Про гордость

Когда Петя попал в больницу с дизентерией, то сначала ему было так плохо, что думать ни о чём не хотелось. Он только заметил, что "старожилы", - те, кто пролежал здесь около недели, - выглядят ничего. Они втихаря попивали водку, а на перекурах в сортире приветствовали пациентов из других палат весёлыми словами "здорово, засранец". Не смотря на его отчаянное положение, Пете это понравилось и через пару дней он и сам уже так шутил и охотно выпивал с остальной братвой.
А ещё Петя очень много спал. За свои шестьдесят два года Петя ещё никогда так не отсыпался, как здесь, в инфекционном отделении районной больницы Зализнычного района города Киева. Сны ему не снились, совесть не мучила, и желудок потихоньку приходил в норму. Примерно на пятый день, основательно выспавшись, Петя проснулся часов около шести, когда в палате ещё было тихо, а за окном темно. Удивительно, но его не потянуло сразу же в сортир, как обычно случалось по утрам, и Петя понял, что пошёл на поправку.
Он лежал и думал о жене Гале. О ее округлостях, о субботнем сексе, о дочерях, Лизе и Шуре, о том, что жизнь если и не совсем прошла, то, несомненно, перевалила через бугор. Мысли были грустные, а хотелось думать о чем-то весёлом. Петя начал перебирать в памяти прошлое, выискивая в нём что-то стоящее. Задача была не из простых, и он попробовал перестроиться на более философский лад.
Так, лёжа в темной палате больницы с белыми стенами и лепным потолком, Петя начал рассуждать, - ни много, ни мало, - о том, чем гордятся люди.
Военное детство он помнил плохо. Но его первый герой - Александр Матросов. Это точно. Человек отдал жизнь за родину, хотя кто-то впоследствии вульгарно шутил, что последними словами Александра были "проклятый гололёд!". Петя не верил в гололёд. Он свято верил в подвиг героя и очень этим гордился. Когда-то он тоже хотел прикрыть грудью вражеский дзот, но постепенно это желание прошло. Так же постепенно прошла и гордость за Александра Матвеевича. Где-то в глубине души Пете было стыдно, что гордость прошла, но врать себе Петя не любил и не мог.
Потом был дядя Ваня со своим легендарным прошлым. Дядя Ваня, особенно под "московскую", взахлёб рассказывал о своих боевых друзьях и носил китель с медалями. Однажды, ещё мальчишкой, Петя спросил у мамы, вернувшись домой под впечатлением очередного рассказа своего выдающегося соседа: "Кем был дядя Ваня во время войны, разведчиком или танкистом?". Мама посмотрела на Петю своими грустными серыми глазами и ничего не ответила. Уже в институте, много лет спустя, совершенно случайно Петя узнал, что во время войны дядя Ваня был полицаем.
Впервые Петя взаправду гордился не кем-то, а самим собой, когда его принимали в пионеры. Он носил галстук, не снимая, до 14 лет, пока учитель русского языка, любимый Игорь Петрович, не сказал ему всердцах: "Да сними же ты эту тряпку, наконец!".
Потом он гордился Сталиным. И Хрущёва не принял с его критикой культа. И после падения кумира, он ещё долго прятал на андресоли в прохожей старые газеты с портретами вождя. За оскорбление Сталина Петя мог убить, потому что Сталин выиграл войну, а Хрущёв - кукурузник. Конечно, теперь все умные, а кто тогда знал правду о Сталине? Какова будет реакция верующего, если ему сказать, что бог - не бог, а дьявол?
В школьные годы Петя гордился футболистом Хохловым. Его филигранной техникой, великолепной шевелюрой и тем, что он тоже с Украины. Когда Хохлова посадили за изнасилование, Петя очень переживал и даже напился впервые в жизни.
От Хохлова, через десятилетия, мысли сразу перебросили Петю к концу семидесятых. У него подрастали две дочки, Лиза и Шурка. Годам к шестнадцати Лиза начала половую жизнь, и у Пети по-настоющему защемило сердце. Лиза давала всем: и одноклассникам, и соседям, и даже совершенно малознакомым людям. "У тебя нет никакой гордости!" - кричал ей Петя и с надеждой смотрел на младшую дочь. Младшая, Шура, симпатичная и совсем не похожая на сестру, вела себя скромно и пообещала, что до свадьбы "этого" не будет. Бедная Шура. Так и ходит в девках, а ведь ей уже за сорок!
Что ещё? Гордился когда-то Петя женой Галиной. Но с возрастом она так расползлась и поглупела, что ему скорее было стыдно сейчас за его выбор. Ошибка молодости!
Два года назад Петя навестил своего друга Рому, который уехал в Америку ещё при Брежневе. Долгое время никакого общения у них не было, а тут неожиданно Рома возник из прошлого и пригласил в гости. Вообще-то родители назвали его Аврумчиком, но впоследствии каким-то образом он стал Романом. А для близких людей - просто Рома. И фамилия до свадьбы у него была не Петров, а Гольдфельд. А сейчас, в Америке, его называют Роб, а фамилия у него Голд . "Настоящее золото", - как шутит его супруга Мира, тоже Голд, а вовсе не Марина Петрова, как прежде называли её ещё при советской власти. Теперь Рома ест кошерную пищу и ходит в синагогу. Он очень доблестно позиционирует себя евреем, хотя когда-то приносил в школу паспорт, чтобы доказать всем, в том числе и учителям, что там в пятой графе написано: «русский». А, значит, так оно и есть, и Рома очень этим гордился.
Дальше Петя собрался было подумать о своём заводе, где пропахал механиком 40 лет, но не успел. Именно в эту минуту в палату вошла молодая симпатичная медсестра в коротком светлом халате, через который едва земетно просвечивало ажурное белье, и решительно включила свет. Она быстро приблизилась к Пете и ловким привычным движением руки отбросила одеяло.
"Прошу лечь на живот, больной, и подогнуть колени, - весело сказала она. - Будем брать говно на анализ".


Рецензии