Банщик

Глядь вправо, а там кричат, глядь влево , и там тоже орут. Истошно. Надрываясь, что -то кому-то доказывая, очевидно. Такая жизнь - кричишь либо от удовольствия или беды, либо от того, что кому -то что-то доказываешь. И совсем не факт, что так лучше слышно, скорее наоборот, в общем шуме и гаме твой личный крик совсем не важен. Не слышен шепот и не слышен стон. Обычная речь человеческая тоже не особо кого задевает. МЫ все больше эмоциями делимся, да жестами. Кричим, руками размахиваем...

Он был хороший банщик. Отличный. Самый настощий профессиональный банщик. В деле своем знал толк, разбирался в банном искусстве. Росту в нем было что-то около бвух метров, усы залихватские казацкие, да тельняшка сине-белая. Вот и весь образ.
Банщиком он был еще до войны, только в другом городе. В большом, где бани были мраморные, а люди, которых он парил были все больше в большом звнии или чине. Потом была война, он отмахал ее полностью и оглох после контузии, а может и не от этого оглох, может от того, что в артиллерии служил. После войны возвращаться ему было некуда, как и многим тогда. Не осталось семьи, не осталось дома. Некуда было пойти ему. Банщик вот он был от бога. Но ни в одном приличном городе его не брали на работу, кому нужен калека - глухой ведь совсем. Только улыбается постоянно, чтоб ему не говорили, будто боится своей глухотой обидеть кого. А по губам он читать не научился, может потому, что не хотел, может потому, что не смог. Кто знает почему, и важно ли сейчас это.

В итоге он попал в наш маленький шахтерский городок. Все в той же тельняшке и с усами, как у атамана, только чуть с проседью уже. И его взяли работать в баню. Баня была новая совсем, как и многое в городе. Ее строили с нуля. И он опять стал банщиком. К нему ходили с удовольствием, он парил людей со смаком, искренне. Помогал в выборе веников и вообще рассказывал, как и что нужно делать. Вот только орал он сильно. Глухой, что с него взять. В выходные дни он стоял на улице перед баней и зазывал народ, размахивая веником.
- Заходи народ, попарься, смой все беды на душе...
Он кричал во всю мощь своего горла, во всю мощь своего двухметрового тела, со всей простотой и честностью человека, который занимается любимым делом.
Слышно его было далеко вокруг. И люди действительно шли к нему в баню. Кто просто помыться по-людски, кто и попарится с веничком до ломоты в суставах.
Его не то чтобы любили в городе, его уважали. Хотя многие и называли его за глаза - жопомойщик, но как-то беззлобно.

К тому моменту, когда в этом городе родился я, его уж не было в живых. Баня стояла на своем месте, в ней работали другие люди, которые не делали из бани культа, не зазывали народ по выходным. Они просто следили за тем, чтобы все было нормально и чисто.
От него в городе осталась лишь память стариков, к коим и моя бабушка относилась, да присказка-вопрос: что ты орешь, как жопомойщик!

Только он то кричал по делу, а многие и помолчать не могут без повода. Он надрывался , чтобы его услышали. А мы кричим, чтобы не услышать других.