Триптих

И кто бы заткнул рот воющей, разодранной настежь душе, из которой хлещет багровой хлюпающей мякотью кровавая каша? Мраморные щербатые клыки безнадеги и алмазные когти изматывающей неясной тревоги так легко скользили по ней, что казались почти ласковыми. Но лишь казались. Боль пришла потом. Тайком сама от себя, неслышно ступая в наплывающей пыли плотного вечернего сумрака, сбрызнутого мочой нетрезвой луны. Ох, как же это невыносимо! Невыносимо знать, что это только начало, сходить с ума и оставаться в сознании, прекрасно понимая, что может быть и непременно будет дальше. Никто не поможет. Нет добровольцев. Никому никого не жалко. Жалость лишнее чувство, аппендикс, пошлый атавизм.
Не жизнь, а искусство умирания в самом себе и других. Какая это изощренная жестокость, подвешивать самого себя на дыбу саморазрушения и слушать хруст собственных хрящей в выворачиваемых суставах. И тянуть, тянуть до предела. А затем резко ослаблять натяжение, получая боль не меньшую, чем незадолго до этого. И кричать, кричать… умирать и рождаться… инкарнационный цикл. И все до тех пор, пока не превратишься в крысу. Или дерево. Траву, наконец. У травы одно желание – дотянуться до неба, до солнца. Тянуться и не успевать из-за приходящей раз от разу все чаще зимы с ее холодом, снегом и льдом. Приходится умирать заново, думая, что в следующий раз уж точно все получится. Самообман.
Ты лишь частица мирозданья. Фрагмент сознания вселенной. Убийственно ощущать себя не самим собой, а чьим-то нейроном, причем, наверняка не самым лучшим и важным, пунктиком ментального плана чего-то того-то. Ты есть процент самого себя, все остальное – не ты, а чье-то. Философия.