Антихрист

Антихрист
2033 г. Ближний Восток. Иерусалим…
Нет, нынешний город назвать Иерусалимом язык не повернется. В особенности у тех, кто жил в начале 21-го века и видел город в первозданном виде. Наверно, по отношению к развалинам, хилым деревянным хибарам, свалке и нищим, мечтающим лишь о куске хлеба и воды, не применимо даже слово город.
Сидящий на архиерейской кафедре, в окружении патриархов и митрополитов, патриарх Иерусалимский Иоаким испускает тяжелый вздох. Опустив голову и положив пересеченные набухшими венами руки на колени, прикрывает глаза. Вокруг сверкающее великолепие Соломонового храма, блестят раки с мощами святых, кивоты икон, богатейшая роспись на иконостасе, колонах, стене… Предстоятели Церкви сидят практически, не шевелясь, потупив взоры, словно чужие посреди блеска и пышности.
Три года войны. Кто знал, что великая и могучая цивилизация, что с таким трепетом созидалась на рубеже веков, пойдет по швам в течение трех лет. Где теперь эти многомиллионные мегаполисы, кишащие муравейниками людей, суетливо и без толку бегающим туда-сюда? Где их небоскребы, где фабрики и заводы? Выброшено на свалку истории. Злому гению Гитлеру, что бы перевернуть сверх на голову Европу понадобилось в тридцать девятом пять лет. Цивилизация 21-го века уложилась в срок гораздо быстрее. План догнали и перегнали.
Патриарх Иерусалима невольно обращает взор к фигуре, сидящей напротив. Столетний старик, грязно серая борода свисает клоками, впалые щеки, глубоко въевшиеся морщины больше похожи на шрамы. Дорогое, вышитое золотом облачение на иссохшем теле свисает подобно тряпкам. Сверкающее драгоценными камнями митра обременяет. Глядя на святейшего Варфоломея Константинопольского, Вселенского патриарха, единственного выжившего после войны епископа, вспоминается лишь одно слово – жалость.
Да и шутка ли это, жить под боком у развязавшей войну Турции. Когда близ Греко-Турецкой границы прогремели первые выстрелы, для патриарха началось восхождение на Голгофу. Он был вдохновителем греческого народа. Не скрываясь, публично осуждал агрессию. Разумеется, даром не прошло. Турки устали прикрываться лозунгами о демократии, более их ничего не сдерживало. Начались избиения, допросы, тюрьмы, лагеря, каторги. А потом… потом к власти пришел премьер-министр Израиля и лично вывел заключенного из тюремной камеры Анкиры. Говорят, в основном шепотом, что едва патриарх впервые увидел освободителя, остановившего кровопролитие, то впервые дрогнул. После встречи мало кому удавалось вытянуть из него более пару фраз.
- Это возмутительно! - развеял тягостную тишину зычный бас тучного патриарха Александрии. - Меня бросает в дрожь только о той мысли, что нам придется стоять рядом с раввинами.
Он и в правду содрогается грузным телом, брезгливо сморщив лицо.
- Это еще такое, - махнул рукой Феофил, приехавший из Афин. – Вы, наверное, слышали – присутствуют зороастрийцы, индуисты… Говорят, он отрыл на затворках какого-то шамана индейцев майя!
- Да, но такова воля премьер-министра! – возразили откуда-то с угла.
Иоаким бросает недовольный взгляд, но маленький рост не позволяет, как следует рассмотреть говорившего.
- Он желает, что бы народ видел тех религиозных лидеров, которые дороги ему. Премьер-министр просто соблюдает полит-коректность. Не следует поднимать панику из ничего. Мы ведь добились, будь премьер-министр хоть трижды евреем, что не раввины, не папа, а мы возложим корону. Там будут представители разных конфессий и представьте себе, братья и отцы, что произойдет, если рядом с будущим монархом будем стоять мы одни.
- Полностью с вами согласен, – присутствовавшие как по команде поворачивают головы к главе Русской Церкви. – Хочу добавить, что мы не должны замыкаться внутри себя. Наша миссия – идти к людям. Но как мы будем идти к людям, если сами строим рамки?
«Если дать ему еще минуту, - поморщившись, подумал Иоаким, - он с тем же майя согласится канкан у костра танцевать. Это по твоему, выйти за рамки?»
Подумал, но в слух отчего-то не сказал. Быть может оттого, что голос потонет, подобно брошенному в грязную лужу камню. Остается лишь сильнее стиснуть зубы и молиться, что бы это поскорее закончилось.
«Ты то, почему молчишь? – полный надежды взгляд метается к Варфоломею. – Ладно я, но ты то? Ты ведь не политик, ты устал от интриг, заискиваний – всего этого ты наглотался еще до войны. А мы слишком молоды для сана, не знаем, что такое Церковь до войны. Словно стало разными понятиями. Скажи хоть слово, назови нас трусами, приспособленцами, предателями…»
Варфоломей молчит. Сидит без движения, взгляд отрешенный. И это молчания для Иоакима большее обвинение, чем любые громкие фразы и проклятия.
Громко скрипят врата церкви. При хорошей акустике звук раздается во всех углах громоздкого храма. Патриарх Иерусалима закрывает плотно глаза, пальцы поневоле сжимаются в кулаки. Заранее знает, что означает, кто войдет и что скажет.
Раздаются глухие удары каблуков. Доверенное лицо министра, строго одетый в классический деловой костюм, останавливается, не доходя до восседающих епископов пяти метров. Ничего не выражающее лицо равнодушно обводит собравшихся. Подбородок чуть приподнят, среди епископов его выделяет ровная осанка, крепкое телосложение. Те, словно воды в рот набрали.
- Господа, - бархатным голосом, выждав эффектную паузу, произносит вошедший, - прошу следовать за мной.
Резко развернувшись на каблуках, незнакомец марширует тем же широким шагом. Кряхтя, скрипя стульями и покашливая, представители Православия словно отдирают себя от мест.
- Надеюсь, вы помните, - на ходу бросил человек в костюме. - Ваш представитель подходит к премьер-министру, показывает корону народу, затем идет церемония коронования согласно вашим обрядам. Благословения монарха вы производите после иудеев и католиков…
 Человек продолжает говорить бессмысленные фразы о предстоящей церемонии, но патриарх Иоаким не слушает. Идет в конце колоны, крепко сцепив руки и раскачиваясь в стороны при каждом шаге.
Почему же не испытывает радости? Он, уроженец Иерусалима знает о войне не с хроник, не по новостям. Довелось, как говорят, нюхнуть пороха. Видел, как умирают люди в окопах, сгорают заживо закрытые в домах люди, собственными глазами видел, как стерли с лица землю целый мегаполис за одно мгновение. В зрачках навеки застыл пережитый ужас.
А что для него премьер-министр. Наверное, то же, что и для немногих уцелевших. Именно при нем человечество взглянуло на себя со стороны и сказало войне «нет!». Но сейчас, за миг до коронования в душе нет радости. В ней странное и необъяснимое чувство пустоты.
В слух врезается гомон взволнованной толпы, что во множестве окружила храмовую площадь и окрестные районы. Давка огромная. Патриарх представляет, каково внизу. Ни шагу в сторону не сделать, ни пошевелиться. Людьми заполнены даже немногие из уцелевших крыш, вплоть до торчавших подобно скалам развалин. И каждый стремиться, вставая на цыпочки, едва ли не карабкаясь на голову соседа, хоть раз увидеть его.
Иоаким выходит последний, становиться в первом ряду. Епископы вмиг выравнивают спины, лица становятся важными, сосредоточенными. От этого они вмиг сливаются с разношерстной толпой.
Религиозные лидеры, представители каждой конфессии, образуют широкий полукруг, в центре которого один человек. Один единственный человек. Маленький рост, смешно оттопырены уши, длинный нос, лысина, шевелюра невзрачно взъерошена. На худощавой фигуре серый пиджак висит как на тремпеле, очки постоянно сползают.
- Они вопили с экранов «демократия!», «демократия!». А сами делили мир, строили планы. На картах карандашами чертили границы нового мира, мира, строимый ими. Но они, ошиблись, по одной причине. Потому, что вы пришли сюда. Потому, что у вас хватило сказать им «нет!». И я повторю это снова. С нас довольно. Хватит! И тем, что я сейчас делаю, я положу край беззаконию. Довольно с нас вражды, нет больше никаких границ, разделяющих людей. Отныне все равны.
Самые простые и бесхитростные слова, которые можно найти в столь знаменательный момент. Никаких изысканных речевых оборотов, аристократичной интонации. Премьер-министр картавит, в определенных местах едва ли не повизгивает. Но люди ловят каждое слово, следят за каждым движением губ.
- Пора, - прокатывается по рядам епископов шепот.
Шум замолкает. Кажется, люди боятся громко вздохнуть, бояться, что все сон, если сильно потревожить движением, звуком, исчезнет. Под гробовую тишину, когда молчит даже ветер, едва волоча ноги, поддерживаемый прислужниками, к человеку, к которому обращены тысячи сердец, движется патриарх Константинополя. Шествие, отнюдь не гордое и не величественное длиться несколько минут. Кажется, так медленно и тяжело вместе с ним, движется его эпоха. И за эти мгновения все вокруг замирает, словно останавливается время. Лишь медленно шагающий патриарх и расплывающийся в приветливой улыбке премьер-министр.
К Варфоломею подходит мальчик в цветастых одеждах, протягивает красную подушку. На ней сверкает хрустальная корона. Вот она, надежда будущего мира. Такая маленькая и хрупкая.
Иерусалимский патриарх издалека видит, как Варфоломей дрожащими старческими руками прикасается к короне. Осторожно берет с подушки, впиваясь взором, словно видя в ней, простой, пускай и красивой, вещи нечто. Также неспешно поворачивается лицом к народу, высоко поднимая корону над головой. Еще секунда и толпа взрывается. Люди кричат, прыгают, падают на колени, плачут и смеются одновременно. Среди всеобщего хаоса и криков до Иоакима ясно долетают отдельные фразы:
- Помазанник!1
- Помазанник Божий вернулся!
- Помазанник, наш избавитель, снова посреди нас!
Вселенский патриарх некоторое время молча смотрит на народ. Нет, не с укоризной, не как на сумасшедших. В глазах стоят слезы. Смотрит и понимает, что перед ним толпа слепцов. Один крикнет «идите за мной» и они пойдут, не зная, куда и зачем.
Варфоломей, наконец, поворачивается лицом к будущему объединителю и миротворцу планеты. Делает шаг навстречу, тянется к щеке, словно для братского поцелуя…
Иоаким старается рассмотреть происходящее. Упорно лезет в первые ряды, не обращая на злобные реплики растолканных им евреев. В тот момент видит патриарха и короля, стоящих рядом, щека к щеке. Патриарх произносит лишь два коротких слова. Иоаким напрягает слух до предела, пытаясь расслышать короткую беседу, но, что сказал патриарх, остается в тайне.
За миг добродушное лицо премьер-министра искажается, перед собравшимися предстает злобная гримаса. Отталкивает патриарха, вырывает из рук оторопевшего стражника оружие…
Словно удар грома, выстрел и предсмертный стон падающего патриарха пробуждают Иоакима от долго сна. Не знает, что за миг до конца Варфоломей сказал монарху. Но находит силы и заставляет себя понять…




Помазанник (евр. Машиах) – Мессия. В Синодальном переводе звучит как Христос.