Instance inside instant

Instance inside instant


Памяти тех дней и ночей или памяти моего одного чувства.

(Danger! Inner meaning!)

Я шёл на площадь весь в нарядах, но не броский в глаза. Я шёл по проспектам, пересекая перекрёстки. Я шёл по переулкам, утыкаясь в тупики. Я наступал себе на пятки и удивлялся. Оглядывался и, не заметив никого за спиной, снова удивлялся. И вот перемахнув через забор, я попал на площадь.

Площадь. Она вся в огнях и фейерверках. Всё в мальчиках и девочках. Всё в этих красках и огнях, что резали мне глаз, слепили. Всюду и повсюду, и там и здесь, и сям и вокруг – восторг. Праздновали семь лет и семь дней или отмечали тридцать три часа и три минуты, сейчас было сложно об этом судить, да и не хотелось вовсе. Хотелось искупаться во всех фонтанах и каждой второй симпатичной Елене признаться в искренней любви, послать молнией каждой третьей Екатерине по три воздушных поцелуя. Что и было незамедлительно мною сделано. Далее по плану следовало очищение через вливание и под вопросом ночные подлунные слияния с последующим засыпанием голышом на холодном полу в незнакомом подъезде. Хотя порядок следования мог меняться и не исключал повторения какой-нибудь стадии.

Я кружил хоровод с Еленами, и мы мелькали вокруг фонтанов мотыльками. Я качал Екатерин на качелях и они, взлетая вверх, исчезали в потоках лунного света. Михаилы, Петры и Иваны стояли в сторонке, курились, распивались и косились во все стороны. Они терялись в нерешительностях и потому злились, и терялись в догадках, что делать дальше. Куриться или распиваться? В итоге делали и то, и другое, потому выходило плохо и вели тихие беседы о возрастающей нестабильности нестабильного и об увеличение прочности прочного.

Ждали Болдина, и он незамедлительно появился. Как всегда во фраке, чист и белоснежен, безукоризненно свеж и предупредительно пьян. Его супруга вся блестела в прожекторах и дарила окружающим ободряющие улыбки. Как Бонни и Клайд, все дырявые от внимательных пристреливающихся взглядов, с незаметной дрожью в изящных пальцах, они поднимали бокалы с Клико, ловили шипящие ароматы и, не чокаясь, поглощали жидкости залпом. Заметив моё скромное присутствие, они поманили меня пальчиками. Освободившись из цепких ручек трёх Елен, и поломав алые коготки двум Екатеринам, я направился к Болдиным выразить своё почтение глубоким, неистовым реверансом.

Мы лениво обсуждали многолетние растения и судьбы полевых ромашек в климатических условиях средней полосы России. О возможных вариациях шахматных эндшпилей в условиях жуткого цейтнота и о ветеранах несостоявшейся третьей мировой войны. Михаилы меж тем перебрались на набережную, где проходили меткие и быстрые конкурсы на быстроту и меткость. Петры меж тем наблюдали за Михаилами, почёсывая затылки, и загибая пальцы при каждом выигранном Михаилами конкурсе. А Иваны меж тем заглядывались то на Елен, то на Екатерин. Елены и Екатерины играли то в классики, то в прыгалки, периодически подмигивая, то метким и ловким Михаилам, то наблюдательным Петрам. На нас же никто внимания не концентрировал, и мы перешли к прогулкам на обзорных колёсах, переходя с маленьких на средние, со средних на большие и наоборот. Виды с каждого из них были неповторимыми, каждый оставлял в памяти яркую незабываемую картинку. Из них можно было составлять разнообразные коллажи ни чем не повторяющие друг друга. Сверху Иваны казались красными точками, а Петры были оранжевы. Сверху зелёными точками были Михаилы, а Елены и Екатерины блестели яркими звёздочками.

Скоро ожидался грандиозный салют, и его стоило наблюдать обязательно с площади. Спустившись с очередного колеса, мы угостили друг друга порцией чистого виски и завели непринуждённую беседу ни о чём. Что может быть прелестней и откровенней беседы ни о чём? Если только пол – стакана чистого спирта с маленькой бордовой вишенкой для созерцания прекрасного.
- Эти Михаилы так метки и быстры – подмечала супруга Болдина, поглаживая волосы.
- А Петры, так суетливы – замечал Болдин, закуривая сигару.
- Иваны, слишком нерешительны – отмечал я, вдыхая в оба лёгких прохладный воздух.
- Елены затмевают Екатерин, а Екатерины осветляют Елен – сходились мы во мнениях и изучали звёздное небо над нашими запрокинутыми головами.

И вот небо взорвалось первым и последним залпом. Яркие всецветные полосы и звёздочки на несколько секунд вступили в борьбу с тьмой. И потерпев поражение, медленно опускались к земле и таяли. Мне стало так нестерпимо грустно и неуютно, что я прокусил себе верхнюю губу в четырёх местах, а нижнюю в трёх. Захотелось зареветь в оба глаза и перестать дышать. Закричать так, чтобы сломался кадык, и лопнули перепонки. Продлившись пару секунд, всё это исчезло бесследно, и лишь одинокая слеза, разбившись об асфальт, оставила короткую, начавшую тут же высыхать, память о случившемся. Взамен ушедшему, мне досталась приятная усталость и лёгкое безразличие к собственной персоне. Гарсон в изумрудном костюме предложил нам белого с красным, и мы были не в силах отказаться. Сначала белое и тут же красное или наоборот, мы выпили и обменялись взглядами. Им было пора на корабль, что печально гудел у набережной, и я не смел их задерживать, ни на секунду. Неглубокими, где-то на четверть, поклонами мы распрощались до следующей встречи и они незамедлительно удалились. Их стройные тела устремились к кораблю, у набережной их ждала персональная шлюпка со спасательным кругом и загорелым матросом, знавшем около тысячи несмешных анекдотов и полусотни глупых афоризмов. Я махал им на прощание ладошкой, а Петры с Михаилами желали удачи во всём. Иваны печально смотрели им вслед, а Елены с Екатеринами сморкались в платочки и шептались о чём-то сокровенном.

Парохода уже не было видно, только огни его чуть различались в ночи. Михаилы, выиграв все призы во всех конкурсах, разошлись по домам. О них напоминали лишь плюшевые медведи, плававшие в фонтанах головами кверху. Петры ушли провожать Михаилов, а Иваны уныло бродили по набережной, вглядываясь в удаляющиеся корабельные огни. Я немного курил и провожал взглядом, удалявшихся Елен и Екатерин, они были веселы и безмятежны, и одновременно грустны и отягощёны. Оставалось и мне покинуть площадь, оставив невесёлых Иванов у фонтанов с их новыми плюшевыми друзьями. Я перемахнул через забор и попал в сплетение тупиков и улиц, перекрёстков и проспектов. Я шёл домой.

«Whistle and I ll come inside
 I no longer have to hide
 Let’s talk about someone else
She just wants to love herself»

K.D.C.