Просто зарисовка

 Я уходил, истлевало поле брани, истлевала моя душа . Ещё вчера я клялся себе, чтобы больше никогда не раню человеческой плоти, не обнажу лезвия своего меча. А сегодня Ван провинции «Ань» нарушил пакт о мире. Чёрные струи дыма вихрились столбами. Рваные раны расчленённого человека с круглым лицом. Он тонул в агонии боли, но… был жив. В глазах его я видел умиротворение, солдат больше не хотел сражаться. Он был рад, что всё это для него, наконец, закончилось. Нет больше страха, всё самое страшное случилось. Больше не нужно метаться, больше не нужно быть имперским легионером. Свобода была за пустыней темноты, которая воспринималась теперь круглолицым восторженней, чем цветущий сад. Этот солдат не был фанатиком. Да, он был убийцей, но убийцей по неволе. И я видел это в его глазах. На минуту мне показалось, что из тела сорокалетнего мужчины на меня смотрит маленький мальчик. Наверное, израненный солдат попал в школу легионеров в самом юном возрасте и, наверное, не был воином по призванию. Это скорее мирный ремесленник или кустарь. Теперь неважно. Он ловит мой взгляд. Немая просьба. Уверен, он сделал бы для меня тоже самое. Пару шагов и мой меч занёсся над землей и рванул вниз, в очередной раз, запачкав кровью кимоно и душу.
 Я родился на юге Империи, в городе. Ещё до того, как попасть под стальные грабли рекрутского призыва я имел возможность дышать свободой. Я убегал из дома и часами созерцал волнующиеся бегущие бугорки на поверхности речушки, разделяющей два квартала. Я слушал её музыкальное журчание. Казалось, это маленькая городская речка способна раскрыть все тайны мироздания. Нужно только увидеть, услышать её голос. Здесь я познакомился с Ли-йоном. Ему было 68, мне 5.
Ли-йон тоже когда-то был рекрутом. Потом даже удостоился чести служить в легионе императора. Казалось, что в каждой морщинке этого старика живёт история.
- Смори, Ями, - звучит его мягкий голос, который становится ещё добрее при виде пятилетнего мальчика, - ты видишь, как чиста эта река? Слышишь, как звонко она поёт? Твоя душа сейчас подобна этой реке. Перешагивая год за годом свой юный возраст, и становясь старше, Ями, сумей сохранить эту чистоту. Соблазнов будет много. Но благороден не тот, кто сумеет накопить, благороден тот, кто сумеет не потерять… внутренней песни, чистоты.
 Я слушал, внимал каждому слову этого человека. Когда-то Ли-йон ревностно сражался за империю, радовался каждому приказу императора.
К сорока годам Ли-йон уже мог покинуть службу со славой и богатством. Но он не мог жить без войны, он не мог не драться.
 Он просыпался за час до рассвета. Внутри всё клокотало и бурлило. Перед боем Ли-йон не произносил ни слова. Небо только полыхнуло первыми лучами солнца, а на холме, закрывая собой горизонт, уже повисла туча вражеского войска. Даже когда Ли-Йон сам командовал легионами, он никогда не оставлял поля боя, не наблюдал со стороны. Бой этого солдата скорее был искусством. Молниеносная скорость, виртуозность клинков… Его одного хватало на десятерых. А эту историю Ли-Йон рассказывал так живо, что мне казалось, будто я сам присутствовал на поле боя.
 - Волнующаяся, кишащая масса, звонкий лязг клинков. Вижу пространство только прямо перед собой и контролирую вокруг себя. Ржание коней смешивается с воплями мечей и кишащим шумом. Кажется, поле начинает петь песню. Нет ни дождя, ни ветра. Больше ничего нет. Только клинки, ставшие продолжением тела. Два меча -посох смерти в моих руках. Один прыжок – снимаю головы двум всадникам, отталкиваясь от коней, переворачиваюсь в воздухе и раздвигаю сжатые вместе рукояти. Ещё двое, уже пеших. Для меня нет ни лиц, ни ясных различий фигур. Кажется, молния разгорается в клинках, и с каждым движением заставляет сражаться быстрее.
 Я вижу, как в центре солнечного диска появляются нити, они чёрны, как ночь и скручены по кругу. Что-то лопается и одна из них вырывается вперёд и движется прямо на нас. Лопаются другие, и догоняя первую, мчатся за ней. Когда нити становятся ближе, Ями, я понимаю, что это не нити, а щупальца мерзкого паука. Теперь они закрыли свет и окутали всё поле. И вырываются нити теперь не из солнца, а из груди императора. Нет, ни нашего императора. Императора всех времён, человека во имя и по вине которого гибнут люди. В этот момент я чувствую как меч, в который раз вонзается в плоть. Это грудь юного воина. И…, я вижу его глаза, полные жизни, я слышу его боль. Я, не вынимая меча из его тела, смотрю воину в глаза. Ладонь левой руки разжимается и выпускает второй клинок. Воин смотрит на меня. И… это не передать словами. Я вижу закат, словно закат молодого весеннего дня, закат юной жизни в его глазах. Я понимаю, что сам стал щупальцем императора. Солдаты, не замечая нас, проносятся мимо. Время замирает. Передо мной мелькают сотни подобных картин и каждая жизнь, которую я оборвал, бьёт по спине металлическим кнутом. Я вновь вижу пространство, но теперь оно размыто. Это слёзы стоят в глазах, - голос старика дрожит, а зрачки устремляются куда-то вверх, кажется, Ли-Йон сейчас не здесь, а там, в далёком прошлом, на поле боя.
Он замолкает .
- Тогда мы победили, - голос становится равнодушным, и тени прошлого в нём уже не оживают, а остаются блеклыми. - И в этом походе на «Юньскую» империю, я участвовал ещё в двух сражениях. Затем с юньцами был заключен мир на наших условиях, и они отдали Империи семь своих городов. В одном из которых я остался, в котором родился ты, Ями.