей с годами, опасности остаться однажды невостребованной, в одиночестве, подобно тем опасениям, которые испытывала она в ранней юности, но с уже гораздо более вескими для этого основаниями. Этот призрак одиночества она ощущала всякий раз, когда оставалась одна. Она как будто слышала в себе некий голос, который предупреждал ее не останавливаться, не делать передышек в той круговерти, в которую ее затягивала "светская" жизнь - соскочив с «экспресса» на полустанке, велика опасность остаться там уже навсегда. Однако Эстер осознавала и другое - суета светской жизни, сопровождаемая обретением массы вредных привычек, источает жизненную энергию, притупляет ее, некогда тонкий и проницательный ум, но остановиться, осмыслить, пересмотреть что-либо в образе своей жизни она была уже не в силах – слишком поздно. Что подтолкнуло ее однажды на этот путь, почему столь кардинально  разошлись их с Найоми пути? – ей трудно было задать себе этот вопрос, еще труднее ответить на него.
 Эстер вдруг вспомнила, как однажды, в ранней молодости, депрессия, порожденная отчаяньем что-либо изменить в своей, опостылевшей ей на тот момент жизни, привела ее в обитель ясновидящей. В те времена она еще не боялась проникнуть в тайные замыслы своей судьбы, ибо то распутье, на котором она в тот момент находилась, представлялось ей страшнее любых предсказаний. Комната, в которой ее приняла ясновидящая, была искусно погружена в полумрак, наполненный ароматами каких-то неизвестных ей трав и благовоний, источавших, по всей видимости, запахи нетронутых цивилизацией уголков природы. Колеблющее пламя свечей делало, казалось бы движимым сам воздух этого тайного святилища духов, вызываемых ведуньей. Слабый свет свечей едва очерчивал темный силуэт ясновидящей. Не позволяя Эстер приблизиться к себе, она знаком руки указала ей на кресло в отдалении от себя и стала тихо монотонно нашептывать что-то словесно неразличимое. Эстер пыталась вслушаться в звуки ее голоса, чтобы понять, что она говорит, и вдруг явственно услышала почти загробный голос, обращенный к ней:
 

Разве покойно сердце того, кто до времени знатен, успешен, богат, обласкан вниманьем судьбы, не оставлен вниманьем друзей, поклонников, близких?
Разве не гложет их тайный страх все потерять,  иль хоть что-то, из того, что дорого ныне  их сердцу и близко?
Сердцу их ведома тайная скорбь и печаль в осознании – все мимолетно, все преходяще: молодость, красота, здоровье, богатство, счастье…
Сколь не пей, ... невозможно напиться из кубка «успеха, признания, славы»
Благоденствия короток век, длинен  … час испытаний

 Ясновидящая умолкла, наступила тишина, время от времени, прерываемая потрескиванием свечей. Неожиданно какая-то тень отделилась от противоположной стены, до времени скрываемая мраком, и голос женщины, облаченной в черное одеяние, тихо произнес, - «Сеанс окончен».
 Что означало предсказание? Что предвещало ей – успех, богатство? – проносилось в голове Эстер. Желание поскорее остаться наедине с собой, разгадывая тайный смысл слов, вымолвленных предсказательницей, буквально вынесло Эстер из обители ясновидящей. Она не придала значения лишь последним ее словам, которые теперь все чаще всплывали в памяти, предвещая час расплаты – «Благоденствия короток век, длинен – час испытаний».

 Найоми сосредоточенно слушала Эстер, пытаясь не потерять ни одну из «жемчужин», нанизанных на нить ее воспоминаний. Ей хотелось понять, кто из них двоих сделал более правильный выбор с момента, как пути их разошлись. Когда-то в юности, они были очень близки, безоглядно поверяя, друг другу, самые сокровенные тайны. Сегодня же встретились две, слегка потрепанные жизнью, как корабли штормом, женщины, которых связывало только прошлое. Впрочем, эта связь была всего лишь иллюзией, как иллюзорно прошлое, живущее исключительно в наших воспоминаниях, постепенно стираемых или приглушаемых временем. Воспоминания можно сравнить с дымом, от которого слезятся глаза… Воспоминания - это всегда возвращение на пепелище в тайной надежде отыскать уцелевшие фрагменты прошлого. Увы, эти надежды бесплодны.