Выбор

 



 От меня уходила жена. Раза три или четыре. Я даже не помню из-за чего мы ссорились, но она бросалась к шкафу, резко набрасывала на себя куртку и бежала к двери в надежде, что я ее остановлю. Но я не останавливал. Только спрашивал:
 - Куда ты пойдешь?
 - К маме, - отвечала жена с вызовом и хлопала дверью. Обязательно хлопала.
Странно, но я не бежал за ней. Не знаю почему. Скорее всего, я просто не любил скандалы и не хотел подогревать любопытство соседей.
 Проходило несколько минут, и жена возвращалась.
 - Мне некуда идти, - говорила она с плохо скрываемым достоинством. Хотя ей еще как было куда идти. Ее родители жили в шикарном частном особняке на окраине города. Моя теща в тайне всегда ждала, что дочь придет обратно к домашним пирожкам и всеобщему обожанию. Она считала наш брак бракованным, и надеялась, что Маша (так зовут мою жену) обязательно исправит свою ошибку. Но Маша возвращалась в нашу большую квартиру в центре, с паркетным полом, остекленной лоджией и раздельным санузлом.
 Я помогал ей снять куртку, ставил разбросанные в стороны сапожки рядом друг с другом и буднично предлагал:
 - Давай чаю выпьем.
 И мы пили.
 Со мной, конечно, тоже нелегко. Я занят работой и мало времени уделяю жене. Я бываю порой занудлив и, что самое отвратительное – нерешителен. Если я спрашиваю, заваривать ли чай или обойдемся пакетированным, то сам нахожусь на сто процентов на стороне пакетированного, но все же спрашиваю. Или, например, спрашиваю, сколько тебе ложек сахара в чай, хотя давно знаю, что нужно одну. В магазин я всегда хожу со списком продуктов, и если не нахожу чего-то нужного звоню на мобильный жене и спрашиваю, что брать вместо. Вообщем – мрак! Меня один приятель научил: когда начинаешь понимать свою отвратительность, срочно постарайся найти в себе хорошие качества. С тех пор я так и действую. Нахожу. Я добрый, щедрый, не подлый, общительный… хотя это может быть и отрицательной стороной. Меня это нахождение успокаивает. Но все равно так долго жить нельзя. Я это понимал. Жена тоже.
 Однажды она ушла от меня совсем. Ну, то есть забрала из шкафа свои вещи, свою фотографию у меня на письменном столе, какие-то деньги взяла из шкатулки «на черный день». И оставила мне записку: «Я думала у нас все будет по-другому. Прощай».
 И странное чувство, я даже испытал некоторое облегчение. Решил перекусить, но в холодильнике не оказалось ничего кроме яиц, сметаны, кетчупа и банки малосольных огурцов. Вот, стерва – подумал я. Могла бы суп приготовить на прощание. В продуктовом магазине напротив, я купил бутылку водки, пачку пельменей, пельмени сварил, сдобрил их кетчупом и сметаной одновременно, выловил из банки пару огурцов и тем самым организовал к водке неплохую закуску. Я пил водку, закусывал почти резиновыми, но горячими пельменями, пялился в телевизор и пытался поймать кайф от свободы хотя бы на один вечер. Ибо был уверен, что уже завтра жена появиться.
 Но она не появилась. Ни завтра. Ни на следующий день.
 - Ты подай на развод первым. Не жди ее инициативы, - советовал Гена Павловский из отдела развлекательных программ. – У меня была история - жил с одной дамой, со своей благоверной уже года три как не виделся, но был не разведен. Дама эта меня давай пилить, разводись и разводись. Я ей, какая разница, живем и ладно, а она представляешь, к себе подпускать перестала. Вообщем, развелся как миленький.
 - И что?
 -Что?
 -Дальше то, что было? Остался ты с этой дамой?
 - Не-е. Но развестись надо. И первому. По мужски. Не затягивать.
 - Да она вернется через неделю, - не то чтобы я этого хотел, но все еще в это верил. Но она не вернулась.
 Я ей не звонил. Держал марку. Она тоже держала. А может быть, просто не хотела звонить. С разводом я все-таки решил не спешить. Разводиться, бегать к мировым судьям, делить имущество, одним словом, волокита. А зачем она мне сейчас? Я стал привыкать к тому, что возвращаюсь в квартиру, где кроме меня никого нет. Девчата из монтажной группы стали подкалывать: «Так вас, Александр Палыч можно считать холостым»? Редактор Светлана Робертовна меня жалела и предлагала испечь пирог с капустой. «А то ты Сашечка осунулся как-то. Питаешься, наверное, отвратительно». Мужики подбадривали: «Правильно. И обратно не зови. У тебя с ней все равно не жизнь была, а сплошной ограничитель». Мне Маша и правда все ноги оттаптывала под столом, когда в компании я с удовольствием выпивал или ел с аппетитом что-то весьма калорийное. А когда начинались танцы, первой нужно было пригласить именно ее. Она не требовала этого. Как-то так повелось, и я не возражал. По крайней мере, вслух.
 На втором году нашей совместной с Машей жизни, у меня появилась женщина. Она узнала меня на улице и стала расспрашивать о работе на телевидении. Я из вежливости вызвался ее проводить. Жила она одна в стандартной квартире стандартной «хрущевки». Работала учительницей в школе и чтобы получать более - менее брала какие-то внеурочные часы для факультативов и классное руководство. Она ничего не требовала от меня, но при наших встречах, я всегда притаскивал ей большой куль продуктов и всякой хорошей выпивки: виски, вермуты, чилийское вино, дагестанские коньки. Мы это с удовольствием пробовали, валялись на ее широкой софе и украдкой, оба поглядывая на часы, придавались любовно-сексуальным утехам. Я смотрел на часы, потому что нужно было ехать домой, она – потому что ждала учеников для очередных репетиторских занятий.
 Потом мне стало скучно, и я перестал ей звонить. А она была воспитанным человеком и не звонила мне. Первая и единственная из моих знакомых женщин, чей телефонный номер я набрал после месяца своего одиночества, была учительница русского языка и литературы Нина Купавина.
 Она узнала меня сразу и очень обрадовалась. Сама предложила встретиться. Но не у нее на квартире, а в ближайшем кафе. Я приехал с букетом цветов и немного опоздал. Нина уже сидела за столиком у окна и потягивала свой любимый виноградный сок через трубочку. Мы по приятельски чмокнулись, и я заказал себе коньяк.
 - У меня есть человек, - сказала она после паузы. – Мы живем вместе уже почти год.
 Я растерялся и понимающе кивал.
 - Он очень хороший. Знаешь, он меня называет «звездочка».
 - Да? А я тебя как называл?
 - Нинель. Нинча. Нисенька. Мне тоже нравилось.
 - Ты знаешь, я тогда не звонил….
 Нина накрыла мою ладонь своей и приложила палец к губам.
 - Ничего не говори. Я все поняла тогда. А сейчас, очень рада тебя видеть, Саша. Правда. Ты отлично выглядишь.
 - Спасибо.
 - Жена ушла?
 - Ушла.
 - Вернется.
 Я промолчал. Потом спросил:
 - А кто он? Твой человек.
 - Шофер такси.
 Черт знает что. Шофер такси и учительница литературы. Воистину, пути Господни неисповедимы. Я довез ее до подъезда и махнул рукой на прощанье. Я знал, что больше никогда не буду искать с ней встречи.
 А через два дня вечером трелью залился телефон. На том конце провода заговорила теща.
 - Вам, Александр Павлович, видимо совсем наплевать на вашу жену? – обращение на Вы подчеркивало крайнюю степень раздражения или неуважения, или презрения. Или всего сразу.
 - Жена моя взрослая девочка. Могла бы и сама позвонить, - парировал я.
 - Знаете, я всегда подозревала, что Вы буквально нашпигованы лицемерием. Вы не стали артистом, но все равно выбрали смежную профессию. Но в последнее время Вы играете плохо. Вы испортили Машеньке карьеру, ее молодые годы отобрали, а теперь еще и не собираетесь ничего исправлять. Я давно хотела Вам сказать….
 Я положил трубку. Слушать это не было никакого желания. В этот же вечер я поехал в «Русские бани», заказал двух девчонок и часа три парился с ними до изнеможения. Все таки какая удобная придумка - продажная любовь. Никто никому не должен. Каждый при своем интересе. Никаких угрызений совести, никакого стыда. Красота! Вернувшись глубокой ночью, я завалился спать без задних ног. Завтра должно было наступить воскресенье.
 И оно наступило. И наступило на меня звонком мобильника. Звонил Ваня Сергеев – ведущий блока экономических новостей. Щеголь и умница. Мы давно с ним приятельствуем.
 - Привет холостякам! – бодро поздоровался он.
Я что-то промычал в ответ.
 - Сегодня вечером жду тебя в клубе «Драйв», в зеленом зале. Раскатаем шарики на бильярде, и я тебя с такой лялей познакомлю, будь здоров! Надеюсь, возражений нет, так что в десять жду, адрес помнишь?
 - Угу.
 - Ладно, досыпай. Но в десять как штык! Пока!
Он мне не простит, если не поеду. Не так уж часто он меня приглашает куда-то. На встречу с Ваней и его лялей я надел шикарную белую сорочку и костюм от «Хьюго». Посмотрел в зеркало в шкафу-купе и остался доволен. Двухдневная небритость определенно шла моему лицу.



 В «Драйве» как всегда было шумно и разноцветно. Я поднялся на второй этаж в зеленый зал и без труда отыскал Ваню за одним из бильярдных столов. Он был слегка пьян, полез целоваться и угощать виски. Виски я выпил.
 - Старик, позволь тебе представить – Дарья Нильская. Студентка факультета журналистики, мечтает познакомиться с легендой отечественного телевидения.
 Рядом с ним стояла девушка. Я буднично поцеловал ей руку и спросил:
 - Вы играете на бильярде?
 - Хочу научиться.
 - Я вас научу.
 С того самого вечера в клубе «Драйв» у меня началась другая жизнь. Я стал сам принимать решения – что купить, куда пойти, что заказать в ресторане. Я стал неожиданно для себя глубоко заботлив и внимателен. Мне хотелось, чтобы Даша чувствовала, что рядом с ней настоящий мужик. Я удивлял ее: мы взлетали над городом на воздушном шаре, бороздили речную воду на яхте, прыгали с парашютом. Она смеялась или изумлялась как ребенок, и это было для меня настоящей наградой. Я забирал ее с институтских лекций, пешком мы бродили по городу, и я рассказывал историю каждого старинного здания на центральных улицах. Мы перепробовали, наверное, все национальные кухни мира в десятках ресторанов и ездили на два дня в Домбай кататься на лыжах.
 Но ни разу я не пригласил ее к себе. Это еще от мамы. «К нам ты должен привести только свою жену», - говорила она. И я действительно привел к своим родителям Машу. Познакомиться. Она была первой девушкой, которую они отождествили со мной. Теперь я, конечно, не собирался приводить Дарью к родителям. Но и к себе приглашать не спешил. Мы проводили часы в гостиничных номерах, в выходные пропадали на даче Димы Малышева, моего друга еще со студенческих лет, который во время бросил журналистику и занялся бизнесом.
 - Хочешь, живи здесь, - предлагал Дима.
 Но мне не хватало совести согласиться.
 - Здесь хорошо, - говорила Даша и окунала белую маленькую ступню в речную воду.
 - Да, но только на пенсии, - отвечал я.
 - А ты и на пенсии будешь со мной?
 - Буду – и та легкость, с которой я соглашался не пугала, а скорее наоборот радовала меня безумно. Я представлял себе, как сижу на берегу речки седой, усыпанный пигментными пятнами, а Дашка, конечно, молодая и по прежнему красивая гладит мои волосы, обнаруживает под ними лысеющую голову, целует ее и возвращает меня лет на тридцать назад в начало наших отношений, когда, казалось, до старости оставалась вечность.

 Впервые за многие годы я испытывал, как мне казалось, ощущение почти нечеловеческого счастья. Я не врал Даше и честно признался, что был женат. Во всяком случае, я сам поверил в то, что БЫЛ. Та моя жизнь, в которой была Маша, стал забываться и память, будто стараясь сделать мне как можно больнее, оставляла в подсознании только негатив от той моей действительности и подтверждала – надо разрушить все до основания и построить новый мир. Мир, в котором будут счастливы оба. Мир, в котором не будет места ревности, зависти и страху.
 Однажды я проснулся от запаха жареной картошки. Старая тахта скрипнула, когда я развернулся на другой бок, и я не сразу понял, где нахожусь. Надо мной покачивался плетеный торшер на деревянном потолке. Это была малышевская дача. Если идти на запах попадешь на кухню. И там увидишь Ее, в моей рубашке, колдующей над сковородкой жареной картошки.
 - Привет, - говорит она
 - Доброе утро, солнышко. Как ты догадалась, что мне хочется жареной картошки?
 Она ничего не отвечает, только улыбается и подает мне дымящуюся тарелку. Я ем с аппетитом. Она смотрит на меня. И вдруг спрашивает:
 - Саш, а почему ты мне не сказал, что женат?
 Я перестал есть.
 - Я случайно твой паспорт открыла. Прости меня. Но ты должен был сказать.
 - Разве это так важно? – наконец спрашиваю я.
 - Да. Ты не понимаешь?
 - Нет.
 Я бросаю вилку и выхожу из кухни. Уже через несколько минут, я мчусь в машине по пустому шоссе. Я ругаю себя, обзываю последними словами, костыляю матом за то, что уехал, не объяснился, позволил Дашке думать, что струсил. Я делаю музыку громче, чтобы заглушить неприятные мысли.
 
 Неизвестно откуда вывернувший на встречную полосу джип, пытается уйти от столкновения, но я этого уже не замечаю. Сильный удар, кажется, вытрясает из меня все внутренности. Я наваливаюсь грудью на руль, свет выключается, и на мгновенье я оказываюсь в невесомости. В следующую секунду меня сотрясает еще один удар, и я проваливаюсь в черную пропасть. Проваливаюсь бесконечно.







 Я открываю глаза. На меня смотрит Маша. Мне кажется, что я умер, и она мне только представляется. Она разговаривает с человеком в белом одеянии. Неужели они обсуждают, куда меня определят: в ад или в рай?! Значит я еще между. Мне кажется, они говорят долго, а на самом деле минуту или даже меньше. Человек в белом оказывается врачом, а я нахожусь не в каком-то неопределенном пространстве, а в очень даже конкретной палате, конкретной больницы.
 На месте аварии у меня нашли паспорт и сообщили жене о случившимся. Это логично, конечно. Маша сразу же приехала в больницу, и рассказывают, не отходила от меня двое суток. Домой мы приехали вместе. В шкафу появились ее вещи. На столе фотография. Потянулись долгие дни окончательного выздоровления.
 Я чувствовал, что ночью жена гладит меня по голове и плачет.
 


 Однажды тишину квартиры разорвал телефонный звонок. Я уже довольно успешно передвигался по комнатам без костыля, подковылял к трубке и поднес ее к уху:
 - Слушаю!
 - Сашенька, милый мой, родной! Я хотела сказать тебе, что мне все равно женат ты или нет, слышишь? Я люблю тебя! Люблю и не могу без тебя! Я была в больнице, но меня не пустили. Представилась женой, а мне, представляешь, сказали, что жена у тебя в палате. Прости меня! Прости, пожалуйста! Я никогда больше не упрекну тебя, никогда, слышишь?
 В комнату вошла Маша с подносом, на котором стояла тарелка перетертого супчика и стакан сока.
 - Обедать пора, - сказала она.
 - Вы ошиблись, - проговорил я в трубку, - Роман Васильевич здесь не проживает.