Каролино

 Каролино

 В очень далёком теперь 1951 году отца послали в командировку на пост СНИС в Каролино-Бугаз. Такие посты находились по всему побережью Черного моря и расшифровывались, как служба наблюдения и связи. Наблюдение велось круглосуточно за небом и морем. Наблюдатель располагался на высокой вышке на берегу моря и обозревал окрестное пространство в солидный бинокль. Поэтому когда отец сказал, что возьмет меня с собой, радости моей не было предела. Тогда наступали весенние каникулы, и 4 дня мне можно безболезненно провести в поездке. Брал меня с собой в командировки отец не впервые.
Побывали мы с ним на морской базе в Поти, куда в 1946 году добирались из Новороссийска с приключениями. Перед Сочи наш плацкартный вагон загнали на несколько часов в тупик и мы пропустили пять составов, мчавшихся друг за другом с промежутком в минуты две на большой скорости. Вагоны в составах были новенькие, выкрашенные зелёной краской, на всех окнах занавески, в тамбуре каждого стоял строгий офицер НКВД. Не сравнить с нашим обшарпанным вагоном эти шикарные. Когда составы пронеслись, и наш поезд тронулся, по нему пронесся слух, что на отдых поехал Сталин. В одном из составов, в каком-то вагоне.
После Сочи мы добирались к месту назначения на тормозных площадках товарных вагонов и даже площадках нефтяных цистерн.
Весной 1947 года мы с мамой провожали отца в командировку из Варны в Софию. На вокзале родители вдруг решили к моей огромной радости, что пусть ребёнок посмотрит столицу Болгарии, другой возможности может не представится. Так без всяких сборов я поехал на неделю в Софию, пропустив занятия в школе. Запомнились памятник царю-освободителю Александру II, посещение оперы «Орфей в аду», на которой я едва не заснул, и встреча с Георгием Димитровым.
Впрочем, встреча -это громко сказано, просто Димитров проезжал мимо на открытой легковой машине и приветствовал отца –морского офицера союзной страны, улыбнувшись и дотронувшись пальцами к своей цивильной шляпе.
Традиция брать детей в командировки позже стала семейной. Дочка Света бывала со мною не раз в Москве, бывала в Риге.
А тогда поражало загадочное, звучное название места, куда мы ехали впервые: Каролино-Бугаз. Сама поездка на пост связи обещала быть интересной. Поездом можно добраться только до Овидиополя, а затем на лошадях ехать до самого поста. Очевидно, что за нами пришлют бричку. На ней мы и доедем до места назначения.
Было уже темно, когда поезд остановился на маленькой станции и мы вышли, оглядываясь по сторонам, в поисках брички и встречающего матроса. Поезд медленно ушел дальше, никто нас не встречал, и я сильно загрустил: очень хотелось прокатиться на бричке и, может, даже поправить лошадьми. Отец собрался идти на станцию и звонить на пост, но тут его окликнули из темноты. В следующую минуту в круг света вышел матрос, ведя на поводу лошадь под седлом. Брички не было.
Как мы узнали, лошадь предназначалась для отца, матрос обратный путь собирался проделать пешком. Моё присутствие оказалось неожиданным. После короткого разговора отца с матросом они решили, что на лошади поеду я один. Лошадь дорогу домой знает, она смирная и только не любит, если её погоняют: может лечь. Последнее, может быть сказанное для моей острастки, меня насторожило. Взрослые пойдут пешком по кратчайшему пути, перед постом мы встретимся. Дорога, по которой я поеду, в лучшем состоянии, но длинней, проходит мимо села Роксоланы. А там уже совсем близко к Каролино-Бугазу.
Сердце моё трепетало, когда я неуклюже влез в седло, и мне вдели
ботинки в стремена. Матрос напоследок осмотрел меня, подтянул стремена, чтобы я мог в них стоять, и моя лошадка спокойно двинулась по дороге домой. Меня захлёстывал восторг. Ночь. Степь. Луна. Вокруг - никого. Только издалёка доносится лай собак. Размеренно покачиваюсь в седле. Медленно движется лошадь. А хотелось бы побыстрей, но боюсь её торопить. Помню сказанное, что погонять лошадь нельзя: она может лечь. А это никуда не годится. Я пока освоил только движение вперёд шагом. Пару раз лошадь к моему ужасу спотыкалась на грунтовой дороге, но не упала, устояла. Молодец!
А дорога уже поворачивала к Роксоланам. Жаль. Скоро приедем, а хотелось бы ехать и ехать. И так же беззвучно про себя напевать песенку. Холодновато, но безветренно. И ошеломительная тишина. Временами луна прячется в тучах и становится темно. Но потом она вновь появляется и опять можно разглядеть темнеющие виноградники, и светлеющую накатанную дорогу. Наконец, справа появился тёмный массив села с редкими огоньками.
Вот и перекрёсток, на котором меня уже ждут отец с матросом. Здесь мне пришлось сойти с лошади, на которую вскочил отец и поскакал к посту. Надо заметить, действительно поскакал, а не поплёлся, к моему удивлению и зависти. А мы с матросом двинулись по дороге следом за ним.
Пост состоял из вышки, пристроившейся на краю обрыва, за которым шумело море, нескольких домиков, ветряка и конюшни. Комната одного из домиков называлась по флотской традиции кают-компанией. В ней матросы питались, занимались, отдыхали, смотрели кино. В кубриках -других комнатах, располагались спальни. Пост обслуживало человек десять. Ночевать нас поместили на диванчиках в кают-компании. Заснул я быстро, не смотря на горящий свет и бодрствующего здесь же за столиком дежурного.
Утром позавтракали: был сладкий чай и хлеб с маслом. Хлеб сельской выпечки серый, нарезанный большими ломтями с хрустящей зажаренной корочкой. Меня пригласили поехать поить лошадей. Я с удовольствием согласился и вместе с матросом Василием пошел к лошадям в конюшню.
Василий вывел три лошади, на них только уздечки, а вот седла со стременами отсутствовали. Это мне не понравилось, но раз дал согласие –должен держаться. Спасибо Василию –он помог мне взобраться на лошадь, в пальто сделать это весьма затруднительно, и мы потрусили к водопою. Матрос скакал на одной лошади, а вторая в узде бежала рядом. Замыкал процессию я и про себя молил Бога, чтобы Василий не гнал лошадей. Ехали мы бодрой рысью, мой ведущий щадил меня и посматривал, как я держусь на лошади без седла. Скакал я очень неуверенно, старался держаться ногами, сжимая ими лошадиный живот, это немного помогало, но запаса устойчивости никакого.
В какой-то момент, то ли забыв о моём не высоком умении наездника, то ли желая дать мне почувствовать прелесть скачки, но Василий вдруг пустил своих лошадей галопом. Моя лошадь тоже за компанию перешла в галоп, а я начал потихоньку сваливаться и несомненно упал бы, если бы Василий, не навязчиво наблюдающий за мною, не перевёл галоп в рысь. Я был спасен и приложив максимум усилий, выровнялся на лошади. Водопой прошел великолепно, а обратный путь спокойно, без приключений.
В кают-компании проводилось занятие, поэтому я переместился в соседний домик, в котором разместился камбуз. Здесь заправлял всем кок в белоснежном колпаке, белой куртке и между её отворотами виднеющейся тельняшке. Кок скучал от недостатка общения и очень обрадовался моему присутствию. Это был тоже матрос, на которого возложили обязанность кухарить.
-Сейчас мы соорудим борщ по-флотски, ты любишь борщ по-флотски? -спросил он. Мама делала просто борщи, не называя их «по-флотски», поэтому я не знал, что ответить. Но кок и не настаивал на ответе. Он попросил скорее по ритуалу, чем по необходимости, передать ему морковку, лежащую рядом, или лук, или бурак. Всё это резалось и вместе с картошкой и капустой закладывалось в большую кастрюлю с кипящей водой. Я знал, что точно так же варила борщ и мама. В завершение в кастрюлю была добавлена томатная паста и, наконец, несколько банок говяжьей и свиной тушенки. Их мама не использовала, и поэтому я решил, что это и есть то, что даёт борщу название флотский. По кухне поплыл густой, аппетитный аромат, такой, что захотелось вот уже отведать этого борща и, как говорят, «засосало под ложечкой».
Когда через полтора часа сели обедать, я к тому времени очень проголодался и с удовольствием ел дымящийся борщ, тарелку которого мне «насыпал» знакомый кок. Почему он «насыпал» борщ вовсе не сыпучий, я отнёс к флотской специфике. Борщ был наваристый, щедро сдобренный кусками пахучего мяса. Ел я борщ с большим удовольствием, но сидящие рядом матросы, привыкшие к этому блюду, поглощали его довольно вяло. Гречневую кашу, заправленную тоже тушенкой, мне уже есть не хотелось, я был сыт.
После обеда я обошел территорию поста. Побывал около вышки с находящимся на ней постовым, осмотрел вращающийся ветряк, дающий электроэнергию для зарядки аккумуляторов, ознакомился с конюшней и находившимися в ней тремя лошадьми. Все они опасливо косились на незнакомую им личность, а моя гнедая лошадь, как мне показалось, меня не узнала. А ведь я так долго ехал на ней по степи.
К вечеру отец с двумя сослуживцами решили прогуляться к морю. Пригласили и меня. Мы спустились с высокого обрыва по узенькой тропке к песку. Перешли за проложенную по песку узкоколейку. По ней раньше вагонетками вывозили песок для строительства. Теперь вывоз песка запрещён из-за наступления моря на берег. Карьер закрыт. Рядом находились полосы выбранного песка, местами заполненные водой. Зрелище печальное. А за ними катило свои беспрерывные волны Черное море. Как и полагается в это время года, море имело холодный серый цвет. Потрогали руками чистую воду прибоя. Она была ледяной и пахла свежестью. Справа и слева насколько может охватить взгляд –ни души. За нашей спиной находился высокий берег с чётко врезанной в облачное небо наблюдательной вышкой. Таким сохранился в памяти тех лет восхитительный и позже ставший нежно любимым Каролино-Бугаз.

 10.12.05
Шапарев Н.К. Возрождение. Стихотворения. Проза, - Одесса: Принт – Сервис, 2006.