Жизнь без прикрас. Гл. 16. Польша

   Фронт стремительно двигался на запад, а вслед за ним по пыльным дорогам почти безостановочно двигались мы. Путь наш лежал через Негорелое, Новогрудок, Щучин, Скидель. К середине августа войска 50-ой армии форсировали Неман, заняли Гродно и вышли на территорию Польши, где и остановились на рубеже Августов – Белосток.
Управление тылом армии разместилось в Гродно. Первое время наш ветотдел занимал чистенький деревянный домик на окраине города. Две старые девы, несколько чопорные и набожные польки готовили нам из наших пайков неплохие завтраки и обеды, кое-что, добавляя из своего огорода. Обедали все вместе за большим столом с белоснежной скатертью и хорошей посудой.
    Потом мы перебрались поближе к центру города в двухэтажный каменный дом с тенистым садом. Хозяин дома - бухгалтер ютился на кухне и вел довольно жалкую, одинокую жизнь. Его жена, уже стареющая кокетливая полька, вскоре сошлась с Михайлевичем, а ее дочь, красивая паненка лет двадцати, не отказывала в любезностях начальнику ветеринарного снабжения, Копылову, молодому парню.
   Город Гродно производил приятное впечатление, в отличие от других городов он был менее разрушен войной, в нём было много зелени, в садах зрели яблоки.
 
   В начале сентября армейский тыл перемесился на польскую территорию в район города Кныш. Здесь в какой-то деревне и провели мы осень. На фронте было затишье. Я побывал во всех дивизиях и ветлазаретах и познакомился с новой обстановкой. С местными жителями - поляками мы жили хорошо. Как-то случилось мне быть в одной деревне на вечеринке. Молодежь под звуки баяна танцевала польку и краковяк. Было и представление. Два парня брили третьего большой деревянной бритвой, вымазав ему лицо густой мыльной пеной из ведра, потом повалили на пол и стали стягивать штаны, чтобы побрить ему низ живота. Парень отчаянно сопротивлялся, паненки визжали. Это было глупо, пошло, мне не было весело, и я с грустью вспоминал те шляхетские вечеринки, которые посещал на родине в дни ранней юности.
   В нашем ветотделе секретарем-машинисткой работала Полина, молодая и скромная девушка. Михайлевич сосватал ее за дивизионного ветврача Гнилюка, "щирого" украинца. Свадьба была богатая. Приготовили неплохой обед. Было выпито много спирта, кричали горько, заставляя молодых целоваться, пели, танцевали под баян. Но почему-то молодые не стали жить вместе, брак оказался фиктивным.
   Наши отношения с Кузьминым наладились. Он жил отдельно с какой-то некрасивой девкой из интендантского отдела, которую мы не любили. В начале декабря Кузьмин дал мне отпуск на двадцать дней. В этом мне везло: за время войны я три раза ездил домой к семье.
  И вот опять большая дорога, пять дней в Новосибирск, десять счастливых дней дома и пять дней обратно. Эти кратковременные свидания с любимой женой были своеобразной отдушиной для меня. Они оберегали меня от разврата, пьянства, морального разложения и огрубения сердца.
  Когда уезжаешь с фронта в глубокий тыл, чувствуешь себя как-то странно, и даже не верится, что не слышно гула артиллерийской стрельбы, что видны огни, и не надо соблюдать светомаскировки.
  На обратном пути в Москве я зашел в Ветеринарное управление и узнал, что подписан приказ о моем назначении эпизоотологом 2-го Белорусского фронта. Это было большим повышением по службе. Такие должности обычно занимали крупные специалисты, профессора, ученые мужи. В разговоре с очень милым человеком, главным эпизоотологом Советской Армии Воронцовым я высказал сомнение: хватит ли у меня знаний для такой работы; он успокоил меня, сказав, что знания - дело
наживное.
  Ветотдел 50-ой армии я нашел уже в другом месте, в большой деревне с костелом. В доме поляка, где мы остановились, я увидел бледную, анемичную девочку-еврейку лет четырнадцати. Добрые хозяева в течение трех лет прятали ее в подвале. Евреи - несчастный, вечно гонимый народ. Шесть миллионов евреев уничтожили фашисты. Такого злодеяния еще не было в истории. Разве можно оправдать и простить его? Мне не понятно, почему и теперь в нашей стране пустил зловредные ростки современный антисемитизм.

  Новый 1945 год я встретил вместе с товарищами в Ветотделе 50-ой армии, а 1-го января уехал к месту новой службы в Ветотдел 2-го Белорусского фронта, который находился в небольшом городке Замброве. На следующий день Ветотдел вместе с Управлением тыла фронта переехал поближе к Варшаве в местечко Остров Мазовецкий. Разместились в хорошем доме, принадлежавшем интеллигентной польской семье.
    Начальник отдела генерал-майор Петуховский встретил меня приветливо, он немного помнил меня по службе в Белоруссии. Здесь же я нашел моего приятеля Мушникова с женой, он недавно был переведен сюда из 49-ой армии на должность начальника 2-го отделения, а она работала машинисткой; хирургом был Стогов, с которым я учился в Московском Ветеринарном институте, так что я попал в среду хорошо мне знакомых людей, быстро освоился и не чувствовал себя чужим и одиноким. Через несколько дней я уехал в 3-ю ударную армию. Начальником ветотдела там был Зенкевич, который учился в Витебском Ветеринарном институте, когда я подвязался там в качестве научного работника. Он был грубоватый и неотесанный белорус с грубым языком, но неглупый и пришелся по душе командующему армией Горбатову, присвоившему ему звание генерал-майора. Петуховский очень не любил Зенкевича и старался от него избавиться, но сделать это ему так и не удалось. Здесь я встретился с начальником армейского ветеринарного лазарета Зосимой Жуковым, который когда-то служил младшим ветврачом 27-го артполка в Витебске. Встретил он меня радостно и хорошо угостил. Жил он, как и вообще все начальники, неплохо, спал с какой-то смазливой девчонкой.
  Я был в одной из дивизий, занимавшей плацдарм на западном берегу реки Нарев, когда загремели орудия, и началось большое зимнее наступление наших войск. Оборона немцев была прорвана, и 17-го января взята Варшава. Фронт покатился дальше на запад.