Баобаб

 Знавал я удивительного гриба – чудного гриба на стройной серой ножке и в элегантной коричневой шляпке, который жил на опушке леса. Впервые встретившись с ним, я, страстно влюбленный в природу, радостно воскликнул: «Ба! Обабок! Прелестно!». Взмахнув шляпами, мы любезно поклонились друг другу и мило побеседовали о размеренной лесной жизни. И даже успели подружиться. В скором времени, к своему великому сожалению, я вынужден был оставить его: нетерпеливый путь звал за собой.
 Но позже мы вновь увиделись. И каково было мое изумление, когда, повстречав гриба на обратном пути и дружески обратившись к нему, я вместо ответа получил безразличный взгляд и равнодушное молчание. Признаться, я опечалился, посчитав, что чем-то невольно обидел его и что теперь мое общество, вероятно, обабку неприятно. Я извинился и уже собирался уходить, когда невдалеке, в осоке, услышал чей-то сиплый голосок. Приблизившись, я увидел сыроежку. Она-то и рассказала мне о причуде обабка. «С тех пор, – рассказывала она, – как вы назвали его баобабок, он стал задаваться: ни перед кем не желает снимать шляпы и демонстративно не отзывается на прежние свои имена: обабок и подберёзовик». «Но, – прервал я сыроежку, – как же так, я просто, безо всякого умысла, воскликнул: Ба! Обабок!» «Вот-вот, – продолжила сыроежка, – тогда-то он всем и объявил, что родился вовсе не под березой, а в самой, что ни на есть, Африке, под огромным-огромным баобабом: оттого, дескать, и баобабок». Поблагодарив сыроежку за помощь, я тут же подошел к обабку и, сняв улыбку с губ, шляпу с головы, обратился к нему: «Здравствуйте, чудесный баобабок». Обабок чинно кивнул. И мы разговорились… Да, возможно, обабок и зазнался, однако… Однако, несмотря на все свои причуды, этот гриб был превосходным, потрясающим рассказчиком! Одну историю, им поведанную, коей он, по его признанию, был непосредственным свидетелем, я и попробую, пусть не столь ярко, сейчас тебе, любезный друг мой, пересказать.
 
 В далекой – далекой стране, на диком острове, на самой южной тропинке, жил древний баобаб. И вот уже на протяжении долгих лет он страдал от тяжкой хвори: одиночества. Все: звери – птицы – насекомые – люди – обходили его стороной, не желая общаться с немощным и безобразным старцем. Родные: деревья, кустарники, лианы и травы – тоже. Все они не любили баобаба, так как считали, что он омерзительно дряхл и плешив (на его ветвях трепетало всего несколько листочков). Никто не хотел свивать своё гнёздышко на баобабе, никто не хотел отдыхать под его корявыми ветвями. А ведь когда-то, когда он был молод и могуч, его почитали величественным, им восхищались. Теперь же его навещала одна лишь Одиночь, безустая, сумрачная Одиночь...
 Однажды мимо баобаба-нелюбима в поисках пищи и прибежища проползала целая когорта истощенных гусениц. Увидев на баобабе листочки, они спросили его, могут ли они полакомиться его листочками. Они объяснили баобабу, что их отовсюду прогоняют, никто не желает даже разговаривать с противными и уродливыми червяками, гусеницы грустно сказали, что они давно не ели и что всё племя их, вероятно, вскоре погибнет от голода. Гусеницы, конечно, знали, что баобаб очень дорожил и гордился оставшимися ещё листочками, но наверняка не знали почему: только благодаря ним, своим листочкам, баобаб сбирал крохи солнечного тепла; сквозь толстую же кору лучи пробивались с великим трудом.
 Тепло было особенно ему необходимо: за день он скапливал в стволе немного солнечного тепла, чтобы согреваться им по ночам, ставшим теперь невыносимо холодными, – тепло нужно было ему, чтобы откупаться им от гибели и одиночества. Но баобаб всё-таки сжалился над гусеницами и пожертвовал этим крохотным существам последние свои листочки. А тепло? Кора, теперь казалось ему, была не такой уж и толстой, особенно на ветвях… Гусеницы вползли на баобаб, облепив своим тельцами ветви и ствол, съели листочки, поблагодарили любезное дерево и спросили у баобаба, не может ли он приютить их и обогреть, а иначе все они погибнут от холода. Баобаб сжалился над ними и приютил. В сущности, думал он, для меня ночи не такие уж и холодные; не то, что для этих бедняжек. Бесчисленные гусеницы своими холодными тельцами, точно покрывалом, прикрыли ветви и ствол старого баобаба. Сам баобаб, раздаривая гусеничкам последние крупицы тепла, теперь зяб даже днем, но он старался не подавать виду, чтобы не потревожить своих гостей, правда, иногда он всё-таки подрагивал от холода.
 
 Вскоре, опираясь на черный посох, пришла беда – звери и птицы, до сих пор брезговавшие приближаться к старому баобабу, теперь, точно одержимые, желая полакомиться гусеницами, буквально осадили его. Но баобаб, несмотря на свой преклонный возраст, все же не дал в обиду беззащитных гусениц: тяжело ворочаясь на своих узловатых ревматических корнях, он из последних сил скрипел и трещал, чем отпугивал незваных гостей. Это длилось несколько недель, пока силы, наконец, не оставили старца и он не замер в бессилии и бездыханности.
 Но усилия его не были напрасны: гусеницы успели свить себе безопасные шелковые коконы и укрыться в них. А через некоторое время из коконов появились прелестные крылатки. Много-много крылаток. Они порхали, шелестя, словно листья, своими крылышками, кружили вокруг баобаба и плакали. Ибо мертв был их милый баобаб, так и не увидел он их красоты. Плакали, потому что не хотели оставлять его, но близилось лето, и им нужно было улетать на север. И вскоре они улетели, но, благодарные, никогда не забыли своего баобаба.
 И каждую зиму, мечтая вновь увидеть родной баобаб живым, непременно возвращались к нему и на зависть остальным деревьям прижимались своими необыкновенно-красивыми бархатными крылышками к его мертвенно-иссохшим ветвям и стволу. Тогда баобаб расцветал, точно живой, множеством ярких крылаток.
 
 Как-то зимой, проплывая мимо острова, удивительное дерево увидел чужеземный натуралист. Нос его лодки удивлённо упёрся в берег, его нос – в дерево, но не успел он приблизиться к дереву – ах! – в один миг тысячи крылаток вспорхнули лиловым облаком, обнажив сухое и безжизненное дерево. Но не разлетались, а так и кружили чуть поодаль, не оставляя своего баобаба. Натуралиста охватило волнение, он достал блокнот и сделал заметку о феномене и о новом виде крылаток, незнаемом дотоле, – о баобабочках.