Быть и иметь

(монолог сбежавшего Я)



...Переместился в настольную лампу, несколько сухопарую, но наплевать. Нахожу, что лампой быть приятно и в известном смысле великодушно. Однако, раздражает кнопка - вполне, впрочем, благопристойный выключатель, - но каждый норовит ткнуть в нее безотчетным пальцем.

Эти бесстыдные пальцы повсюду. В давешнюю бытность мою телефонным аппаратом их похотливое амикошонство оказалось тошнотворным. Они сновали по прорезям моего упругого диска с отвратительной расторопностью, они выделяли нечистый пот на пурпурный лак моей трубки. Не надо доказывать, надеюсь, что и в том нет комфорта, когда в тебя бог знает чем дышат и чужая протоплазма без устали омерзительно пульсирует в твоих гладких отверстиях. Но блекнет и это, стоит только вспомнить, чем заставляли выгибаться чуткую мою мембрану, вгоняя в краску угольный порошок под нею, и какую дрянь вынуждена была она перекачивать по моим опороченным жилам на навозную станцию (узел, может быть?), откуда ее обреченно всасывала перламутровая разноцветная наша братия.

Хвастать нечего - во мне мало стоического. Да и к чему это? Ретировался в почтенную лампу по соседству и расслабился. Конечно, почти нет движения, но какова стойка! готовность! И масса времени для пошлых каламбуров: в стойке обрел стоическое, в патроне - начальственное и собственную привлекательность осознал в мухах... Нет, они не убили во мне начало юмора, хотя и свернули на сторону острие вкуса. Есть еще гробы в гробницах, изгиб в pecницax и настурции в ниццах. Но нет сил сдержать злопыхание, когда пребываю в одном из предметов их обихода. За естественную игру перевоплощений на этом участке я вынужден платить зреющей во мне фурункулезной склонностью к неопрятным шуткам. Им и невдомек, что концентрированные остроты противопоказаны всепроникающему флюиду юмора. Вот и образчик: ах, это было бы смешно, когда бы не было так густо... Каламбур пошл изначально, как осевший в себя сырой блин. Но я отравлен уже, пьян доступностью. Мне, мне отмщение - аз и воздам...

Этот неотлучный тип рядом, с запущенной щетиной, с идиотической влагой на нижней губе - они утверждают, будто он и есть подлинный я. Действительно, в позе его лица, выражении конечностей и невозможном по отношению к ним развороте корпуса хорошо схвачен образ затянувшегося приступа собственного отсутствия. Тем самым безумие их концепции обретает якобы некоторое эстетико-дискурсивное основание. "Ах, это было бы смешно!" - когда бы не было так гнусно... Если из этого дебила и совершен побег, то я-то тут при чем? Моя гибкость - мое достоинство. В отличие от них я не цепляюсь за вещи. Да, мне нравится, сосредоточившись в вольфрамовой спиральке довести себя до безбрежной световой инверсии. Когда я пытаюсь объяснить это кому-нибудь из них, тот смотрит на своего дебила, как баран на новые заботы, вуалируя природную тупость сделанным в лице пониманием. При этом он ищет мягкую формулу возражения, которую толкует как целебное средство. Он, видите ли, оцелился гуманной задачей убедить своего идиота в том, что тот - не лампа, не телефонный аппарат и не прочие вещи окрест.

Что же тут удивительного? Примитив гуманоида и не рассчитан на внегуманные ориентиры. Но я не человек, эрго - ничто нечеловеческое мне не чуждо. Логика равнодушна к виду и уровню, чего, к сожалению, нельзя сказать о ее выводах.

При всей уязвимости и малочисленности эти хомо-антропосы ухитрились спроецировать свое эмбриональное ничтожество на великое богатство вещей мира. Взгляните, что окружает их. У чайника носик, у чашки ручка, у бутылки головка, у вареного яйца попка, у самовара пипка, у картофелины глазки; вспомните спинку стула, ушки ключа, узкое горло кувшина, язычок замка, щечки на иной рукояти, колено подзорной трубы, плечо рычага, зубы, пятки, шейки, пальцы и губки лязгающих железяк, ребра строгой фигуры. По слухам встречаются также и усики на презервативах.

Антропосы неотделимы от вещей. Антропос - это множество вещей, совокупленных загадочным образом посредством магической мантры "мое". Отнимите у него все эти вещи и перед вами - просто сквозняк в пустом помещении. Вот он торчит передо мной, как лом в унитазе. Кто-то оголил его до нитки и восхищается теперь: убедитесь, убедитесь, данный хомо утерял свое "я"!.. Вслед за тем другой хомо, тоже, разумеется, данный, оказывается вставленным в белый халат, что неминуемо приводит к перемене интонаций его покашливания. Хомо в белых халатах - ловцы человеков. Может быть, они к тому же ловцы рыбы, чинов или истин, но сейчас на авансцену вступает охотник со спецснаряжением для поимки беглых антропосовых "я".

Занятие, которому они предаются здесь при запертых дверях и за деньги - эта их безумная ловитва конфуциевой кошки - свидетельствует о том, что череда тысячелетий, отпущенных антропосам на всход первых ростков понимания, оказалась беспрецедентной тщетой мирового духа. Антропоса пронять нельзя. Боги наделили его умом, после и с помощью чего антропос уподобил себя богам. Это все, чего смогли добиться боги от антропоса.

Кстати сказать - об их уме. Изначально весьма совершенное устройство, оно претерпело к нашему дню необратимые экологические изменения. Боги проектировали ум как уникальный инструмент самопознания. Никак не могу смириться с тем, что такая хорошая вещь была вручена обезьяне. Обезьяний стиль, обезьянье обхождение... в результате не обезьяна прониклась умом, а ум превратился в обезьяну. Хомо несколько выпрямился, с него облезла шерсть, и он уверовал, что с обезьяной покончено. Она и в самом деле ушла от него - вся как есть ушла в ум. Создалась любопытная ситуация. Если у той, исходной обезьяны не было никаких вопросов к себе и голову она почесывала равно, как и противоположное место, то у этой - итогово-антропосовой - все кардинальным образом осложнилось. Та не знала, обезьяна она или нет, что и давало богам надежду вывести ее из обезьянника на свет божий. Ум должен был доказать ей, кто она есть в действительности, ум должен был стать неподкупными глазами обезьяны, изучающими самое ее. Но не состоялось, не вышло у богов. В уме своем обезьяна сказала себе, что обезьяна плюс ум это уже не обезьяна, но антропос. Будучи утрачены, иллюзии богов обратились верой антропосов в свое богоподобие. И то правда - не подбирай чужих иллюзий во избежание коллизий... Нынешнюю обезьяну не так просто изгнать из зверинца - слишком усердно заклинала себя посредством ума, что не обезьяна она уже, а нечто иное. Само собой - заклинание перешло в заклинивание. Кто ж добровольно сменит теплую вонь привычного сожительства с себе подобными на холод неизвестно чего, особенно в том убеждении, что он и так уже проделал это... в своих предках... Короче говоря, вместо эволюционного порыва налицо дополнительное препятствие.

Войдя в ум, обезьяна и там продолжала предаваться блуду и ужимкам, но голову и противоположное место стала разделять в том трагикомичном предположении, что они качественно различаются своим наполнением. Как бы не так! И что бы тогда заставило меня понять, что я не имею ничего общего с мозгами этого кретина?

Теперь меня хотят вернуть в эту клоаку и пыжатся лишь ради того, чтобы один кусок подпорченной протоплазмы мог успешно продолжить свои игры с другими. В нем бродят прокисшие соки, идут конвульсивные реакции, возникают и распадаются всегда промежуточные продукты, и я, следуя гуманным намерениям лекарей, должен вновь осветить это первозданное миазменное хлюпание, чтобы в нем, видите ли, не просто так стреляло и кашляло, но оно смогло бы по-прежнему воспринимать свои катаболизмы с анаболизмами как богатство ощущений, горнюю мысль и бездонное чувство... Какая наглость! И как, в самом деле, безмятежны их амбиции и чудовищна их простота!

...Некто из них заявил, и довольно громко: "мыслю, следовательно, существую". Он провозгласил это на латыни, использовав звучное словечко "эрго" в качестве логической связки между "мыслью" и "существую". Надо понимать, у него были некоторые сомнения на этот счет, иначе чем бы еще удалось так его растревожить, что он взялся доискиваться доказательств собственного бытия, а найдя, нашел к тому же нужным оповестить о находке весь мир. Кто абсолютно уверен, что он есть, тот ведь не ищет доказательств.

Хомо возражают: из любви к спекуляции, от нечего делать... чего, дескать, только не ищут... Чего только, - скажу я, - да. Но только - чего? Только не себя. Положа руку на сердце - разве спекуляции так уж чужды вам? И разве не бывает, что вам нечего делать? И вспомните теперь, когда в последний раз нуждались вы в доказательствах того, что существуете?

Когда вам нечего делать, вы рыбу ловите, а в отдельных случаях - чертей. И никакого для вас не имеет значения, что каждый ловит их по-своему.

А тот хотел доказать. Не то, чтобы он вовсе был не уверен, но он скорее хотел понять, что это значит - быть. Его не устраивала всеобщая ясность этого вопроса. "Быть это - ..." - ну! ну!.. Вот он и записал формулу, сотворив ее из двух частей. И вставил между ними свое знаменитое "эрго". Его можно понять: всех вас, антропосов, так и тянет вставить куда-нибудь свое "эрго", приладить его замочком между зонтиком и швейной машинкой. Ум берет свое. И это не горе от ума, а беда. Но я намекну вам, хомо...
Кто с подлинным основанием мог бы утверждать: "мыслю эрго существую"? Нет ничего проще: сама мысль и только она. "Мыслю, следовательно, существую" означает, что существует мысль, в данном случае - мысль о собственном своем существовании. Никто ей в существовании и не отказывает. Мыслить и существовать - для мысли одно и то же, ибо существовать для мысли значит - быть мыслью. Где тот ребенок, который не справится с этой логикой тождеств! Быть звуком для звука - звучать, быть огнем для огня - гореть, быть знаком для знака - значить... Но вот послушай, обезьяна:

быть вором для тебя - красть,
быть Крезом для тебя - иметь,
быть живым для тебя - жить,
быть трупом для тебя - умереть...

Таких "быть" может быть несчетно для тебя, но сколько бы их ни было, из них не сложить то быть, которое одно, которое неделимо и которое искал тот мученик мысли со своим "эрго" наперевес. Потому что членом суда, подсудимым, проходимцем, стоиком, гражданином или космополитом ты можешь как быть, так и не быть, но быть или не быть - всегда для того себя, который ведь тоже должен быть и должен быть прежде всего, не взирая ни на гражданство, ни на пол, ни на мораль, ни на саму жизнь и даже - на смерть.

И не говори мне, что ты понимаешь это, обезьяна. Ты вечно путал и путаешь быть и иметь. Иметь ум и иметь в своем уме налипшие представления о том, что ты такое; иметь тело, ощущения и чувства; иметь имя, пол, национальность, возраст, служебное положение и ученое звание; иметь вещи, жену, детей, друзей и членский билет; иметь права и обязанности, свойства и способности; и иметь, наконец, мысль о том, что ты существуешь - это все еще только иметь. Но пойми свою жадность, вникни в свое стяжательство - должен ведь быть тот, кто хочет все это иметь. Это и есть ты, самому себе неизвестный ты...

Ты вновь колотишь себя в тупую грудь, вновь верещишь, что тебе ясно, о чем речь. Не самый же ты умный среди умников, а и те путались. Один все сводил к хотению жизни, другой - к жажде власти, третий - к утверждению своей значимости... не тебе были чета, а и они проглядели, что все это из той же области по имени иметь.

Чего же ты хочешь, обезьяна? Вот, в самом деле, вопрос! Я скажу тебе, не трясись. Ты хочешь быть и уже вслед за тем и потому ты хочешь иметь. Ты все перепутал и ты все норовишь создать свое бытие из признаков его. Но болезнь не состоит из симптомов, и здоровье - из показателей. Бытие нельзя создать, его можно только открыть, очистив от нахапанного тобой. Ты хочешь того, на что мне наплевать. Тебе недоступен простой, простейший, заключенный в следующих словах смысл: хотеть можно только того, чего у тебя нет. А ведь я уже произносил эти слова, и они скользнули, не тронув... Как ты думаешь, отчего?

Тебе страшно, обезьяна, тебе так страшно понимать это, что ты даже не знаешь главного своего страха, живя и живя в нем. Тебя нет и потому твое стремление быть превращается в ненасытную жадность иметь.

И вот теперь, когда неразборчивые обстоятельства отняли у тебя подругу, деньги, имя и клубный знак, когда ты ничего не имеешь и не имеешь уже самой силы иметь, ты сдался, твой ум рассыпался на бирюльки и вслед за адской болью получил наконец свою порцию анестезирующей идиотии.

Ты слышал о том, что есть люди, которые свободны от желаний. Но разве потому они не хотят иметь, что имеют? Библейский царь поделился с тобой, он познал опытом и сказал тебе: суетись. Суетись, и будешь иметь все. Но все, что будешь иметь - одна суета. Накопления жизни не позволяют быть, накопления можно отнять. Но даже если они при тебе, суета твоя не покидает тебя. Тот, кто способен быть, тот кто есть - вне суеты. Зачем ему это и чего желать - ведь он и так есть.

...Бедный мой, бедный, ты споткнулся у порога, у самой двери. Ты так хотел иметь меня, и так не знал об этом! Ты не знал, что я - то единственное, чего нельзя иметь. Мною можно только быть, и быть - это значит быть мною. Но ты не скажешь этим невеждам, что меня не нужно ловить. Поймать и присвоить - это не обо мне. Я принадлежу всем и никому и я мог бы быть и тобою. Мне жаль тебя, ты не дотянулся...





____________________________


июнь 1987 г.