Пыль

1.

Деньги. Так вышло. Неумышленно и неприятно, обидно до слёз, но ничего с этим уже не сделаешь. Ничто не подвластно нам в этом мире, зато нами полностью управляют Деньги. Ни одно действие не обходится без грязных потрёпанных бумажек, никуда не убежать, не скрыться без их помощи. Хитрые бумажки, которые не так просто скопировать, как хотелось бы, определяют вид из моего окна – пошарпанные высотки с покрытыми копотью окнами; количество свободного времени – едва хватает выспаться перед очередным муторным и бесконечно долгим и тоскливым днём; качество моего отдыха – выстрелы и раздирающие сонное спокойствие вопли за окном ночью…

Бешено затарахтел механический будильник. Медленно вытянув руку из-под сырого и тёплого огромного одеяла, я пытаюсь нашарить кнопку. Но неточные движения по утрам и нарушенная координация спросонья убили мой старенький «дореволюционный» аппарат, свалив его с пыльной тумбочки. Сопровождалось это событие громким треском и постепенно затихающим звонком. Цель была достигнута. Только как я теперь буду просыпаться по утрам!!!

«ладно»…

Открыв один из двух глаз, неважно правый или левый – у меня всегда были проблемы ориентацией, - я решила сосчитать, сколько пылинок летает перед моим мутным взором (этого, наверно, никто еще не смог сказать), и уставилась на солнечный отпечаток окна на потолке. Тягучие мысли растормаживались ещё больше от вселенской духоты непроветриваемой комнаты индустриального района в этом душном мегаполисе.

«Угораздило же меня так плотно засесть в этой дыре! А … Всё ерунда! Пора выбираться из этой пароварки…»

Ленивыми руками я стянула своё мега-супер-пупер-летнее одеяло толщиной в пять сантиметров и опустила босые ноги на пол. И тут моя спаленка была оглушена громогласными проклятиями, а соседи снизу услышали равномерные, методичные толчки в потолок моей уцелевшей конечностью. Продолжая прыгать и сквозь зубы проклинать на чём свет стоит злосчастный раритет, так неудачно свалившийся с тумбочки и закончивший свою долгую жизнь нелепой гибелью под маленькой человеческой ногой, я пыталась достать из пальца, вонзившуюся в него, пружинку, которая причиняла мне дикую боль. В бешенстве, пару раз наткнувшись на какие-то углы и выступы моей чрезвычайно удобной в другое время квартиры, я всё же выдернула эту штучку из нежного пальчика, предварительно пригрозив ей страшной расправой. И, хотя она добросовестно выполнила моё желание, я всё же не поленилась достать из чулана молоток и с величайшим упоением расплющила окровавленную железяку вместе с хрупким и давно расшатанным журнальным столиком…

«Упс…»

Кажется, сегодня пробуждение было слишком громким для срединедельного ничего интересного не обещающего дня. Посмотрев по сторонам, мне стало даже как-то легко и радостно. Я тоже смогла внести свой разрушительный вклад в уничтожение мира потребителей и погонщиков за удовольствиями.

Под душем я разразилась бесконечным хлюпающим смехом. Мне просто ничего больше не осталось, когда стало очевидно, что сегодня смеситель решил поставить ультиматум: либо он меня сварит в крутую, либо отправит в глубокую заморозку. Вода была. Причём и горячая, и холодная, но тёплую сделать, почему-то, никак не получалось.

Разговаривать с краном самое бесполезное занятие. Я набрала ванну и надолго осталась нежиться в попахивающей трубопроводом воде.

Минут через 67 я гордо доковыляла до аптечки с целью найти в ней что-то из антисептиков (о противоожоговой мазе я уже даже не мечтала). Хоть бы кровь остановить, а то вода после меня слилась уже яркого красноватого оттенка...

А на кухне сдох холодильник. Он давно угрожал ворчливо и назойливо, истерично топая ножками, залить всю кухню прохладной водичкой из своих недр. И вот это случилось. Самое важное событие в жизни морозного старика, и самое неприятное для моих тёплых распаренных ног.

- Не-е! Ну, ты наглец! И ты думаешь, я буду сейчас вытирать твои посмертные выделения?! Ну, нет, это слишком. Хватит с меня будильника и обнаглевшего крана. Мне уже страшно, что случится, если я выйду сегодня на улицу. А я выйду и посмотрим, как тебе понравится стоять в луже до вечера или до завтра, или ещё дольше, если я не смогу пережить испытания, уготованные мне кем бы то ни было на сегодняшний день!!! – яростно кричала я, разбивая руки и колени об скончавшийся прошлой ночью холодильник. До сознания очень медленно пробивался факт бесполезности этой истерики. Холодильника она, отнюдь, не беспокоила,.. но на то он и холодильник в принципе.

Казалось – это всё. Больше неприятностей за одно утро быть не может. Не положено всё обрушивать на одного слабого и раздражительного человека.

Но не тут то было, и там, впрочем, того не было тоже…

Решив выпить чашечку кофе таким «прекрасным» утром, я включила электрический чайник. Некоторое время тревожно ожидала нового происшествия, но вода благополучно забурлила. Громкое бульканье оборвалось резким щелчком и постепенно затихло. Достав щербатую глиняную кружку, и проверив наличие божественного напитка в жестяной банке, я насыпала через край – ложки, все до одной, куда-то пропали, - пополам сахар и чёрные крупинки. Они перемешались, сложив собой рисунок хаотичного совершенства. Кристаллы белые и гладкие тяжёлые на вид с острыми углами. И, кажущиеся неповоротливыми, оплывшие крупинки, а на самом деле лёгкие и изящные в движении по дну моей старой кружки, олицетворяли собой в моём понимании идеальный макет взаимоотношений мужчины и женщины. Мимолётно вспомнив эту теорию, возникшую у меня ещё в возрасте преобразований и неприятных трансформаций тела и сознания, когда впервые задумываешься о существовании рядом непонятных и интересных, я залила великолепие чёрно-белого хаоса горячей водой из чудесного, а главное исправного, чайника. Перемешать пришлось вилкой. Ложки действительно пропали из кухни, а в другие комнаты идти не хотелось дабы не испытать нового шока от последствий моего бурного пробуждения.

Вот что всегда у меня было в идеальном порядке, так это шкаф, где я храню сигареты со спичками. С тех пор как сало ясно, что проститься с вредной привычкой не получится, я решила не отказывать себе в этом сомнительном удовольствии.

Залезаю я на табуретку и протягиваю руку за новой пачкой… и обрушиваюсь с высоты моего роста, умноженного на высоту табурета, на пол. Прогнили, наверно, проеденные временем и какими-то подлыми насекомыми, ножки… Но на этот раз мне повезло: мой висок пролетел в нескольких миллиметрах от угла стола, или холодильника.

«Больно. Прямо надо мной ползёт таракан на потолке и, наверняка он сейчас не удержится и рассмеётся надо мной, а потом, потеряв равновесие, шлёпнется прямо мне на лицо» - я даже немного расстроилась, когда жирное насекомое уползло в вентиляцию – «с чего они такие упитанные? Я уже не помню, когда ела в этой дыре. Тут не только крошек нет, эти твари слизали краску отовсюду. Покормить их что ли? Может, они с голоду опухли? Как бы меня не сожрал таракан мутант-убийца…».

Но курить я всё же хотела, и что бы достать сигареты и не упасть ещё раз, я собрала остатки сил и поднялась. Стараясь не держаться за стол и не облокачиваться на шкаф с посудой и верхней полкой, набитой никотиновым запасом – что ещё с ними не так? – не хотелось бы оказаться погребённой под обломками своей же ветхой мебели.

Я притащила тяжеленную тумбочку из спальни, ту самую, с которой свалился будильник.

«Красивая смерть – в полёте»

Тумба не сломалась, я конечно не дюймовочка, но не добрала пока в весе, чтобы уничтожать своей массой всё подряд.
 
«Она просто не в моём вкусе»

Кофе остыл. Как же мне захотелось подогреть его, но я проявила благоразумие и не стала этого делать.

Сидя на тумбочке, потягивая остывший противный кофе. За треснувшим стеклом бурлит оживлённая центральная улица, небо синее, а на нём торчит жарко пылающее солнце и словно посмеивается так ехидно, гадостно. Смог, дым, чад. После первых затяжек жёлтый ядовитый цвет кухни стал мутным и окончательно расплылся перед моими близорукими глазами. Сизый дым разлетался, окутывая пылинки в солнечных лучах, завивался в удивительные узоры. Светло-серый и голубоватый цвет постепенно затирали и без того бледные краски моего убогого жилища. Терпкий аромат довольно хорошего кофе смешался с запахом дорогих сигарет. Дикое несоответствие доставляет мне удовольствие.

Немногим удаётся найти отдельную квартиру, даже в таком удручающем состоянии. Всё дорого. Приборы, конечно, старые у меня, но жить можно. Единственное и невыносимое обстоятельство, справиться с которым не в моих силах – это пыль. Она пролезает сквозь щели в окнах. Настоящая бестия, как в пустыне. Или хуже, потому что воняет выхлопными газами.

«Восемь уже. Пора выходить, наверное. Не опоздать бы. Ещё раз и не будет у меня моей скучной работы».

Оставив недопитый кофе, я пошла искать что-нибудь подходящее для летней духоты на улице, что бы не было сильно жарко и не компрометировало вечерних маньяков. В шкафу, как и в каждом углу, царила разруха из носок, маек, свитеров и грязных колготок. Причём всё это дополнялось предметами никаким образом непригодные для использования их в качестве одежды: разные бутылки из-под лимонада, бумажки от конфет, кожура от бананов (засохшая), сентипон из разодранной подушки…

«Давно уже пора прибраться!»

Ничего нового придумать не получилось, и я оделась в заношенные и до скрипящей тоски надоевшие вещи. Всю жизнь меня преследуют драные джинсы и майки в катышках. Ещё совсем маленькая исследовала соседние стройки именно в таком виде, но я тогда и не подумала бы, что на работу я буду одеваться так же. Так и приобретаю по две пары в год и ушатываю их в хлам, пока не приходится соображать что-нибудь с протёртыми местами. У меня собралась неплохая коллекция раритетных моделей ручной обработки. Иногда возникают мысли серьёзно заняться этим. Модели, дизайн, продажа за бешеные деньги. Красивая жизнь. Натянув на себя самые новые штаны и любимую майку, я посмотрела туда, где должно быть зеркало, но не сразу его заметила за плотным слоем пресловутой пыли, покрывшей собой всю стену. Обтерев попавшими в руку нежно розовыми пижамными штанишками треснувшее зеркало, я остановила взгляд на отразившейся фигуре. В последнее время мне нравится то, что я там вижу: невысокого роста с белой кожей, слегка выделяющимся рельефом мышц, яркими чертами и жидкими по-детски мягкими короткими светлыми волосами.

Хочешь жить – умей вертеться. Постоянная борьба за место под солнцем – это мой образ жизни. Никогда ещё не было так, чтобы мне предоставили безвозмездно мало работать и много получать, квартиру в экологически отчищенном районе, или просто годовой бесплатный абонемент в тренажёрный зал с правом заниматься в любое удобное время. Всё это у меня есть или будет в скором времени, только благодаря моему упорному и казалось бессмысленному труду.

В любом случае без этой работы не было бы, даже иногда появляющейся, еды в скончавшемся холодильнике.

«А неплохая идея – коллекция джинсов разного пошива в соответствии с модой, поэтапно. Выходят девушки высокие и стройные с дырками на коленках, под попой, с аппликацией по всем штанам, и ещё там много чего можно придумать. И все экземпляры старые и затёртые с запахом пыльного шкафа и ушедшего времени. Хм… Забавно…»

С этой гениальной идеей я незаметно и без происшествий добралась до лифта и, подумав минуту, спустилась по лестнице с тринадцатого этажа. Опаздывать мне нельзя, а лифт непременно застрянет где-то между третьим и четвёртым этажами. И не потому что он плохо работает, а по той простой причине, из-за которой моя квартира сегодня стала походить на поле брани. Неудача.

Внешний мир встретил грохотом, визгом, тарахтением разных аппаратов, собранных видимо в гаражах, кладовых, на чердаках и подвалах собственноручно наездниками. Звук тормозящей резины о плавящийся асфальт стал уже родным и казался неполным без пронзительной сирены службы безопасности движения, охотников за преступниками и прочих представителей охраны правопорядка. Не обращая на шум и суету внимания, я отправилась к ближайшему спуску в метро.

2.

А утро Роббери было более спокойным и растянутым. В комнате свежо и прохладно, за окном щебечут мелкие птички и соседская ребятня. От дома далеко до центральных пыльных и оглушительных районов города. Вылезать из тёплой пастели не хотелось, и он не отказал сегодня себе в удовольствии спать до обеда. И уже потом, когда лежать становиться невыносимо, как не крутись, только тогда он выбрался и встал под прохладные упругие струи душа.
 
Торопиться некуда и можно послать всё и всех и насладиться приятным пробуждением.

Вытираясь пушистым махровым полотенцем, Роббери зашёл, шоркая домашними тапками, на кухню, заглянул в холодильник, а там – сок!.. Кончился. Вот беда, а так уже привычно стало убивать утреннее зловоние рта холодным апельсиновым. Ну, ничего молоко ещё должно остаться. Но, проверяя батарею тетрапаков, он отправлял их один за другим в мусорное ведро. Вскоре оказалось, что в холодильнике все мышки, которые там были, может, ещё и не повесились, но уже серьёзно об этом задумались.

 «Не понял. Что-нибудь тут есть?»

Обыскав все укромные уголки светлого и просторного дома, он не обнаружил ничего съедобного. Испытал приступ недоумения, смешанного с безграничной яростью голодного мужика.

Очень не хочется, ну совсем нет желания идти в магазин за продуктами. Сегодня в выходной день, не надо идти в душную контору. Вчера перед сном он тешил себя сладкой мыслью, что утром он сможет лениться и не сделает ни одного лишнего движения, а такой облом совсем его не обрадовал. До магазина далеко. Очень далеко. Но в животе заиграл оркестр «жабы в серной кислоте» - «Ещё немного и моё тело начнёт поедать само себя». Навязчивые мысли ленивого человека, которого обстоятельства и ненавистные потребности слабого организма заставляют совершать незапланированные действия, текли то ровно, то сбивались на абсолютно отвлечённые темы. Одеваясь, он успел подумать обо всём: и как же замучила сухая жара, и зачем ему место в этом замечательном доме, если столько более достойных людей живёт в жалких каморках, и почему у него нет даже какой-нибудь зверюшки, да и вообще – куда делась вся еда?!

Ситуация на самом деле была несколько нестандартна. Потому что ещё вчера вечером в доме было очень много продуктов. Разных и жидких, и спиртных, и фруктов, и булочек – всего было много. А на утро всё-таки не хватило… Разбитое тело, и тусклые мысли напомнили о вчерашних событиях. Порядок и чистота ввели его в заблуждение, казалось, что ничего не происходило и вечер был таким же поганым, как множество предыдущих. А на самом деле было весело. Так весело, что он и забыл, как они с друзьями скурили всю траву, которую смогли найти. Роббери забыл, как сначала вихрем пронёсся по кухне, сметая всё на пути, а потом разгромил три кладовки с запасами, и долго смеялся над надутым пузом, говорил с ним, предположил беременность и даже распланировал, куда поставит кроватку. На этом мысль остановилась, обнаружив провал в памяти. Как и кто убрал последствия шумной вечеринки он вспомнить не смог, да и не стал, впрочем, заморачиваться на этом – всё равно бесполезно. Много же он съел. Тех продуктов могло хватить на месяц, но видно тогда он думал иначе, а точнее за него всё решал укуреный желудок. Утром жутко хотелось пить. Осушив не меньше половины водохранилища, он с трудом отлепил от крана, потерявшие от холода чувствительность, губы и провёл языком по зубам. Он хотел проверить, не треснула ли на них новая эмаль. Удивительно, но она уцелела.

В поисках ключей он постоянно думал об опустевшем желудке, и не мог успокоить трясущиеся пальцы: «Куда же пропали эти глупые ключи?!» - восклицал он, заглядывая за стиральную машину в подвале, залезая под кровать и обшаривая пол под ванной, ударяясь головой об раковину, корчась от боли и пугаясь своей страшной гримасы в зеркале... А в животе неистовствовал дикий хор лягушек и жаб, так казалось, когда изнутри доносились жуткие звуки – требования пустого желудка, чудесным образом переварившего невероятную дозу питательных веществ за одну единственную ночь

Ключи нашлись в последнем месте, о котором он подумал – в замочной скважине...

Улыбаясь своей рассеянности, он вышел во двор и увидел дорожку, стремительно поднимающуюся навстречу красивому греческому профилю. В последний момент, сообразив что, происходит, он выставил вперёд руки. Нос остался цел. Кувыркаться с крыльца он не собирался, и забавным это уже не казалось. В ярости, поднимаясь и отряхивая мгновенно протершиеся джинсы, он уже не улыбался, а, наоборот, с ненавистью уставился на цветочный горшок, ставший причиной столь эффектного падения.
 
«Хоть бы самая маленькая трещина пошла, не так обидно бы было».

Забыв, что горшок был предназначен для любимой пальмы, которую он вот уже месяц забывал пересадить, он яростно набросился на смиренно валяющийся у ступенек глиняный горшок. Оставил он уже бесформенное коричневое крошево, а за заборчиком его ждал щенок. Обыкновенный такой щенок. Бездомный. Сразу видно...
 
«Ну, в таких случаях, говорят, не нужно обращать на них внимания. На зверей, бездомных зверей» - мимоходом подумал Роббери и пошел в сторону магазина.
Он не стал заходить домой, чтобы умыться – не захотел тратить время. Ему, конечно, некуда торопиться, но хотелось быстрее достигнуть покоя, полежать на диване перед телевизором, попить пиво... Нравиться ему отдыхать после бурного рабочего месяца.

Неторопливо шагая по пустынным улицам, вдоль узкой дороги, разделяющей дома, в которых жили состоятельные люди с детьми, собаками и кошками, он постепенно успокоился и, уже забыв о мелких неприятностях, попробовал сосредоточиться на более важных и волнующих его мыслях.

Свежий воздух, тишина и спокойствие... Всё идеально, только одиноко вдруг стало, невыносимая тоска окутала его возбуждённое сознание. Захотелось тихо, сжав зубы, скулить и плакать... Светлые домики, зелёные кусты, деревья, трава в каждом дворике, синее небо и белое раскалённое солнце, так сильно палящее этим летом. Ещё немного и асфальт начнёт плавиться под ногами. Дождя ждать ещё долго придётся, наверно. Метеобюро не обещает ничего хорошего на этой неделе. Изменений не предвидится.

«Вот бы они ошибались! Почему когда прогнозируют что-нибудь плохое, то прогноз оказывается верен, а если пообещают улучшение, то обязательно станет ещё хуже, чем было? Странная закономерность... Так всю жизнь протопаешь с одной целью – удовлетворить свои потребности! Это урчание наверно слышно возле того оранжевого домика! И никто никогда не пожалеет тебя и не позаботится о разодранных коленях, если ты и дальше будешь думать только себе. Да и теперь уже всё заметнее и ярче видна доля презрения в глазах друзей. Из отрывков их разговоров, каких-то неосторожных замечаний, того, как часто стали, отводить глаза вместо ответа, становиться понятным их недоверие и фальшь. Я стал не интересен. Мною пользуются. Точнее пользуются домом, машиной (ломают её). И я не против, только бы меня не оставили наедине с молчащими трубами и пустой головой. В момент, когда человек, которого ты считал другом, отказывается провести с тобой свободное время, сославшись на плохое самочувствие или неожиданные срочные дела. А ты видишь его вечером в том же клубе, куда хотел пойти с ним. Тогда, понимаешь, насколько бесполезны все материальные ценности в сравнении с реальным обществом яркого и насыщенного человека, близкого тебе. Это жутко и не хочется возвращаться домой...»

Дотопав до последнего перекрёстка перед магазином, он засунул руки в карманы и обнаружил их идеальную чистоту и... ПУСТОТУ!

«Деньги!...»

Злоба на себя, на горшок, на деньги, без которых нет смысла заходить в пропыленный магазин, заполнила в груди то место, где, по его мнению, сидит душа – внутри, между горлом и пищеводом. В глазах ненадолго потемнело, голова закружилась. Он резко и молча развернулся и пошёл в обратную сторону. К белой калитке, по серому почти мягкому асфальту, к нему уже начала прилипать резиновая подошва кроссовок, обратно к крошкам уничтоженного в ярости горшка для пальмы, не замечая свежести высоких зелёных крон берёз и осин вдоль улицы. Открыв дверь ключами, подло наблюдавшими за его сонными поисками их величества, обратно в идеальную чистоту дома, по не расшатанным новым ступенькам, ещё держащих аромат свежеубитого дерева. В спальню в нижний ящик комода, под стопками полотенец лежат деньги для ежедневных бытовых расходов. Мысленно представляя весь этот путь, он понуро пошел в сторону дома, сожалея о стареньком форде, так некстати сломанном на прошлой неделе. В двигателях он разбирался хуже, чем в логике, которой руководствуются девушки при принятии решений, связанных с их личной жизнью. На ремонт в мастерской денег не будет ещё два месяца. Ходить пешком он не привык, и поэтому раздражение его достигало придела, при котором он испытывал огромное желание разбить что-нибудь хрупкое и беззащитное.

Но ничего такого по пути не попалось, зато возле забора всё ещё ошивался давешний щенок. Хотя щенком его называть уже поздно. Еще молодой, но зрелый чёрный кабель упорно сидел и терпеливо ждал его. Увидев, издали нервную походку большого и сильного человека, молодой пес, радостно перебирая лапами, звонко поприветствовал и облизнул бархатисто-розовым языком влажный нос. При таком сдержанном счастливом приветствии всю яростную злобу резко отключило. Обескуражено наблюдая за существом, которому он ничего, ровным счётом ничего хорошего не сделал; за его радостью, счастьем и робкой надеждой в доверчивых коричневых почти чёрных глазах, он внезапно вспомнил как сильно хотел видеть такие любящие глаза, приходя домой. И сразу забыл про пустой и дико требующий какой-нибудь еды желудок, подумав, что этот пес хочет её сильнее. Намного сильнее.

Приглашающее открыв калитку перед новым другом, он предложил ему зайти в гости.

- Ты только не огорчайся, но придётся тебя сначала помыть, а уже потом, когда я схожу за продуктами, мы устроим грандиозный обед для нас с тобой.

Чёрный и счастливый огромный пёс щеманулся к клумбам с ноготками. Проверив их состояние и, видимо, найдя его немного вялым и безжизненным, он благодарно и безвозмездно, а главное обильно, их удобрил.
 
 Лицо моё в тот момент вытянулось, в глазах застыли слёзы. Я был в замешательстве, и не мог определиться кому от этого плохо. Разве что эстетическому восприятию чистоты моей лужайки. А впрочем, может, они действительно в этом нуждаются.
 
- Как мило...- выдавил я из себя сквозь чесотку в носу.

С громким лаем, пёс обежал вокруг дома, заглянул под каждый кустик и приноровился вздремнуть в тени крыльца, но тут его настиг я. С наспех связанной удавкой в руках я возвышался над удобрителем моего скромного хозяйства.

Бедняга, видно, решил, что я хочу его удушить за невинные проказы игривого самца. Его морда опустилась к лапам, ткнулась носом в землю, уши поднялись и повернулись в мою сторону, а взгляд начал наливаться недоумением и жаждой действий. Он сел, не поднимая головы, и из этого положения резко выпрыгнул, намереваясь, как показалось, укусить меня за нос, и вылизал тёплым розовым и ужасно слюнявым языком всё лицо, уши и шею, закапал всю рубашку и оставил отпечатки лап на груди.

После недолгой, но яростной борьбы мне удалось захомутать любвеобильную громадину. Осталось сопроводить его в корыто и избавить от невыносимой вони. Замызганной псины мне не надо.

Следующие 50 минут я гонялся за этой «лошадью» по всему дворику со щёткой и стиральным порошком. А потом со шлангом, пытаясь смыть пену, которую с таким трудом нанёс на чёрную шерсть «щеночка». Но оно того стоило – мыльные лужи и кавардак везде, куда падает взгляд. Бездомный щенок, высушив свою шикарную, чёрную шерсть на солнце, преобразился в элегантного и гордого пса, которому уже не пристало резвиться и прыгать на помойках.

Зато я выглядел теперь хуже, чем он, когда мялся у забора, ища приют у злобного дядьки, который очень сильно хочет есть... Кстати, о ЕДЕ!

- Ну что, друг, пойдёшь со мной в магазин?

Да, Друг был согласен! Судя по его очередному всплеску любовной привязанности к новому хозяину. И я решил принять душ.

Яростно натирая себя мочалкой, ругаясь и фыркая, он докрасна и скрипа мылся под горячим потоком. У ног клубился пар, вода шумела. Когда он открыл дверь ванной, в спальню ворвался горячий влажный воздух, и он был похож на довольного пришельца из космоса. Его нечёткая в белом тумане, багрово-красная фигура без одежды напугала впечатлительного пса, отдыхавшего на кровати. И тот не привыкший рассуждать, тут же кинулся в атаку на неизвестного, почему-то вышедшего из-за двери, где скрылся хозяин.

При близком контакте стало очевидно, что это не пришелец. Это хозяин. И от него дурно пахнет! Но пса это не сильно беспокоило, он знает, как быстро всё можно исправить.

 Выйдя из ванной, я не успел рассердиться на собаку, за то, что она валяется на моей чистой кровати. Потому что это создание, большое создание, накинулось на меня с гортанным клокочущим рычанием. Он опрокинул меня на спину и несколько мгновений смотрел, будто не узнал, и как ребёнок радостный и счастливый, беззаботный и искренне переживающий за меня облизал мне нос и уши только после того, как понял, что это на самом деле я настоящий, реальный распластан в своей спальне сильной и голодной собакой.

- Я же только что умылся! Хватит меня слюнявить!

Друг окинул меня недоумённым взглядом, особенно смачно провёл языком от подбородка до лба, и резко растворился в сумраке соседней комнаты.

Не прошло и минуты, как он вернулся, держа в пасти мою вонючую заляпанную рубашку.

- Это намёк? Да я тоже хочу есть, поэтому нужно снова идти в магазин. Вдвоём веселее теперь будет.

На этот раз выйти из дома получилось быстрее, чем с утра. И человек с собакой неторопливо пошли за продуктами. И казалось, нет предела желаний. Такая идиллия царила между ними в эти минуты.

3.

На меня обрушился гул метрополитена. Тело окутала пока ещё приятная прохлада. Через полчаса станет невыносимо терпеть сырость и тряску. Но тогда уже настанет время выходить под беспощадные лучи огромного солнца. Мне всегда казалось ненормальным наше солнце. Оно как будто растёт. В школьных учебниках не говориться ни слова о невыносимой жаре, преследующей первобытные племена, там нет картинок зенита размером с морской закат. Оно на самом деле растёт. Жиреет. Но никто не принимает это проявление стихии всерьёз. Оно же взорвётся не сегодня – завтра! Никому нет дела. Не хватает времени людям отвлечься от суеты и подумать о важном. О звёздах, например. О голодных тараканах. Тараканы.

Тараканы пережили динозавров. Они были всюду. А теперь им нечего есть, и они умирают. Тараканы умирают от голода. Я же с утра наступаю на останки будильника и не могу достать сигареты. Со всех сторон меня подстерегают неприятности, и я пью остывший кофе, потому что боюсь – чайник взорвётся, если его вскипятить ещё раз. Что происходит с миром?

Полные расплющенные щёки в стекле соседнего вагона упорно обращали на себя внимание. Их не интересовала я конкретно. И не факт, что мне это не показалось. Но ощущение молящей просьбы о помощи не отпускало. Она просила показать ей путь отсюда. А чем я помогу, когда выхода нет? По стеклу текли слюни. Её придавили, и она уже давно пропустила свою станцию. Перестала, наверно, беспокоиться об опоздании и неприготовленном ужине вчера, потеряла апельсины из авоськи, и просто хочет выбраться из поезда. Но ей мешает неповоротливое тело. Когда оно успело стать таким большим и немобильным, она, скорее всего, сама не заметила. Страдала и сидела на различных диетах, но они только ухудшили состояние эндокринной системы... Теперь уже не исправить. Теперь нет выхода...

Позади меня копошились и громко смеялись подростки. Их прыщавые лица и жирные волосы заставляют задуматься над целесообразностью рекламы шампуня от перхоти.

«Им, похоже, тоже уже ничего не поможет».

Осталось три станции и уже пора пробиваться к выходу. Потные тела скользят в стороны неохотно. Вагон качает и трясёт. Цепляясь за, вожделенные поручни, иду, а скорее ползу вперёд. Перед глазами застыл образ придавленной в соседнем вагоне женщины.

«Я не могу ей помочь... Я ничего не могу среди толпы. Потому что я и есть толпа. Я кручусь по мегаполису в метро и не могу никому помочь. Я не знаю где выход. Скорее всего - его нет...»

«Солнце сожжет меня дотла. Мне нет места в этом мире. Нет справедливости. У меня болит палец. Из него всё ещё идет кровь. Голова кружиться. Я хочу прилечь и подольше не вставать. Но я не в праве. Я хочу жить. Стоит ли оно того?»

Тяжелая среда. Так же как и тяжёлый понедельник, бесконечная пятница, и попросят остаться сверхурочно в воскресенье. Мы не успеваем. Всегда не успеваем...

Железные ворота склада со скрипом разъехались в стороны. И я, снова почувствовала себя крошечной букашкой перед лицом подавляющего могущества технологии. На протяжении двух лет я хожу на работу в это место и никак не могу привыкнуть. Железный каркас окован стеклооргалитом. Он возносится на высоту шестнадцати этажей величественной спиралью. Сверкая под лучами солнца, он, вопреки моим ожиданиям, не собирается плавиться и течь бесформенной лавой к ногам рабочих, ловко переставляющих коробки с конвейера на конвейер. Багряная, местами проржавевшая, конструкция простоит ещё долго. Она должна теоретически выдержать сумасшедшую проходимость. Изменить рассчитанный срок службы может только пресловутая случайность. Например, метеорит шлёпнется с лучистого лазурного неба... Хотя, маловероятное чаще всего и происходит. Будильник мой уже свалился. И разбился. Возможно, космический будильник уже в пути.

Резкий запах продуктов ударил в нос с сокрушительной силой. Не совсем приятно, но в животе шевельнулся слипшийся желудок. Он робко и ненавязчиво напомнил о своем присутствии в моём организме, и тут же умолк пристыженный силой воли разумной мысли констатировавшей: «Не бывает бесплатной еды».

Наверх по лестнице поднимаюсь со спутанным от жары и усталости сознанием. Прошло два с половиной часа после пробуждения, а силы уже испарились. Обшарпанные стены не несут никакой информации. Им так много лет, но на них никто не наклеивал объявлений, не писал матершинных слов. Только краска облазит над потолком и трескается на стыке блоков. Это не интересно. Этим стенам совсем не повезло. Они прожили долгую жизнь, видели много всего, но ничего не взяли с собой из прошлого на память или в напоминание потомкам.

Я устало и совсем не женственно обрушилась на свое рабочее место – твердый, неуклюжий и неустойчивый стул на колёсах. Всё время с него падала, а в этот раз он устоял.

«Удивительно. Может он проявляет понимание и сочувствие?» - я почти реально уже услышала ласковые слова поддержки, звучащие из иллюзорных уст пластмассового сотрудника Центрального Склада Продовольствия, но тут мир сдвинулся и накрылся.

- Орпи, ты опять под стулом! Ни дня в исключение? Поднимайся, работа ждёт, – это мой коллега Жорик. Это не мама с папой его так назвали, а я. Он совсем не толстый и мало ест, как и все мы, впрочем. Просто только он меня так ненавязчиво каждый день журит за наши натянутые отношения со стулом.

- Помог бы лучше. Сил нет совсем.

- Ты чем ночью занималась? – съязвил Жорик, снимая с меня стул.

- Спала. Спасибо, Жорик. – он подал мне руку, - Что мне необходимо, так это чашка горячего кофе – от холодного у меня ничего не просыпается. У нас же оставался вчера?

- У тебя чайник накрылся? – поинтересовался Жорик. Приятно, как будто ему не всё равно.

- Нет - холодильник, - сказала я на пути в кладовку, приспособленную под место для еды. Я уже была мысленно в своей горячей кружке дымящейся черной жидкости.

- Да? Почему же тогда кофе холодный был? Холодильник же охлаждает, замораживает, но не кипятит, - пристал дотошный Жорик.

- Жорик, у меня в ванной вода горячая и холодная.

- И что? У меня тоже...

- Жорик, тёплую не получается сделать. Она смешиваться не хочет. И пыль во все щели лезет. Откуда она берётся?

- Ну не знаю. Появляется откуда-то. С пустыни, наверно. В пустынях полно пыли. Вот и твоя пыль оттуда.

- Жорик, очнись. Я живу в центре индастриал-района. Какая пустыня? Какая ПЫЛЬ?!! Мазута, сажа, вонючая вода – ДА. Но пыль... Пыли быть не должно. А она есть.

- Ты перестанешь когда-нибудь размышлять о странных вещах? Мы живем в таком мире, его просто нужно принять таким, какой он есть..

- Таким, каким он СТАЛ, - оборвала нить рассуждений и замолчала.

Жорик посмотрел на меня как на тяжело больного человека, что-то часто я стала замечать на себе такой взгляд, и вышел из импровизированной кухни. По столику рассыпались крупинки кофе. Сахара не осталось.

«Снова работа. Не тяжелая и не нудная даже, просто не любимая и мало оплачиваемая. Жорик ссутулился за компьютером, усердно стучит по клавишам. Будто его старания что-то могут изменить. Над ним висят экраны скрытого наблюдения, а он не смотрит на них, он всё время что-то печатает. Он думает, что приносит пользу. Но он заблуждается. Никому не надо знать правду. Слишком сложно становиться задрать голову и посмотреть на звёзды. Не хватает народу времени на твои мечты, Жорик. Нет выхода».

Я развалилась в старинном засиженном разными попами кресле и пила кофе, постепенно просыпаясь и приходя в чувства. Жорик обиделся, или призадумался, его не поймёшь. Он хороший. Он живой ещё, не безразличен пока, и не разочарован. Встала, скрипнула зубами и приземлилась на пластмассовый враждебно настроенный трон. Ушла в сеть.

4.

«Жорик... Почему она меня так называет? Сиид. Сиид я, а не Жорик».

Пыльная стена, напротив компьютера, покрылась сверкающими мушками. Так бывает, когда Сиид начинает злиться, и пытается понять причину необъяснимых действий взбалмошной молодой особы, которая так часто наводит его на эту непроницаемую стену, на паутину у потолка с облезшей побелкой. В этот момент мысли останавливаются, и мозг отказывается понимать вообще что-либо. Но Сиид знает, как справиться. Нужно работать. Всецело окунуться в виртуальный мир системы управления конвейерами. Тогда человеческое мышление только мешает и можно не придавать значение странной реакции Орпи. Это перестаёт иметь значение.

Но после третьей попытки стало понятно, что работа толком не продвигается, а вернее сегодня не требуется особой концентрации на ней. И Сиид занялся любимым делом – он часто публиковал свои статьи в различных газетах и глянцевых журналах. Они приносили дополнительный доход и удовлетворение самомнению, не состоявшегося писателя детективных и особо популярных романов. Может потому не получилось занять свою нишу, что слишком уж много стало появляться новых и новых имён на красочных обложках лёгкого чтива на полках остановочных ларьков. И пробиться сквозь живую стену уже признанных детективистов можно только в одном случае: написать что-то радикально отличающееся. На что Сиид пока не способен. А Орпи смогла бы, только она даже не догадывается о том, на что способна. Её уже ничего не интересует среди людей.

Орпи села за свой компьютер, виновато улыбнулась и приступила к работе. Кто-то же должен сделать хотя бы видимость активности в отделе. Сиид стал более агрессивно стучать по клавишам, засопел даже для большей убедительности. Его всегда задевало снисходительное отношение Орпи к его статьям. Иногда она даже смеялась над строками, вышедшими из-под его пальцев. Он обижался и старался всё больше и больше. Почему-то для него было очень важно добиться одобрения именно от Орпи.

А Орпи не спешила осчастливить своего коллегу и друга. Похоже, он был единственным человеком во всём этом огромном городе, который мог назвать себя другом Орпи. Но ему этого было не достаточно.

5.

В магазине не было покупателей. Тележка истошно поскрипывала, набитая булочками и коробками с напитками. Изношенный кондиционер гудел над входной дверью, пыль колыхалась в солнечном луче, потревоженная движениями продавца у кассы.

- Что-то вам не спиться в такое жаркое время, - начал ненужный разговор парень с серёжкой в переносице и дырой в рукаве клетчатой рубашки.

- Решил позавтракать, - довольно грубо ответил Роббери.

- А..., - без особого интереса протянул в ответ продавец, хлопнул кассовым аппаратом и протянул сдачу.

Дверь громыхнула, ударив колокольчики, подвешенные над проёмом. Подошёл чёрный красавец-лабрадор, и они вместе и без лишних слов вернулись домой, где методично расправились с покупками.

- Ну что, Имп? Неплохо мы тут с тобой расслабились да? – тело утопало в мягком, бархатистом диване. Сквозь светлые занавески сочился ровный и уже не навязчивый розоватый предзакатный свет. В полном и удовлетворённом, наконец, животе мирно посапывали те самые лягушата (голос голода). Внутри объявлено временное перемирие, а рядышком развалился Имп, - теперь можно немного поспать. Как думаешь, мы заслужили пару часов отдыха?

Смольно-чёрная лапа в знак согласия опустилась на набитое пузо, в глазах молодого зверя светились любовь и благодарность. Посмотрев на элегантного, галантного и воспитанного пса, Роббери испытал ту самую теплоту и спокойствие, о которых мечтал с утра. Но одной мелочи Роббери не хватало. Он ещё сам не понял, какой именно, но тончайшее беспокойство уже закралось в подсознание.

Вслушиваясь в умиротворённое сопение пса, Роббери пялился в потолок и снова пытался разобраться в себе. И в этот момент тишину разодрал громкий, даже слишком, телефонный звонок.

- Алло?

- Роббери, дорогой, ты, что ещё спишь? – знакомый с детства материнский голос удивил и немного озадачил своей несвоевременностью.

- Нет, мам я уже давно не сплю.

- Вот и славно, потому что я хотела попросить тебя заехать в гости. Мне нужна мужская помощь, а отец в очередной командировке...

- А что нужно сделать?

- Ничего такого, что тебе не под силу, малыш. Но мне нужно, что бы ты приехал прямо сейчас.

- Хорошо, скоро буду. Но я не один...

- Я знала, что могу на тебя рассчитывать. Жду тебя через час, сынок, - отчеканив каждое слово, мама, по своему обыкновению, прервала разговор первая.

«Видно сегодня день не принесёт ожидаемого от него умиротворения».

 - Собирайся, Имп, через десять минут выходим в город.

Ответом было звучное «ГАВ!». Имп только рад вечерней прогулке, чего нельзя сказать о его хозяине.

6.

- Жорик, хватит работать уже. Пошли лучше покурим, кофе попьём, - Орпи улыбалась, а в глазах светилась привычная тоскливая боль, на которую она давно перестала обращать внимание, хотя для Сиида это было недостижимым. Он искренне переживал за благополучие коллеги.

- Да ты права, пора уже сворачиваться.

И без того задымлённое помещение для курения окуталось новой порцией никотиновой завесы. Серые стены, высокий потолок создавали ощущение колодца. Дополняла иллюзию вентиляционная решётка, пропускающая свет в полоску.

- Куда пойдёшь сейчас? – стандартный вопрос прозвучал из уст Сиида.

- Наверно домой, если по дороге меня не похитят инопланетяне, – Орпи сегодня не располагала к общению. Она сильно устала. Сумасшедшее утро наложило отпечаток на настроении в течение всего дня.

- А я планировал зайти в редакцию, забрать деньги за статьи. Может, составишь мне компанию? Потом можно будет посидеть в кафе...

- Мило. Но я очень устала, а завтра снова работать. Я лучше пойду, высплюсь хорошенько.

- В принципе ты права. Вполне возможно, что в выходной у тебя будет более позитивное настроение...

- Надежда, Жорик, умирает всегда последней, - Орпи наградила Сиида изумительной, немного ехидной, улыбкой, пожала руку на прощание и закрыла за собой дверь.

Сиид ещё постоял немного обнадёженный и счастливый. Он совсем забыл о давно истлевшей сигарете в руке.

 7.

Вечерние улицы окутаны приятной прохладой. Люди возвращались домой. Весёлый говор слышен то там, то тут. Пиво, сидя на лавочке, и новые знакомства. Прохладный ветер предшествует ночной темноте. Орпи шагала по тротуару вдоль дороги и размышляла о своей жизни, о будильнике и пыли дома, о спрятавшемся солнце, о надоевшей работе, о Сииде, с которым она совсем не хочет идти на свидание. Но, вероятно, пойдёт, что бы не обидеть.

Железные прутья заборов покрыты сажей и копотью, под ногами хрустит битое стекло и уже прохладно в тонкой майке. Страх не спеша пробирается всё глубже, и каждый резкий скрип заставляет тело вздрагивать. Беспокойство всё росло, и Орпи многократно пожалела о своём решении прогуляться. Фантазия рисовала ужасные картины насилия и жестокости. Главной героиней в них выступала естественно сама Орпи. От чего становилось ещё страшнее.

Орпи остановилась в темном переулке и присела на корточки, опершись о кирпичный фундамент многоэтажного дома. Закурила. Она смотрела на клочок неба, на далёкие звёзды. Понемногу она пришла в себя. И тут на неё из-за мусорных корзин налетел огромный чёрный зверь. Вся жизнь пронеслась у неё перед мысленным взглядом, реальные же глаза застилал ярко-красный, теплый и влажный язык.

- Имп! Прекрати немедленно!

Чёрная масса взлетела в воздух, и стало можно дышать. Хозяин этого странного пса выглядел не менее необычно в этом районе. Ухоженный и можно сказать красивый. На нём не было отпечатка безысходной обречённости, свойственной местным жителям. Высокий с прямой спиной и ровными зубами он протянул Орпи руку.

- Простите моего сорванца, он чрезмерно эмоционален.

Орпи в замешательстве молчала и не могла, по какой-то непонятной причине, оторвать взгляд от незнакомца.

- Меня зовут, Роббери. А это мой друг – Имп.

- Приятно познакомиться. Я – Орпи, - пожимая протянутую руку.

- Вы позволите проводить вас домой? Это не совсем безопасное место.

- Если вам не трудно, то я буду только рада.

Они хорошо провели время в тот вечер. Роббери оказался достойным собеседником. И странное оцепенение в первые минуты их встречи оставило за собой предвкушение положительных перемен в однообразии ежедневной цепи событий.

8.

Утро ознаменовалось странным беспокойным нетерпением. Голод совсем не беспокоил Орпи. Она несколько раз останавливалась возле телефона и представляла его звон. С первой минуты нового дня она ждала звонка Роббери. Продолжая ходить на работу, она уже не обращала внимания на солнце и несчастные лица вокруг. Она улыбалась себе и тихо растила фантазии и мечты в своём сердце.

Орпи влюбилась, и оглушённая новым для неё чувством потеряла свойственное ей ощущение реальности во всех непристойных подробностях.

Она не отвечала на вопросы Сиида.

Она ждала звонка.

А телефон не звонил. Орпи стала нервной и злой, много курила и часто плакала, держась за трубы батарей дома.

10.

«Позвонить? А что я скажу: помнишь я спас тебя от моей собаки? Она не хочет меня видеть, это однозначно. Она так неохотно оставила мне свой номер... Нет сегодня я не готов».

Белая полупрозрачная занавеска печально колыхалась на лёгком сквозняке. Она словно расстроилась от его мыслей. Поникла.

Имп грустил, сложив морду на лапы.

11.

«Что с ней? Что с ней происходит, чёрт побери!»

Сиид ничего не мог понять. Он ходил из угла в угол и гадал, что случилось с любимым человеком.

Он ждал её. Она всё не шла.

12.

Скрипнула дверь. Орпи тихо зашла. И сразу села на стул. Она больше не падала с него. Под глазами у неё росли темные круги. И она молчала.

- Орпи, - тихо, осторожно начал Сиид, - Орпи, помнишь, я тебя звал в кафе на выходные... Давай сегодня сходим, завтра же выходной...

Орпи не шелохнулась. Тишина затянулась, и Сиид уже перестал ждать ответ, как она заговорила. Тихим охрипшим голосом бесцветными фразами:

- Сиид, перестань приглашать меня. У нас ничего не получится. Я, похоже, влюбилась. Мне плохо, но ты мне не поможешь.

Она встала и ушла.

Сиид больше никогда не видел её печальных глаз. Только после этого разговора он понял, что не знал о ней ничего. Ни адреса, ни телефона и у него так и не получилось их узнать. Она ни с кем, кроме него не разговаривала.

13.

Орпи вернулась домой, села на пол, обняла телефон и продолжила ждать. Сквозь разбитое стекло проникал лунный свет, ветер тихонько подвывал. Пыль медленно ползла к босым ногам, запорошила пальцы, постепенно добралась до колен, попала в глаза, осела на ресницах...