Анна

Действующие лица:

АННА, писательница
БОРИС
АЛЕКСЕЙ, студент-медик
ЕЛЕНА ИВАНОВНА, соседка и подруга АННЫ, на 20 лет ее старше
 

Квартира на Петроградской стороне. В окне идет дождь. АННА сидит за столом и пытается сочинять очередную главу романа.

АННА. «Вокзал сходил с ума, и свистки паровоза заглушались невнятным гулом разговоров и всхлипываниями матерей и жен. «Это белое платье я не забуду никогда», – бормотал какой-то новобранец, судорожно хватая за руку девушку в белой шляпке с пером…»

АННА зажигает сигарету. Звонит телефон. Анна поднимает трубку.

АННА. Да? Да, доброе утро, Борис. Что? Уже два часа дня? Я и не заметила, представляешь?
БОРИС. Такие вещи необходимо замечать. Наверняка и не ела ничего.
АННА. Не ела. (закуривает) Нечего, собственно говоря.
БОРИС. Так нельзя. Хочешь, привезу тебе сейчас мяса с картошкой?
АННА. Ты уже и обед приготовил?
БОРИС. Натушил с утра. Что мне еще остается делать?
АННА. Мне больше хочется коньяка. Есть – нет, спасибо.
БОРИС. Ты опять куришь?
АННА. (перестает затягиваться) Нет.
БОРИС. Есть билеты в Мусор на «Травиату». Не хочешь сходить?
АННА. Сегодня?
БОРИС. Да, в семь.
АННА. Не получится. (закашливается от дыма)
БОРИС. Ты все-таки куришь.
АННА. Да нет! Я пишу – мне через месяц надо сдать хотя бы страниц пятьдесят. Я потеряла где-то целую главу, и самое ужасное – о войне. Придется заново описывать эти… орудия и маршруты… И у меня завтра презентация одного журнала… Обещали шампанское, да, так что сегодня, увы, не выйдет, но хотелось бы, честно. (нервно) Если хочешь увидеться, приходи завтра на презентацию. Буду излагать свои взгляды на современную литературу. Епифанов почитает новенькое…
БОРИС (по голосу слышно, что он поморщился). Нет, ты же знаешь, какого я мнения о литературной братии. Не переношу их всех до единого.
АННА (она разочарована). Как хочешь.
БОРИС (мурлычет). А в гости я бы заехал вечером… Вместо «Травиаты».
АННА (нервно). Нет, нет, я буду писать. У меня, правда, много работы.
БОРИС. Жаль… Придется в другой раз.
АННА. Да, лучше в другой. Ты позвони как-нибудь через пару дней.
БОРИС. Может, все-таки сегодня? Могу привезти твои любимые розы.
АННА. Нет. Я люблю хризантемы и герберы. И у меня не то настроение.
БОРИС. Как хочешь.
АННА. Ладно, я пойду еще посочиняю… У меня там… новобранцы с вокзала отправляются на фронт.
БОРИС. В сорок первом?
АННА. В четырнадцатом. До свидания.
БОРИС. Я позвоню завтра. Целую.

АННА кладет трубку, потом сразу поднимает ее снова и набирает номер.

АННА (в зал). Мне нужно позвонить тому, другому… Разве его возраст что-то меняет? Подумаешь – двадцать восемь лет! Мне сорок, а разве я их чувствую? Смешно и горько.

АЛЕКСЕЙ подходит к телефону. У него самоуверенный и обольстительный голос знающего свое дело донжуана. АННА разговаривает с ним очень нервно, на срыве.

(после паузы) Здравствуй.
АЛЕКСЕЙ. Добрый день.
АННА (напряженно). Какой дождь, ты видишь?
АЛЕКСЕЙ. Да, дождик основательный. (пауза)
АННА. А у меня новобранцев отправляют на фронт.
АЛЕКСЕЙ. И дождь тоже идет?
АННА. Пока нет. Но – надо, надо дождь! Ливень такой, чтобы дух захватывало. Чтобы эти мальчики поняли наконец, куда они едут, а в вагонах чтобы вода била по стеклам. Обязательно нужен дождь. Ты прав.
АЛЕКСЕЙ. Рука, черт возьми, так и тянется к пистолету! Завидую: создаешь то, что хочешь; а я зубрю названия костей по-латыни: сlavicula, tibia – кошмар!
АННА. Плюнь на кости. (набравшись смелости) Приезжай ко мне сегодня вечером.
АЛЕКСЕЙ (лениво). Разве ты не занята?
АННА. С чего ты взял?
АЛЕКСЕЙ. Мне казалось, ты собираешься пойти куда-то с тем, пожилым… Борисом, да?
АННА. Не собираюсь; только что сообщила ему об этом.
АЛЕКСЕЙ. Я удостоен чести?..
АННА (обольстительно). Возможно… Если будешь себя хорошо вести.
АЛЕКСЕЙ. А ты?
АННА (принимает его правила). Что я?
АЛЕКСЕЙ. Ты будешь себя хорошо вести?
АННА. Я постараюсь.
АЛЕКСЕЙ (зевает). Обещаешь?
АННА. Не умею обещать. Ты спишь еще, что ли?
АЛЕКСЕЙ. Сплю. Почти. Как же я завтра сдам зачет?
АННА. Надо было раньше поступать в институт, и теперь ты бы уже давно работал, не думая ни о каких сессиях. (зажимает трубку, обращается в зал) Хотя меня молодит его студенчество. Или старит еще больше?
АЛЕКСЕЙ. Смеешься, что ли? А ординатура? Нет, у меня еще тот возраст, когда самое время учиться.
АННА (недовольна сменой темы). Я, между прочим, сказала Борису, что буду весь вечер сочинять.
АЛЕКСЕЙ. Тоже хорошее дело.
АННА. Ну! (пауза)
АЛЕКСЕЙ. Что «ну»? (пауза) Мне нравится над тобой издеваться. Приеду к восьми.
АННА. Я надеюсь.
АЛЕКСЕЙ (медленно, звучным шепотом, который отлично слышен на сцене и в зале). Я тебя хочу.
АННА. Я надеюсь. (пауза) Слушай, вот интересно: у тебя было много женщин?
АЛЕКСЕЙ. Зачем тебе?
АННА. Интересно.
АЛЕКСЕЙ (гордится своей таинственностью). Наверное, это сейчас не так уж важно. Я тебе скажу это когда-нибудь потом.
АННА. В восемь, да?
АЛЕКСЕЙ (шепотом). Да.

Анна кладет трубку, подходит к окну и, отодвинув занавеску, некоторое время смотрит на улицу.

Он хочет меня… Давно меня никто не хотел. С прошлого четверга, если не ошибаюсь. Подумаешь, сорок лет и двадцать восемь! Это мелочи.

Звонок в дверь. АННА открывает. Входит ЕЛЕНА ИВАНОВНА.

ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Все пишешь?
АННА. Пытаюсь, вдохновения как-то сегодня не хватает. Надо отдохнуть… от ничегонеделания.
ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Можно пообедать – я тут принесла хлеба с отрубями и чай какой-то особенный – с мятой и сливками. Давай-ка сделаем бутерброды. Можем испечь пирог, если ты найдешь хоть чуть-чуть муки. Должна же у тебя в доме быть мука!
АННА. Не выношу хлеб с отрубями… А вот пирог можно попробовать сделать… Правда, готовлю я отвратительно.
ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Знаю.
АННА. Курить будете?
ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Нет. Не курю. Как твои мужчины поживают?
АННА. Я заварю кофе, да? У нас кофе дорогой, а в провинции, в некоторых городах вроде Старой Руссы и Ярославля, непропорционально дешевый. Странно, да? С мужчинами все запуталось окончательно.
ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Почему так происходит?
АННА. Там людям жить совсем не на что. (делает бутерброды с сыром)
ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Я о мужчинах спрашиваю. Ты, конечно, думаешь, что я для этого уже слишком старая, но…
АННА. Я совсем так не думаю. Курить будете?
ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Я не курю.
АННА. Да, я забыла. (закуривает) Зря вы в этом себе отказываете: столько удовольствия – выкурить целую пачку за день! А можно и две.
ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Так как твой Алеша? Что там у вас с ним?
АННА. С Алешей все нормально. Когда он снимает очки, мир расплывается перед его глазами. Значительно хуже с Борисом. Он все усложняет.
ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Я тебя предупреждала по поводу отношений с несколькими мужчинами. Как тебя вообще на это хватает, не могу себе представить – ты же помногу пишешь?
АННА. Во-первых, пишу я немного, а во-вторых, без мужчин и вдохновения не будет. Но зачем усложнять, не пойму: живи себе и радуйся.
ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Некоторые не могут так просто.
АННА. Вот и зря. А я хочу просто жить и радоваться всему, что есть.
ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Радоваться? Ты же любишь впадать в депрессии; кажется, неделю назад ходила как тень, и ничего не ела, ничего не писала, ни с кем не разговаривала.
АННА. Вот именно – неделю назад. А теперь мне хочется меняться, покупать разную дребедень и смеяться. Вот подумала: хочу купить себе красивое, черное, с кружевами, белье.
ЕЛЕНА ИВАНОВНА (саркастично). Что же ты будешь туда класть?
АННА (смотрит на свою грудь). Правда, нечего.
ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Да ладно, не комплексуй. Я же просто так сказала.
АННА. И не думаю комплексовать. Не тот возраст.

Смеются. АННА, запрокинув голову, кашляет. Занавес опускается.

Занавес поднимается. АННА и АЛЕКСЕЙ лежат в постели. Простыни глубокого синего цвета. В вазе высится букет хризантем. На столике около кровати – пепельница с кучей окурков. АННА курит, полулежа и держа сигарету в правой руке. Левой она гладит волосы АЛЕКСЕЯ. Он ласков и нежен – где-то на уровне мальчика-проститутки.

АННА. Да в тебя наверняка влюблены девчонки с факультета. Что я, нравов медфака не знаю? Я больше знаю – что вертится у них в головах: да у него, конечно, есть сорокалетняя любовница, с которой они пьют в постели красное вино…
АЛЕКСЕЙ (лаская ее). Они глупы.
АННА. Наоборот – я думаю, умны: у них хватает ума вести себя соответственно возрасту. А у меня, у писательницы и философа, – нет.
АЛЕКСЕЙ. Мне льстит любовь философа. (улыбается)
АННА. А мне бы таковая не льстила: философы используют людей как материал и выбрасывают, изучив до конца. (целуются)
АЛЕКСЕЙ. Не всякий материал быстро изучается. (притягивает ее к себе) Это стоит иметь в виду.

Пауза. АННА и АЛЕКСЕЙ целуются. Шуршат простыни, колышется шелк глубокого синего цвета, играет негромкая музыка – ощущение феерии. Глаза АННЫ – странно блестящие и неподвижные, распахнутые и видящие небо.
 
АННА. Меня всегда бросает в крайности: когда мне было двадцать, моему мужчине – пятьдесят четыре.
АЛЕКСЕЙ. Прямо рука тянется к пистолету! (смеются) Чего же он, такой старый, хотел от тебя?
АННА (становится серьезной, откидывает волосы с лица). Когда он спал, ноги у него были вытянуты как у Христа на картинах Грюневальда.
АЛЕКСЕЙ. Ты с ним спала?
АННА. А как ты думаешь?
АЛЕКСЕЙ. Ну и как? Нравилось?
АННА. Что-то в этом было… Сама не знаю. (целуются) Нет – знаю (целуются): он медленно доводил меня до самого сумрачного экстаза, который я когда-либо знала, и делал со мной великолепные, непристойные и одновременно… как бы выразиться? – учтивые вещи. Мы были два сапога пара – одинаково безнравственные… Это был мой второй урок. Первый я получила еще в пятнадцать лет, влюбившись – ха-ха! – в студента-химика. А через два месяца после нашего… самого близкого знакомства мне объяснили многое. Как надо себя вести, например.
АЛЕКСЕЙ. Ты хочешь поговорить?
АННА. Да! Мой страшный бич – заметил? – откровенность: например, когда я хочу мужчину, то прямо говорю. Совсем не умею молчать, даже о тех вещах, о которых вслух не очень принято говорить. Это очень плохо, да?
АЛЕКСЕЙ (кошачьим голосом). Совсем нет, даже наоборот.
АННА. Все-таки, много у тебя было женщин?
АЛЕКСЕЙ. Достаточно. У взрослого мужчины должно быть достаточно женщин для того чтобы научиться в них разбираться.
АННА. То есть ты в них, то есть в нас разбираешься?
АЛЕКСЕЙ. По-видимому. (зевает) Кстати, чуть не забыл! Я привез тебе кое-что (встает с кровати, приносит из коридора пакет)
АННА. Что бы это могло быть? (смеется, вынимает из пакета кружевной пояс и чулки. Пауза) Думаешь, я такое ношу?
АЛЕКСЕЙ. Думаю, будешь.
АННА (встает с кровати и натягивает чулки). Ну как?
АЛЕСКЕЙ. Очень.

Слышно, как в замке поворачивается ключ.
 Из коридора доносится деликатный голос БОРИСА.

БОРИС. Аня, извини, не хотел тебе мешать, но пришлось заехать. Это у меня ты вчера оставила свой черновик о войне, и я подумал, чтобы ты не искала… (входит в комнату) Здравствуй, Аня. Ты все-таки куришь? (не обращает ни малейшего внимания на АЛЕКСЕЯ, что того раздражает)
АННА (с вызовом). Да!
БОРИС. Лучше бы ты писала, честное слово. Толку больше.
АННА. Не надо этого вранья – тошно. Ты же ни слова из того, что я пишу, не понимаешь и не хочешь понимать.
БОРИС. Конечно. Но найдутся другие.
АННА (развеселилась, раскашлялась). Ну и пошел вон!

БОРИС подходит к постели, дает АЛЕКСЕЮ по морде и выходит, положив черновик на стол.

Дурак!
АЛЕКСЕЙ. О Боже, я ничтожество!
АННА. Не бери в голову. Мальчик. Мальчик… (погружает руки в его волосы и впивается в его губы) Мальчик…

Прошло несколько месяцев; это заметно по тому, что в окне квартиры АННЫ теперь видно не дождь, а цветущую вербу. АННА стоит у окна. Ее черные глаза блестят.

АННА. Какое омерзительное существование… Сколько боли и вопиющего одиночества – одиночества недописанных новобранцев и недолюбленных мужчин. До такой степени презираю слабость, что это нельзя передать… Да я готова признавать свое поражение сколько угодно раз, но только при условии, что победивший тоже будет вести себя достойно. Я катастрофически не умею быть любимой – это мой главный недостаток. (закуривает, долго кашляет) Бытие мое в искусстве закончилось, бытие в жизни – так и не началось. Кто я теперь? Проваливаюсь в бездну не-творчества. Молчание. Уход в небытие, черт возьми! Абсолют поглощает… Как это хорошо, как замечательно. (длинная пауза) Вчера я встретила на улице бомжиху, волочащую за собой огромные куски картона; женщину в безупречно сидящем зеленом пальто, она еще держала в руках темную розу; а потом ко мне подошла девушка, вся в голубом, пьяная в стельку, и просила денег на проезд, а у меня не было с собой ни копейки. Так неудобно… Она, захлебываясь, кричала вслед: «Счастья тебе, девушка! Никогда так не живи! Счастья тебе! Счастья…» Вот про них бы про всех написать… «Среди тех, кто счастлив на земле, не считайте кого-нибудь одаренным судьбой до той поры, пока он не умрет», писал Еврипид. Самое время умереть. Умереть… Одной. Ни на кого нельзя рассчитывать. Это следовало понять лет двадцать пять назад, дура! А ты в чулках расхаживала по квартире, думала этим что-то изменить…

Звонок в дверь.

АННА. (медленно подходит к двери, смотрит в глазок и спрашивает нервным голосом) Кто там?
АЛЕКСЕЙ. Впусти меня. Это я.
АННА. Нет, спасибо, не хочется.
АЛЕКСЕЙ. Пожалуйста.
АННА. Не надо.
АЛЕКСЕЙ. Хотя бы открой дверь на секунду.
АННА. Зачем? (открывает)
АЛЕКСЕЙ. Это тебе.
АННА. Цветы? Герберы? Мне?
АЛЕКСЕЙ. Где у тебя ваза?
АННА. Там, на серванте… О, зачем ты пришел? Напомнить, сколько мне лет? Показать себя хозяином жизни?
АЛЕКСЕЙ. Не говори глупостей. (морщится)
АННА. Знаешь, туберкулез обязательно сопровождается всякими сдвигами. Поэтому я несу чушь… периодически.
АЛЕКСЕЙ. Я знаю, как болеют туберкулезом.
АННА. Да, действительно, тебе оно и положено… Мне хочется курить.
АЛЕКСЕЙ. Не вздумай!

АННА демонстративно-медленно зажигает сигарету и выпускает дым в потолок.

АННА. Мне страшно, страшно, просто чудовищно хочется курить. Никогда раньше так не хотелось. Это от близости смерти.
АЛЕКСЕЙ. Что за глупости – в наше время от туберкулеза не умирают.

АННА улыбается.

Антибиотики… больница?..
АННА (качает головой, усмехается). Не на этой стадии.
АЛЕКСЕЙ. Тебе все равно?
АННА. По большому счету – да. Обидно только умирать весной, после Пасхи. (срывается) Конечно, нет, конечно, я хочу жить! Что за вопрос! Хочу жить и видеть тебя, Елену Ивановну, старого урода редактора, толпу на улице. Вчера я видела бомжиху-картонщицу и женщину в элегантном зеленом пальто с темно-красной розой в руках…

АЛЕКСЕЙ с состраданием смотрит на нее.

У тебя как дела? К сессии готовишься?
АЛЕКСЕЙ. Да… Нет… Нет, пока нет.
АННА. От сессии до сессии студент гуляет весело…
АЛЕКСЕЙ. Да уж.
АННА. Ты уйдешь? Сейчас?
АЛЕКСЕЙ. Нет, у меня (смотрит на часы) еще есть время.
АННА. Правда? (осторожно гладит его по голове)

Свет медленно гаснет. Когда через минуту он зажигается,
АННА и АЛЕКСЕЙ лежат на синих простынях.
Их освещает темный свет – бордовый или темно-желтый.

АННА. Дом с садом, розы, каменные дорожки…
АЛЕКСЕЙ. Что? Ты о чем?
АННА. Хочу такой дом… дорожки, выложенные камнем, розы – белые, чайные и кроваво-алые и… и сына с длинными белокурыми локонами… Серебряное платье и каблуки… Хорошо двум атеистам – верят, что живут один раз… А я так не могу… Когда я любима, я обречена. Когда я люблю, я обречена. Я всегда обречена! (долго кашляет, закуривает сигарету).
АЛЕКСЕЙ. С ума сошла, тебе нельзя курить!
АННА. Мне уже все можно.

Звонок в дверь. АННА выходит в коридор, открывает, входит ЕЛЕНА ИВАНОВНА.

ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Христос воскресе!
АННА. Черт, черт! Воистину воскресе. (приглашает ЕЛЕНУ ИВАНОВНУ в другую комнату)
ЕЛЕНА ИВАНОВНА. У меня в сумке хлеб с отрубями, кулич и чай с клубникой. Если у тебя есть что-нибудь вроде сыра или колбасы, можно сделать бутерброды.
АННА. Не выношу всего этого хлеба с отрубями, чая с добавками… Курить будете?
ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Нет. Не курю. Как твой мужчина?
АННА. Я заварю кофе. Знаете, в некоторых провинциальных городках самый дорогой кофе стоит десять рублей стакан. Я хотела бы поехать туда и напиться этого кофе, глядя на какой-нибудь древний монастырь. Вечность. Это же вечность.
ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Почему так происходит?
АННА. Там людям жить совсем не на что – хоть кофейком побалуются. Курить будете?
ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Я не курю.
АННА. Да, я забыла.
ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Так как твой Алеша?
АННА. Алексей и Анна – точно как Вронский и Каренина. Алеша… когда он снимает очки, мир расплывается перед его глазами. (кашляет) Извините, я пойду прилягу.
ЕЛЕНА ИВАНОВНА. Тебе помочь?
АННА. Нет… Очень хочется спать… Извините… (кашляет) Как это хорошо, как замечательно… (выходит)