Outtake Бездарный подмастерье

Глава, написанная для повести "Симфония Цветов" (см), но исключенная из окончательного варианта. Фрагменты впоследствии вошли в повесть "Почему морковь оранжевей апельсина"

• В бессчетный раз все начинается с вопроса - надо ли? Стоит ли? Можно ли сказать хоть чуточку там, где говорят уже две тысячи лет и говорили еще две тысячи до этих двух? Но попытайся же услышать шепот на площади - это к тебе взывает он. Abyssum invocat - негоже прятаться под прохудившейся крышей неба от звездного дождя. Стань же выше небес и прочти письмена погибших гигантов, что ждут тебя в последние минуты рандеву зари с закатом. Жгучий ветер дует, жалит, уносит твой образ прочь. Но нет, ты не можешь исчезнуть так просто. Ведь ты единственная, кто может удержать наш материк от расползания. Лишь ты знаешь сакральную песню - материковый блюз.
• И снова (явь, сок, чушь, блажь?) на темной пустынной автостраде ветер прохладу забыл в твоих волосах. Я обнимаю тебя маревом остывающего асфальта, запахом полыни и засыпающей степи. День обронил себя в ночь, солнце утонуло в расплавленном шоссе, чтобы через полдюжины часов вновь вернуться водопадом огня на Землю. Водопадом солнечно-рыжих волос, в которой я тону, пытаясь догрести до берега Счастья из моря Одиночества. Но берега нет: любовь хитра, она растворила его линию в сплетении своих козней. Бедняжка-пловец не ведает, что берег миражен, а снежный гусь на горизонте окажется коршуном, поджидающим очередного утопленника. Коршун-любовь, не жди его, он выплывет, выплывет, выплы...
• Птицы. Нам всегда их не хватает. Птицы... Им всегда нас слишком много. Птицы купаются в лужах, чуя последнюю воду. Скоро лужи высохнут и воды в них больше не останется. И Земля высохнет тоже, она сморщится и станет сходна со старой печеной картофелиной. Земля затеряется на свалке небес и какой-нибудь мелкий божок, восторгающийся своими творениями, воровато озираясь, сунет ее себе в карман, исполнив карму. Это армагеддон кармы. Это кармагеддон. Только не стоит переживать раньше времени. Огонь пока не погас, вода еще не покинула Землю, пески не правят народами. И кармагеддон исполнится не раньше, чем ты покинешь этот мир, не раньше, чем застынут звуки материкового блюза. Наш мир еще стоит, однако стена, несущая письмена пророчеств погибших гигантов, одолеваема трещинами. На орудиях смерти прихотливо играют отблески закатной зари. Мученики грядущего просыпаются в этот миг, терзаемые холодным потом кошмаров. Некому возложить на чела их венки лавровые, как некому снять венцы терновые с их чел.
• Я растворяюсь, я становлюсь неосязаемым и невидимый, я истончаюсь, разрежаюсь и уношусь туда, где меня никто не знает. Там я стану тем, кем мечтал стать первую треть своей безжизненной жизни. И не стану во второй, чтобы в третьей покинуть себя, отдавши тело на поругание эстетам и аскетам, не простившим мне то, что было сказано столь давно - и воплотилось столь недавно. И пока моя сущность облекается столь неосязаемым веществом, есть пара мгновений помыслить, вспомнить былое и осознать, что время - вечно. Ведь это знали еще древние шумеры, и недаром их крылатые быки были пятиноги. Не один варвар, что входил во дворец Ашшурбанипала, был ввергнут в ужас быком крылатым, что делал шаг вперед, пока варвар отводил от него взгляд. Крылатый бык, ты пятиногий для нас, но ступающий для них, и в этом твоя загадка и непостижимость. Возможно ли постичь улыбку сфинкса, тысячелетия неизменной усмешки над нашими радостями и горестями. Сфинкс, вещий Дево-Лев, я завидую тебе. В твоем мире пятиногие быки делают шаг вперед, стоит лишь отвести от них взгляд, а пружинка радуги значит не более бруса песчаника с вырубленным на нем алефом. О, сфинкс, предводитель крылатых быков, ты всё улыбаешься нам из веков! Не твоя ли улыбка осветила уста Сикстинской мадонны и Моны Лизы? О, сфинкс, ты растворяешь нас в себе, и отныне ты есть я, ты есть она, и ты есть мы все вместе.
• Но видение разрастается, расползается, объемлет тех, кону оно предназначено. Ты светла, ты свет, но свет - свят, и дотоле ты свята пребудешь. Так восстань во святости блаженной, коснись десницей небес, а шуйцей пса огненного и вспомни материковый блюз. Да поможет тебе в этой Имя Имен. Вспомни Его - в тебе Оно. Вспомни и внемли, как меж исполинских Врат Судьбы Семена Времен были обронены Сеятелем Судеб. Окроплены они были деяньями мужей славных, тех, кто знал и тех, кого знали. А когда выросли они, скосила их безжалостной косой костлявая Жница Безвременья. Жрица, знающая тех, кого знали и тех, кто знал. О знание, предатель-друг! Ты никогда не знаешь правил наших игр. Зачем тебе это? Ты играешь в них по своим правилам, ставишь препоны противу миру темного, отгоняя сонмы бесов от душ наших неокрепших. Взгляни, блаженная, внемли - Жница-жрица уже рядом. Очерти в воздухе коло огненное, сохрани этот мир в себе, дабы спасти в нём нас
Сцена Театра Мира послушна тебе, одной лишь тебе. Битая, луженая, распятая, но - не разбитая. А что там, над сценой? И есть ли что? Да! Я гляжу ввысь - там небеса парят. А с небес на нас глядит сотня глаз. Нечистые, что рачьи ручьи. Чьи очи, чьи? Какую правду ищут они в картах гадальных и шарах хрустальных, во брегах дальних и странах астральных? Ан нет ее никакой - давно обглодали мощи святых вурдалаки да василиски. В голос по ним две Даны рыдают. Восходно Дана Рассвета в пурпурном покрове Майи роняет светлой водой слезы в мир нарождающийся. А опричь ее закатно Дана Сумерек, чующая каждую боль человечества, проливает слезы ужаса, окутывая плащаницей Велги мир отходящий. И никто не слышит, как где-то тихо звучит материковый блюз.
• Четыре чертовки меж тем все ворожат, плетут свою паутину, несут страх доднесь стихиям поперечь. Воздух, Огонь, Земля и Вода искажают четыре лика Недобра. Мир зажат их когтями. Свет дрожит в скрещении взглядов четырех блудниц, как в перекрестье прицела. Слова молитв не могут сокрушить клекот их ворожбы. Исчадья ада сонными сонмами являются на свет, попирая справедливость, глумясь над могилами праведников, взывающих к Тебе. А Ты растеклась уже аурой небесной вослед земногу свитку. Я чувствую, как отдаленный ветер приносит обрывки божественного голоса, поющего волшебный материковый блюз. Этот голос - твой. Это ты стала той, что чудеса творит наперекор геенне огненной да гиене хищной. Воспрянь же змией мудрой, орлицей неусыпной, львицей храбростной во имя Имён! Не дай материку распасться. Тону…
• Снова снег. Положи руку на снег - останется след. Он так похож на человека: две руки, две ноги и еще кое-что длинное посередине. Но снег ещё не стаял, и до жатвы нескончаем поток секунд. Жатва ждет жертв, Жница-жрица точит косу во Дворце Безвременья. Ведьмы жатвы сбирают пепел камней да вьют вервия неверным рабам. Страхи сидящих обок камина фурий и гарпий понуждают слова появиться, дабы, обернувшись вурдалаками да василисками, принести наш мир в жертву. И небывалые слова твердит из-за алтаря юродивый. Длани героев орошают камни кровью, чтобы навострить мечи возмездия. Святые пишут свои жития, во грехе гордыни ослепленные светом горним. Дети, наши дети, падают ниц пред ними, пока не познают истинную цену стигматов на ладонях. Над миром стоит треск расползающихся материков, разрывающих земную кору. Грохот, в котором с трудом можно узнать вечный мотив материкового блюза.
• Я просыпалось. Неужто это был только сон?! За окном срывается снег, наверняка уже последний - весна сдается лету. День болеет ерундой, голова исходит болью. Вспоминаю все слова доброты - но ты больше не нуждаешься во мне. И я этой ночью умер. Умер в ее глазах, ведь я не увижу больше ни малейшего признака любви среди слез, что высекают эпитафией "Смущение" на моем надгробном камне.
Но нет же, нет! Я ведь пока жив! Я, я пишу эти строки, ползу по трещинам стены пророчеств гигантов. В их строках я читаю, что осень будет тяжелой. Мне открывается, что Ты вернёшься - но на один лишь миг. Я постигаю тайны этого мира - и тем не менее живу. Живу и плыву по волнам угасающей нирваны, связующей прошлое с будущим, стараясь из моря Одиночества когда-нибудь добраться к берегу Счастья. Ты же знаешь, мир неделим и слишком сложен, чтобы относиться к нему серьёзно. Так откинься, расслабься и засмейся. Не беда, что впереди новый день, в которой для тебя не будет меня, и день этот никогда не завершится. Сегодня мы здесь. Ahora у siempre. Сегодня и всегда, пока звучит материковьй блюз. А когда он смолкнет, пусть обрубит нить, связующую нас, бездарный подмастерье.