1. Белое Братство - Гл. 2-3

Ноябрь 2005 г.



2.



Пришлось ее оставить. Хозяин не раз еще жалел о своем решении, сам не заметив, как быстро он привык к своей гостье, можно даже сказать, привязался к ней, если чувство привязанности вообще было ему знакомо. Она не мешала ему, проводила много часов в лесу одна или в компании Люпо, и все же хозяин постоянно чувствовал незримый след ее присутствия в доме. Можно сказать, она привносила уют в лесную хижину.
 
Порой Амелия доставляла ему хлопоты, но даже это не было для отшельника неприятным. Он завел у себя во дворе маленькое подсобное хозяйство, чего раньше никогда не делал – не было необходимости. Теперь же ему надо было содержать небольшую семью. К нашедшей у него приют бродяжке он относился как к собственной дочери, и она, похоже, тоже считала его своим приемным отцом. Вскоре он уже готов был убить кого угодно ради нее.

Амелия, как и он сам, не спешила возвращаться к людям. Годы, проведенные в доме знахарки, не прошли даром, и теперь голова девочки была забита старыми сказками и легендами. По ночам Амелия иногда убегала, чтобы поговорить с феями и рассказывала отцу о том, каким могучим колдовством владела приютившая ее когда-то ведьма. Отшельник слушал ее рассказы со снисходительной улыбкой. Почему маленькие дети видят именно фей в своих фантазиях? Почему они видят именно то, чего нет на самом деле и быть не может?

 Он чувствовал себя немного уязвленным. Он сам мог бы многое рассказать этой девчонке о том, что ему пришлось повидать на своем веку, вот только боялся, что наслушавшаяся деревенских сказок Амелия не будет воспринимать его всерьез. Поэтому хозяин молчал, а его воспитанница никогда не задавала ему никаких вопросов о его прошлом, хотя могла бы, потому что он никогда не запрещал ей.

Так они и жили вдвоем – отшельник и его воспитанница – отгородившись от всего, что происходило за пределами их леса. Наблюдая, как она растет, хозяин впервые за долгие годы почувствовал ход времени. Иногда ему становилось тоскливо, и он старался прогнать прочь странное ощущение. Он не хотел расставаться с вечностью, которая давно уже сделалась его единственным способом существования. Отшельник никогда не считал дни и годы, и лишь то, как изменялась Амелия, напоминало ему, что время все же шло. Наступит момент, и они сравняются, потом она станет старше и будет похожа на ту старуху-знахарку, о которой еще иногда вспоминает, затем его воспитанница и вовсе исчезнет, и хозяин снова останется один и забудет о медленном и неумолимом ходе времени. До этого было еще далеко, но он не хотел, чтобы его приемная дочь уходила, как сначала не желал, чтобы Амелия поселилась у него в доме. Он предпочел бы навсегда остаться вне времени и вне изменений, но так далеко от мира убежать он не мог. Все труднее ему удавалось погрузиться в забвение – сны вторгались туда, и они были похожи на реальность.


* * *

И в конце концов, как это обыкновенно и случается, он вошел однажды в свой дом, закончив чинить покосившееся от времени крыльцо, и поразился внезапной перемене. Амелия выросла незаметно для него, из нескладной босоногой девчонки-бродяжки превратившись в задумчивую девицу с длинными русыми косами. Она размышляла о чем-то и не обратила внимания на то, как он вошел, а отшельник долго не решался переступить через порог.

 Все это время он наблюдал за тем, как растет Амелия, и все равно не заметил, как она повзрослела. Сколько времени могло пройти с тех пор, как она впервые постучалась в его дверь? Отшельник постарался вспомнить… Как оказалось, за эти годы произошло столько важных событий, что было трудно выделить из них самые главные. Все теперь казалось ему важным: и первая проведенная вместе зима, и поездка в соседний городок на ярмарку следующей весной, и первый урожай, выращенный в их подсобном хозяйстве, и случайная встреча с парой заблудившихся крестьян, которых Амелия пригласила в дом, и ее домотканые платья, и кружева, которые она пряла на самодельном станке, сделанном хозяином, и попытка обучить Амелию грамоте, как оказалось, совсем не нужная, потому что ведьма научила девочку всему, что знала сама.

Отшельник загибал пальцы, припоминая события, произошедшие в тот или иной год, дошел до сегодняшнего дня и застыл в недоумении: согнутыми оказались… лишь три пальца? Вся его жизнь с тех пор, как она наполнилась смыслом, все ее значимые события укладывались в эти три года?

Он нервно усмехнулся: Амелия заметила его и улыбнулась; хозяин, тяжело ступая по скрипящему деревянному полу, сел за стол рядом с ней. Неужели время летело так быстро, что он не успевал за ним? Амелия выросла, а ему показалось, что прошло всего лишь три года. И время это было потеряно безвозвратно, его нельзя было вернуть, и размеренную жизнь в лесу снова должны были постигнуть перемены.

Внезапное прозрение оказалось слишком болезненным, но рано или поздно оно должно было наступить, и теперь хозяин благодарил судьбу за то, что у него оставалось время хоть что-то изменить. Он не мог допустить, чтобы Амелия навсегда осталась в лесу, так и не найдя смысла в отпущенной ей короткой жизни. Одна мысль о возвращении к людям причиняла хозяину боль: ему не хотелось расставаться и со своей приемной дочерью, - но он понимал, что так будет лучше для всех. Пора было подыскать для нее более подходящее место, чем одинокая хижина в сердце леса.

Амелия вздохнула, словно прочитав мрачные мысли хозяина, но не спросила его, чем он был опечален. Хотя он и не ждал от нее вопросов: если хозяина что-то волновало, он говорил об этом сам и не затягивая.

- Пора подумать о том, что нам с тобой делать дальше, - с тяжелым сердцем начал он. Неотвратимость этого разговора угнетала его. – Дальше так продолжаться не может. Для меня уже все потеряно, но ты должна будешь вернуться к людям. Ты не можешь вечно жить в моем мире.

Она удивленно посмотрела на него: в ее светлом взгляде не было ни тени тревоги, это заставило хозяина смутиться. Хотя, возможно, она давно уже была готова к подобному разговору, просто не подавала виду. По крайней мере, ее голос звучал мягко и спокойно, как всегда:

- Значит, пришло время?

- Да, пришло, - повторил он, мрачно сдвинув темные брови.

- И что же мы будем делать? – спросила она.

Хозяин посмотрел ей прямо в глаза, но увидел лишь наивность ребенка. Нет, он с самого начала не должен был оставлять ее у себя: она была беспомощной и не имела никакого представления о настоящей жизни среди людей. Действительно, чего он теперь хотел от нее? Чтобы она ушла и жила самостоятельной жизнью, к которой была неприспособлена?

Вдруг она звонко рассмеялась, это вывело отшельника из задумчивости, и он в недоумении снова взглянул на свою воспитанницу. Она смеялась над ним? Да, возможно, хозяин действительно выглядел глупо в этот момент, но и Амелия не подозревала еще, что на ее жизни, еще не начавшейся, уже был поставлен крест.

Она долго не переставала смеяться, лишь когда злость вскипела в сердце хозяина, она умолкла и пояснила.

- Я давно ждала, пока ты поймешь… - в ее глазах мелькнула знакомая лукавинка, о которой отшельник уже успел забыть за долгие годы. Что-то новое было в тоне его воспитанницы, хотя, возможно, потому, что тема их разговора была новой… - но с чего ты взял, что я живу твоей жизнью, а не своей собственной?

Он на миг задумался, она раньше не задавала подобных вопросов, и трудно было подобрать слова.

- Да потому, что для тебя это не жизнь. Прости, что раньше не понял этого. Теперь настало время все исправить. Пора тебе уйти отсюда.

Амелия послушно склонила голову, но глаза ее смеялись. Отшельник встал из-за стола и отошел к окну. Поведение всегда робкой воспитанницы было ему непонятно.

- Я могу собирать свои вещи? И куда же ты меня отправишь?

Этот вопрос вновь поставил хозяина в тупик. С мальчишкой было бы проще – устроить учеником к местному мастеру. Но куда можно было определить девушку, ручаясь за ее безопасность? Амелия была слишком хороша, чтобы стать крестьянкой, швеей или женой пастуха; в ее облике было что-то аристократическое, что-то, что отшельник никак не мог объяснить себе, а спрашивать Амелию о ее происхождении он не хотел до тех пор, пока она сама не трогала его прошлое.

У хозяина не было знакомых среди людей, что же он теперь мог поделать?

- Мы уйдем вместе, Конрад, - послышался вдруг мягкий женский голос, так что отшельник сперва даже не узнал его.

А когда узнал, то обернулся: Амелия по-прежнему сидела за столом и пытливо смотрела на него, ожидая реакции хозяина. Он насторожился: нет, все-таки слух не подвел его. Да и Амелия смотрела так, что не оставалось сомнений: она сказала именно то, что собиралась. С той только разницей, что она никогда прежде не обращалась к нему по имени. Он даже не помнил, говорил ли он девчонке, как его звали на самом деле.

Она вдруг звонко захохотала.

- Я постаралась повзрослеть быстрее, чтобы мы могли поговорить о делах. Неужели ты до сих пор так ничего и не понял?

Хозяин начинал выходить из себя: девчонка смеялась над ним, а он был безоружен, потому что и в самом деле еще не осознал, что могло вызвать приступ безудержного веселья, внезапную перемену тона, внезапную перемену всего. Перед ним сидел чертенок в ангельском обличии.

- О чем ты? – спросил он, ничем не выдавая своего смущения. Хитрые голубые глаза изучали его, но хозяин был непроницаем, - Я, кажется, запретил тебе фамильярности.

Его серьезный тон возымел должное действие: улыбка сошла с лица Амелии, она молча встала и подошла к хозяину, положила свою маленькую белую ручку ему на широкое плечо.

- Я все объясню, если ты согласишься выслушать меня, Конрад. Я не могу больше ждать: мне очень нужна помощь демона…

Отшельник нервно усмехнулся: его называли по-всякому, но такую сказку он слышал о себе впервые. Демон… это было серьезное обвинение, и он смутно помнил, что за это у людей обыкновенно сжигали на кострах.

- Не понимаю, о чем ты, - холодно ответил он, отстраняясь от своей воспитанницы, - И оставь свои шутки, я говорю тебе о серьезных вещах!

- Я не шучу! – она тоже повысила тон. Отшельник развернулся и посмотрел на нее в упор, его руки сами сжались в кулаки, он должен был сдерживать себя, чтобы не ответить грубостью своей приемной дочери. Он не узнавал Амелию. Куда делись ее скромность и робость во взгляде? Он думал, что был ей отцом, но теперь она вела себя так, словно они были друг другу чужие. Он понял, что ничего не знал об Амелии.

- Да, тебе тяжело, - вздохнув, начал хозяин, на ходу подбирая слова, пытаясь объяснить странное поведение Амелии нежеланием расставаться с прежней жизнью, - Но ради твоего же блага я не могу тебя здесь оставить. Я не…

Он хотел найти нужные слова, но дочь лишь покачала головой, давая понять, что хозяин говорил совсем не то, что нужно.

- Я знаю, кто ты, Конрад, - сказала она, - Можешь не оправдываться: я ведь и сама чем-то на тебя похожа…

Отшельник с недоверием заглянул ей прямо в глаза. В них не было ни тени насмешки, хотя исчезла и прежняя наивность: Амелия отвечала за каждое сказанное слово и говорила так, что невозможно было понять ее неверно. Но что она имела в виду, заявив, что знает, кто он? Отшельник почувствовал, как у него неприятно защемило сердце, но потом немного успокоился: Амелия не могла ничего знать о его прошлом наверняка, она была слишком юной, чтобы застать те времена, когда хозяин только пришел в этот лес. Возможно, Амелия слышала часть невероятных сказок об отшельнике, возможно даже, она принимала их за правду, но ведь верить не значит знать…

- Прекрати выдумывать, я сказал! – повторил он с прежней непреклонностью. Он не желал ничего знать, - У тебя есть время до завтрашнего утра: на рассвете мы поедем в город.

Хозяин развернулся, направился к выходу: ему надо было хорошенько все обдумать в одиночестве, а выгонять девчонку он не решался.

- А я думала, ты только притворялся, когда нянчился со мной! - сказала она напоследок; отшельник остановился; эти слова застигли его уже на пороге, - Но, похоже, ты на самом деле не узнал меня, даже сейчас не узнаешь! А ведь мы виделись с тобой однажды… Все равно не веришь мне… Что ж, я докажу! Признайся, когда ты вошел, ты думал о том, что я быстро взрослею? Да, это правда, я выросла быстрее, чем это принято у человеческих детей. Но это потому, что у меня нет времени играть в детство, мне нужна твоя помощь.

Он остановился уже у самой двери и чувствовал себя так, будто его с ног до головы окатили ледяной водой. Это говорила не Амелия, а кто-то другой. Это просто не могла быть она. В нее вселился бес? Почему она обращалась к своему приемному отцу так, будто имела право говорить с ним как с равным?

- Хватит! Я не намерен больше это выслушивать! Ты сделаешь то, что я тебе велю, и впредь перед тем, как обратиться ко мне, хорошенько подумай, о чем ты будешь говорить!

- Прежде всего, о кресте Иллиодора у тебя на шее, - мягко произнесла воспитанница, глаза ее смеялись, светясь молчаливым торжеством.

Хозяин почувствовал, как неприятных холодок пробежал по всему его телу. Никогда еще его не обезоруживали с таким жестоким изяществом. Откуда Амелия могла знать о кресте Иллиодора, об этом не рассказывала ни одна местная легенда, и сам хозяин лишь раз не успел убрать под одежду свой большой серебряный крест.

- Кто ты? – внезапно севшим голосом спросил он.

Она улыбнулась.

- А ты приглядись повнимательнее, и сам все поймешь.

Он взглянул на нее – пристальнее, чем раньше: перед ним стояла обычная девушка в белом льняном платье. Девушка, которая была невероятно хороша собой, его воспитанница, его приемная дочь, и все же обычная девушка, ничего больше. Или же было в ней что-то еще? Светлый ясный взгляд, улыбка, белая, нежная кожа, само имя – Амелия, о, да, немного погодя он почувствовал, что все это навевало воспоминания... Теперь лишь одно оставалось для хозяина неясным: как мог он раньше не заметить того самого главного, почти неуловимого различия, которое делало его воспитанницу больше, чем просто приятной белокурой девушкой?

Земля должна была разверзнуться перед тем, как на нее ступил отшельник, Амелия слетела к нему с небес.

Она молчала и терпеливо ждала его ответа, хозяин еще раз тщательно обдумывал все и лишь молча кивнул, когда картина, составленная мыслей и воспоминаний, сделалась более или менее ясной для него. Возможно, они с Амелией, в самом деле, встречались прежде, вот только он не помнил этого: прошло уже больше двадцати лет с тех пор, как отшельнику в последний раз довелось быть гостем в Крепости Серафимов…

- Что ж, допустим, я узнал тебя, Крылатая. Что тебе от меня нужно? И к чему понадобился весь этот маскарад в течение трех лет?

Серафима потупила взор. Она внезапно почувствовала несвойственный ранее холод в тоне хозяина, эту отчужденность невозможно было преодолеть, но это была цена откровенного разговора.

- Я прошу прощения: в этом нет моей вины. Если бы я открылась с самого начала, разве поверил бы ты россказням маленькой девочки? А перевоплощение требовало времени.

- Я не спрашивал, твоя ли это вина. Я спросил – чья это идея. С каких это пор Иллиодор любит фокусы с перевоплощением? И почему, скажи на милость, он подослал ко мне именно тебя? Или он был так уверен в том, что я тебя не трону? Напрасно… Неужели у него не нашлось никого, кроме любимой ученицы, на роль гонца?

- Я здесь не в качестве посыльной Иллиодора, - возразила Амелия, и голос ее дрогнул, - А в качестве его изгнанницы.

Теперь настал через хозяина насмехаться над бывшей воспитанницей. Оказывается, даже Иллиодор Святой отправлял неугодных в ссылку. Хозяин сам был изгоем и знал множество таких же, как он, но никогда прежде не видал сосланного ангела. Впрочем, отшельник в данный момент не очень сочувствовал серафиме.

- Так-так… надо полагать, ты ищешь здесь убежище? Что ж, учитывая все обстоятельства, я полагаю, что могу позволить тебе еще на некоторое время задержаться здесь. Но знай, девчонка, что когда-нибудь тебя найдут, а мне не нужны лишние неприятности…

- Ах, если бы все было так просто! – вздохнула Амелия, - но, как я уже говорила, мне понадобится помощь демона. Твоя помощь.

- Я больше не демон, - покачал головой отшельник. Отпираться теперь было бесполезно, в голосе его снова появились нотки усталости и безразличия.

- На твою силу это не влияет. Ведь Иллиодор оставил тебе часть сил? Хотя бы для самозащиты?

Она посмотрела на него с наивным любопытством, разговор начал казаться ему нелепым, и отшельник расхохотался.

- Моя сила может тебе навредить, если ты не прекратишь водить меня за нос и не скажешь, в конце концов, что тебе от меня надо!

- Я как раз собиралась это сделать, - кивнула Амелия, робко склонив голову, - постараюсь объяснить покороче. Ты ведь понимаешь, что Иллиодор наказал меня не просто так, а за то… в общем, за то, что я кое-кого полюбила… Кое-кого, кто сейчас находится в темницах Замка. Я знаю, как пробраться туда, я оставила на этот случай пару надежных лазеек, прежде чем сбежать из-под присмотра серафимов. Вот только все равно опоздала: Иллиодор успел обратить меня, а ты знаешь, что это такое? теперь я вынуждена жить, постоянно превращаясь из девчонки в старуху, словно какая-нибудь смертная, только гораздо быстрее. Поэтому у меня не слишком много времени в запасе. Мне нужна защита, потому что сама я бессильна против них. Ты ведь понимаешь, почему я не могу просить никого из собратьев? Помоги мне.

Отшельник нервно усмехнулся.

- А почему именно я? Твоя история весьма трагична, но почему это я должен помогать тебе? Разбирайся сама в своих интригах, мне нет дела до твоего возлюбленного!

Она бросила на него быстрый взгляд исподлобья, ее глаза блеснули.

- Даже если я скажу, что это твой родной брат?

Внутри у него все перевернулось, по спине пробежала нервная дрожь. Вот удар, от которого нельзя было уклониться.

- У меня нет брата, - глухим голосом произнес он и отвернулся. Но Амелия не собиралась отступать, только не теперь, когда его защита дала слабину.

- Почему ты отрекаешься от него? Разве ты сам чем-то лучше?! Вспомни: ведь это ты виноват в том, что случилось, если бы ты не привел его…

Отшельник резко развернулся, и Амелия осеклась, в испуге отскочив назад. Древний дьявольский огонь уже вовсю полыхал в глазах хозяина хижины, его лицо исказилось от гнева, и огромный серебряный крест странно смотрелся на груди отшельника в этот миг.

- …уж кто действительно не имеет никакого права судить об этом – так это ты! - рявкнул он, - Я не обязан выслушивать ничьих упреков! Три года я потратил на тебя, и теперь имею право хотя бы на капельку уважения, так что веди себя прилично в моем доме, или я вышвырну тебя вон!

 Амелия побледнела на глазах. Похоже, самолюбие серафимы было сильно уязвлено, а она явно была не из тех, кто прощает оскорбления: сам хозяин когда-то и научил ее не прощать.

- Выставишь меня – я пойду в деревню, - заявила она решительно, - Я расскажу всем, кто ты такой: поверят мне, или нет – неважно; тебя уже не оставят в покое!

Руки хозяина хижины сжались в кулаки. Способный на что угодно, он твердо шагнул вперед; пальцы Амелии мгновенно сложились в охранительный знак, и в следующую секунду отшельника впечатало в стену. Ощущение боли…как давно он его не испытывал, даже в виде таких отдаленных отголосков, как теперь, оно вызывало приятное чувство ностальгии. Сентиментальной грусти, которая иногда охватывала его, когда он ощущал соленый вкус полнокровной жизни на своих губах. Он неторопливо поднялся, выправил сломанные кости, ухмыльнулся.

- Итак, серафима может за себя постоять?

Амелия, довольно улыбнувшись ему в ответ, кивнула.

- А как же? Неужели ты подумал, что я отправлюсь без защиты прямиком в лапы к демону, пусть даже бывшему? Я никому не позволю мною помыкать, даже приемному отцу, тем более – когда он собирается выкинуть меня вон. Так что же, принимаешь мое предложение?

- Насчет моего непутевого братца? Посмотрим, что тут можно сделать…




3.



Он был вне себя от гнева. Он никогда и никому не прощал обид, не собирался делать этого и сейчас, даже несмотря на то, что оскорбил его Верховный. Жалкий глупец? Бесполезная шестерка? Сказавший это дорого заплатит за свои слова.

…Он командовал целым полчищем демонов, и план его был продуман до мелочей. Иллиодор Светлый не должен был разрушить блестящий замысел своим вмешательством. Но все-таки разрушил.

Теперь Верховный был разгневан на своего командира, и смешанный с грязью некогда могучий демон ревел от злобы, пока бесы-слуги сшивали его по частям.

Кто-то должен был заплатить за это унижение, однако для мести нужен был четкий продуманный план, для создания которого необходимо было успокоиться и тщательно все обдумать. Вместо этого злоба кипела в раненом демоне все сильнее с каждым часом; он хотел смерти Иллиодора, поставившего его в столь незавидное положение, но знал, что это было невозможно. И еще больше, чем на Светлого, командир был зол на своего собственного повелителя... Напрасно демон превратил в руины свои покои, напрасно рвал на себе волосы, надеясь, что приступ гнева пройдет, выплеснувшись в акте разрушения.

Нет, успокоиться не удалось: если бы у него так быстро получилось взять себя в руки, то ему впору было бы примерить другие крылья.

Тем не менее, к концу того злополучного дня он уже все решил, и быстрым твердым шагом направился к своему брату, который в это время упражнялся в фехтовании.

- Собирайся. Мы уходим отсюда, - коротко скомандовал он.

Брат посмотрел на него, как на сумасшедшего; Конрада это не смутило: нормальным он себя никогда не считал, - в эту же минуту действительно был способен на что угодно. Его брат был молодым дураком, но легионер знал, что не может просто так оставить его в Пандемониуме. Все-таки они были одной семьей.

Дамиан не понял сразу, куда именно он должен был собираться, а Конрад не хотел ему ничего объяснять по нескольким причинам. Во-первых, у него, как он полагал, просто не было на это времени, во-вторых, меньше всего он хотел иметь дело с препирательствами брата, который возражал ему даже тогда, когда это было абсолютно неуместным, и, наконец, в-третьих, Конрад сам не вполне ясно представлял себе конечную цель своего побега.

Просто он знал, что жажда мести не даст ему покоя. Как именно он отомстит Верховному, он пока что себе не представлял, однако к нему быстро пришло вдохновение.

- Нам следует получить дозволение Повелителя, прежде чем покидать Крепость, - напомнил Дамиан, когда оба, в обличии мрачных черных всадников, подъезжали к воротам Пандемониума. Конрад обернулся и взглянул на брата так, что у того пропала всякая охота к дальнейшим замечаниям.

- Верховный – ничтожество. Забудь, что он когда-то командовал тобой, это позорная страница в твоей жизни. Если ты не трус, ты пойдешь со мной, и у тебя больше не будет господ. Если ты откажешься и останешься здесь – тебя повесят. Решать тебе.

Дамиан натянул поводья и остановился. Конрад выжидательно смотрел на своего братца.


* * *


Было около полуночи, когда путники выбрались на старую дорогу. Они не рассчитывали, что за ними может кто-то следить, и все же решили не привлекать лишнего внимания своим внезапным отъездом. К счастью, сборы не отняли у них много времени: отшельник и его воспитанница в своей лесной хижине располагали только самым необходимым; их пожитки не заняли много места.

Конечно, стоило бы раздобыть коней, но это была такая роскошь, от которой Конрад давно уже отвык. У него и его спутницы совсем не было денег.

 «Действовать быстро – не значит ехать быстро», - примирительно заключил отшельник, и они пешком отправились в дорогу.

Сначала их путь пролегал через лес, местность, хорошо знакомую обоим, но в большей степени все-таки Амелии, потому что именно она любила гулять по ночам. Люпо бежал перед путешественниками, каждый раз угадывая, куда те повернут в следующую минуту, и ошибся только один раз – когда Амелия вдруг зашагала в сторону местного кладбища. Конрад был немало удивлен, однако серафима настояла на своей просьбе. Он, разумеется, предполагал, что молодые ангелы могли быть сентиментальны, но не настолько же, чтобы, отправляясь в путь, прощаться с могилой давно умершей старухи! Однако он вскоре понял, что ведьма была ни при чем.

Через полчаса они подошли к сельскому кладбищу, мрачно дремавшему безлунной ночью. Птицы не пели, ни малейшее дуновение ветерка не тревожило покоящихся здесь, и кромешная тьма переплеталась с почти полной тишиной. Селяне боялись приходить сюда с наступлением темноты, считая это место проклятым и веря в сказки об обитавшей здесь нежити. Но двум путникам нечего было бояться: их привела сюда вполне конкретная нужда.

- Ну, и чего мы хотим? – осведомился Конрад, невольно понизив голос, будто мертвые могли подслушать их. Амелия не ответила: в задумчивости она шла вдоль темной чугунной ограды, словно что-то припоминая или отсчитывая шаги, затем остановилась, дойдя до угла, и обернулась.

- Копаем здесь.

- Что?! – опешил Конрад, - И кого же, позволь узнать, мы собираемся откапывать?

- Не кого, а что! Иди сюда и помоги мне!

Ее маленькие нежные ручки беспощадно вырвали из земли все сорняки, росшие под оградой, и затем принялись энергично рыть землю. Конрад не мог спокойно смотреть на это и присоединился к серафиме; когда в дело включилась его пара рук, работа пошла значительно быстрее, и вскоре они извлекли небольшой деревянный ящичек, отсыревший от долгого пребывания в земле, но все же целый.

- Даже боюсь спросить, что это, - усмехнулся Конрад.

- Залог гостеприимства людей, - ответила она, быстро разобравшись с маленьким замочком на крышке и достав из ящичка небольшой тряпичный мешок, в котором что-то звякнуло, - Ты же хочешь снова стать богатым?

Конрад ухмыльнулся.

- Так-так, и откуда же у серафимы взялись деньги?

- Пожертвования Церкви: часть средств идет на содержание наших собратьев, - пояснила Амелия, - Если живешь в мире людей, плати им той монетой, которую они любят. Пойдем: утром купим лошадей и приличную одежду: нам нельзя больше ходить в этих обносках.

Распрощавшись с Люпо на опушке леса, путники направились к небольшому торговому городку поблизости. В это время года туда стягивались жители со всей округи, чтобы поглазеть на привезенные товары и самим заключить пару выгодных сделок. До рассвета оставалось еще несколько часов, можно было идти, не торопясь, и строить планы на будущее.

У них в распоряжении было целых десять золотых монет, а также серебряные и медные монеты - более чем достаточно для путешественников, потребности которых в еде и крыше над головой были очень скромны. Первые затраты должны были стать самыми большими: по ночам сильно примораживало - надо было раздобыть теплую одежду и хорошую плотную обувь, чтобы не пришлось больше ежиться от холода и морщиться от слякоти под ногами.

Путники шли по большой дороге уже около часа, каждый размышлял о своем и, похоже, был доволен этим.

- О чем думаешь, Конрад? – вдруг услышал он голос Амелии. Должно быть, молчание действительно наскучило ей, если она решилась первой заговорить с демоном. Отшельник почему-то был уверен, что серафима обиделась на него после неприятного разговора у него дома.

Он усмехнулся.

- Зачем спрашивать? Я ведь знаю, ты умеешь читать мысли. По крайней мере, мои ты только что читала.

Она смутилась.

- Вряд ли ты узнала что-нибудь новое для себя.

- Это потому, что ты гнал мысли прочь… Почему ты боишься, если я загляну в них?

- А тебе было бы приятно, если бы тебе в голову пытался влезть кто-то чужой, да еще твой кровный враг?! – раздраженно выпалил он, но осекся, вспомнив, с кем он говорил.

Амелия смутилась, как смутился бы любой ангел на ее месте, но затем снова улыбнулась. Ей, похоже, было невдомек, что в мире мог найтись кто-то, кто возненавидел бы ее - не за что-то конкретное, а просто так, по своей природе, потому что был обречен на это. И еще потому, что не мог любить. Конрад усмехнулся про себя: совсем недавно ему было сделано весьма лестное предложение, и если бы он принял его, то парил бы сейчас среди облаков на пришитых серебряной ниткой маленьких пушистых крылышках.

Но бывший демон не поддался на увещевания Иллиодора Светлого, тем более что дело не зашло дальше разговоров. Светлый никогда не умел настоять на своем. Он в любой момент мог казнить своего пленника, а вместо этого отпустил его. Впрочем, Конрад никогда не испытывал к хозяину Обители особой благодарности за это. И служить ему не собирался.

Интересно, за что Амелия могла полюбить такого, как его брат? Эта мысль неожиданно больно кольнула Конрада. Никто не знал Дамиана лучше, чем он: молодой демон был, мягко говоря, не подарком, и то, что он дожил до своих лет, было заслугой прежде всего Конрада, а еще Серафимов, посадивших братца на цепь. В темнице ему было самое место: так было безопаснее и для него самого, и для всего остального мира. Дамиан не был кровожадным или слишком жестоким, просто он убивал без разбора всех, кто попадался ему на пути и редко раздумывал, прежде чем ввязаться в драку. Так поступали многие демоны, обезумевшие от крови. Конрада почему-то коробило каждый раз, как он думал о том, что и он, по сути дела, ничем не отличался от остальных.

И все же, почему она выбрала именно его?

Конрад хотел спросить об этом, но лишь закусил губу. Амелия искоса взглянула на него: без сомнения, она успела угадать его мысли, прежде чем он прогнал их, но она промолчала, видимо, полагала, что Конрад должен был задать вопрос вслух.

Нет, она не дождется. В конце концов, демон уже выразил свое презрение ко всякого рода сентиментальностям, он тысячу раз жестоко смеялся над ними!..

И вдруг он услышал ее голос: не дождавшись его вопроса, она решилась задать свой.

- Скажи мне, Конрад, как так получилось, что ты носишь крест Иллиодора у себя на шее, в то время как мой возлюбленный сидит на цепи, словно дикий зверь?

Вопрос этот застигнул демона врасплох.

- Ты сама знаешь, за что: ты была там, - небрежно отозвался он, однако испугался, что его голос, холодный и безразличный, все же дрогнул.

В самом деле, а почему так получилось? Ведь Дамиан был его братом, они были с ним похожи в чем-то, они оба были демонами и оба пришли к Иллиодору как враги. Но одного из братьев тот наградил, а другого бросил в темницу. Разумеется, Дамиан был сам виноват в этом, ибо его выходка могла разгневать даже того, кто обладал поистине ангельским терпением… Все знали, за что демон страдает. И, наверное, Амелия спрашивала не о том, почему Дамиан сидит в темнице, в то время как его брат гуляет на свободе. Она хотела знать, почему сам Конрад до сих пор не предпринял ничего, чтобы освободить брата, почему Амелия сама должна была решиться на этот шаг.

Вопрос был сложным, Конрад не знал, что ответить, и сказал:

- Просто так лучше.

- Лучше для кого? – вскинулась вдруг она, - Дамиан не желал никому зла, он любит меня, а Иллиодор запретил нам видеться и выслал меня из замка.

- А ты никогда не задумывалась, почему он выслал тебя, а не его?!

- Дамиан не опасен, просто он…

- Демон?

- …Он другой, Иллиодору не понять этого!..

Конрад с сомнением покачал головой.

- На твоем месте я бы прислушался к тому, что говорит тебе Иллиодор. Впрочем, я прекрасно понимаю, что ты не последуешь моему совету: ты слушаешь только свое сердце, упрямая глупышка…

Амелия посмотрела на него с ненавистью.

- Тебе не понять!

Конрад усмехнулся. Девчонка-Серафима, которую он, можно сказать, в течение трех лет воспитывал, теперь учила его жить. И ни на секунду не сомневалась в своем праве делать это… Нет, она не смела учить жизни демона!…

- Да уж, ты права! Мне, в самом деле, никогда не понять этого! Не понять, за что ты полюбила моего брата! – тут он в ужасе замолчал. Тот самый вопрос, мучивший его всю дорогу, неожиданно сорвался с его уст.

Амелия отвернулась и, гордо расправив плечи, хранила презрительное молчание. Что ж, это было к лучшему, - решил Конрад. Им обоим надо было немного остыть, прежде чем продолжать говорить друг другу глупости; они были слишком разными, чтобы прийти к согласию так быстро.



* * *


Маленький торговый городок ожил с наступлением рассвета. Постепенно прилавки стали заполняться привезенными фермерами свежими товарами, в основном фруктами и овощами, которые еще не окончательно проснувшиеся продавцы раскладывали ровными рядами.

Путники шли вдоль этих пестрых рядов, деловито осматриваясь. Нужно было купить столько всего, но они не знали, с чего начать.

Амелия все еще была зла на Конрада: тот пару раз пытался заговорить с ней, делая намеки на то, что просит прощения, но она ничего не отвечала и не смотрела на него. Вот и сейчас она, не предупредив, вдруг резко свернула в сторону, подойдя к одному из прилавков, быстро указала продавцу на пару яблок, которые тут же исчезли у нее в тряпичной сумке, сгребла сдачу и, по-прежнему ничего не говоря, пошла дальше.

Теперь она продолжала свой путь, сосредоточенно грызя яблоко; Конрад, шедший в паре шагов позади нее, смотрел на нее с отеческим умилением. Он знал, что просто обязан был заслужить ее прощение: девчонка приучила его к общению, и теперь он просто не мог оставаться один.

Улицы постепенно начали заполняться людьми: городок ожил, кругом сделалось непривычно шумно, так что Конраду было поначалу сложно привыкнуть к этому суетящемуся муравейнику. Людишкам не было никакого дела до двух путников: они бежали по своим делам, лишь иногда провожали странников пренебрежительным взглядом. Сбитые с толку шумом и движением, в пыльной потрепанной одежде, эти двое, в самом деле, напоминали обыкновенных неотесанных деревенщин. И ангел, и демон были этим вполне довольны: пусть лучше их принимают за бестолковых провинциалов, чем шарахаются в стороны и с воплями бегут прочь. Их не принимали за тех, кто был достоин уважения, но их принимали за своих, за людишек…

Редко крылатые странники совершали путешествие по нейтральной территории, но даже теперь не могли рассчитывать на благосклонность хозяев местных постоялых дворов. Мрачный Конрад не привык к насмешкам и равнодушию, но для того, чтобы добиться от горожан другого отношения, ему пришлось бы выдать себя и свою спутницу. Или потратить все деньги в таверне, чтобы прослыть богатым путешественником.

Порой шальные мысли закрадывались демону в голову, это были отголоски прошлых веселых дней. Жаль, Дамиана здесь не было: впервые братец мог бы ему пригодиться. Дамиан охотно ошивался среди людей, а когда темнело – подстерегал парочку прохожих, возвращавшихся из таверны, а на следующее утро наслаждался тем, как в городке все менялось. Люди словно забывали о своих повседневных заботах: все разговоры были только о том, как изловить кровавого убийцу. Дамиан молчал и улыбался. Никто не заставил бы его сознаться в содеянном, потому что никто не заподозрил бы его в злодеянии. И все-таки странник воображал, что к нему начинали относиться с уважением и трепетом. Само по себе уважение – слишком ненадежная гарантия – это Конрад усвоил хорошо, еще когда не был в отставке. От людей защищал только страх. Лишь страх мог спасти от костра и удержать преследователей на расстоянии до поры до времени, потому что когда они побеждали страх, то сами начинали нападать и убивать, и приходилось более жестоко поступать с ними, чтобы восстановить нарушенную дистанцию между двумя мирами.

Конрад обнаружил себя стоящим посреди оживленной базарной площади, заполненной людьми, он долго искал глазами Амелию, издалека увидел ее длинные русые косы, пошел за ней следом. Она уже переоделась в новое платье и теперь направлялась к конюшне, чтобы выбрать лошадей.

- Что, замечтался, герой? – пренебрежительно бросила она, когда Конрад вскоре нагнал ее.

- Чему тут удивляться: я давно уже не был на людях, - ответил он, радуясь, что ему уделили внимание.

- Это видно, - сказала Амелия, затем смерила его взглядом, сунула ему в руки какой-то сверток, - Вот, возьми. Это все, что было у портного. Немедленно пойди и переоденься: а то даже стыдно с тобой рядом находиться, когда ты в таком виде!

- Ты рассуждаешь так, как…- он наклонился к ней ближе и понизил голос, - …как эти смертные: не суди по внешности…

- Я рассуждаю так, как любая женщина рассуждала бы на моем месте! Немедленно пойди куда-нибудь и переоденься, только постарайся никому не попадаться на глаза: тут очень болезненно относятся к безнравственному поведению!

Демон с недоверием взглянул не нее.

- А ты, как я полагаю, решила взять на себя ответственность не только за мой моральный и внешний облик, но и за покупку лошадей?

- В чем дело, Конрад, считаешь это неженским делом?

Он кивнул, и серафима вспыхнула.

- …с тобой все равно торговаться никто не будет, пока ты в таком виде. А я разбираюсь в лошадях, уж поверь мне: я была лучшей всадницей в Обители, после Лидии, конечно же.

Бесполезно было спорить с девчонкой. Демон кивнул и скрылся в толпе, так внезапно, что даже серафима, провожавшая его взглядом, не заметила этого.

Они договорились встретиться в условленном месте час спустя, серафима вела под уздцы двух гнедых и явно искала кого-то обеспокоенным взглядом. Ее спутник, похоже, опаздывал. Амелия не любила ждать, Конрад прекрасно знал это, и теперь серафиме казалось, что тот специально хочет подшутить над ней. Но она не знала, стоит ли ей уйти прочь или подождать еще немного.

Она кожей почувствовала, как сгусток странной магии возник у нее за спиной, резко обернулась… но давать отпор не пришлось: перед ней стоял Конрад и смеялся.

- Что, уже не боишься пользоваться магией на людях? – насмешливо спросил он.

Серафима оглядела его с ног до головы: как выяснилось, странная аура исходила от одежды демона.

- Что с тобой случилось?

- Костюмчик не сел: пришлось перекраивать, - пожал плечами тот.

Амелия оглядела его снова, оценивая уже с другой точки зрения. Нет, она определенно не ошиблась, когда подбирала Конраду одежду: черный был ему к лицу, как и всем демонам, она и раньше знала это, еще когда тот ходил в своих старых балахонах. Конрад стал казаться выше, серебряный крест снова висел поверх рубашки, блестя на черном фоне. Волосы его были расчесаны (уж не когтями ли он делал себе пробор?) и аккуратно собраны в хвост, хотя мелкие пряди все равно лезли в глаза. Взгляд его сделался как будто более пристальным и проницательным, особенно когда демон оглядывался на проходящих мимо людишек.
 Когда же Амелию, наконец, осенило, она едва не заплакала: она поняла, почему одежда так и светилась колдовством.

- Ты…ты?…

- Да, я немного ее подправил! Хотя это входит в твои обязанности, девочка... Не бойся: никто меня не заметил.

- Откуда ты знаешь?

Он усмехнулся.

- Обижаешь, Амелия! Не забывай, с кем ты говоришь.

Она облегченно вздохнула.

- Ладно. По крайней мере, теперь мы знаем, что Иллиодор оставил тебе часть твоих сил.

- Ты в этом сомневалась? Будь он хоть трижды Светлейшим, но я никому не позволю разделывать меня по частям.

Он криво усмехнулся и подмигнул ей, вскочил в седло. У Амелии что-то оборвалось внутри: Дамиан подмигивал ей точно так же, весело смотря на не сквозь мрачные решетки.

- Слушай, серафима, может быть, нам с тобой пора заключить перемирие? – услышала она голос Конрада. Гнев вскипел в ее душе, но она сумела быстро подавить его и холодно отвечала:

- Пока мой возлюбленный не будет свободен - никакого перемирия.



* * *


Поскольку полдня миновало, они решили не покидать городок: Амелия, страдавшая от заклятия, нуждалась во сне и отдыхе. Конрад оставил ее в таверне, сам решил осмотреться в городке. Он сразу же заметил, что относились к нему теперь совсем иначе: раньше его провожали презрительными взглядами, теперь же, признав в нем своего, просто перестали замечать, иногда лишь девицы оборачивались, когда он проходил мимо, но это были совсем другие взгляды.

Впрочем, ярмарочные развлечения мало интересовали его сейчас. Ему казалось, что в городке происходило нечто более важное: постепенно потоки людей стали стекаться на одну из площадей – ту, что располагалась напротив ратуши.
 
Конрад последовал за ними: это был лучший способ скоротать время до наступления темноты. Но когда он понял, по какому поводу собралась толпа, ему сделалось не по себе. Похоже, собирались казнить какого-то воришку: несколько плотников спешно сооружали виселицу, кто-то тащил веревку, приготовленную, похоже, заранее, и только поджидавшую того, кого на ней можно было вздернуть.

Не без внутреннего напряжения Конрад ожидал, кем окажется виновник суеты. Притихшая толпа ожидала его появления. По привычке странник остановился, насторожившись и приглядевшись повнимательнее. Кого эти люди должны были повести на казнь? Смерть простого разбойника не слишком расстроила бы путешественника. Но если бы это был его собрат, попавшийся за своим кровавым пиршеством, Конраду было бы неловко смотреть в глаза бедняге. Он еще помнил, что означало родство крови, пускай после предательства бывшие соратники и поклялись уничтожить его.

А если приведут Амелию, его приемную дочь? Дрожь прошла по спине Конрада, но его спутница была сегодня не в духе: она заперлась у себя в комнате и не собиралась выходить оттуда до наступления завтрашнего утра.

А когда на площадь вывели какого-то старика в грязных обносках, на душе у Конрада и вовсе полегчало.

Осужденный оказался обыкновенным человеком. За какой грех он должен был отправиться на виселицу – этого Конрад не знал. Зато когда на шее пленника затянули петлю, толпа отозвалась насмешками и ликованием. Преступник, оглушенный воплями и криками, ошалело озирался по сторонам, напрасно ища спасения. Ему могло помочь только чудо, а неожиданных чудес горожане боялись больше всего на свете. Они, в сущности, были добрыми людьми, но иногда они очень любили убивать.

Конрад посильнее сжал кулаки, чтобы сдержаться: острые когти вонзились в тыльную сторону ладони, кровь горячими струйками потекла по мостовой, немного остыла… В следующую секунду преступник закачался в петле.

Конрад плюнул и, развернувшись, быстрым шагом пошел прочь. Он не хотел досматривать, чем кончится представление, он прекрасно знал, чем все это могло завершиться. Странник не собирался спасать беднягу: он не мог, потому что его ждала Амелия. Если бы ее спутника схватили сейчас, то некому было бы защищать ее, она осталась бы одна...

С тяжелым сердцем повалился он на кровать, когда добрался до своей комнаты. Он решил не тревожить Амелию, которая наверняка уже спала, и не заметил, как вскоре задремал сам.