Марьина гора

 Марьина гора
 Очерк

Финляндский вокзал сейчас выглядит по-другому. Я давно здесь не была, года четыре. А в годы моей несчастной юности здесь не было турникетов, не было второго этажа, не было экранов МЧС, в центре зала не было сидений для пассажиров и на платформу заходить из города и с платформы в город можно было выходить с трёх сторон: со стороны паровоза, хранящегося под стеклом, со стороны зала ожидания, и к трамвайным путям. Что осталось с того времени – окошечки касс, большие часы и карта - схема с названием станций на стене, и расписания электричек пока висят на прежних местах.
Сажусь в электричку - с прежних дней вагоны не изменились – машинист в то же шепелявое радио объявляет куда мы поедем и об остановках, и через несколько минут поезд отправляется. На скамеечках из деревянных реек, покрытых лаком, пассажиров пока немного. Кто-то смотрит в окно – который раз провожая глазами много раз виденные картины, кто-то принялся читать газету или книгу, кто-то разговаривает с соседом по скамеечке; молодая цыганка достала зеркальце и тушь и густо подкрашивает себе глаза, рядом её чумазый ребёнок, она ему что-то говорит, но из-за шума вагона, который в народе называют моторный, слов не слышно, только отдельные звуки-выкрики; кто-то слушая плеер прикрыл глаза.
Длинный, тягучий путь. В Белоострове долго стояли. Потом двинулись дальше. Ещё томительные минуты и мы на месте. Поднимаюсь. Последние секунды перед выходом – подходит пожилой мужчина, одет прилично, старомодно, но чисто, просит мой билет, говорит: «Он ведь вам больше не нужен». Отдала. В его лице вырисовалось торжество.
Теперь нужно ехать на автобусе или маршрутном такси. Долго нет. Мёрзну. Ноги отморозила ещё в электричке. Наконец-то подошло маршрутное такси. Желающих оказалось больше, чем свободных мест. Я не надеялась на удачу, но оказалась в числе пассажиров. Кто-то пропустил вперёд – спасибо ему.
Где выходить – не знаю. Спросила у людей. Люди сказали, что мою остановку скажут водителю сами. Ехали довольно долго. Женщина назвала мою остановку и я, поблагодарив, вышла.
Теперь нужно пройти немного назад, перейти шоссе. Пережидаю, пока автомобилисты проедут, и перехожу; скорость машины здесь набирают ужасающую.
Вижу нужную мне широкую дорожку, утрамбованный песок с камнем, и иду по ней. Постепенно начинается подъём в небольшую гору. Сейчас, ранней петербургской весной, когда снег только сошёл, и травы ещё нет, вокруг в изобилии коричневый сухой лист и старой хвоей устлана вся земля, идёшь, приятно ощущая мягкость под ногами; и тут же чудом сохранившие цвет холмики тонкой зелёной травки. Деревья, казалось бы мрачные; но свет утреннего солнца и весёлый писк лесных птиц, переходящий в перелив, и какое-то уж очень громкое карканье вороны, летящее сквозь эти деревья: «Вес-на! Вес-на!», - перебивают мрак.
С грустью наблюдаю, всё же, упавшие седые стволы, уже без ветвей; унылый вид усиливает обилие современного мусора.
Выше на горе – песок, перемешанный всё с той же хвоей, шишками, коричневой листвой, веточками сосен и хламом, брошенным посетителями этих мест.
Я впервые здесь.
Подхожу к камню. Издалека казалось, что это большой единый булыжник нашего здешнего гранита, но при приближении замечаешь швы с видимой широкой замазкой.
Вверху на камне вжатый крест; однако, когда-то здесь была прямоугольная мемориальная доска – видны четыре углубления от винтов.
Со стороны подъёма, по которому подходишь – надпись на камне:
Марiя Всеволодовна Картавцова
рожденная Крестовская, родилась
30-го ноября 1862-го года
скончалась 24-го iюня 1910-го года
Скульпторъ В. В. Лишевъ

С другой стороны на камне надпись, сделанная чуть наискосок:
При жизни недостаточно
цънилъ и лелеялъ я тебя
дорогая Марьюшка, зато по смерти
свято исполняю волю, завъты
и желания твои. Твой всей душой
 Евгенiй

Пониже этого подпись следующего содержаний:
Её сочиненiя:
Раннiя проза,
Артистка,
Женская жизнь,
Исповедь Мытищева,
Дневникъ и другiя.

Грусть, вызванная увиденным и прочитанным, усиливается ужасающей картиной страшных разрушений: всего в нескольких шагах от этого места вижу груду бетона и арматуры, искорёженную до такого состояния, что трудно себе вообразить предмет, сотворивший весь этот хаос. Не знаю, что здесь когда-то было, но видны остатки огромных колонн; обхожу вокруг и нахожу поросшие мхом ступеньки. Рядом – большой деревянный наморёный крест без надписи, увядшие цветы и венки под ним, а в стороне отнесённая ветром лежащая на боку маленькая корзинка с уже потерявшими краски цветами, очевидно корзинка была здесь с зимы. Обнаруживаю и плакат со следующим содержанием:
 Уважаемые друзья!
Вы находитесь на территории историко-культурного памятника «Марьина гора». Памятник назван в честь русской писательницы Марии Всеволодовны Крестовской (1862 – 1910), у которой здесь находилось имение. В имении «Марийоки» бывали И. Е. Репин, Л. Н. Андреев, А. Д. Шереметьев, Т.Л. Щепкина-Куперник и многие другие известные деятели русской культуры.
В честь и память Марии Всеволодовны Крестовской в 1916 году архитектором
И. А. Фоминым была построена церковь. Храм был освящён епископом Выборгским и Финляндским отцом Сергием (Старогородским) в честь иконы Богоматери «Всех Скорбящих Радость».
За последние 100 лет здесь прошли три войны... Каждая пядь земли на Марьиной горе полита кровью советских и финских воинов.
Имение и церковь были уничтожены в ходе боёв летом 1944 года. По Христианскому поверью на месте разрушенной церкви незримый плачущий ангел ждёт её возрождения.
Давайте вместе сохранять наши храмы и православные традиции.
Марьина гора – одно из немногих мест на Карельском перешейке, где вы сможете соприкоснуться с историей нашей земли, поклониться «Могиле любви» - памятнику Марии Всеволодовны Крестовской и почтить её память.
Здесь Вы также можете увидеть финские бетонированные укрепления линии ВТ «Ваммельсуу-Тайпале»...

Пальцы окоченели и сделались красными от ещё студёного воздуха. Быстро убираю в карман авторучку и тонкую ученическую тетрадь, руки скорее прячу в карманы, чтобы как можно скорее отгреть их.
От плаката снова обхожу вокруг холодной, серой груды, долго стою перед каждой гигантской рваной деталью, которая хоть о чём-то «говорит». Раздумья печальны. Наверно под этим нагромождением внизу образовалась огромная воронка. Каким было мирное строение? Кто же здесь провёл свои последние минуты?
Весь разорванный клочок обрисовывает руина то ли ограждения усадьбы, то ли бывшего укрепления. Тут же нахожу ещё ступеньки и металлические дуги для колёсиков не существующих теперь ворот.
Грустную картину дополняют ещё две детали. Первая – это пустые могильные ямы и вторая – вогнанный в могильный холмик трос, держащий гигантский трамплин.
Две спортивные горы стоят по соседству, и их удручающая заброшенность словно подтверждает содержание плаката и увиденного до этого, но в то же время кажется нелепым, что кто-то тут занимался своим спортивным делом, рядом с таким несчастным местом и думаешь, кому пришла такая идея – настроить именно здесь гор.
Горы уже разрушены. Когда смотришь на них снизу вверх, сердце стынет от ужаса – высота огромна, но самое жуткое то, что похоже с лыжами нужно было пешком подниматься на самый верх горы по узеньким ступенькам, а потом лететь с горы вниз под очень крутой уклон. Не знаю, каким же надо быть храбрым человеком, чтобы заниматься прыжками с трамплина, если даже вблизи сам вид горы приводит в трепет. Так они и соседствуют – эти жуткие руины.
Вдоль забора углубляюсь в лес. Лес здесь, на горе, мягкий и звучный. По пути попадается овраг, а может это часть бывшего укрепления. Слева – бетонированная яма. Сначала думаешь, что это часть утраченной усадьбы, но всё-таки больше склоняешься к мысли, что это то же укрепление. Возвращаюсь назад.
  Теперь выхожу из «ворот». От «ворот» иду по дорожке к верхнему шоссе, перехожу через шоссе и оказываюсь снова в лесу.
Пройдя немного вперёд вижу сеть, заросших теперь, военных укреплений с элементами бетона и окопов. Прохожу ещё вперёд и оказываюсь на краю крутого лесистого спуска, а далеко внизу – река с тёмной хвойной водой. Некоторое время стою, не в силах расстаться с этим трагическим лесом.
Возвращаюсь назад тем же маршрутом, что и пришла. Спускаюсь с Марьиной горы, перехожу нижнее шоссе. Пока шла, то размышляла, что нужно подойти к заливу, как очевидно подходила в прохладные, тихие вечера сюда писательница со своими именитыми гостями. Действительно, за шоссе разрушенная смотровая площадка, остался лиш ровный пол. Долго стою, любуясь тёмной водой и ледяными глыбами на берегу. Неожиданно вдалеке раздался клёкот лебедей. Их белый, едва уловимый глазом кортеж виден над заливом. Птицы приводнились на полынье и стали звать своих отставших. Расшумелись, очевидно выражая так радость встречи с родиной. Моё сердце отреагировало на эту красоту жизни радостным стуком. Я слушала и слушала долгое эхо прекрасной стаи. Позволят ли люди жить ей...

 Конец марта, 2007