Арчер. Глава 13

Они забрались в джип. Перед ними ехал другой джип с синей лампой на капоте. Эльфанд снял галстук.
- Надоело. Не люблю, - швырнул галстук куда-то за голову, совсем уж по-мужицки расставил ноги и почесал живот.
Егор вспомнил, как Андрей Иванович Шатров признавался ему: "Одно из первых чувств, которое посещает этнографа, только что вернувшегося из экспедиции, это тревожное осознание того, что теперь он не сможет отправлять малую нужду сразу, как только захочет, всего лишь отступив на пару шагов в кусты. В первую очередь город подавляет жесткой структурированностью пространства, которая отражает определенный схематизм мышления, присущий горожанину. Топос города антигуманен. Ты понимаешь это, как только выпиваешь бутылку пива. Нормальная физиологическая реакция человеческого организма встречается с жесткими нормативами, которые, на самом деле, не имеют ничего общего с так называемой этикой. Человек не может отлить, когда захочет, не потому что это неэтично, а потому что негде. А почему негде? Разве только из-за того что писять в подворотне это, говоря языком музейных бабушек, бескультурье? Нет! Писять в подворотне это плохо, потому что подворотня это публичное место, это место, где постоянно ходят люди. Все, что связано с интимными физиологическими процессами, это деликатная и завуалированная сфера жизни. Это нельзя никому показывать, Это нужно скрывать, не важно где ты это делаешь, в кабинке городского туалета, или за кустом в Псковской области. В идеале такие действия должны сочетаться со специально подобранными ритуалами. Все это совершенно несовместимо с городской топографией, где в любой момент на тебя могут наскочить блюстители порядка и фанаты чистоты." Потом они вышли из-за гаражей и продолжили свою пьяную прогулку.
- Сейчас мы на презентацию поедем, - сказал Эльфанд, - У меня продюсер знакомый есть, в Москве работает. Какой-то диск выпустил на днях. Я уж и не помню, что за певец у него там.
Машины неслись по шоссе. Джип с мигалкой эффектно бибикал, изредка потрескивал сиреной, разгоняя дачников, сгорбившихся в консервных жигулях.
- Ты кстати возьми визиточку, - Эльфанд протянул черный бумажный прямоугольник, - Это телефон нашей службы безопасности.
- У меня уже есть. "ПлюсПлюсПлюс" называется.
- Туда не звони. Там лохи. Я их уволю скоро.
Эльфанд вдруг стал рассказывать, как он любит рыбалку. Егор уважительно подкидывал вопросики типа "и часто вы?", или "где вам больше всего нравится?", или "вы рыбачили в Эгейском море? говорят, там чудный клёв". Так, за беседой о рыбной ловле, они доехали до красного особняка, со всех сторон окруженного декоративной канавкой. Через канавку можно было перешагнуть, но забавы ради прямо напротив входа в особняк был построен декоративный горбатенький мост. Эльфанд потрепал Егора за загривок:
- Ты не тушуйся. Здесь все свои. Кастратов точно нет!
И захохотал.
Навстречу Эльфанду выскочили загорелые мужчины среднего возраста. Один из них без промедления обнял Эльфанда и запел что-то приветственное. Это была серенада, весьма неплохо исполненная, по крайней мере, без фальшивых нот.
Люди, окружившие Эльфанда, были прямой противоположностью оставшимся у машины охранникам. Сумрачные Голиафы с наушниками, змеившимися вокруг похожих на пельмени ушей, смотрелись на фоне шумной толпы, как лагерные вышки с пулеметами на фоне бразильского карнавала.
Хозяин особняка, продюсер и музыкант, все не отпускал Эльфанда, перемежая опереточный вокал с подобострастным рефреном "Дмитрий Сергеевич, дорогой, как же я рад, Дмитрий Сергеевич, дорогой, как же я рад..."
Из особняка тем временем высыпались женщины, кто в сопровождении кавалеров, кто в одиночку. Явно намечалась красивая и нескучная вечеринка. Пытаясь объяснить самому себе, что же он здесь делает, Егор запутался до такой степени, что пережил легкий приступ дереализации - ему показалось, что это не он стоит рядом с клумбой, и никакой связи между наблюдаемой реальностью и его личностью нет. Егор тряхнул головой и, заметив, что Эльфанд окончательно забыл о своем попутчике, пустился в поиски официанта.
Официант кружился между смеющимися людьми, сгибался в поклонах и то и дело останавливался, чтобы вручить наполненный фужер. Фужеров на подносе оставалось все меньше и меньше.
Пока Егор выслеживал официанта, включили музыку. Все захлопали в ладоши. Официант, застывший рядом с рыжеволосой девушкой с туфлями на тонких и высоких шпильках, не хлопал.
Естественно - ведь он держал поднос.
- Можно мне? - Егор протянул руку к фужеру.
Синхронно с Егором официант произнес с акцентом человека из девятнадцатого века:
- Чего изволите-с?
Только в этот момент Егор понял, что совершенно не правильно одет. Людей во фраках он не видел, но практически все присутствовавшие были одеты дорого, очень дорого, а некоторые очень, очень дорого. Официант оценил вполне гранжевый внешний вид Егора, но, как профессиональный лакей, спрятал ухмылку за абсолютно-ничего-не-выражающей физиономией.
Егор выпил.
Над поляной перед домом запищал микрофон. "Маленький митинг", - решил Егор.
- Друзья, к нам приехал мой любимый друг, моя родная душа, человек, дружбой с которым я безмерно горжусь, один из достойнейших людей нашего времени, да просто хороший человек, Дмитрий Сергеевич Эльфанд!
Продюсер поднял микрофон над головой, призывая аплодировать. Все опять захлопали в ладоши. Эльфанда Егор не видел.
- Мои дорогие! Я приглашаю всех от души повеселиться в этот день. О поводе мы уже говорили, но при только что прибывшем Дмитрий Сергеевиче с радостью повторю еще раз. Сегодня мы празднуем выход дебютного диска одного из моих любимейших певцов, талантливого молодого дарования Алёши Санда!
Кто-то крикнул "Ух!"
Егор разглядывал публику. Народу было существенно больше, чем ему показалось в первую минуту. Не так уж и много молодых мужчин, в основном солидные и плешивые. А вот среди женщин преобладали молоденькие, яркие, почти модельные особы с кошачьими повадками.
- Диск называется "Прощай, мой белый конь!" Вы все, конечно же, получите его в подарок. Сам Алёшенька, к сожалению, сегодня не сможет спеть перед вами, он себя не очень хорошо чувствует после официальной презентации, прошедшей в Москве.
- Ну, как же так! – завизжала высокая, очень худая брюнетка, чем-то напомнившая Егору велосипед. В советское время были такие велосипеды, с тонюсенькой рамой и очень узкими колесами.
- Прошу покорно извинить! - продюсер поклонился, потом откинул голову и, театрально выпятив грудь, запел на итальянском. Егор подумал, что это очень даже удобно - когда нечего сказать, можно петь серенады. Весьма оригинальный великосветский прием.
Продюсеру тоже похлопали. Потом заиграла музыка - как понял Егор, это и был Алёша Санд.
Егор часто спорил с Крюком о музыке и музыкантах. В этих спорах чаще всего повторялись словосочетания "критерий качества" и "культурная значимость". Крюк относился к музыке прагматично и всеядно, при этом он никогда не увлекался чем-то слишком сильно, его привлекало то или иное направление, или исполнитель, но он не погружался в музыку с головой, как это делают фанаты, меломаны и аутичные тинейджеры, компенсирующие музыкой отсутствие половой любви. Егор непримиримо оборонялся, когда слышал утверждения типа "У всего есть своя культурная значимость", или "То, что ты называешь попсой, открывает кому-то глаза на мир". Прекрасно понимая противоречивость своих доводов, Егор всегда упорно настаивал на том, что "попса это одноразовый продукт для одноразовых потребителей". Ему все время хотелось показать Крюку ту черту, которую он сам однажды прочертил в своем сознании - по эту сторону Серьезное и Глубокое, по ту сторону Поверхностное и Пошлое. Но как только он начинал описывать, какой смысл он вкладывает в словосочетание Серьезное Искусство, Егор терялся, запинался и умолкал.
И без сатирических упреков Крюка он понимал, что та вертикаль, которую он хочет нарисовать, ему самому не очень симпатична. Как нормальный индивидуалист Егор не мог согласиться с тем, что кто-то где-то когда-то взял на себя право определять, что есть Высокое, а что есть Низкое, что можно воспринимать серьезно, а что вульгарно и гадко. Если есть единый принцип определения эстетической ценности того или иного явления, где-то рядом должен находиться принцип оценки абсолютно всего, в том числе слов, дел, помыслов и мечтаний. Причем этот принцип тоже кем-то сформулирован - кем-то невзрачным, с моноклем, в шляпе и с чемоданчиком в руке. В результате споры об эстетике приводили Егора к мысли о тоталитарности любой эстетической системы в принципе. На этом моменте он уходил с кухни и ложился спать. Даже не заглянув в Интернет.
Когда Алеша Санд начал петь, Егор, потерянно блуждавший среди инопланетно улыбающихся незнакомцев, наткнулся на длиннющий стол с бесконечной чередой бутылок вина и виски. Теперь он мог, не дожидаясь официанта, самолично налить себе любой напиток. От разглядывания этикеток его отвлек ломаный тенорок Алеши Санд.

- Ветер дует над тайгой
 Я волнуюсь, что с тобой
 Там где ты, меня там нет
 Здесь где я, тут нет тебя

Ничего более бездарного и дрянного Егор никогда не слышал. Все размышления о критериях оценки произведения искусства мгновенно потеряли смысл. Вместе с ними улетучилась логика споров об искусстве, равно как и само понятие, само слово "искусство". Творчество Алеши Санд оказалось настолько карикатурным, что Егору даже хотелось завыть от собственного бессилия. Десятки часов ожесточенных дискуссий, раздумий, иногда даже выливающихся в попытки что-нибудь написать - что-нибудь вроде эссе о поп-культуре - все коту под хвост. Если есть люди, которые способны делать Такое, все представления о мире и человечестве необходимо пересмотреть.
В припеве деревяшкин тенорок Алеши Санда был заглушен девичьими подпевками и спонтанным соло на саксофоне.

- Как быть? как любить?
 Ночью не сплю
 Я люблю.

И так раз двадцать.
Стоящие рядом блондинки пританцовывали. Егору казалось, что их всех кто-то гипнотизирует.
Как бы то ни было, но от этой музыки надо спасаться. Егор налил полный фужер виски и пошел в сторону дома. На него почти никто не смотрел, он кружился между оживленно беседующими гостями, как бессловесное, слегка окосевшее привидение. Один раз ему даже удалось пройти насквозь очень толстого банкира с поганенькими усиками под толстым носом. Егор отпивал из фужера, вертел головой и чувствовал себя безнаказанным штирлицем, дерзким диверсантом и расхитителем винных погребов. Единственное, что портило картинку, это пение Алеши Санда. С каждой новой песней в тексте прибавлялось все больше приторности и глупости, а в музыке - все больше примитивизма и хамства.
Проскальзывая между держателей крупных пакетов акций, Егор с удивлением замечал, как серьезные с виду мужчины противно гундосят и базарно сплевывают, то и дело, цыкая зубом и смачно матерясь. Отвратительности звукоряда никто не замечал – Алешу Санда никто не слушал.
У крыльца собрался кружок импозантных шатенок. Пользуясь тем, что его все игнорируют, Егор встал неподалеку и в наглую уставился на девушек. Они активно привлекали внимание и были по уши погружены в процесс. Одна под звуки кастрюльного ритма очередного хита от Алеши Санда танцевала, принимая раскрепощенные, прямо-таки зовущие позы. Другая вертела нижней частью тела, делая вид, что разговаривает с подругой. Подруга во все глаза смотрела на томного веснушчатого человека с бриллиантовыми часами на запястье. Веснушчатый стоял вдали от всех и, почти как Егор, неспешно перемещался с места на место, изредка причмокивая из бокала с шампанским.
Егор протиснулся к столу и выдернул из бутылочного столпотворения ноль семьдесят пять виски. Он решил, что в сложившейся ситуации остается только кутить, гулять и прожигать жизнь. Для этого ему необходимо было уединение. Такой уж он был человек. "Интроверты чаще становятся алкоголиками и серийными убийцами, чем экстраверты", - говорил Егору Крюк, - "берегись!"
"Берегусь, как могу", - отвечал Егор.
Рядом с входом в особняк стояли львы похожие на мусорные ведра. Архитектор, вероятно, хотел "придать солидности" крикливо легкомысленному портику, но вместо солидности получилось устрашающая и громоздкая аляповатость.
Егор, как и все посетители дома, споткнулся о порог, сплетенный из каменных хвостов, и с размаху влетел лицом прямо в грудь выходившему из особняка мужчине в пляжных шортах. Мужчина вздохнул и непринужденным движением ладони пригладил разлохмаченные волосы на голове Егора.
- Осторожнее, пожалуйста, осторожнее! Вы могли врезаться лицом в стеклянную дверь, разбить губу или даже выбить себе зуб, а в худшем случае глаз.
Егор выпрямился и кривовато улыбнулся в ответ. Опьянение усиливалось, руки теплели, хотелось долго и неритмично танцевать ироническое танго.
- Вы из группы Алеши?
- Да! - Егор ответил, даже не задумываясь над смыслом вопроса. Человек в шортах ему чем-то сразу понравился.
- Очень приятно. Я Роберт. На чем играете?
Егор облокотился на льва. Наверное, он выглядел слишком непретенциозно для этой вечеринки, поэтому его и приняли за музыканта. У романтических стереотипов прошлого века есть еще сила и вес, они действуют на людей и влияют на их фантазии. Если ты творческий человек, значит, ты должен быть неумытым и лохматым.
- Выше мистерии любви только мистерия нищеты, - продекламировал Егор в ответ. Он пока еще не придумал, на каком инструменте он играет. Хотелось бы на гитаре, конечно.
- Это Оскар Уайльд, если я не ошибаюсь, - у Роберта был плавный баритон. Он ничуть не удивился парадоксальному ответу Егора, приобнял его и отвел в сторону декоративного пруда, заброшенно белевшего у стен правого крыла особняка.
Егор порадовался новому знакомству. Хоть с кем-то можно поговорить.
У пруда сидели брюнетки и целовались. На другом берегу водоема красовалась забавная статуя, в которой Егор далеко не сразу распознал обычную русалку. Вопреки всем правилам русалка была совершенно лысая.
Роберт сел на кресло и с интересом посмотрел на Егора.
- Вы необычный. Я раньше вас не видел.
- Я прятался.
В общей сложности на тот момент Егор выпил два фужера шампанского, то есть около трехсот грамм шипучки, затем примерно триста грамм сухого вина со вкусом мореного дуба, затем неопределенное количество виски. Сначала он выпил две рюмочки, что явно не могло превысить детский лимит в сто грамм. Но потом он стал пить из больших емкостей и в результате перешел на распитие из горлышка, что, как он хорошо понимал, было уже форменным хулиганством. Так нельзя делать. Это даже более отвратительно, чем пить пиво из горлышка по дороге от работы к метро. Для походного питья существуют баночки - быть может, они только для этого и существуют. Когда человек идет по улице и пьет из алюминиевой банки, его рука изгибается так, как будто он держит бокал или стакан. Такой малозначительный нюанс способен определить всю пластику тела в целом. Спина выпрямляется, а у особенно тонких натур может даже измениться походка.
- Расскажите, как вы работали над диском. Мне очень нравится этот альбом. Думаю, что это лучший диск года.
- Вы журналист? - спросил Егор. Опять он сказал что-то недотёпистое. В профиле Роберта легче было разглядеть черты лиц тысячи эсэсовских офицеров, чем что-либо подобное тому осклизлому ужасу, так часто появляющемуся на унылых физиономиях журналистов.
- Нет, я изучаю субкультуры, - ровно ответил Роберт, - В каком-то смысле моя работа близка ремеслу журналиста.
Таким образом, если допустить, что в бутылке было чуть меньше половины, он выпил уже более двухсот грамм виски плюс те две рюмочки. До этого еще вино и шампанское, если не считать выпитого в кабинете Эльфанда. А до этого ломота в висках, пьяные подземные подворотни и жалобный голос Андрея Ивановича Шатрова: "Пьяный человек - святой человек, с ним нужно как с юродивым - остановить, а если надо и по морде врезать, но при этом нужно внимательно слушать и учиться. Учиться высшей философии парадоксов."
Егор начал ходить кругами вокруг Роберта. "Пьяная голова, какая же у меня пьяная сейчас голова!" Не обращая внимания на присосавшихся друг к другу девушек, замерших в поцелуе, как замороженные пиявки, Егор начал рассказывать:
- Запись альбом проходила в необычных условиях. Все дело в том, что мы сначала записали ритм-секцию, а потом уже наш клавишник наложил на это свои партии. На следующем этапе была сделана запись гитары и вокала. Сведение заняло несколько месяцев. Затем наш клавишник уехал в Тибет с почти готовой фонограммой. Там он записал хор монахов, исполнивших старинные церемониальные песнопения специально для нашего альбома. Добавление новых дорожек он решил осуществить прямо там же, в Тибете. С горем пополам, на своем ноутбуке он смикшировал готовый материал и привез обратно. Все были очень довольны получившимся. Но из-за причин мистического характера, вокальная партия нашего певца исчезла. Вместо нее мы услышали пещерное урчание каких-то невыясненных демонических существ. В связи с этим нам пришлось перезаписать ритм-секцию и отредактировать некоторые тексты. Работа над альбомом затягивалась, наш продюсер был не в восторге. И, как назло, в тот самый момент наш басист Сэм попадает в клинику для реабилитации наркозависимых в связи с тяжелейшим винтовым марафоном.
- Ах! Какой курьез!
- Вы так думаете?
- Знаете, - чуть наклонившись вперед, сказал Роберт, - так называемая богемная жизнь отличается от обычной скуки только количеством людей, шумом и выпивкой. Я не хочу сказать ничего плохого о музыкантах, но все то, что вы рассказываете, это хороший пример того, как люди меняют скуку на иллюзию. Вы понимаете, о чем я говорю?
Егор не понимал, о чем он говорит. В голове что-то трещало как в трансформаторной будке. Алкоголь давал о себе знать.
- А кто эти девушки? Почему мы с ними не знакомимся?
Егор ткнул пальцем в сторону немых любовниц, окаменевших у пруда. На лужайке перед домом в это время кто-то шумно засмеялся, а потом все стали аплодировать. Зашуршали шины, хлопнул разбитый бокал, из черного лимузина с синей лампочкой вышел молодой мужчина. Аплодисменты стали громче. Потом еще громче. Потом Егор понял, что это не аплодисменты, а музыка – дурное техно, слепленное на домашнем компьютере.
Роберт растопырил пальцы и состроил гримасу. Гримаса означала: "О чем вы меня спрашиваете? Я почти посторонний на этом сборище энтузиастов".
Егор пытался возобновить болтовню, но как-то сразу размяк. Хотелось допить свое и заснуть. Роберт как будто прочитал его мысли и указал на балкон.
- У Алеши там есть бочонок превосходного рома.
Егор молча развернулся и пошел к каменным львам. Народу стало еще больше. Количество девушек заметно увеличилось. Преобладали блондинки. Некоторые сидели на газоне и что-то слизывали с крупных ладоней смирных телохранителей. Пару раз взгляд Егора останавливался на пареньках, напоминавших ему самого себя - они неуютно покашливали, перемещались от клумбы к клумбе, по-детски улыбались в ответ на моргание пьяных девиц. "Тоже флэш-аниматоры что ли?" Егор вновь споткнулся о змеиный хвост кудрявого истукана, стукнулся лбом, ударился локтем и вошел в дом.
Вероятно, все гости предпочли летнее солнце и дружелюбный ветерок, поэтому в доме было тихо и совсем безлюдно. В просторном холле стоял стол, точно такой же, как и перед домом - длинный, с белой скатертью, весь заставленный бутылками, рюмками и тарелками. Вечеринка была явно из разряда "с размахом", даже более чем "с размахом". При желании здесь можно было напоить два десятка таких как Егор. И еще Андрея Ивановича Шатрова пригласить.
Холл был украшен темными картинами с невнятными изображениями. Всему, что видел Егор, не хватало определенности. Хоть он и был пьяным, и зрение временами теряло остроту и необходимую сфокусированность, тем не менее, это впечатление было объективно обосновано. Вся обстановка в доме была какая-то недо-стилизованная. В дальнем углу торчал сушеный крокодил, а над чучелом висела африканская маска - домашний уголок колонизатора. Но здесь же рядом зачем-то был поставлен блестящий золотой глобус, всем своим видом заявлявший о громкой претензии на тихий аристократизм. Все было смешано, непонятно и очень, просто-таки экстремально дорого. Лестница была украшена в духе Иорданской лестницы в Эрмитаже, под потолком сверкало что-то чудное вроде зеркальной фрески. Дом продюсера был прямой противоположностью рабочему кабинету Эльфанда. Вместо лаконизма и сухости – невыдержанность и теснота.
Глядя на медузу Горгону, на посеребренного Мефистофеля и на забавную держательницу для тросточек Егор впервые осознал, что после такого количества выпивки ему необходимо найти туалет. Поднявшись на второй этаж он решил, что туалет скорее всего находится внизу. Успев заметить, как по стенам на втором этаже струятся перламутровые лианы, Егор спустился вниз. На последней ступеньке он чуть не наступил на хвост жирному черному коту. В отличие ото львов у входа, кот был живым, но, правда, очень заторможенным и неповоротливым. Егор извинился перед животным и стал искать туалет.
Заглянув во все углы, Егор между прочим опорожнил крохотную, декоративную бутылочку бренди. По русской традиции пустые бутылки надо ставить на пол. Он наклонился и опять чуть не врезался в кота. Тот смотрел на Егора ядовитыми глазами и был явно чем-то не доволен. Кот съежился и приподнял лапу. Пустая бутылочка не выдержала общего напряжения и, никчемно звякнув, упала. Докатившись до кота, бутылочка остановилась. Егор удивленно наблюдал за котом. Пару раз он оглянулся на сушеного крокодила. Чучело тоже хотело вступить в игру. Через мгновение кот фыркнул и с размаху ударил лапой по бутылочке. Егор икнул. Кот выскочил из-под стола и древнеегипетской походкой удалился в другой угол.
На бутылочке была отчетливо видна корявая трещина. Егору чрезвычайно сильно захотелось добраться до туалета.
Дверь в туалет была спрятана под лестницей. Войдя внутрь Егор увидел выстроившиеся в ряд унитаз, биде, еще один унитаз, рукомойник и еще одно биде ярко желтого цвета. В туалете та избыточность, которую было сложно не заметить в обстановке дома, проявилась особенно ярко. Здесь было слишком много всего ненужного. Некоторые предметы Егор даже не знал, как назвать и с чем их можно было сравнить. Он вспомнил свою комнату, мысленно сопоставил размеры и пришел к выводу, что туалет здесь почти такой же площади, как его комната. Однако в комнате, пусть даже и захламленной, неубранной и не проветренной было гораздо уютнее. Егор дернул за какую-то ручку, заиграла музыка, женский голос сказал что-то на корейском языке, освещение изменилось в сторону торжественных, оптимистических тонов. Торопливо ополоснув ладони, Егор выбежал из туалета.
Вокруг дома гремела музыка, жужжали феррари, продолжались необъявленные танцы. Егор оглянулся. В доме было как-то провокационно пусто и спокойно. Он пошел наверх, поднялся по лестнице и очутился в узком коридоре. Егор свернул налево.
Напевая что-то дилетантское он подошел к двери с налепленным знаком "Не входить!" Пьянея от собственного хмельного нахальства он побарабанил пальцами и, не дожидаясь ответа, сделал шаг.
Спиртное успело оросить все внутренности Егора, он чувствовал себя буддой. Не выдержал. Опять икнул.
- Кто вы такой? - воскликнул тонкий юноша, вскакивая с неубранной постели.
- Я извиняюсь, меня послал Роберт. Мне велели принести ром.
- Роберт?
Ничего кроме широкой квадратной кровати в комнате не было. Только бежевый волнистый тюль на окне. Окно было открыто, сквозь веселые крики пролетал осторожный бриз.
Юноша так испуганно смотрел на алкоголично улыбавшегося Егора, что его хотелось пожалеть и успокоить. Егор попробовал изобразить голосом колыбельный тон психолога-консультанта:
- Не волнуйтесь! Я только ром. И больше ничто. Я Егор.
- Что вам сказал Роберт? Что он вам сказал?
- Простите, вы, наверное, Алеша? Алеша Цандер?
- Алеша Санд! Что вам сказал Роберт? Что сказал он? Он говорил что-нибудь обо мне? Обо мне что вам сказал Роберт? Не молчите!
Алеша был похож на страуса с обсессивно-компульсивными расстройствами. Это был стройный молодой человек с изумительно правильным, античным лицом - но все-таки слишком юным, чтобы быть красивым по-настоящему, по-мужски. Вместо строгой мужской красоты его образ излучал соблазнительные лучи только что проснувшегося афинского юноши - с утренним румянцем на щеках, оливковыми глазами и ровными кудряшками на сахарной головке. Когда он говорил, его рот превращался в черешню. Когда он двигался, его бедра приплясывали в ритм внутреннему вальсу "раз, два, три, посмотри, какой я ладненький, какой сзади ладненький я". Мяконький мальчичек.
- Роберт? Он сказал, что вы очень хорошо поете.
- Ах! - отмахнулся Алеша, - не надо. Не надо так. Это жестоко.
Алеша сел на край кровати и заплакал. Заплакал тихо, невидимо, неслышно, как птичка. Егор переставил тяжелые шатающиеся ноги. Каждое движение было похоже на предсмертную пляску наркомана.
- Что вы! Не надо плакать, - Егор сел рядом с Алешей.
- Вы не понимаете! Вы не понимаете, что со мной сделал этот человек. Этот человек украл мою душу. У этого человека нет сердца. Представьте себе, что вы любите, что в вашей жизни появились смысл, радость, счастье. И кто-то берет и рвет на куски вашу любовь. Как это делают с письмами. Как это делают с фантиками. Как это сделали со мной.
Алеша всхлипывал, тер пальцами нос и глаза - от этого на лице появлялись красные круги и морщины.
- Почему нельзя быть просто вместе?
- Почему же нельзя быть просто вместе? – повторил вопрос Егор.
- Без условий, без планов на будущее, без размышлений о прошлом. Когда человеку хочется прикосновения, поцелуя, ласки, тепла - его нельзя отталкивать! Нельзя отталкивать того, кто любит. Это грех!
Егору стало скучно. Хотя, несомненно, поп-звезда Алеша Санд производил сильное впечатление. Он был похож на больного ребенка, вызывал жалость и симпатию одновременно. В принципе с таким темпераментом - темпераментом истерического Аполлона - он мог бы петь песни и получше тех, что Егор слышал полчаса назад. Избалованный, изнеженный, фантастически глупый Алеша плакал, ничуть не стесняясь присутствия нетрезвого незнакомца.
- Скажите ему, что я все прощаю. Я не умею держать зла.
- Не держи, родимый, не держи, - как-то по-крестьянски пролопотал Егор, похлопал Алешу по узенькой спине и встал с постели.
- Он даже не хочет вообразить, что для меня все это значит! Все эти дни, ночи, бессонницы, ожидания. Он думает, что это всего лишь увлечение, всего лишь мимолетная вспышка. Черствый! Черствый человек!
Егор хлопнул дверью. В коридоре его встретил Эльфанд.
- Чего такое? Чего ходишь-то?
- А чего делать-то?
- Чего делать? Ты вообще видел чего тут вообще?
- Чего тут вообще?
- Тут море баб! Или ты все-таки сектант? И тебя там уже обработали как следует?
- Я не сектант. Я хочу еще выпить.
Откуда-то из-за угла на Эльфанда наскочила тощая тинейджерша с большими, как дорожные знаки, треугольниками, свисавшими из ушей. Она что-то замурлыкала на ухо Эльфанду. Эльфанд заржал.
На девочке висела сильно помятая по краям черная туника со следами пролитого вина. Она говорила басом и по-кошачьи улыбалась. Вообще она была похожа на змею.
Эльфанд вслушался в то, что ему говорит тинейджерша, и сразу расплылся, превратившись в пузатого кота с коротким хвостом. "Кошкин дом!" – осенило Егора.
- Ты не робей, - мяукнул Эльфанд, - Не думай, что если люди многого добились, то они какие-то особенные и жизнь у них совсем другая. Жизнь у всех одна и та же. Тусовки только разные.
Егор спустился с ними по лестнице. В холле собирались люди.
Продюсер больше не пел. Усталый, вспотевший и пьяный он сидел рядом с золотым глобусом и слушал анекдоты. Официант со строгим лицом то и дело выходил, потом опять возвращался. Видимо, многие гости остались на свежем воздухе, не желая заходить в дом.
Летний вечер был беспрекословно восхитительным.
К Егору прицепилась дама с прической похожей на кучку бигудей. Сначала она задела его плечом, потом наступила на ногу, а потом начала задавать вопросы.
- Где Сашка?
- Я не знаю, - Егор послушно взял из ее рук бокал с вином и сделал глоток.
- Он же был с тобой. Куда он спрятался? И с кем он там сейчас?
- Не было со мной Сашки. Я музыкант. Я играю на тамбурине.
- Почему Сашка так поступает? Вас тогда увели эти мужики в вип-комнату - вы хотя бы понимали, что его мама будет волноваться? Что за люди такие неотложные нарисовались? Их никто раньше там не видел. Пришли, приценились, а вы сразу на задние лапки. А если это бандиты? Если это маньяки? Тебе, может, и наплевать, а Сашка из приличной семьи, у него мама, ему учиться надо. Почему вы не позвонили оттуда? Это сложно было? Все переволновались из-за вас, а вы хоть бы хны. А если бы они вас увезли с собой? В лес, например. Знаешь, сколько таких историй было? Спроси у Марка, он тебе расскажет. Тебе Сашка не рассказывал, что с Артуром случилось? Его тоже вот такой дядя на Лексусе покататься взял...
Разговорчивую даму схватили за руку и увели наверх. Она заверещала на весь дом:
- Оставь меня! Подонок! Сволочь!
Егор еще раз сходил в туалет. Там валялись куски ваты, ложки, зажигалки и резиновый жгут.
Выходя из туалета Егор столкнулся лицом к лицу с юношей в латексных штанах. Из рук юноши вывалилась россыпь маленьких розовых тюбиков. Молодой человек ойкнул и стал собирать тюбики. Пока он ползал у дверей туалета, Егор вышел в холл и направился к столу с выпивкой.
Вина было очень много. Виски чуть меньше. Водку пили, разбавляя чем-то разноцветным. Ликеров, мартини и прочих карамельных вкусностей Егор не видел.
Не замечая никого и ничего, Егор взял бутылку виски, и, пару раз натолкнувшись на голые женские спины, вышел из дома.
У пруда не было ни Роберта, ни целующихся девушек. Только изваяние русалки с головой, как желудь.
Егор сел в кресло и принял задумчивую позу. Как часто бывало в его жизни – все вокруг гуляют, а он сидит. Сидит и молчит.
Смеркалось. К дому подъехал синий фургон. Из фургона быстро и ловко достали большую прозрачную коробку. Егор напряг испорченное компьютером зрение и разглядел клубок блестящих черных, серых и черно-серых змей внутри коробки. Змей под шумное гиканье, свист и визжание занесли в дом.
- Виноградинкой не угостите? - к Егору подошел бородатый мужчина средних лет в жилетке с множеством карманов.
- Я бы с радостью. Но у меня нет.
- Пардон. Обознался. Здесь только что дяденька лежал с мулаткой в обнимку. У них виноград по всему телу был разложен. Ага. Вот так значит. Они его давили и высасывали.
Егор посмотрел под ноги. Действительно, кое-где валялись большие зеленые виноградины.
- Я чтобы им не мешать, за нимфу зашел, - бородатый махнул в сторону лысой русалки, - Уединился с целью курения. Ага. Вот так значит. Работа у меня такая.
- Какая?
- Я видео-оператор. Видели, змей привезли? Сейчас начнется. Сейчас разогреются немного, и где-то через полчасика можно начинать съемку. Вы будете участвовать?
- Вряд ли. Меня укачало. Тошнит.
- Ясно.
Они помолчали. Бородатый плюнул в пруд.
- Там можно маски надеть. В прошлый раз большинство в масках были. Некоторые мужчины даже шляпы нахлобучили. Так что если вы смущаетесь, можно маску использовать.
- Я не смущаюсь, - ответил Егор, - я просто пьяный очень. А мне еще до дома добираться.
- Ясно.
Мимо пробежали два голых карлика. За ними, хохоча и падая в траву, неслась раздетая женщина лет сорока-семи с половиной. Егор протянул бутылку бородатому.
- Нет. Спасибо. Я все ж таки на работе. Ага. Вот так значит.
- Тяжелая работа?
- Как сказать... Главное, чтобы снафф не заказали снимать. Деньги очень хорошие платят, я приезжаю, начинаю снимать, а тут на тебе - снафф. Первый раз так и получилось. Отказываться было поздно, а потом мне говорят - ага, вот так значит, ты теперь главный исполнитель, так что не рыпайся, имей в виду и молчи как рыбка. Рыбка с пипкой.
Егор заснул на тридцать секунд. Когда проснулся, бородатый продолжал свой рассказ. Подул холодный ветер.
- Простите, я вас перебью. Вы не знаете, как отсюда до Питера добраться?
- На машине. Но вам я бы не советовал садиться за руль. Поберегите здоровье. Видели у входа Роллс Ройс? Разбитый такой? Неделю назад друг хозяина этого дома решил покататься с литром водки. Деда какого-то, говорят, сбил у станции. Представляю, как семья этого деда обогатилась. Ага. Вот так значит. Не любят здесь историй с последствиями.
- У меня нет машины.
Бородатый пожал плечами. Вежливо попрощавшись, он ушел. У входа оператор споткнулся о львиный хвост - чертыхнулся и вошел вовнутрь.
Из дома доносилась легкая музыка с вкраплениями романтического саксофона. Егор почувствовал, что воздух вокруг особняка пропитан терпким запахом, напоминающим запах просроченной гигиенической помады. Ветер разносил в разные стороны бумажки, этикетки, стаканчики - запах все равно оставался. Егор поморщился. Встав на колени и ползком подобравшись к пруду, он опустил голову к воде. Вырвало, потом еще раз. Как и полагается, сразу стало легче.
Лежа у гладких щиколоток лысой русалки, Егор думал о том, не пойти ли в дом и не вступить ли в круг всеобщего экстаза. Потом заболела голова, и он встал на ноги. Музыка стала тише, зажглись фонари, сделанные в форме трехметровых тюльпанов.
Проходя мимо львов и тюльпанов, Егор увидел странное создание одетое в халат. Он остановился, пригляделся и понял, что перед ним стоит девочка лет одиннадцати с тончайшей папироской во рту. Халат на ней был явно размеров на десять больше. Девчонка выглядела как закутанный в одеяло гном.
- Уже уходишь? - спросила она.
- Да.
- Что так?
- Ну, вот так. А ты что здесь делаешь?
Она глубоко вдохнула дым, отставила руку с папиросой, как это делают вальяжные дамы с длинными пальцами, и закашлялась. Табак был явно слишком крепок для детского организма.
Егор рассмотрел ее лицо. Тоненькое, абсолютно ангельское, с ямочками на щеках.
- Мне здесь нравится. Зря уходишь.
Егор оглянулся.
- Может, ты тоже пойдешь? Или ты здесь с родителями?
- Какие родители? Прикалываешься?
- C кем ты здесь?
- Какая разница? С дядей Толей. Он сейчас там, - она показала на окна второго этажа, - с Олей и Любой.
На халате был нарисован тигр. Ветер снес пепел с папироски прямо на глаза тигру. Егор помог очистить халат. От девочки пахло очень резкими, острыми духами с коньячным оттенком. Под халатом ничего не было, даже трусов.
- Ты же еще совсем маленькая. Тебе пить нельзя. И курить.
- А я не пью, - спокойно ответила она.
- Пошли со мной. Я в город еду.
- Я здесь до утра.
- Оля и Люба, это твои подруги?
- Нет. Они старше меня на десять лет. Работают в клубе.
- Ты знаешь, что там видео снимают?
- Угу. Только меня им нельзя снимать. Дядя Толя говорит, что за такое и плата должна быть в два раза больше.
Егор посмотрел на постепенно уменьшающуюся папироску. Еще минута и она истлеет совсем.
- Ну, пока! Если захочешь, возвращайся, - сказала она.
Егор, не двигаясь, смотрел, как резиновый пляжный тапочек давит папиросу. Шлепнув по розовой пяточке, тапок скрылся под полами халата.
Девочка подмигнула и быстренько забежала в дом. Егор остался один.