Принципы доброго Семы

Сёма был очень добрым человеком.
Во-первых, он никогда не отказывал женщинам. Учитывая его неотразимую внешность, следовать лозунгу «всем поровну!» было сложно и хлопотно. Но Сёма делал, как решил, отказывая лишь тем, кто чересчур наседал, или крайне неаппетитным. Он давно потерял им счёт и на вопросы типа, - “у вас есть дети? а сколько?”, - Сёма скромно, но честно отвечал: «Назовите город».
Во-вторых, он мужественно и пылко любил детей своих во всех городах страны, не отдавая предпочтения ни русским, ни евреям, ни людям похожим на иностранцев. При этом алиментов Сёма не признавал и никому одинаково не платил.
В третьих, - и это самое главное, - Сёма никогда, даже мысленно, не ругал власть. Хотя ничего хорошего от неё до определённой поры не видел и прекрасно осозновал, что и в будущем не увидит.
Чем добрее был Сёма, тем он был вальяжней и тем безграничней было удивление его друзей, когда Сёма взялся за перо. После месяца напряжённой работы он закончил труд, который так и назвал: «Труд!» В этой работе Сёма изложил свои взгляды на жизнь, которые совершенно не сочетались с его характером. По крайней мере, именно так показалось всем, кто более-менее знал доброго Сёму.
Прочитав по случаю сей «Труд», я тоже немало был удивлён бескомпромистности  Сёминых вглядов. И не то, чтобы было в «Труде» что-то дурное, нет, но работа была задиристой, как сказал Боря, наш общий товарищ, которого Сёма уважал, но не любил.
Впрочем, судите сами.
Добавлю только: дабы не утомлять неискушённого читателя не в меру сложным текстом, я привожу Сёмин «Труд» в собственной интерпритации с большими сокращениями, глубоко искажающими художественные достоинства «Труда», однако, как мне кажется, не влияющими на существо работы. Итак,
Труд
Принцип первый. Живи Своим Умом.
Я внял совету своего брата и женился. Готовлю я прекрасно и сам, женщин у меня – перебор, спать люблю один. Но старший брат посоветовал, и я женился. Никакой ответственности за свой совет мой старший брат не понёс - всю боль я переношу сам. Теперь моя свобода ограничена, мне часто приходится разговаривать, когда хочется молчать и молча думать. Ещё мы вынуждены ходить в один туалет, правда, по очереди, потому что в нашей квартире всего один туалет да и тот тесный.  А иногда мы даже должны вместе принимать душ, намыливая друг другу спины в неуютной ванной, где и одному человеку особо не развернуться. Но самое страшное - мне приходится лгать. Раньше я вступал в контакт с женщинами, никого не обманывая. Теперь я обманываю жену, заявляя что был в командировке. Значит, женитьба превратила меня в обманщика, замутила совесть  и плохо сказалась на моём хорошем характере. Более того, у меня растёт желание всё это бросить и даже ограничить свободу другого человека, то есть жены, что продиктовано низменной ревностью, чувством отвратительным и совершенно несвойственным мне до брака. Ужас положения усугубляется ещё и тем, что бывают дни, когда ей нельзя. А мне можно и хочется, но получается, что тоже нельзя. Далее, когда моей жене болит голова,  то я должен сострадать, хотя, как правило, именно в этот момент мне ничего не болит, играет кровь и необходимо пойти с друзьями в баню, чтобы попариться и выпить холодного пива (лучше с таранкой) или, в самом крайнем случае, прозаично иметь секс с женой, но ей, как я уже объяснял, болит голова и ничего не хочется. В чем же достоинства брака как такового, если он регулярно портит баню и прозаичный секс, сделал нас обоих зависимыми и резко ограничил возможности? Думай. Хорошо думай перед тем, как последовать замечательному совету старшего брата или другого пусть не столь близкого, но тоже очень хорошего человека.
И да не будет у тебя других мозгов, кроме своих собственных!

Принцип второй. Уважай Себя.
В детстве я очень любил Жору. «Жора, подержи мой макинтош», - одновременно популярная песня и моя голубая мечта тех прекрасных лет.  Жора жил в соседнем дворе, был старше меня лет на пять-шесть и щедро раздавал щелбаны даже тем, кто напрасно отнекивался. Потом Жора вырос, стал вором, его посадили в тюрьму и он исчез. Сначала я часто вспоминал о нём и все ждал, когда придёт Жора и даст щелбан, а потом забыл.
Когда я рос, я очень любил Карла Маркса. Я читал «Капитал», - каждый день по пол страницы, - ничего до конца не понимая, но зато меня зауважали друзья, учителя и две подруги: еще бы, Сёма читает «Капитал»! Умный Маркс, потомок династии Каценелленбогенов, был моим кумиром. Но когда я узнал, что жил он за счет капиталов своего друга-немца Фридриха, а сам ничего не зарабатывал, то я остыл. Это что же за «Капитал», если автор не мог прокормить свою семью?! Здесь даже неизличимый геморрой Маркса – это не оправдание.
Когда я вырос и полюбил в первый раз, то моим кумиром стала Настя. Я мечтал заработать много денег и поехать с ней на юг.  Но потом оказалось, что у Насти трипер, и мечта незаметно растаяла.
Так, след за следом, я разочаровывался в человечестве, но циником не стал и другим не советую. Можно и нужно тянуться к идеалам, но никого, даже в назидание потомкам, не следует высекать из камня.
А потому: не уважай никого более, чем самого себя! Даже за деньги.
Принцип третий. Не Поминай Всуе! 
Замечу сразу, что слово «всуе» здесь не является украинским, а потому не переводится, как «засовывает».
Так вот, однажды я отдыхал в баре местного ресторана «Ариель» с другом Васей. Мы хорошо выпили и пошли в зал потанцевать с незнакомыми симпатичными девушками. Когда мы вернулись за свой столик, оставив незнакомых симпатичных девушек у стойки бара, то там уже расселись двое относительно молодых парней и пили наш коньяк.
Вася хотел сразу дать им по морде, но я его осторожно остановил и спрашиваю:
- Ребята, как коньячок?
Мы присели, налили себе тоже, а ребята пьют наш коньяк и громко ругаются.
- Ребята, - спрашиваю,- почему вы такие наглые?
То да сё, они усмехнулись и говорят:
- Вы самбо знаете?
- Знаю, - говорю.
- Так вот, - говорят они, - мы самбисты и будем пить ваш коньяк совершенно
бесплатно сколько влезет, а потом еще и шеи вам свернём.
- Хорошо,  - спрашиваю, - а кто ваш тренер?
Ребята, чувствуется, подкованные и отвечают:
- А Миронов наш тренер.
Тут Вася прямо остолбенел от такой наглости. Допили мы коньячок, вышли с ребятами во двор и надавали им как следует.
- За что, - спрашивают они, - вы так жестоко нас побили? За паршивый коньячок?
А Вася им говорит, что за французский коньяк по дорогой в баре и не в баре цене мы их прощаем. Вот ложь – дело другое. «Дело в том, - объяснил Вася, - что тренер Миронов – это я. А вы врёте и позорите меня своим неспортивным поведением в баре и неизвестно ещё где».
Потом ребята старательно вытирали кровь носовыми платочками и очень навязчиво извинялись. Тогда мы, конечно, вернулись в бар и долго ещё все вместе продолжали пить дорогой французский коньяк, но уже без танцев с симпатичными девушками. А в конце Вася произнёс тост, как настоящий грузин, хотя грузином никогда не был: «Не произноси имя тренера своего всуе, а то он тебя накажет».   
Я тоже это запомнил и не треплюсь с тех пор понапрасну.
Принцип четвертый. Суббота – не Работа.
Однажды мой друг Сергей Иванович пригласил меня на рыбалку. Мы взяли удочки, червяков, консервы и три бутылки водки и поехали удить рыбу.
Приехав к вечеру на озеро, где хорошо клюёт, мы разбили палатку, выпили водку и легли спать. Утром, когда самая рыбалка, нас разбудил бешенный рёв. Сергей Иванович вскочил и закричал: «Что случилось, суки?». Я ему отвечаю: «Это не суки, Василий, это коровы на пастбище идут». А он мне тоже отвечает с подколкой: «Я тебе на Василий, а Сергей Иванович». На том и порешили.
Тяпнули ещё на опохмел и давай рыбу удить.
Вернулись домой ближе к ночи без рыбы, водки и червяков. 
- Чёрт с ней, с рыбой, - говорит Сергей Иванович, - а вот водку и червяков жалко.
Посмотрели немного телевизор – ничего интересного. Чувствую, что хозяина на сон тянет.
- Ну, я поехал домой, - говорю. – Спасибо за рыбалку. Дома жена ещё, наверно, ждёт.
- Нет, говорит Сергей Иванович, - у меня тут виски припрятано. Давай хлопнем по мален-кой, а потом катись к своей жене на все четыре стороны.
Когда вернулся домой, жена надутая такая сидит и спрашивает: «Ты где шлялся?».
- Я шлялся  на рыбалке, - отвечаю. – С Сергей Ивановичем.
- Я тут всю субботу стираю, готовлю, штопаю, а ты два дня на рыбалке пропадаешь, - и в слёзы.
Почти вся ночь прошла без взаимности. Я долго лежал и думал, кто повинен в таком отчаянном положении моём. И понял: просто Катя действительно очень устала. Работала целую субботу, стирала, штопала и притомилась.
Как только понял, тут же разбудил её и говорю: «Зря, Кaтёнок, ты в субботу так надрывалась. Не по-людски это».
Катя тут же мне отдалась, и воскресенье мы уже провели вместе почти не ссорясь.
Вот и получается, что в субботу работать – себе дороже. Я Кате с тех пор не даю и вам не советую.

Принцип пятый. Не Предавай.
Однажды я встретил старого школьного друга Лазаря. Когда-то мы вместе много чего вытворяли, но потом Лазарь женился, стал Лёшей и постепенно исчез. Я вообще о нём и думать забыл, а тут иду по проспекту Победы и вижу своего Лазаря, то есть Лёшу, и глазам своим не верю: одет он в бледно голубые шорты, что у нас не принято, и вообще впечатление производит довольно странное.
Лазарь сразу меня узнал и давай обниматься. Тут же мы нашли подходящий ресторан и быстро перешли к холодным закускам с немировской водкой с перцем.
-  Живу я ныне в далеком Франкфурте, - рассказывал Лазарь, ловко цепляя вилкой копчённого угря . – Только теперь я тебе не Лазарь, а Леон. И в шортах я здесь оказался не случайно, а приехал глушить тоску по родине, а ещё проще – ностальгию.
Дальше Лазарь много и ярко рассказывал о райской жизни в аккуратно объединённой Германии, о дорогах ихних и упакованных магазинах. Постепенно перешли к футболу.
- Так ты теперь за кого болеешь? - спрашиваю. – За немцев или за Динамо?
Выпили ещё, и давай Лазарь своих родственников высмеивать. Такие дураки – все уехали в Америку, кто в Израиль не захотел, а там работают, как папы Карлы и ничего не видят кроме долларов паршивых и то более в мечтах своих. А он, Лазарь, то есть Леон, уже и в Бельгии побывал, и в Голландии, и в Испании с Грецией, и даже в Париже три раза и ещё много-много где, включая поездку в Америку с посещением дураков-родственников, которые пашут там, как папы Карлы, пока он в Германии на государственном пособии прекрасно себе живёт, и работать не надо.
Выпили еще по одной, заели мороженым. Наступила трогательная минута прощания. Лазарь полез в карман за деньгами, а я его останавливаю и спокойно так отвечаю:
- В Германии, конечно, здорово, - говорю. -  Я тоже по случаю в загранке побывал. На экскурсии. Правда, в Польше, а не у капиталистов. И повезли нас, Лёша, сначала в Варшаву, потом в Краков, а потом в Аушвиц. Длинный такой дяденька экскурсовод долго водил нас по лагерю и рассказывал про шесть миллионов предков убиенных, твоих заметь, про нацистов и всё такое. А потом показал на фотографию на стене и сказал: «Убивали не только евреев, но и поляков тоже. Сначала даже фотографировали убитых, и многие фото сохранились. Как это, например - на нём моя мама».
- Сейчас в Германии нацизма нет, - быстро ответил Лазарь. – Сейчас его больше здесь, чем там.
- Возможно, - говорю. – Но рассчитываться за вкусный обед в твоей интересной компании я буду сам.
Так и расстались. Теперь уже навсегда.


Тут записки Сёмины обрывались весьма странным, даже неожиданным образом на самом интересном для меня месте. Как впоследтствии оказалось, вторая половина «Труда» до меня просто не дошла, а принципов всего было десять. Первые пять, кстати, со временем я неплохо усвоил, а над остальными буду работать, если они найдутся.
Правда, сам Сёма говорит, что чем время на «Труд» его тратить, лучше к первоисточнику обратиться, где и так всё давно уже изложено посредством пяти отрицаний: не убий, не гуляй лишнего, не воруй, не клевещи на других и не посягай на чужое. Типа не отнимай раба или осла его, или дома. Не надо зариться на то, чего у него есть, а у тебя, может быть, нет и никогда не будет. Такой вот антипартийный в чем-то призыв, значит, получается.
- Как же так? - спрашивают у Сёмы. – Ты нас смутил. Ведь раньше сам говорил, что надо всем поровну и щедро дарил себя женщинам. А теперь что? Как жить дальше, отец родной?
Сёма смеётся и пожимает плечами. Такая вот фигня.
Всего вам, ребята, хорошего!