Гей-парад сантехников

 Ко мне тут прицепился один, с накрашенными губами:
 - Хотите участвовать в гей-параде?
 - Кем? – спрашиваю. – Лошадью в цветах? Я ж, - говорю, - не по вашей профессии, я вообще-то сантехник.
 А он – странный какой-то! - аж обрадовался.
 - Так вам, - говорит, - прямая дорога к нам. Вы – сантехник, мы – тоже меньшинство. Вас же, - говорит, - днем с огнем не сыщешь, и мы, - говорит, - тоже предпочитаем ночью… Так что мы с вами, как Клара Цеткин и Роза Люксембург: два в одном.
 - Нет уж, - говорю, - два в одном – это вы уж как-нибудь сами, а нас, сантехников, в эти свои извращения не впутывайте. Ишь сравнил – нас с… с пальцем! Да, нас никогда не хватало, хотя всегда было больше, чем нужно. Да, нас не любят еще больше, чем вас, потому что мы всю жизнь проводим в жидкой среде… и других днях недели. Ты бы попробовал столько пить! Но мы никогда не искали легких путей! Да, правду говоря, в нашей канализации таких и нет.
 Ну, он мне давай ездить по ушам насчет какой-то ориентации, а я ему:
 - Ориентация, - говорю, - у нас одна – на нюх! Унюхал – выпил, выпил – занюхал, потому что мы же – люди трудной судьбы, и на закуску исторически не хватает. Веками не хватает, тысячелетиями! А если бы ты, - говорю, - хоть раз выпил столько, сколько я, человек трудной судьбы, пью каждый день - вообще бы утратил всякую ориентацию, даже во времени и в пространстве.
 Ну, он мне давай чесать про неравноправие и это… как его… нагибание… а, не! угнетение.
 - Извини, - говорю, - сестра. - Ну а как? Не братом же его называть. - Мы, сантехники, - говорю, - никогда и никому не позволяли нас нагибать! Зато сами - и артистов, и политиков, и даже бандитов… ну, считай, как вы там друг друга - по полной программе, независимо от пола, возраста и трудового стажа в организованной преступной группировке. Еще и на бутылку получаем за это удовольствие! Исторически, веками, тысячелетиями. Так что мы, - говорю, - в защите не нуждаемся. А если и нуждаемся, то разве что от вас. Потому что если вы – меньшинство, то тогда китайцы – вымирающая нация. Вас же уже столько, что если ненароком выронишь пластиковый стаканчик, то страшно нагнуться, так и приходится пить из горл`а. Вот это угнетение! Ни присесть тебе, ни прилечь, ни шнурки завязать. Опять же, если невзначай, по забывчивости, где-нибудь на природе, хватишь лишних граммов восемьсот – потом очнешься, глядь: а ты уже на четвертом месяце. А у тебя и так уже восемь детей… от семи жен и депутатши с обслуживаемого участка. Так вы же еще и алиментов не платите. Исторически, веками, тысячелетиями.
 Ну, он мне давай нудить, как он мечтает стать матерью моих детишек, и что, мол, материнство у него в крови, и во всех остальных местах тоже. Ну, в смысле, играет.
 - Знаешь, - говорю, - сестра. Это у тебя не материнство играет, а детство… в одном месте. И иди-ка ты, - говорю, - на другое место, тоже горячо вами любимое.
 Погорячился я, конечно. Думал, он обидится. А он – вот культурный народ! - даже поблагодарил. И пошел. В Останкино.