Дыхание Мелиссы

Та ранняя фальшивая весна середины 90-х, оставившая пришедшему на смену знойному лету право компенсировать недополученное людьми, флорой и фауной тепло, запомнилась мне особенно хорошо, потому что я заканчивала университет и в перерывах между редкими сессиями, преддипломной практикой и собственно написанием дипломной работы, мне приходилось заниматься репетиторством. Именно "приходилось", так как это была моя последняя возможность сколотить небольшое состояние для осуществления моих дальнейших планов. А планы были далекоидущие: закончить университет с "отличием" и подавать документы в аспирантуру в Англии.

Будь я чуть-чуть послабее характером, непременно бы отступила как и эта весна, то приходящая с теплом и ранними подснежниками, то податливо уступающая холодной стуже, накрывающей первые нежные бутоны мягким снежным покрывалом. Но я была упряма, а перспектива заграничной учебы реальна как никогда.

К счастью, предложений о работе поступало хоть отбавляй - с приходом календарной весны подростки инстинктивно потянулись к знаниям, поскольку перед ними тоже замаячили перспективы поступления в ССУЗы и ВУЗы. Надо сказать, что преподавала я им английский и французский и, видимо, преподавала хорошо, потому что их родители начали рекомендовать меня своим знакомым с детьми, а те - другим знакомым, а другие знакомые - третьим знакомым. В итоге, денег на саморекламирование тратить не приходилось, что уже само по себе было неплохо.

Таким образом, я отучила троих ребят за сезон, отработала с ними грамматику, подкорректировала произношение, научила поддерживать беседу. Шурша своими честными купюрами в кармане, защитив дипломный проект, я совсем уж было приготовилась "завязать" с репетиторством, так как приход июня ознаменовал собой начало сдачи "госов", как вдруг сосед, добрый невысокий и вечно улыбающийся дядечка лет сорока, попросил меня позаниматься французским с его племянницей, вот-вот приезжающей из Штатов.
Не столько из-за финансовых соображений, сколько из любопытства я неожиданно для себя согласилась. Я даже не стала интересоваться возрастом своей будущей подопечной, потому что сосед был в курсе моих предыдущих студентов, сталкиваясь с ними время от времени на лестничной площадке. Поскольку сосед был интеллигентным дядечкой, работающим в каком-то НИИ и время от времени снабжающим меня научной литературой или просто житейской мудростью, мы с ним дружили и иногда обменивались взглядами на происходящее в окружающем мире, приглашая друг друга на чашечку кофе. Кофе он предпочитал довольно крепкий, без молока, а беседы наши изобиловали разными вычурными научными терминами.

По словам Михаила Константиновича - так звали соседа - его племянница должна была приехать через пару дней и остановиться с отцом в Ховрино, что казалось несколько неудобным, потому что я жила в Строгино, а моя альма-матер и вовсе находилась у метро Парк Культуры. Поразмыслив, я-таки приняла предложение, поскольку, как я уже говорила, заинтересовалась людьми, собирающимися приехать из-за границы и намеревалась расспросить их о жизни там, возможностях для студентов и молодых специалистов вообще. Несмотря на то, что Америка - это не Англия, в плане науки и кадровой политики они казались мне чем-то похожи между собой. Кроме того, обе говорили на английском языке, поэтому мне самой было любопытно попрактиковаться в английском с моей подопечной, поскольку мне было сказано, что она родилась и выросла в Америке и, следовательно, уже принадлежала к группе носителей языка. Ждать оставалось недолго.

Спустя неделю Михаил Константинович, как обычно, зашел на чашечку крепкого кофе и, сообщив о приезде своей племяннице, сказал, что меня уже ждут. Лицо его светилось особой внутренней теплотой в тот день, а улыбка казалась шире вдвойне. Я обещала приступить к репетиторству через сутки, так как один "гос", самый сложный, был у меня уже позади и образовалось небольшое "окно" между ним и следующим экзаменом, в котором я чувствовала себя увереннее. Но голова моя все еще была забита экзаменационными билетами, поэтому я не расспросила соседа о его племяннице, о чем позже не раз пожалела. Единственное, при упоминании о племяннице, он как-то загадочно протянул: "Она у нас больша-а-ая фантазерка!", зачем-то делая акцент на букве "а".

Соловьи в тот солнечный, непривычно жаркий июнь легко могли претендовать на звание курских. Казалось, они нарочно вили гнезда поближе к людям, чтобы те могли наслаждаться их пением. Растительность, покрытая густым слоем пыли у дорог, производила впечатление августовской и все из-за зноя, ни разу не сменившегося даже легкой моросью за прошедшие несколько недель. Поэтому соловьиные песни хотя и были звонкими, но казались грустными, тоскующими о небесной водице.

Пешеходы тоже изнывали от жары, плавились вместе с асфальтом и "стекали" белыми каплями мороженого на недовольно шипящее, уставшее от зноя и людей дорожное покрытие. Трудно было сделать выбор по поводу того, идти ли до метро пешком или доехать на трамвае. И там, и сям было душно. Расстояние, которое в обычные дни преодолевалось за 10 быстрых минут, нынче растянулось на долгих 20, поскольку я останавливалась у ларьков, чтобы купить мороженое и затем - бутылочку минералки. Минералку я, честно говоря, не люблю, но питьевая вода была вмиг раскуплена, а новую партию еще не завезли. Другой киоск был только у метро, а пить неимоверно хотелось прямо сейчас. Подумать только! Всего два шага от дома - и уже такая жажда.

Видимо, до Ховрино я добралась не так быстро, как хотелось бы, потому что, когда нажала кнопку старенького круглого звонка с "пупырышкой" посередине, за дверью долго не раздавалось никаких звуков. Все еще мучимая зноем московских улиц и желанием поскорее плюхнуться на стул, я была нетерпелива и громко постучала. Наконец, послышалось какое-то шарканье ног за железным "занавесом".

Как это водится в московских квартирах, железная дверь была не единственной, за ней следовала дверь деревянная, обитая искусственной кожей. Видимо, обивка была новой, так как все еще издавала сильный запах, бьющий прямо в нос гостю при распахивании ее железного хранителя. За дверьми показалась фигура невысокого молодого мужчины, примерно того же возраста, что и Михаил Константинович. Он мило улыбался и приветливо приглашал жестом войти.

И я вступила во всех смыслах. Перешагнув порог, я поспешила поприветствовать хозяина и живо поинтересовалась:

- А где же наша девушка-студентка? Не могу дождаться, когда увижу ее!

Я произнесла эту фразу нарочито громко в ожидании появления той самой студентки. Мужчина ничего не ответил, жестом пригласив меня на кухню и указав на напитки на столе, опять же жестом предложив мне выбрать то, что мне нравится. Я немножко насторожилась, потому что он со мной не разговаривал, продолжая все также мило улыбаться. Его улыбка чем-то напоминала улыбку Михаила Константиновича. И хотя я знала, что они братья, но чтобы нарушить тишину, я сиюминутно поинтересовалась родные ли они. Мужчина хранил молчание. Тогда я задала свой вопрос еще раз, но погромче, подумав, что он либо не расслышал, либо я спросила невнятно. Из-за жары губы слиплись и все еще отказывались меня слушаться. Самое время глотнуть холодного лимонада.

На мой повторный вопрос он широко улыбнулся, обнажая ряд ровных белых зубов, и радостно закивал головой. Лимонад, отжатый из свежих лимонов с сахаром, был особенно хорош и утолял жажду в тот день как никогда. Решив, что мужчина по какой-то причине чувствует себя некомфортно со мной, я не стала больше расспрашивать его.
Девушка-студентка все не появлялась. На короткое время, пока я наслаждалась лимонадом, хозяин - очевидно, ее отец - удалился куда-то в недра квартиры. Я немножко прислушалась в надежде услышать голоса, разговор, но ничего такого не было. Тогда я с интересом стала разглядывать кухню.

Как и кожаная дверь в прихожей, она тоже производила впечатление новой, пахнущей свежей краской. Кухня была небольше семи квадратных метров, но казалась просторной из-за минимума мебели в ней. На стенах красовались чьи-то детские рисунки, которые служили ее главным украшением. Рисунки были выполнены в разной технике, но натюрморты живописью смотрелись особенно хорошо. Хотя не вызывало сомнения, что работы были выполнены ребенком, сюжеты некоторых из них наводили на мысль об авторстве взрослого: гуашевая женщина в красном, склонившаяся над колыбелью младенца и протягивающая к нему руки, причем из глаз младенца почему-то текли слезы такого же насыщенного красного цвета; пейзаж чудной желто-коричневой горной долины, выполненный акварелью; чернильный рисунок двухэтажного, на американский манер, домика, но почему-то с резными русскими ставнями, узор которых был местами размыт водой и "смазан" в контурах; чей-то женский портрет в технике графики. Создалось впечатление, что первый рисунок был поврежден и восстановлен - бумага казалась мятой и, видимо, склеенной скотчем в нескольких местах с обратной стороны. Судя по рисункам, их автором был подросток 12-13 лет, потому что некоторые работы, особенно портрет, впечатляли изяществом линий и значительным сходством с человеческим образом.

Через пару минут мой стакан был почти опустошен, мужчина вернулся и попросил меня жестом следовать за ним, в другую комнату, но сам входить в нее не стал и вместо этого, думаю, вернулся на кухню. По крайней мере, мне уже не было его видно и я почему-то робко постучала к своей студентке.

Мне опять никто не ответил. Почему-то в этой квартире со мной упорно не желали разговаривать. Тогда я сама, без приглашения войти, отворила дверь и проникла в комнату.
Из-за темно-зеленых плотных штор, на три четверти закрывающих окно, в комнате царил полумрак. Этот резкий контраст с кухней и ярким солнечным днем вообще немного смутил меня и я не сразу разглядела в одном из углов маленькую девочку, тихо сидящую в кресле и смотрящую строго перед собой, казалось, в одну точку.

- Здравствуйте, - сказала она не поворачивая головы в мою сторону, - проходите, пожалуйста.

Голосок у нее был звонкий, но тихий и спокойный, с нотками нескрываемой меланхолии. Мне почему-то сразу подумалось, что я первый раз вижу, чтобы маленький ребенок сидел бы так тихо, почти неподвижно. Если бы не розовый румянец на ее щеках, я бы подумала, что она больна. На вид девочке было лет 5-6. Самое интересное, что несмотря на тот факт, что она родилась в Америке, девочка говорила на хорошем русском языке, без акцента.

- Меня зовут Мелисса, а Вас как?

Хотя, пожалуй, свое имя она произнесла на американский манер, прозвучало это как "Мэлыса".

- А я Наташа, приятно с тобой познакомиться.

- Мне тоже, - оживилась девочка и быстро перешла на "ты", - не возражаешь, если я буду звать тебя Ташa? Мне бы это напоминало дом, где осталась подружка, у которой такое же имя, как у тебя, но все зовут ее Таша. Но она в сто раз хуже тебя, я не хочу с ней больше дружить, потому что она ябеда. А ты если хочешь, зови меня Лисса, меня все так зовут с детства.

Под "домом", очевидно, подразумевалось то двухэтажное здание с резными ставнями с картины.

- Пожалуйста, зови так, как тебе нравится, - не возражала я, хотя, признаюсь, никто никогда не называл меня "Ташa" и добавила, - Скучаешь по дому?

При упоминании о доме, глаза ее потухли, в них появилась грустинка.

- Нет, я скучаю не по дому, а по людям, - выдавила она со вздохом, видимо, по-детски не понимая всеобъемлющую многозначность слова "дом".

Ее темно-синие большие глазища-блюдца неожиданно впились в меня внимательным взглядом:

- Мой папа не разговаривает. Еще он слабо слышит, лишь читает по губам. Но за то время, пока мы жили в Америке, папа немножко разучился читать по русским губам, извините его.
Мелисса снова перешла на "Вы" и закончив предложение, опять методично уставилась в одну точку.

Я немножко опешила. На несколько последующих секунд воцарилось молчание. Сочувствие к маленькой незнакомке и ее отцу, недетская задумчивость моей новой студентки, какая-то щемящая вселенская грусть - все разом смешалось в моем сердце, повергнув меня в смятение.

- Куда ты смотришь, Лисса? Кстати, ты можешь говорить со мной на "ты", ведь это принято между друзьями, не так ли?
- Ты хочешь быть моим другом? - снова оживилась девочка и добавила, - Я на рыбок смотрю.
- Извини, а где ты видишь рыбок? - поинтересовалась я, поискав взглядом аквариум и не найдя его.
- Это дело воображения, - внезапно перешла она на английский. - Просто смотри внимательно на вон тот рисунок на обоях.

Я посмотрела в направлении ее руки, но рыбок не увидела. Видимо, для этого нужно было быть такой же пяти-шестилетней, чтобы случилось чудо. Тут мое лицо озарила догадка:

- Так это твои рисунки в кухне?
- Мои. Только я нарисовала их по-английски и по-русски, теперь мечтаю сделать это по-французски, потому что моя мама родилась во Франции.
- Ты хочешь сделать к ним подписи по-французски? - Уточнила я.
- Подписи? Нет, не подписи. Когда я рисую, у меня вот тут, - она сделала движение рукой к сердцу, - играет музыка. Она бывает на многих языках, иногда непонятных, но никогда по-французски. Я не знаю ни слова по-французски.
- А может один из "непонятных" языков - французский?
- Нет, - покачала головой Мелисса. - Нет я бы сразу почувствовала...
- Это легко исправить, Лисса, немножко терпения и труда и ты скоро будешь хорошо говорить по-французски, я тебе обещаю!

Я, наконец, сделала несколько шагов в сторону ее кресла и присела рядом с ней на краешек дивана, стоящего неподалеку. Она, казалось, улыбнулась, потому что улыбка у нее тоже вышла какой-то задумчиво-меланхоличной.

- Так я скоро смогу обрадовать мою маму?
- Непременно скоро, я в этом нисколько не сомневаюсь!
- Скорее, Таша, скорее! Давай же начнем!

Лисса подбежала к темно-коричневому деревянному столу грубой обработки, отдаленно напоминавшему маленькую школьную парту. Там у нее уже были приготовлены новенькие карандаши, бумага и прочие письменные принадлежности, аккуратно разложенные каждый на своем месте. Создавался некий контраст между неуклюжестью этого видавшего виды антикварного предмета мебели и новизной школьных тетрадок. У стола стоял компьютерный стул, позволяющий, при желании, крутиться в любом направлении. Меня всегда несколько смущали такие стулья у студентов, потому что дети, как правило, начинали отвлекаться и "укачиваться", мерно расскачиваясь на стуле. Но то были подростки. А эта юная леди продолжала производить впечатление необычайно серьезной девочки. Едва доставая ногами до пола, она сидела тихо и неподвижно, вопросительно сверля меня своими глазищами-блюдцами в ожидании начала занятия.

- Твоя мама осталась в Америке?
- В Колорадо, но очень далеко, - двусмысленно ответила она, и я не стала дальше ее расспрашивать в надежде поговорить с ее дядей, моим соседом, вечером и узнать от него что-нибудь о племяннице.

Заниматься с ней было одно удовольствие. Мы отвесили шторы, затемнявшие стол, и брызги яркого света наполнили комнату, играя теплыми солнечными зайчиками на зеркалах. Для меня сразу стало очевидным, что у Мелиссы большие способности к языкам, она все схватывала "на лету". Нам не пришлось начинать со знакомства с алфавитом, потому что Мелисса его уже знала каким-то образом. Быть может, по аналогии с английским языком, но французкий давался ей очень легко и я была благодарна ей за это, так как опыта занятий с маленькими детьми у меня, увы, к тому времени не было. Жадно впитывая знания, она оставалась такой же малоразговорчивой и задумчивой девочкой. Когда наше первое занятие подошло к концу, я невольно поймала себя на мысли, что все это время я старалась ее как-то растормошить, развеселить, но у меня это плохо получалось.

- Не говори никому, что я собираюсь разговаривать с мамой по-французски, - попросила меня девочка, когда я засобиралась домой. - Не говори никому вообще, что я собираюсь с ней разговаривать.

Я, конечно, пообещала ей хранить тайну, напомнив, что мы с ней теперь друзья.
Несмотря на то, что я вернулась домой поздно, Михаила Константиновича на месте не оказалось. На двери его квартиры красовалась записка следующего содержания: "Извини, Наташа, срочно пришлось улететь в недельную командировку во Владивосток". С досады я хлопнула себя ладонью по лбу при мысли о том, что не знаю даже номера его мобильного. Мое любопытство о его задумчивой племяннице осталось неудовлетворенным. Странно. Никогда прежде он не оставлял записок, адресованных мне. Но сегодня он как будто знал, что у меня возникнут к нему вопросы.

***

Мы с Мелиссой отзанимались почти неделю, но мой сосед так и не появился в своей квартире. Похоже командировка затянулась. В понедельник мне предстояло сдать очередной экзамен, поэтому я отменила репетиторство на выходные. Навестив Лиссу в пятницу, я обнаружила ее в более угрюмом состоянии. К тому времени я уже почти убедилась, что, очевидно, девочка имеет какие-то психологические переживания или сильный стресс в прошлом, потому что обычному ребенку неподобает так сильно грустить в таком юном возрасте. Самое досадное, я никого не могла об этом расспросить: ее отец был немой и вообще чуждался моего общества, дядя задерживался во Владивостоке, а сама Мелисса всегда отвечала на мои вопросы загадками, еще более усугубляя мои предположения о возможной психологической травме. Мне было непонятно почему Михаил Константинович, всегда такой интеллигентный и деликатный, не предостерег меня на этот счет, потому что если у них и была какая-то семейная тайна, то ему неплохо бы хотя бы намекнуть мне на это во избежание провоцирования случайных стрессов у его племянницы.

Мое расписание уже вторую июньскую неделю было насколько плотным, что на сон и еду времени, увы, почти не оставалось. В предстоящую субботу и воскресенье планировался своеобразный марш-бросок в экскурс отечественной истории, которую я знала неплохо, нужно было лишь освежить в памяти некоторые исторические даты и события. Я чувствовала уверенность в своей подготовке, поэтому особо не волновалась.

Вообще тот пятничный день был ознаменован многими событиями и пока я принимала в них самое непосредственное участие, было уже далеко за полудень, а я все еще никак не доехала до своей студентки. Честно говоря, я чувствовала себя очень виноватой перед Мелиссой, потому что, во-первых, она всегда ждала меня с таким нетерпением, и во-вторых, я не была уверена, правильно ли это начинать занятия так поздно с маленьким ребенком с педагогической точки зрения.

Как я уже сказала, я застала девочку в мрачном расположении духа. До того, как нырнуть в подъезд я увидела чью-то светлую головку, мелькнувшую в кухонном окне. Значит, она меня не просто ждала, а очень ждала. Дверь снова открыл ее отец, указал жестами на кухню, а сам удалился в другую комнату. Как сказала Мелисса, он работал фотографом, поэтому ежедневно обрабатывал какие-то снимки на компьютере. Видимо, его слабый слух компенсировался хорошим зрением, потому что позднее, когда я увидела его творческие произведения, я была потрясена их качеством и глубоким смысловым содержанием.

- Хочешь кофе? - Предложила Лисса тоном светской дамы. - Уже не так жарко для кофе.
- Нет, спасибо, я не пью кофе так поздно.

Лицо девочки стало еще угрюмее.

- Что-то случилось, Лисса?
- Я думала, ты уже не придешь сегодня, Таша. Я хотела показать тебе одно волшебство.
- Но я же пришла, - улыбнулась я и приобняла ее за худенькие плечи, - с удовольствием посмотрю на твое волшебство, показывай.
- Дождемся ночи? Для волшебства должно быть темно.

В погожие июньские деньки темнело поздно, поэтому я на минуту засомневалась, стоит ли мне обещать Мелиссе свою компанию тогда, когда она должна, по идее, ложиться спать.
Словно угадав мои колебания, она попросила:

- Останься у нас ночевать! Ну, пожа-а-алуйста! У нас есть кровать для гостей.
- Лисса, дорогая, я такая же ученица, как и ты. Когда стемнеет, я хотела почитать умные книжки. И потом, ты будешь уже спать в это время.
- Я не буду спать, я обещаю. А умные книжки ты можешь почитать здесь, ты всегда их носишь с собой.

Какой наблюдательный ребенок! Из моей сумки на самом деле торчали учебники по истории, которые я почитывала при каждом удобном случае в транспорте.

- Лисса, я не думаю, что твой папа будет рад, если ты откажешься спать сегодня ночью.
- Папа разрешил мне показать тебе волшебство. Ну, пожа-а-алуйста, Таша!

Она была неумолимой, и я сдалась при условии, что "волшебство" будет недолгим и у нас останется время на сон.

- Если сможешь уснуть после этого, - хитро добавила девочка и оживилась от мысли о том, что я все-таки составлю ей компанию.

Я была заинтригована этой внезапной детской непосредственностью. Поскольку настроение Мелиссы явно улучшилось, я решила расспросить ее о рисунках. Я давно собиралась это сделать, но затаилась в ожидании подходящей возможности.

- Это твои работы? Хорошо рисуешь, молодец.
- Спасибо. Какой твой любимый?
- Женщина с младенцем, - ответила я и осторожно поинтересовалась, - А почему у малыша слезы красного цвета?

Мелисса вдруг разозлилась и разволновалась:

- Нет, этот рисунок никому не может нравиться, он дурацкий! Это кетчуп, ребенок уронил себе на лицо кетчуп.

Ох, я никогда не видела ее такой рассерженной: маленькое личико зарделось, ноздри раздувались, губки обиженно сжались, брови насупились! Создалось впечатление, что кто-то когда-то уже задавал ей подобный вопрос.

Внезапно она добавила, хотя я ни о чем ее больше не спрашивала:

- Это не кровь, хватит крови! Это кетчуп, Таша, я тебе сказала! Я выбросила этот рисунок, а он ко мне вернулся. Музыка вернулась, поэтому его нельзя выбрасывать.
- Замечательно, что ты слышишь музыку, когда рисуешь, - сделала я попытку отвлечь Мелиссу. - Все великие художники именно так и рисуют, с музыкой в сердце.
- Правда? А мне говорят, что я выдумываю.

Она задумалась на несколько секунд и продолжила:

- Значит ты мне веришь? Понимаешь, мне никто никогда не верит, все называют фантазеркой. Значит тебе можно доверить еще одну тайну?

В ожидании ответа Лисса внимательно вглядывалась в мое лицо. Она определенно хотела поделиться со мной чем-то важным, но колебалась.

- Мы друзья, ты помнишь? Знаешь, что такое быть другом? Это значит, ты можешь рассказать ему все-все, что хочешь, и он будет хранить эту тайну…

Не успела я закончить, как в ту же секунду Лисса пододвинула ко мне поближе свой стульчик и заговорнически прошептала:

- Тайна у меня на самом деле есть. Обещай, Таша, что никому не скажешь!

Она испытующе заглянула в мои глаза своими темно-синими "блюдцами".

- Конечно, обещаю!
- Не "конечно, обещаю", а обещай по-настоящему - поклянись!
- Клянусь!
- Никому?
- Никому, никому!

Мелисса все еще не решалась, над чем-то раздумывая. Затем она вплотную пододвинулась ко мне так, что я могла чувствовать ее прерывистое возбужденное дыхание на своей коже.

- У меня есть волосы в пакетике, хочешь посмотреть?
- Какие волосы? - Опешила я.
- Человеческие. Мамины. Немножко. Хочешь посмотреть?
- Мама тебе их подарила?
- Я отрезала сама.
- Зачем???
- Чтобы трогать маму, когда захочу. Я с ней разговариваю, вижу во сне, а потрогать не могу. А с волосами могу.
- Что случилось с твоей мамой? Где она?
- В Колорадо. Там было много… кетчупа...

Я кажется поняла, что с ее мамой, должно быть, случилось что-то страшное. Мне сделалось так невыносимо грустно и больно за эту маленькую девочку, видимо, перенесшую огромную потерю в столь юном возрасте, что я интуитивно обняла ее и прижала к груди.

- Ты не бойся, все позади. Мне доктор сказал, что я не должна бояться того, что позади, что маме сейчас очень хорошо и не больно, что она видит меня и радуется. А папе плохо. Он совсем не разговаривает с тех пор, а до этого умел. Я помню, я слышала. Помнишь, я тебе сказала, что мой папа не разговаривает? Он не немой, он родился с больными ушками, но немножко говорить умел. А теперь опять разучился. Да пойдем же скорее я покажу тебе волосы!

Пребывая в некотором шоке от услышанного, я молча последовала за Лиссой, которая уже вскочила и тянула меня за руку. Мысль о том, что я сейчас увижу прядь волос женщины, которой может уже нет в живых, повергала меня в еще больший ужас. Ноги были какими-то ватными и плохо слушались меня, сердце сжималось от боли. Теперь мне стала понятна меланхолия этого голубоглазого ранимого существа, очевидно, до конца не осознающего, что такое физическая смерть, но постоянно живущего в невыносимой душевной тоске по потере близкого человека. Эх, добрая душа Михаил Константинович! Ну почему он ничего мне не сказал!

Тонкую прядь волос Мелисса на самом деле бережно хранила в маленьком пакетике, спрятанном на дне нижнего ящика в комоде. Она сразу его отыскала среди груды белья и повертела у меня перед носом. Когда я было протянула руку, чтобы его потрогать, Лисса ловко спрятала пакетик у себя за спиной. Однако я успела разглядеть, что белокурый локон лишь отдаленно походил на человеческий, больше напоминая мне... хмм... о, да, да, да! Эта прядь была определенно с головы пышногрудой Барби, еще вчера украшающей собой тот же самый комод, в верхней части которого она "жила" вместе с другими игрушками. А уже сегодня красавицы-блондинки в коротком бикини не наблюдалось на прежнем месте.

У меня, признаюсь, немножко отлегло от сердца, грудь инстинктивно издала вздох облегчения. Мелисса, все это время с интересом наблюдавшая за мной, насторожилась.

- Таша? Видишь какие красивые волосы были у моей мамы? Правда красивые?

Я опять вздрогнула и вернулась к своим грустным размышлениям, потому что это был первый раз, когда Мелисса говорила о своей маме в прошедшем времени. Все-таки я решила, что будет лучше, если я притворюсь, что поверила ей, нежели буду пытать ее вопросами, травмируя при этом детскую психику своей взрослой дотошностью.

- Красивые... замечательные... волосы, чем-то похожие на твои. Мне жаль, Лисса, что твоей мамы сейчас... сейчас нет рядом с тобой, но где бы она ни была, она очень сильно любит тебя, поверь мне. И ты ее любишь тоже, ты потрясающая дочка, она всегда будет тобой гордиться.

Лисса примолкла, закусив нижнюю губу. Казалось, она вот-вот заплачет, но сдержалась и дрожащим голоском произнесла:

- А я всегда-всегда буду ее любить, хотя папа и дядя думают, что я не могу ее любить.
- Не можешь? Видишь ли, дорогая, очевидно твой папа и дядя не хотят, чтобы ты волновалась и расстраивалась каждый раз, когда ты думаешь о маме. Никто не может запретить тебе ее любить, но знаешь, твоя мама тоже была бы более счастлива, если бы ты чаще улыбалась, чем грустила. Можно попросить тебя сделать маме такой приятный подарок? У тебя такая красивая искренняя улыбка.

- А что такое "искренняя", Таша?
- Это когда человек улыбается и от него исходит яркий-яркий свет.
- Волшебный?
- Волшебный.
- Как от звезды?
- Точно, милая! Как от звезды.
- А этот свет не будет мешать той музыке, которая уже живет во мне?
- Что ты! Он будет лишь дополнять ее как луна дополняет звезды. Давай-ка приступим к занятиям, а то у нас не останется времени для твоего волшебства.

Мы с настроением принялись за урок, словно обе хотели забыться, убежать подальше и спрятаться от разговора о смерти. Но несмотря на наши попытки, в атмосфере над нами, казалось, нависло что-то угрожающее, рассыпающееся искусственными улыбками на наших губах и застывшее тревогой в наших глазах. Или все это мне только показалось? Так или иначе, история про маму Мелиссы никак не хотела выходить из моей головы.

Наконец, это "угрожающее" разразилось первой летней грозой за окном. Гроза была замечательная, грохотало так, что мы время от времени вздрагивали и примолкали. Но вся эта видимая мощь оказалась обманчивой, ибо последовавший за ударами дождь лишь слегка смочил верхний слой земли, да обмыл запыленную листву у дороги.

***

Когда мы вышли на улицу смотреть "волшебство", все еще моросило, но грозы уже не было слышно. Смеркалось. То там, то здесь доносилось лаяние собак, преимущественно бездомных. Но поскольку неподалеку был большой красивый парк, то можно было встретить и редких прохожих, выгуливающих своих четвероногих питомцев. Забавно было смотреть, что на всех собак такое резкое изменение погоды действовало по-разному: некоторые из них счастливо рассекали траву, лихо сбивая капли дождя, а какие-то боялись намочить свою шкуру, трусливо плелись по тропинкам, стряхивая воду со своих лап. Воздух тоже был наполнен влагой вперемешку с теплыми парами, исходящими из недр еще не успевшей остыть земли. Создавалось впечатление тропиков.

Мы шли в направлении парка. Моя юная спутница хранила молчание и попросила меня сделать то же самое, чтобы не спугнуть волшебство. Когда мы немножко углубились по тропинке в парк, она вдруг сняла свои легкие салатовые сандалии и побежала по нетоптанной мокрой траве к большому раскидистому дереву, стоящему чуть поотдаль.

Не успела я последовать за ней, как девочка ловко забралась на нижний ярус ветвей, цепляясь за что-то руками и ступая босыми ногами по сучкам, не боясь пораниться. Это был дуб. Достигнув цели, она свесилась вниз, обнимая одной рукой ствол и протягивая мне другую.

- Лисса, у меня не получится так же легко, как у тебя.
- Ну же! Попробуй, я хочу, чтобы ты была рядом.

Благо в тот день на мне были удобные джинсы, чуть расклешеные к низу.

- Туфли скользят, - сказала я, пытаясь вскарабкаться по сырому стволу.
- Снимай их! - Последовала команда.
- Лисса, я же...
- Ну же, Таша! Торопись! Здесь низко.

В общем, забраться так ловко, как Мелисса, у меня не получилось. Это стоило мне нескольких царапин на щиколотках и запястьях, но где-то с четвертой попытки я была рядом с девочкой. Чувствовалось некомфортно, потому что с листвы постоянно стекали капли дождя нам за шиворот. Было зябко, хотя совсем не холодно. Казалось, Мелисса не испытывала того дискомфорта, что я, улыбаясь моей неуклюжести.

- Теперь надо сесть поудобнее и дождаться тишины. Я всего третий раз здесь, но мне нравится. Дядя и отец не хотят составить мне компанию на дереве - вот почему я выбрала тебя!

Легко сказать "поудобнее"! Штаны почти сразу намокли, свежие ранки саднили, ноги некуда было девать, а руками приходилось обнимать ствол дуба, либо держаться за его толстые ветви.

- Собаки будут лаять, но ты не обращай внимание. Сможешь? Закрой глаза! Что ты слышишь?

Честно говоря, именно лай собак я и слышала, но соврала:

- Музыку дождя.
- Она играет у тебя внутри или снаружи?

Да уж! Как раз-таки именно снаружи, в намокшей одежде.

- В моем сердце, Лисса.
- На каком языке?
- Без слов. Просто мелодия.
- Чья мелодия? Какой страны?
- Я никогда не была за границей, Лисса. Поэтому, наверное, мелодия московского дождя...
- Какой инструмент играет эту мелодию, Таша? Вот у тебя какой?
Мы сидели с закрытыми глазами и продолжали фантазировать.
- У меня фортепиано. Или скрипка. А у тебя?
- А у меня дыхание. Это самый лучший инструмент для человека, мне так папа сказал, когда умел говорить. Когда ты глухой, ты можешь лишь видеть эту мелодию и то только в морозный день. А представь, если ты еще и слепой! Как ты почувствуешь мелодию своего или чужого дыхания?

Я задумалась. Но не столько над вопросом, сколько над философскими размышлениями этой маленькой девочки, пяти-шести лет от роду.

- Я не знаю, Лисса.
- Может прикосновением? То есть тебе вовсе не обязательно дотрагиваться до кого-то, надо лишь приблизиться к человеку. Вот смотри! Только глаза не открывай.

Очевидно, она повернула свое личико в направлении меня, потому что в ту же секунду я почувствовала ее легкое дыхание на своей коже.

- Ты слышишь? Чувствуешь? Это и есть то самое волшебство, о котором я тебе говорила. Представь, человек не слышит, не видит, не говорит, а все еще может жить с этой музыкой внутри себя. С ней он различает улицу и дом, еду, растения, животных, других людей...
- Это называется осязание и обоняние, дорогая Лисса.
- Я не знаю этих слов. Я называю это волшебство дыханием. Оно есть у всех: у растений, животных, людей, особенно у людей. Знаешь, как слепо-глухо-немые любят? Дыханием. А мертвые? Те, кто не дышит? Они люди или уже не люди? Как они любят, Таша? Как меня мама любит?

Я вздрогнула от неожиданного переключения разговора на тему о матери Мелиссы и что-то уронила в траву. Возможно, одну из туфлей, которые я зачем-то взяла с собой на дерево и сжимала в руке.

- Лисса, милая, они, возможно, растворяются в воздухе и становятся частью его.
- То есть ты не знаешь наверняка?
- Никто не знает. Никто оттуда не возвращался и не рассказывал нам об увиденном и пережитом Там.
- Никто?.. Никогда?.. А можно придумать, чтоб возвращались? Я когда вырасту, то обязательно придумаю. Ты мне поможешь, Таша?
- Конечно. Думаю, в будущем это будет не так уж и сложно. В будущем не останется ничего невозможного.
- А те, кто не умерли, будут возвращаться назад?
- Как это?
- Ну, те, кто не умерли, а уехали далеко-далеко, они вернутся послушать музыку московского дождя?
- А ты вернешься?
- А ты будешь рядом со мной сидеть на этом же дереве? Тогда вернусь.
- Понимаешь какая штука, Лисса. Даже если ты сидишь не на том же самом, а на другом дереве, ты все равно слышишь музыку московского дождя.
- Вот видишь! А ты мне говорила, что у твоей музыки нет слов. Они ведь есть, правда? И они на русском языке.
- А твои мелодии, Лисса, чаще всего на каком языке звучат?
- На растительном, животном и игрушечном. Но когда я сажусь рисовать, эти мелодии звучат на языке того человека, кого я рисую. Почему так получается?
- Это ассоциации. Когда ты рисуешь кого-то, ты представляешь то, о чем и как бы ты с ним говорила, правильно?
- Я не просто представляю, я говорю.
- Вот видишь!
- А почему ты мне веришь? Может я все это выдумываю.
- Потому что в пять-шесть лет можно легче увидеть и услышать то, чего не видно и не слышно, когда тебе 25-ть.
- Мне восемь.

...Мы еще долго сидели вот так, скрючившись, поджимая ноги, и ежась от каждой новой капли, падающей с кроны дуба нам на головы. Мы все еще не открывали глаз и болтали о всякой всячине. Мне было интересно с Лиссой и казалось, что я знаю ее давным-давно. Даже взрослые люди порой интересуются материальным миром больше, чем духовным, а эта маленькая девочка была особенной, чуткой и внимательной к окружающему миру и самой себе. Наконец, мы промокли насквозь и стали потихоньку замерзать, потому что под покровом ночи, пусть даже июньской, шансов согреться совсем не оставалось.
Я проводила Мелиссу домой, помогла выкупаться в горячей ванной, напоила чаем, переодела, но ночевать у них не стала, а отправилась к себе в Строгино. Общественный транспорт уже не работал, поэтому пришлось ловить такси. Добравшись до места, я проделала те же процедуры - душ, чай, смена белья - и улеглась почитать, накрывшись одеялом до подбородка.

Не помню, освежила ли я в ту ночь курс истории или нет, потому что другая история, жизненная, не шла у меня из головы. И имя у той "истории" было Мелисса.

***

Михаил Константинович вернулся лишь к концу следующей недели. Я, как всегда, пришла домой поздно, успела лишь умыться и поставить чайник на плиту как в дверь позвонили. Обрадовавшись его внезапному приезду, я попросила соседа зайти ко мне утром. Спать хотелось очень сильно, усталость буквально разламывала пополам, а ноги подкашивались. Все! Я зареклась носить каблуки, даже самые низкие!

Наутро он пришел со своим кофе. Нет, не в чашке, а принес целую упаковку.

- Японский, - сказал Михаил Константинович, поглаживая невзрачный пакетик с красочными иероглифами, переведенными на русский. - Захотелось попробовать.

Я приняла упаковку из его рук и принялась разглядывать.

- Специально для нас что ли выпустили? Почему перевод только на русском?
- Видимо, специально для таких как я, - оскалился Михаил Константинович.

Засыпав в кофеварку, мы уже через пару секунд вдыхали его аромат. Кофе оказался неплохим, с тонкой ароматной горечью. Даже молоко не стали добавлять, чтобы не испортить его вкуса.

Отхлебывая из чашки, я то и дело поглядывала на соседа в ожидании, когда он начнет меня расспрашивать о Мелиссе, но он никак не хотел начинать, поэтому я вступила первая:

- Вы мне так мало рассказали о своей племяннице, Михаил Константинович. Она у вас замечательная неординарная девочка.
- Вот как? Она уже успела проявить свою неординарность? Да ты меня и не расспрашивала о ней, Наташенька.
- Да, верно. Вся в "госах", извините. Ну, я думала, что хотя бы предостережете...
- Предостерегу? - Он удивленно поднял брови. - От чего? Что натворила наша маленькая Лисичка?
- Нет, все в порядке, просто... просто я не знаю, что случилось в вашей семье. Почему девочка всегда такая грустная? Знаете, я никогда прежде не встречала такого задумчивого ребенка, которому не хочется побеситься с товарищами во дворе. Она все время один на один со своими игрушками в ожидании редких посетителей, которые заглядывают в ее дом время от времени.
- Так вы подружились?
- Не могло быть иначе. Она милая искренняя девочка, понимающая и чувствующая намного больше иного взрослого в свои восемь лет. Лисса очень скучает по своей маме и, похоже, разочаровалась в своей лучшей подруге.

Кофе все еще клубился в наших чашках - таким он был горячим. Я вспомнила, что у меня есть плитка шоколада, достала из ящика и предложила Михаилу Константиновичу. Он любезно отказался. Удивительный гурман! Умудряется наслаждаться черным крепким кофе без всего. Говорит, иначе не чувствует вкуса зерен. Ну, а я так очень даже обрадовалась собственной находке. Шоколадки я люблю, могу съесть целую плитку за один присест. А с кофе вообще все идет за милую душу.

- К несчастью, случилось то, что случилось... Про подругу она тебе тоже все рассказала? Интересно было бы послушать ее версию.
- Михаил Константинович, она не просто страдает, а замкнулась в себе, делиться своими переживаниями не хочет. Про подругу? Сказала только, что та ябеда.
- То есть, как я вижу, не созналась.
- В чем?
- Она организовала "похищение" Таши у собственных родителей.
- Как это???

Честно говоря, я была убита этой новостью. Образ маленькой сентиментальной Мелиссы никак не вязался у меня со злостной похитительницей.

- О, она у нас больша-а-ая фантазерка! Придумала какую-то историю, прятала Ташу в своей комнате два дня, а родителям и учителям соврала, что видела, как подругу похитил какой-то мужчина. Она даже в полиции показания давала.
- Ради чего? Историю ради чего придумала?
- О, это только взрослые ради чего-то придумывают и организуют, выкуп потом требуют, а Лисса сочинила ради того, чтобы сочинить. Ты права, уход матери очень сильно сказался на ее психике. Брат показывал племянницу доктору и тот посоветовал оберегать ее от стрессов, по возможности сменить обстановку, поэтому они приехали в свою московскую квартиру на какое-то время.
- Мать у нее была француженкой? Отчего у Лиссы такой интерес к языку?
- У Лисички много интересов, к языкам особенно. А какие картины она рисует! Видимо, унаследовала от отца тягу к творчеству. Кстати, почему ты говоришь о ее матери в прошедшем времени?

Я слегка озадачилась, рассасывая шоколадный кусочек. И ведь действительно, почему?
Михаил Константинович иронически смотрел на меня, улыбаясь глазами. Казалось, он о чем-то догадывался, но вслух не произносил.

- Ну-у-у... странные разговоры,.. необычные рисунки...
- Ты про даму с кетчупом? - Расхохотался сосед. - Известная история! Она нарисовала это после того, как ее мама ушла. Учительница заволновалась и показала рисунок школьному психологу. Тот долго беседовал с Лиссой, в итоге она рассердилась, смяла рисунок, хотела выбросить. Но потом вдруг неожиданно передумала и стала всем говорить про кетчуп. Ха-ха-ха! Забавная фантазерка!

Но было совсем не весело, напротив, мне сделалось невыносимо грустно:

- Боюсь, вы не понимаете девочку, принимаете ее страдания за фантазию.
- Мы видим ее страдания, милая. Пробовали говорить с ее матерью, но не убедили сохранить семью ради ребенка. Она ушла год назад, когда с моим братом случилось это несчастье...
- ???
- ...Все началось с обычного простудного заболевания. У него с рождения была тугоухость, плохо говорил, но, по крайней мере, он сильно отличался от обычных глухо-немых, мог общаться посредством голоса. В общем, встретил он эту Катю еще до отьезда в Америку, свадьбу играли здесь. Оба были учеными, но в разных областях, оба эмигрировали. Нелегко им пришлось первое время за границей, пришлось начинать практически с нуля. Катя оказалась более удачливой в этом плане несмотря на то, что вскоре после приезда у них родилась Лисса и она провела год дома, воспитывая девочку. Брат работал, содержал семью. Потом это несчастье случилось, когда он потерял последний слух и голос. Катя заступила "на вахту", а он был с ребенком. У нее получилось лучше продвигаться по карьерной лестнице, а со временем - и с мужчинами. Влюбилась, развелась, снова вышла замуж. Живет теперь в соседнем с братом городе, в Колорадо. Вот такая банальная история...

Михаил Константинович нервно теребил ручку чашки, время от времени постукивая по ней ногтем. Голова его была низко опущена так, чтобы не смотреть мне в глаза. Видимо, он стыдился этой истории по каким-то причинам или просто чувствовал себя неловко.

- Ну, а девочку... дочку почему она не забрала?
- Видимо, не захотела. Или новый муж не разрешил. По американским законам оба родителя имеют равные права при разводе, поэтому Катя может ее навещать. Только она этого почти не делает. Раз в год. Стыдно, наверное. Девочка растет, задает ей взрослые вопросы, вот она по возможности и избегает их.

В который раз я была потрясена перепетиями их семьи! Сердце опять жалобно заныло в груди при мысли о Мелиссе и ее огромном желании быть с мамой.

- Михаил Константинович, Лисса сказала мне, что хочет говорить с мамой по-французски.
- Да, да... Она всегда хочет ее чем-то удивить в надежде вернуть в семью...
- Знаете, она меня так напугала! Она отрезала у куклы локон и положила в пакетик, а мне сказала, что это мамины волосы и она их хранит, чтобы чувствовать ее рядом с собой.
- Бедная девочка! - Произнес сосед и закрыл лицо ладонями.

Нет, он не плакал, лишь глубже погрузился в свои мысли. В чашке остывал недопитый кофе, к которому он больше так и не притронулся в то утро.

Я была так сильно впечатлена услышанным, что незаметно для себя выболтала "тайну" Мелиссы, которую обещала хранить. Впоследствии мне это дорого стоило.

***

Утро выдалось на удивление прохладным несмотря на то, что календарное время поступательно двигалось к июлю. Всего каких-то пару дней назад мы изнывали от жары, молились на каждое облачко хоть на миг заслонявшее нас от расколенного небесного светила и вдруг с понедельника все резко изменилось. Обычно прохлада в средней полосе России сопровождается ясными днями в любое время года, но отнюдь не всегда. Такая неожиданная перемена климата зачастую влияет не только на настроение, но и на здоровье людей. Удивительная штука - человеческий организм: когда жарко, нам хочется прохлады, а когда холодно, мы тоскуем о тепле.

Поскольку в квартирах на лето выключают отопление, некоторый озноб чувствовался уже под одеялом. Как назло, на месяц отключили горячую воду - экая досада! Вы заметили, ее ведь всегда отключают "вовремя": либо когда очень жарко, либо когда слишком холодно. И если отсутствие тепла в батареях можно хоть как-то компенсировать одеялами и теплой одеждой, то с водой значительно сложнее, но тоже, впрочем, не невозможно. А тазики для чего существуют?

Но, честно говоря, мне лень было с утра заморачиваться с тазиками. Вынырнув из-под одеяла, с надеждой выглянув в окно и не увидев ничего ободряющего, я поплелась в ванную, морально подготавливая себя к холодным водным процедурам. Не раздумывая подставив ладони под струю воды, я быстрыми движениями умылась и почистила зубы. Остальное утро обещало быть таким же бодрым как и его начало, так как я почти опаздывала на консультацию перед последним "госом". После консультации, конечно, были и другие дела: навестить Мелиссу и заскочить с подружкой в супермаркет в поисках платья к выпускному вечеру.
С Лиссой мы договорились, что я буду у них к двум. Но в университете неожиданно выяснилось, что подружка будет занята вечером, поэтому предлагалось пойти искать платье сразу после занятий. Поколебавшись немного, я согласилась с условием, что мы задержимся в торговом центре ненадолго.

Но вы сами знаете, что стоит только оказаться среди множества красивых вещей, как тебе сразу захочется все их перемерить. Подружка в этом плане оказалась более практичной и потратила всего полчаса на поиск и примерку. Я все никак не могла определиться между нежно-розовым шелковым платьем с приспущенным рукавом, глубоким декольте и большим вырезом на спине и строгим, но неменее симпатичным бежевым брючным костюмом, идеально приталенным, со сногсшибательными перламутровыми пуговицами. Я так и знала, что именно эти два искушения будут бороться во мне! С одной стороны, для торжественных случаев подходит что-нибудь гламурно-сексуальное, деляющее праздник особенным событием; с другой - я относилась к категории практичных людей, ценящих комфорт, представленный брючными изделиями. В общем, женственное начало боролось с практичным на протяжении полтора-двух часов. Для оценки и консультации были призваны все сотрудники отдела, подруга и случайные покупатели мужского пола. В итоге, меня убедили, что надо брать и то, и другое. Денег было только на что-то одно, пришлось выбирать. Скрепя сердцем, отложила в сторону бежевый костюм, предвкушая фурор, который я произведу этим светло-розовым чудом.

Расплатившись, повезла наряд домой, потому что торговый центр, где мы совершали покупки, находился недалеко от Строгино. Когда я освободилась, на часах уже было начало шестого, но я все равно решила ехать к Мелиссе, чтобы если не получится заниматься, то хотя бы извиниться и объяснить ситуацию. Знала, что она меня будет ждать.

Я почти уже ступила за порог, как мне кто-то позвонил на домашний телефон. Сбросив с ног кроссовки, я подлетела к журнальному столику, на ходу размышляя, кто бы это мог быть.

- Таша? - Вопрошающе раздалось в трубке.

Я, признаюсь, поначалу не узнала голос Мелиссы, он был каким-то трагически-хриплым, больным.

- Ты гадкая, так и знай! Мне не нужны друзья, которые не умеют хранить тайны. Ты предала свою подругу и ты ее сегодня потеряешь!

Не успела я что-либо ответить, как связь на другом конце провода оборвалась. Несколько секунд я простояла в оцепенении, затем бросилась к двери и понеслась, забыв захватить теплую кофту.

К вечеру еще больше похолодало, но мне повезло с транспортом, не пришлось долго ждать. Всю дорогу я размышляла над сказанным и над тем, что могло спровоцировать гнев девочки. Попыталась набрать номер мобильного Михаила Константиновича, но он, когда был на работе, очевидно, его отключал, чтобы не отвлекаться. Попросить его рабочий номер я не догадалась - еще одна оплошность с моей стороны!

Будучи в тяжелых раздумьях, я добралась до дома Мелиссы на двадцать минут раньше обычного. Странная картина привлекла мое внимание еще издали. У подъезда, где жила девочка, наблюдалось какое-то оживление: недалеко от входа стоял грузовик, нагруженный какими-то коробками, под колесом которого валялось что-то, отдаленно напоминавшее детское платье, а рядом лежали какие-то плюшевые игрушки. В десяти метрах от грузовика припарковалась карета скорой помощи. Вокруг сновали люди, что-то громко и горячо обсуждая и указывая руками на подъезд и окно квартиры, как мне показалось, где жила Лисса с отцом.

От внезапной догадки у меня оборвалось сердце и упало куда-то в пятки. От нахлынувшей к лицу краски перехватило дыхание и стало невыносимо душно несмотря на прохладу надвигающегося вечера. Мысли одна страшнее другой прокрадывались в мое подсознание. Я почувствовала, что не могу сделать и шага вперед, прислонилась к стоящему поблизости дереву и "съехала" спиной по стволу на корточки. Никогда прежде я не испытывала такого ужаса! Все происходящее вокруг казалось мне сном. Вместо того, чтобы подойти к подъезду и разузнать о том, что случилось, я продолжала пассивно наблюдать издалека, строя свои кошмарные догадки.

Вот скорая помощь отъехала, но я не видела, чтобы из подъезда или с улицы кто-либо забирали, не разглядела врача. Толпа возле грузовика преимущественно состояла из пенсионеров, но никто не обращал внимание на яркое детское платье, никто не подбирал рассыпанные игрушки.

И тут меня внезапно озарило, что я однажды видела это кирпично-желтое клетчатое платье на Мелиссе! От горькой дагадки стало еще страшнее. Я смотрела на этот кусочек материала на дороге, стараясь разглядеть и не желая увидеть капли крови. "Ты предала свою подругу и ты ее сегодня потеряешь!", всплыло в моей памяти. На глаза навернулись слезы. Я почувствовала, что неподвижно стою уже около получаса, дальше медлить нельзя, надо идти и разузнать о том, что произошло.

Только было я решительно собралась сделать шаг вперед, как кто-то вдруг тихонько тронул меня за локоть. "Как странно", - подумала я, - "я ведь не слышала никаких шагов". Лишь какое-то маленькое невесомое создание могло подойти ко мне так бесшумно и наблюдать за мной все это время. Этим маленьким созданием оказалась... Мелисса.

- Привет! Я подумала, что я прощаю тебя, - как ни в чем не бывало произнесла девочка.

Я смотрела на нее глазами полными слез боясь верить в реальность присходящего. Она стояла напротив насупившись и внимательно сверля своими глазами-"блюдцами" меня насквозь. В следующую секунду лицо ее просветлело и озарилось нежной невинной улыбкой, казалось, исходящей из самого сердца.

- Ты все равно самая лучшая подруга, которая у меня была, ты меня понимаешь, не смеешься надо мной, не называешь фантазеркой как другие. Поэтому тебе прощается, что ты сказала дяде о волосах, Таша, - произнесла она твердым голосом, в котором мне послышались плохо скрываемые нотки волнения.
- Лисса, милая, что происходит? - Выдавила я из себя, с одной стороны, обрадовавшись тому, что девочка стояла передо мной целой и невредимой, а с другой, все еще не до конца понимая случившееся.
- Ты про машину? Я наблюдала за тобой из кустов, мне было интересно узнать, обрадуешься ли ты или нет тому, что мы уезжаем. Обратно в Америку. Завтра, дневным самолетом. Вот только отвезем игушки и вещи дяде, он их отдаст в детский дом.
- Почему уезжаете? Какой детский дом? - Продолжала не понимать я, поскольку ничто не предвещало такой перемены событий.
- Мама, моя дорогая мамочка хочет со мной встретиться, поэтому мы возвращаемся. Жалко, что не закончили с французским, я буду скучать по тебе. А игрушек совсем не жалко, мы решили отдать их другим детям. Бабушки из подъезда заберут сколько-нибудь, а остальные отдадим в детдом.
- Лисса, милая, ты меня так напугала! Сначала твой внезапный звонок, потом - это платье и игрушки, разбросанные по тротуару...
- Коробка разломалась. Вернее, грузовик разворачивался и задел одну из них. Поможешь все подобрать? Идем! - Она озорно подмигнула и протянула мне руку.
- Конечно, милая. С удовольствием!

Мы взялись за руки и побежали к подъезду. Почувствовав громадное облегчение, что с девочкой все в порядке, ноги несли меня сами. Мне было безумно грустно, что Мелисса покинет меня завтра, я уже успела привязаться к этому восьмилетнему, не по-детски зрелому ребенку. Но я старалась не подавать вида, чтобы не расстраивать Лиссу. Она была так счастлива, что увидет маму, постоянно о ней щебетала так, словно и не подавала мне тех страшных намеков пару недель назад.

Напоследок мы прогулялись по парку, залезли за наше "волшебное" дерево послушать дыхание сердитого июньского вечера. Смеркалось. Мы сидели на раскидистой дубовой ветви как пташки, поджав ноги и "воркуя" о том и о сем. Мелисса сказала, что хочет быть врачом, как мама. В свою очередь, я поделилась с ней планами об аспирантуре в Англии. Потом мы перешли к обсуждению окружающей нас музыке ветра, шелестящей листвы и золотистого тонкого месяца, взирающего на нас с высоты небес. Мы, казалось, обе оттягивали до последнего момент расставания, пока, наконец, я не проявила инициативу и предложила проводить девочку до квартиры.

Царапая ногтем стальную "кожу" входной двери, Мелисса никак не решалась войти.

- Ты прости меня, Таша, - сказала она, покусывая нижнюю губу и глядя на меня исподлобья. - Я была так сердита на маму, что даже хотела, чтобы она умерла. Я напугала тебя. Я фантазирующая дурочка. Но спасибо, что ты никогда не сомневалась во мне. Это так тяжело - сомневаться в тех, кого любишь.
- Я всегда буду любить и помнить о тебе, милая девочка! Пиши мне, звони. А ты не забудешь свою учительницу французского? - Подмигнула я ей.
- Что ты, Таша! Никогда не забуду! Подожди, я подарю тебе что-то на память.

Она открыла дверь серебристым ключом, висящим у нее на тонкой веревочке на шее, и нырнула в квартиру. Через минуту она вернулась назад с пышногрудой Барби в руках.

- Это тебе на память. Моя любимая кукла. Те волосы... ну, помнишь те самые, что я тебе показывала в пакетике? Те волосы я состригла с ее головы. Извини...
- Спасибо, Лисса, это самый лучший подарок, который мне когда-либо дарили: признания и извинения. Но я тебя тоже просто так не отпущу. Возьми вот эту книгу на французском. Когда научишься читать, обещай прочесть ее вслух для меня!
- Обещаю!
- Всего тебе самого доброго, Лисса!

Да, расставались мы долго и тяжело: обнялись на прощание и какое-то время так и стояли на лестничной площадке, прижавшись друг к другу. Когда я вышла из подъезда и отыскала глазами знакомое окно в доме, я увидела Лиссу и ее отца, машущих мне на прощание.
Успев заскочить в последний автобус, я неслась в сторону метро, оставляя позади себя огни ховринских многоэтажек. В носу то и дело щекотало и хотелось пустить слезу, но я сдержалась, утешая себя мыслью о том, что обязательно увижусь с Лиссой. Пусть через год, пять, десять, пятнадцать.., но обязательно увижусь!

Эпилог

...Лет прошло все-таки пятнадцать. Я закончила аспирантуру в Англии и, постажировавшись в Австрии и Германии несколько лет, вернулась в Москву. Что меня заставило вернуться обратно? Московский дождь и... мужчина, с которым я познакомилась случайно, когда приезжала на каникулах в столицу.

Мелисса закончила школу с хорошими результатами и сразу поступила на кафедру медицины. К семнадцати годам она уже говорила на четырех языках. Ее мама к ним все-таки вернулась, и у Лиссы даже появилась сестричка спустя два года. На втором курсе Мелисса внезапно изменила своему желанию стать доктором и отправилась в Голливуд, разочаровав всех в своем решении, кроме меня, разумеется. Я-то помнила, что уже в восемь лет у нее был весьма ярко выраженный талант к искусству. Прислала мне недавно открытку с автографом, приглашает в гости. Собираемся навестить ее с Михаилом Константиновичем.