Отражение

1.

Шоколадки в ящике стола греют душу своей сладостью и теплотой. Красивое отражение замучило назойливой тоской. Надоело лицо. Нос и веснушки. Желание всё поменять утомительно ковыряет в пустой голове.

Достать фотографии, окунуться в прошлое, поплакать... Не стану!

Прошлым летом в клубном туалете ругала себя в зеркале. Ненавиде-ла двойника. Теперь подружились, потому что каждый день пришлось сталкиваться. Мы разговорились недавно, спокойно так, довери-тельно. Она точно никому не расскажет о том, что меня волнует, к кому на самом деле влечёт... Пришло спокойствие, больше похожее на равнодушие. Бесцветное настроение обозначило осень. И я оди-нокий герой, маленький и больной.

Где удовлетворение от любви, которой так не хватало? Теперь она меня достала тихо вошедшим в душу разочарованием. Сбываются же желания. Режиссер изменил мою роль, и вот я стала центром, боже-ством, но всё-таки лучше бы на колени и снова к ней... но нель-зя. А жаль.

Книжки на полках стоят неровными рядами, подпирая друг друга, норовят упасть на стол. Яркие интересные обложки, интригующие названия, а содержание такое же пустое и однообразное, как вся моя жизнь. Надо спрятать их подальше, чтобы никто не догадался, что меня интересует такая шелуха. Эта лёгкая книжная мишура тоже нужна для снятия напряжения, релаксации, но, если честно при-знаться, лучше посмотреть пару часов в аквариум с рыбками, чем тратить недели на наполненные бессмысленной суетой истории в мягких обложках.

По ушам брякнул телефонный звонок, через пару секунд противный звук повторился. Снимать трубку не хочется – мало ли кого несёт нелёгкая. Мальчики, девочки, все они уже так надоели! Уселись в печёнках и нудят признания, обещания, пустые слова... Они не мо-гут даже изобразить нежность, считают меня дурой видимо, если думают, что я не замечаю фальшь и обман в их словах, упрёках, наездах.

Тишина. Хорошо как. Но это не долго продолжиться. Сейчас за-триньдит сотовый. Увижу, кто на этот раз меня хочет. А зачем это знать? Не нужно сегодня меня беспокоить. ВЫКЛЮЧАЮ! Обоих. Я за-нята собой, некогда тратить в пустую важные слова.

2.

Меня зовут Злата, как масло. Раньше растительное масло так не называлось. Как бы не угодить на этикетку бутылок с жёлтой жи-жей. Не так давно друзья и знакомые называли меня с обязательной приставкой «на чудеса богата».

Родители нарекли меня в честь золота, драгоценного металла. Рас-тили меня, словно брильянт в золотой оправе, холили, лелеяли, баловали, и вдруг внезапно оставили одну в городе. Нет, не умер-ли. Просто уехали в деревню, жить там на пенсии. А я осталась, растерялась. Пьянки, гулянки замучили, измотали, усталость за-ставила остановиться и подумать – почему эти незнакомцы спят у меня в пастели, едят из моего холодильника, писают и блюют в мой горшок и не уходят уже вторую неделю? Рубеж моему терпению на-стал, когда мерзкий прыщавый подросток не пустил меня в ванную.

Я взорвалась, мотаясь по квартире и сдёргивая одеяла-покрывала со зловонных тел, кричала:

- Вставай уродливая жирная свинья! Просыпайся пупырчатый вонюч-ка! Проваливай с толчка! Уроды! ПШЛИ ВОН!! Через пять минут ко-го-то увижу, позвоню «02»! – я надрывалась, охрипла даже, но ме-ня нагло игнорировали.

Я не стала звать дядю милиционера на помощь. Он мог сообщить ро-дителям. Не хотелось бы нарушать их заслуженный покой, тем более что в то время они загорали на морских пляжах, где-то неподалёку от Краснодара. Я набрала номер Оскара. Он обещал как-то помочь в случае чего. Это так и прозвучало: «Звони, если что».

3.

- Аллё? Оскар, это ты? – робко спросила я, услышав густой бас на том конце провода.

- Да. Я. – скупо ответил, не расположенный к беседе Оскар.

- Это Злата, у МЕНЯ НЕБОЛЬШАЯ ПРОБЛЕМА. Можешь помочь? – накручивая кольца телефонного провода на пальчик, виновато опустив глаза в пол, я стояла перед зеркалом, и мне ужасно не понравилось тогда отражение побитого котёнка, совсем не похожее на привычную над-менность взгляда, гордую осанку, меланхоличное равнодушие в дви-жениях, свойственные мне на протяжении всей жизни, до сегодняш-него дня.

- Что нужно сделать? – немного устало, будто я каждый день ему надоедаю просьбами, спросил Оскар.

- Выгнать обнаглевших гостей, - проскрипела я сквозь навернув-шиеся слёзы беспомощности и обиды.

- Я приеду через тридцать минут. Жди.

Его голос оборвали резкие короткие гудки, сразу стало темно. Ко-гда такое случается - собеседник первым кладёт трубку - меня на-чинает преследовать ощущение, что передо мной нагло захлопнули дверь, и мне едва удалось избежать столкновения с ней носом. Но это же Оскар. Он всегда был таким.

4.

Время тянулось. Сволочи гости начали просыпаться, ползать по ко-ридору в туалет и на кухню, разнося шлейфом запахи перегара и гниющего тела. Лысый «Мистер Пропер» весело улыбался мне с полки в ванной. Я закрылась в ней вместе с телефоном, смотрела на себя в зеркало и гадала, как долго придётся сводить с лица следы ве-сёлой жизни. В голове заела рекламная речёвка: «Мистер Пропер, веселей! В доме чисто в два раза быстрей!» - она крутилась и крутилась без остановки, наводя на ужасные мысли о размерах предстоящей уборки.

Оскар мне стал хорошим другом. Это удивительно. Мы были очень близки долгое время, жили вместе, начинали что-то планировать на далёкое будущее, которое отстранилось намного лет вперёд после моей легкомысленной выходки на вечеринке среди его близких дру-зей. Не надо было тогда столько пить...

Звонок в дверь сорвал моё тело со стиральной машины. Открыла дрожащими пальцами оба замка, сняла цепочку, отодвинулась в сто-рону, пропуская внутрь квартиры большого, сильного, серьёзного Оскара и неразлучного с ним питбуля Альфреда.

- Здрасте, - скептически окинул меня взглядом и сразу перешёл к делу – Кого выгнать?

- Всех, кроме меня, - мне вдруг стало неловко, я стояла в тени коридора, кутаясь в, оставленный отцом, домашний халат.

- Хорошо. Понял Альфред? Хозяйку не трогай, остальных взашей. Сильно не кусай. Для начала припугни. Не поймут с первого раза, тогда переходи к укусам за одежду, если она есть, - последняя фраза была добавлена, после выхода из сортира прыщавого голого подростка. Он чувствовал себя дома, в отличие от меня. Маразм!

Альфред угрожающе заклокотал, глядя в испуганные глаза мальчиш-ки, деликатно дождался, чтобы Оскар отстегнул цепь, медленно, элегантно встал и гордо прошествовал мимо трясущегося и вжавше-гося в стену нудиста в спальню, где спокойно сел в углу дожи-даться пробуждения, находящихся там тел.

- Может, чаю попьём? – предложила я.

- Ты уверена, что он у тебя есть? – наконец-то улыбнулся Оскар.

- Нет. Идем, проверим? – дрожь пальцев перешла на голосовые связки и окончательно выдавала моё волнение.

- Пойдём, - Оскар не снял чёрные мартинсы, прямо в говнодавах шагнул на кухню, оседлал скрипучий стул, сложил мускулистые руки на его спинку, облокотился на них подбородком, и стал смотреть на меня, как я неловко проверяю шкафы и полки, будто я в гостях, и впервые пытаюсь самостоятельно сделать чай.

- О! Кофе есть, - банка валялась в хлебнице за недоеденными кор-ками и хлебными остатками, - неожиданное место... Кто его туда поставил?

- Может, ты, - он, кажется, начал издеваться.

- Всё может быть. Спасибо, что зашёл. Я сегодня их испугалась. Я ничего не помню, я их не знаю...

- Ты не спеши меня благодарить, они ещё здесь.

Чайник вскипел. Налив в уцелевшие стаканы кофе, я уставилась в покрытое толстым слоем копоти и пыли окно, обвела взглядом то, что раньше называла кухней. Даа... Кровь на стенах, паутина в углах, по полу рассыпана крупа, смешанная с песком. С маминой герани упал последний пожелтевший лист, окончательно обозначив удрученность моего положения. Сама виновата.

Крик из спальни заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Нача-лась операция «Питбуль». Толстая тётка с мешками под глазами, вереща и грязно ругаясь, заскочила в кухню:

- Злата! Там собака! Убери её! Она кусает Митяя... – её громкие причитания затухли, когда взгляд упал на угрожающего Оскара. Он ехидно улыбнулся и заискивающе подмигнул толстушке, разминая в руке кожаный поводок Альфреда, - Злата?..

Вопрос её мутных глаз меня развеселил, растерянность позы прида-ла уверенности, и я взяла управление на себя:

- Забирай своего придурка, и вали из моего дома, дура.

Она резко развернулась и удалилась на поиски своей одежды. Через двадцать минут их не было. Я даже не видела их в последствии в близлежащих окрестностях.

- Теперь, думаю можно сказать спасибо, Оскар, - тихо сказала я, допивая кофе, - прости за беспокойство.

- Не за что. Всегда рад помочь.

Альфред недовольно взглянул на меня и отвернулся. Обиделся?

- И тебе, Фреди, спасибо. Что бы я без тебя делала... – пес лиз-нул, протянутую ему руку. Галантный, однако, чудак.

Они ушли. Я же взялась за тряпку и ведро. На следующую неделю моими лучшими друзьями стали «Мистер Пропер», «Мистер Мускул» и сеньор «Доместос».

5.

Мой город ни Ёбургом, ни Выборгом, конечно, не назвать. У нас нет метро и трамваев, только автобусы неповоротливыми каракати-цами кружат по кольцевым и проспектам. Цветные дома-клоуны улы-баются беззубыми рядами тёмных окон, летние кафе чадят шашлычным дымом, а в толпах людей на вечерних улицах всегда мелькают зна-комые лица. Очень много серого неба! Нигде оно не переполнено спокойствием и тоской так, как над нашими головами. Оно запута-лось в проводах и стройках, в темноте теней бетонного лабиринта светится красным на закате, иногда обнажает звёзды, а снежным зимним утром капризно кутается в тонкие полупрозрачные слои об-лаков.

Уборка долбила соседям в стены громкой музыкой и ломкой моего голоса на высоких нотах. В мусоропровод, гремя, улетели бутылки, тряпки раскиданы по полу, висят на стульях, батареях. В воздухе летают запахи чистящих средств и стирального порошка. А в мыслях всплывают образы из прошлого, Оскар, его прикосновения, приятный холодок в груди от звука его густого глубокого голоса. Всё же любовь не проходит, только прячется в щели и трещины взрослеюще-го слишком быстро сердца. Через несколько лет оно покроется мор-щинами, и воспоминания скроются за ними, уснут, оставив меня, наконец-то в покое.

6.

Капли душа прокатились по телу, согрели влажным телом. Водопадом стекая с головы к ногам, увели податливое уставшее сознание в уют и радость того дня, когда мы стали ближе. Это произошло у Оскара дома. Он забрал меня с вечеринки в баре средней чопорно-сти. Там шумел чей-то день рожденья, кто-то из друзей именинника затеял драку, и всех прогнали. Тихая летняя ночь встретила белым небом шестидесятой параллели, уверенные сильные руки притянули меня ближе, в губы впёкся незабываемый поцелуй, ослепительные мурашки остановились за коленками, скосив гордую неприкосновен-ность. Я шла за ним. Он шутил, рассказывал байки, твердил что-то приятное про цвет моих глаз и их бесконечную глубину. «Я готов утонуть, раствориться в твоём взгляде, Злата. Ты волшебница». «Колдунья». «Да! Ты околдовала меня». Шли. Болтали. Целовались. Смеялись...

На стенах висели зеркала. Их у Оскара очень много. Его нарцис-сизм придает ему сексуальности, невозможно отвернуться от его сильного тела, когда он любуется на своё отражение. Я видела се-бя. Его рядом. Его спина, профиль, моё лицо... На отражения на-ших тел я наталкивалась снова и снова, удивлялась искажениям, нечётким линиям. Движение, трепыхание, колыхание, рывки, хлоп-ки...

А после он принёс вина, зажёг свечи, открыл окно и вышел курить в подъезд. Я осталась сидеть в темноте в компании себя. Загово-рила. То просто мысли в слух звучали в тихой зеркальной прохладе моего одиночества. Я задавала вопросы, и сама отвечала на них. Шёпотом, чтобы Оскар не услышал. Он не должен знать.

7.

Мягкое полотенце обернуло грудь. Запотевшее зеркало, скрывало мою подругу. Там, по ту сторону реальности, она тоже вышла из душа, у неё наверно есть вопросы. Но, кажется, у меня готовы от-веты...

Мокрые волосы прилипли к плечам, на ресницах и щеках блестели капельки воды – искусственные слёзы:

«Ты хочешь вернуть его?» – этот вопрос поставил меня лицом к ли-цу с реальность.

- Да. Я скучаю по нему, – ей не понравился ответ, неумело скры-тая обида заставила потемнеть глаза, но она удержалась от крика и спокойно продолжила опрос.

«А я? Ты меня бросаешь? Что мне делать здесь одной! Без тебя...»

Я не нашла что ответить, смутившись отошла от зеркала, но голос звучал у меня внутри, шептал, вкрадывался в страхи, волнения, беспокойства, сливался с ними в одно целое.

- Как я смогу тебя бросить! Ты во мне! Ты и есть Я! Почему ты не хочешь понять? Я же... Я..- плач спазмами схватил связки, не разрешил кричать дальше.

«Потому что я ТЕБЯ люблю!»

С её всхлипом пришла тишина. Она пока помолчит. А я пойду спать.

8.

Редкие звёзды спокойно смотрели в открытое окно, луна висела над миром с другой стороны дома. В темноте спальни проваливаюсь в тревожный сон, бегу, падаю, карабкаюсь по шатким лестницам, до-гоняю кого-то, теряю его из вида. Стою в кругу зеркал, но не ви-жу себя в них. Стулья, шкафы, окна отражаются чётко и правильно, а меня нет. Где я? Скрипят дверные петли, в комнату заходит моё отражение с ускользнувшим беглецом, оказавшимся моей тенью...

Сотовый телефон пронзил матрас вибрацией, выдернув меня из кош-маров одиночества во сне:

- Что?! – толком не проснувшись, я не посмотрела кто звонит, просто выкинула часть негатива в эфир.

- Злата, здравствуй... Хотел узнать как ты. Мне что-то не ус-нуть. Альфред беспокоится, кружится по комнате, не может себе найти место, скулит. А я про тебя думаю. У тебя всё в порядке?

- Мне снился кошмар, - робкие слова Оскара взволновали, захоте-лось прижаться к нему, укрыться от страхов на его груди.

- Хочешь, я приеду?

- Да.

9.

Утро ослепило солнечным светом на веках. Пустая квартира заморо-зила порядком и чистотой. Оскара не было. Он не приходил. И, ка-жется, не звонил... В памяти телефона не было, принятых от него, звонков.

«Приснилось...».

Я хотела бы, что бы было не так, но Оскар не станет звонить мне. Он не пустит меня обратно. Никогда. Я его обидела. Он злопамят-ный. С такой хорошей памятью, как у него, зло даже не надо запи-сывать.

Кофе обжог язык терпким вкусом – последние капли темноты в пред-вкушении яркого дневного света усиливают апатичную лень перед трудностями пустых будней.

«В холодильнике пусто. В магазин сходить за продуктами нужно, даже необходимо. Приготовить что-то...» - составляла мысленно план действий на сегодняшний слишком светлый день. Синева неба слепила слезящиеся глаза уже сейчас, в укрытии бетонных стен, а когда я выйду на улицу, от переизбытка света обязательно заболит голова.

Вдруг поток мыслей прервался. Что-то меня отвлекло. Чего-то не хватало. Я словно потеряла что-то очень важное, и теперь пустота слегка давит, раздражая, заставляет беспокоиться.

«Что же это?» - в этот момент я зашла в ванну и потеряла дар мыслить. Она ушла! Она обиделась вчера на меня. А вдруг она уби-ла себя там! Как я без неё жить буду?!!

- ЭЙ! Ты где? Выходи. Не обижайся. Прости меня, пожалуйста. Я тебя тоже люблю. Я не смогу без тебя прожить и дня. Я не стану возвращаться к Оскару, если он тебе не нравиться! Только вер-нись! ВЕРНИСЬ! вернись... – заливая скорченное в судороге страха и боли лицо слезами, я стучала в пустое зеркало, прижималась к нему, пытаясь заглянуть на ту сторону, но ничего не получилось.

10.

Через час я пошла в магазин. Сердце расколотилось в груди беше-ным молотком. Солнце висело над головой, и снова за ушами прице-пилось ощущение потери. Шагая по вчерашним лужам за хлебом и мо-локом, я щурилась и морщилась под лучами тепла с неба. На дет-ской площадке счастливый крик и гам дворовой ребятни теребил нервы.

«Мне так неуютно, так плохо, а они веселятся. Как это вообще возможно в такую отвратительную погоду?»

Пакеты оттягивали руки вниз, путались за ноги, камни разлетались от шарканья ног. Шаг за шагом приближаюсь к дому. Солнце светит теперь за спиной. Так легче. И тут до меня дошло – у меня пропа-ла тень! Чёрные пятна не колебались на асфальте вокруг меня. Словно художник-мультипликатор стёр их ластиком, как не нужную деталь.

Страх пронзил насквозь. Поставив покупки на лавочку у подъезда, закурила трясущимися руками сигарету. Села.

«Это невозможно! Такого быть не может!»

Писк домофона развернул голову к выходящему соседу. В тапочках с мусорным пакетом в руке и папироской в зубах Димка не спеша, спускался, направляясь к контейнерам.

- Привет, - повернул ко мне мутный пропитый взгляд.

- Привет, Дим. Подожди, - я схватилась за его рукав, - посмотри. Ты видишь мою тень?

- Ты что? У тебя окончательно крыша двинулась? – отдёрнул он ру-ку.

- Пожалуйста! Мне страшно! Я не вижу от себя тени, - крутясь, для большей убедительности, настаивала я.

- А мою видишь? – уже веселее спросил Димка.

Я посмотрела вокруг него. Была она с ним. А со мной никого – ни отражения, ни тени.

- Вижу! – голос сорвался на крик, - Ну, посмотри! Тебе что труд-но!!!

- Не кричи ты так, психованная! – он посмотрел на асфальт у моих ног, - не понял... – смутился, перевёл взгляд под свои тапки, задумчиво пошевелил пальцем в дырке, вернул внимание на меня, - Ты что прикалываешься? Как у тебя это получилось?..

Но я не стала отвечать. Я уже бежала по ступенькам наверх на тринадцатый этаж. Домой. Обратно к зеркалу. Она что-то с собой сделала! Как же так! Что теперь делать!

11.

Я достала пачку листав А4 из ящика, взяла чёрный маркер. Посла-ния моему отражению получились неловкими, грубоватыми, но я была искренна. Напротив зеркал остались висеть «ПРОСТИ», «ЛЮБЛЮ, ТОЛЬКО ТЕБЯ», «Я ВСЁ ПОНЯЛА», «НЕ УХОДИ», «ПОЖАЛУЙСТА, НЕ НАДО...».

Дверной замок издал громкий щелчок, закрылся. Лифт прогудел на первый этаж. Я вышла на потемневшие вечерние улицы оторваться на последок. Потому что если она не вернётся, я не доживу до зав-трашнего утра. Человек не выживает без отражения. Так же как от-ражение без человека. Между ними есть тесная взаимосвязь, они части одной души.

Мой любимый клуб «ODD crowd» мерцал неоном, приглашл зайти в гости. Музыка ударила в уши, отвлекла на некоторое время от не-приятностей. Пиво тоже слегка успокоило. Но оно же привело меня в туалет, где, конечно же, были зеркала. Остановившись перед ни-ми, я сосредоточенно смотрела в пустоту перед собой. Ждала, по-качиваясь из стороны в сторону на опьяневших ногах. Но ничего не произошло. Тогда я закрылась в кабинке. Присела на корточках на краю унитаза. Зажурчала струйка. И тут в голове зазвучал долго-жданный голос, он читал старенький туалетный стишок:

«Я сижу на толчке,
Упираюсь носом в белую дверь.
Слышу журчанье струи.
Оно прекращается.
Я встаю
И застёгиваю штаны,
Правда, они не мои...
А из соседней кабинки
Я слышу такой же звук,
Значит – я не одна».

Я, едва успев застегнуться, вылетела обратно к зеркалам. Она уже ждала. Потрёпанная. Заплаканные глаза, тени под глазами, на ще-ках красные пятна.

- Ты куда?.. Как же я испугалась! Зачем ты так поступаешь со мной!

«Ты сама посмотри, что ты со мной делаешь! Я не могу представить себе, что это гора мускулов снова ко мне прикоснётся! Дотронется языком до шеи. Эта мерзость тебе нравиться? Он же тупой! А ты унижаешься – звонишь ему!!! Мне стыдно за тебя!»

- Я же уже объяснилась... Прости.

«Ладно. Пошли домой, ты пьяна», - она уже собралась выйти из туалета, но у меня был ещё существенный вопрос.

- Подожди. Где тень?

«Она со мной была. Если бы не она я могла не удержаться и убить себя, а заодно и тебя...», - она улыбнулась и вышла. Мне оста-лось только плестись в ту же сторону.

12.

Меня все считают слегка двинутой. Из-за этого ушли все друзья, и Оскар не разрешает быть рядом, любить его. Та злополучная party была в его увешенной зеркалами квартире. Мы с отражением снова начали спорить из-за Оскара. Она ревновала меня к нему. А я его любила и не могла понять, как можно считаться с мнением какого-то отражения.

Со стороны, видимо, это очень похоже на одержимость. Я кричала на себя в зеркалах, пыталась разбить их, а потом убежала. Броди-ла по улицам и не могла избавиться от голоса внутри, проходя ми-мо витрин, я видела несоответствие наших движений. Мне было страшно. Я то и дело срывалась на бег. Плакала.

А утром Оскар сказал мне «всё. это конец». Я ненавидела её за это, но не могла никуда спрятаться. Я перестала отвечать на её вопросы, не подходила к зеркалам. Много пила. Тоска съедала меня заживо. Но она всегда была рядом. Всегда.

13.

Я сняла зеркала, сложила их в шкаф. На окнах закрыла жалюзи, стеклянные дверцы сервантов и шкафов скинула с балкона. Видеть эту эгоистичную стерву больше не смогу, возможно, даже никогда. Я села на пол у тумбочки с телефоном, лелея тихую надежду услы-шать голос Оскара. Не заметила, как уснула.

Выскользнула из темной пустоты сна в бешенстве:

- Сколько можно позволять этой суке портить мне жизнь! Она хоте-ла смерти! Она её получит!

На кухне был один заточенный нож. Он-то мне и нужен. Нашарив черную теплую пластмассовую ручку в ящике, я схватила её, как спасительный канат, и достала ванное зеркало.

Водрузив на место окно в параллельный мир ужасов и кошмаров. По-смотрела побледневшему отражению в глаза:

- Ты меня достала своим вниманием. У тебя стрёмный характер, он портит мне настроение каждый день. Но я знаю, как от тебя изба-виться!

Она истерично замотала головой, что-то выкрикивая, но я уже не слышала, нож вошёл в горло с небольшим сопротивлением, но отчая-ние придало сил и всё получилось. Я успела рассмотреть кровяной фонтан, прорезавшийся за её ухом. И что-то услышать... Но это уже не важно. Всё закончилось. Наконец-то...

14.

Пробуждение пронзила боль. Первое что я увидела – пакет капель-ницы, покачивающийся на подставке. А потом голос. Родной, мяг-кий, нежный... Оскар. Он спас меня от самой себя.

15.

Через две недели я решилась посмотреть на себя. Оскар снял со стены больничной палаты прямоугольник зеркала, поднёс ближе. Там спокойно смотрела на меня я, повторяя все мои движения, как са-мое обычное отражение. Но за спиной у неё проявился лист А4 со старательно выведенными буквами: «ПРОСТИ, Я БОЛЬШЕ ТАК НЕ БУ-ДУ».

16.

Оскар набрал мне гору шоколадок, что бы его слова меня не сильно расстроили. Дурак! Они теперь остриём по старым шрамам полосуют сладкой гнилью тоски. Ну и ладно, и без него можно жить. Одино-чества я теперь не боюсь. Мы с ней помирились, теперь всегда есть с кем поболтать.

Пора уже в душ, а то опоздаю на работу.

Сейчас зайду, посмотрю на неё, и она улыбнётся, пожелает доброго утра. Всё-таки без неё мне хуже, чем без Оскара... Я ЕЁ люблю.

2005-11-03