Антошка

В этом году, как никогда ранее чувствовалась власть зимы над землей. Утренний мороз сковал воздух и всякое передвижение, а на оконных стеклах домов отразились следы его работы. Снежные шапки искрились в свете далекого, маленького солнца и переливались, словно горы самоцветов, рассыпанные рассеянным великаном. Все вокруг было окутано ленивой дремой.
Единственным живым существом, несмело, но упрямо преодолевавшим тут и там наметенные вчерашней пургой сугробы, то и дело теряя в их ослепительно белом чреве миниатюрный сапожок с левой ноги, с такой же миниатюрной рваной дырой на внутренней стороне, был маленький восьмилетний мальчуган с потрескавшимися губами и кроткой улыбкой. Неказистое, грязноватое и местами в разноцветных заплатках одеяние мальчика слабо защищало его от холода, отчего он дрожал всем тельцем и хлюпал своим беленьким носиком, время от времени скрываемым массивным рукавом. Восхищения заслуживали чистые, голубые глаза ребенка, в которых отражалось небо и плывущие по нему облака, - двойники снежных куч на земле.
Малыш быстрым шагом продвигался вперед, изредка прислушиваясь к глухому звону из своего внутреннего кармана. Внешность малютки была столь прекрасна и по-детски очаровательна, что даже старик-мороз любовался ею и избегал щипать мальчишку за тонкую, бледную кожу.
Наконец малыш остановился у низкого деревянного дома с соломенной крышей и мутной клеенкой вместо стекол на окнах. Юное создание вошло внутрь, сняв сапожки и положив мохнатую шубенку на лавку, предварительно достав из кармана ледяную, запотевшую на морозе бутыль. Осмотрев ее со всех сторон и на секунду задержав взгляд на этикетке, где красовалась молодая танцующая девушка, чьи ноги утопали в надписи «Полька», мальчишка на обратной стороне вывел своим тоненьким пальчиком имя: «Антошка», затем вытер бутыль о свой красный, без одного рукава, свитерок, и отворил дверь в комнату.
В комнате было тепло и душно, пахло мочой и табаком, куски дыма из печи вырывались и висели под потолком. На грязном полу лежали раздавленные окурки и щепки дров. За столом у окна сидели пьяные родители и тянули заунывный мотив: «черный во-о-рон…»
Паренек подошел поближе и остановился.
«…что ж ты вье-е-шься…»
Мальчуган сделал еще несколько шагов и снова замер.
«…над мое-е-ю голово-о-ой…»
Антон подошел вплотную к отцу и потянул его за рукав:
- Пап, папа…
«…ты добы-ы-чи-и не добье-е-шься…»
- Папа, папа, я принес…
- Не прерывай отца, когда он занят! – заорал в лицо мальчику небритый мужчина с опухшим синим лицом, схватив ребенка за грудки и нещадно тряся его.
Антон в страхе зажмурился и закашлялся от запаха перегара. Внезапно мощный удар по лицу отбросил его к стене, и выроненная бутылка покатилась по полу, застыв в желтоватой луже под печью. Морозный румянец на щеке малыша распух и увеличился, став ярко алым. На глаза навернулись слезы.
«…черный во-о-рон, я не твой».
Родители опустили головы и притихли. Вскоре отец вновь вспомнил о малыше и посмотрел на него, все еще лежавшего у стены, а затем на бутылку неподалеку. Он поднялся со своего места, шатаясь, добрел до бутылки и поднял ее. Когда отец проходил мимо, Антон испуганно сжался и инстинктивно прикрылся рукой, но папа прошел мимо, ища кружки и хлеб на лавке за печью, а мать в это время, не поднимая склоненной головы, продолжала выть: «Черный во-о-рон…»
Когда родители стали поглощать содержимое бутылки, изредка закуривая сигарету из пачки на столе, Антон поднялся и крадущейся походкой, то и дело вздрагивая, услышав голос какого-нибудь родителя, подошел к груде тряпок, сваленных в кучу возле стены, забрался в самую середину и уснул…
Проснулся он от громкой ругани и от озлобленного крика матери, зовущей Антона. Малыш раскрыл глаза и увидел мать, стоящую над ним и одной рукой держащуюся за стену. Она смотрела на Антона своим ртом, с редкими желтыми зубами. По которым иногда водила черным языком. Синяки на лице матери никогда не проходили и в вечернем свете выглядели особенно большими.
- Антон, вставай…
- Антон, вставай! – уже над самым ухом крикнула мать и схватила его за руку, пытаясь оторвать от пола.
Малыш покорно поднялся и устремил свои ясные голубые глаза на маму.
- Иди, Антон, - мать икнула, - Маме надо еще.
Ребенок направился к двери, по пути обойдя свежую лужицу возле стула отца, в которой плавали маленькие кусочки неперевареной пищи, а сам отец валялся рядом, держа в руке осколки разбитой бутылки.
Паренек оделся и вышел, тут же ослепнув и зашатавшись от метели. За дверью тихо звучал голос матери: «Черный во-о-рон».
Антошка задрожал и зашагал вперед. Ужасный холод пронизывал его до костей, а от стены снега не было видно пути.
Прошел час, за ним второй…
Мальчуган, уже получивший множественные обморожения, совсем охрип и не слышал своего голоса, но губы все еще повторяли заветные слова: «Мама, мамочка…»
Вскоре он остановился, замер на месте, затем пошатнулся и рухнул в снег. Его глаза смотрели вверх, но они ничего не видели. Совсем скоро Антону стало тепло, пропал снег, исчезла метель, и ребенку чудились летающие над ним ангелы и маленькие ангелочки. Такие смешные…
Антошка поднял к ним свою маленькую ручку и засмеялся детским, чистым и радостным смехом. Его посиневшие губы уже не дрожали, а не моргающие глаза все еще смотрели вверх. Но ребенок уже не дышал.
А вокруг продолжала бушевать метель…









17.01.2007.