Миллениум

Отмечали Новый, 2000 Год на даче у совладельца одного из крупных столичных банков Петра Ильича Анисимова. Гостей было много, и все это были люди со статусом, ибо должность Петра Ильича предполагала соответствующее окружение. Был бывший владелец одной из фондовых бирж, кои расплодились, словно крысы, в начале 90-х годов уходящего века и сколотивший состояние на перепродаже народного добра, был директор газовой компании, который, уже будучи в подпитии, еще задолго до полуночи, поспорил с Петром Ильичом, что чуть ли не взмахом руки может погасить голубые огоньки в доброй половине европейских кухонь, был управляющий ювелирной фабрики, по странной иронии судьбы в бытности директор мясокомбината, не смысливший, правда, ни в мясной технологии, ни в ювелирных изделиях. Был и прочий подобного рода солидный люд.
Ассортименту закусок и напитков позавидовал бы сам Елисеев, основатель известного московского продуктового магазина. Впрочем, прямой потомок известного русского буржуа, Пьер Елисеефф, скромного облика молодой человек, по случайному стечению обстоятельств тоже присутствовал на сем торжественном сборище. Несколько часов назад он прибыл из Парижа, чтобы увидаться со своей возлюбленной, дочерью Петра Ильича, красавицей Клавочкой. Не далее, как пол-года назад он познакомился с ней, как это водится ныне у молодежи, по интернету, влюбился в нее с первого взгляда и теперь, на Рождественские каникулы прилетел в Россию, дабы увидеться с предметом своего обожания. Он конечно рад был бы оставить всю эту незнакомую ему компанию и остаться с Клавочкой наедине, но чувство этикета и лучших манер, оставленные ему в наследство незабвенными предками, заставляли его присутствовать за общим столом. Вся мужская половина налегала в основном на водку.
–Господа,– громовым голосом объявил хозяин застолья, налив очередную порцию,– нам посчастливилось всем вместе подойти к историческому рубежу, через полчаса мы с вами окажемся в новом тысячелетии. Я предлагаю выпить за это.
Звон бокалов внезапно был прерван негромким, но в то же время очень приятным, и что удивительно, без акцента, вновь прибывшего из Парижа гостем.
–Позвольте,– возразил Пьер,– какое же тысячелетие, когда оно наступит только через год?
Все рассмеялись.
–Ну как же, раз 2000 Год, значит новое тысячелетие. Потомок славного Елисеева сомневается в прописных истинах,– рассмеялся «газовик» Абрамов.
–Нет, молодой человек, вы нам объясните свою логику,– сказал, нагнувшись через стол, ювелир-мясник Селедкин.
–Логика простая,– молодой Елисеефф посмотрел на Селедкина в упор,– с какой бутылки начинается второй ящик водки – с двадцатой или двадцать первой?
Молчание воцарилось за столом. Толстосумы переваривали сказанное.

…Было уже далеко за полночь. Гости спали, кто где. На диване, с расстегнутым воротом рубашки, сидя спал экс-мясник Селедкин, положив ему голову на плечо, храпел газовых дел мастер Абрамов, кто-то, словно следуя каноническим нормам, уткнулся лицом прямо в тарелку с недоеденным салатом, кто-то, найдя себе барышню по вкусу, уединился в верхних этажах анисимовского терема. Сам же хозяин не спал. Перед ним стоял ящик из-под водки, заполненный пустыми красивыми бутылками со стеклянными печатями. Петр Ильич допил последнюю и водворил ее в оставшуюся ячейку. Пересчитал бутылки, открыл второй ящик.
–И впрямь, с двадцать первой...
И повалился на пол и уснул богатырско-мертвецким сном.
Этажом выше молодой Елисеефф делал Клавочке предложение и просил ехать к нему жить в Париж.

Апрель, 2005