Каково жить в мире без перемен? М. Пик Горменгаст

Это моя научная работа. Писалась параллельно с "В поисках хэппи-энда"
 Каково жить в мире без перемен?
 М.Пик «Горменгаст».

 План:
1) О Мервине Пике и его книгах.
2) Каково жить в мире без перемен?
3) Шекспировские мотивы и образы в романах М. Пика.
4) Заключение.

































 
 О Мервине Пике и его книгах.
«Наряду с Толкиеном М.Пика считают отцом жанра «фэнтези», хотя у «Горменгаста» и «Властелина колец» трудно найти общий знаменатель. Толкиен действовал как ученый, Пик- как иллюстратор»(Агапов 2004:40). Так «Титус Гроан» и «Горменгаст» в первую очередь творение художника, а уже потом писателя. Иной раз даже кажется, что обилие и неспешность, обстоятельность описаний подавляют сюжет до состояния густого киселя.
Но это обманчивое впечатление. Ибо движение сюжета, погружённого в бесконечные описания, в точности соответствует духу медленно и величаво продирающегося сквозь тернии времени самого замка Горменгаст. Они подходят друг к другу.
 И населяют замок люди, которые в точности подходят к замку. Собственно, они и ЕСТЬ замок. Сами имена персонажей- Неттеля (“восьмидесятилетнего старца, ютившегося в башне над хранилищем ржавых доспехов”), Роткодда, смотрителя Зала Блистающей Резьбы, Флэя, Свелтера, Стирпайка, госпожи Шлакк, Прюнскваллора так и просятся в романы Диккенса или в детские комиксы. Имена фарсовые, однако тон книги не предполагает ни легкомысленного веселья, ни даже беззаботной фантазии: громоздкие архитектурные достоинства придавливают все и вся, и, несмотря на имена персонажей, мы вынуждены относиться к последним весьма серьезно. Не вправе мы и говорить о них как о галерее великолепных эксцентриков (концепция вполне английская). Ни один из них не уклоняется от усредненной нормальности, и каждый принадлежит к системе, построенной по очень жестким правилам. И творение М.Пика «больше всего похоже на замысловатую аллегорию, ключ от которой никогда не существовал. Что делает ее пугающей и комичной одновременно»(Агапов 2004:41).
 Мервин Лоренс Пик(1911- 1968)- английский писатель, поэт, драматург и художник, автор блистательных иллюстраций к «Охоте на Снарка», «Острову сокровищ», «Алисе в стране чудес» и к собственным произведениям.
 Родился в Кулине(Китай), где его отец работал врачом. «Но заинтригованного этим фактом читателя ждет разочарование, коль скоро он примется искать в творчестве Пика мудрую созерцательность, аскетичную простоту слога, скупые, но емкие образы - словом, то, что присуще всему, написанному тушью.
 Пик, напротив, любил причудливую и живописную образность, а своим красноречием с налетом архаики просто упивался. Писатель не мог воспринимать Китай как востоковед, ибо там прошло его детство, и у сына врача при религиозной миссии вряд ли проявился бы интерес к Ду Фу либо к Ли Бо. Он сполна насмотрелся на стихийные бедствия и экзотичные восточные болезни. Надо добавить, что христианских миссионеров в Азии не любили. Еще в конце XIX века «…их ненавидели, бросали в них камнями, а то даже рубили саблями, если представлялась к тому возможность»(Ильин 2000:60).
 «Мервин Пик привык быть "внутри" - двенадцать лет он прожил в миссионерском анклаве в Китае. Миссия была маленьким замкнутым миром, вне стен которого грохотал необычностью ни на что не похожий мир, привыкший к послушанию и повиновению, но непослушный и неповинующийся. Запретный Город высился над этой чужой для европейца цивилизацией символом непостижимо древней и непостижимо могущественной Власти.
 Это был еще не Горменгаст. Но это был мотив, который позже вползет в мистическую ткань романов Пика и окажется там более чем уместен. В эту же основу будут вплетены правители, уставшие от власти, их верные, безвольные и извращенные слуги, темные коридоры старых помещичьих усадеб, античная пыль музейных залов...»(С. Бережной 2004:48).
 «Китайской головоломкой» назвал Мервин Пик свое детство, и в рукописи автобиографического романа дал рисованное пояснение: женское (?) лицо приглядывается к коробочке, которая содержит еще одну коробочку, и еще, и еще. Роман так и остался недописанным — и, видимо, не только последняя болезнь автора была тому причиной. Все наброски этой книги начинаются одинаково — с попытки передать чувство отчужденности от собственного детства, которое лежит по ту сторону «туманного моря времени». «Когда я вспоминаю те далекие дни, картины, что возникают в моем сознании, кажутся частью не моей жизни, а воспоминанием о каком-то персонаже давно утерянной книги». Неудивительно, что Пик намеревался превратить автобиографию в полноценный роман о вымышленном герое. Мелкие детали, спасенные из туманного океана, выдают в нем художника (даже если бы мы и не знали о его профессии). О Китае Пик так и не написал, да и зарисовок родных мест оставил немного... хотя как сказать! Его ранние живописные работы явно вдохновлены восточными мастерами, а в строгой иерархической системе Горменгаста и в географии замка, окруженного Внешними Лачугами, многие критики усматривают фантастическое отражение то ли Пекина (с его двумя городами — внешним и внутренним, Закрытым), то ли европейского сеттльмента в Тяньцзине (две культуры, разделенные стеной).
 Детство. Драконов пруд, где один за другим утонули три человека всего за несколько минут. Наводнения размывают железнодорожные колеи. Бури из пустыни Гоби заносят дом доктора Пика песком. Мулы путешествуют днем, а верблюды ночью, потому что не терпят запаха друг друга. Огромные зеленые дыни. Чтение «Острова сокровищ» под деревом во дворе... Явно под влиянием Стивенсона и других «приключенцев» Мервин в одиннадцать лет написал первую свою книгу, длиной в целых восемь страниц, об ужасных и потрясающих приключениях в Южной Африке: «Белый Вождь кафров Умзимбубу». «В ту же секунду снаружи раздался крик, лидинящий [!] кровь. Это были Готтентоты!!!» И так далее. Главный герой, конечно, мальчик, пропавший во время готтентотской атаки и ставший, как вы догадываетесь, вождем кафров. Ничем эта история не выделяется из множества подобных, которые все мы, наверное, придумывали в детстве — разве что подчеркнутой, хотя и не вполне грамотной книжностью. Но до затейливости «Горменгаста» кафрской истории еще очень далеко.
 Трилогия, прославившая Пика, отличается удивительно медленным, завораживающим ритмом — и тем удивительнее, что в юности Мервин писал исключительно простые истории о ковбоях и пиратах. Интереснее самих текстов были рисунки, которыми Пик усеивал свои рукописи. С этой привычкой он так и не расстался, так что черновики «Горменгаста» скорее напоминают альбом, где слова прорастают из силуэтов и ландшафтов»(Назаренко 2004:52).
В 1921 (1923) году семья Пика перебирается в Англию, где он получает образование и уже к 1935 году приобретает известность в качестве художника и поэта. Он блестяще иллюстрирует «Алису в стране чудес», «Охоту на Снарка», «Остров сокровищ», то есть классику детско-взрослой литературы. В начале Второй мировой войны он оказался в пехоте, но военной карьеры не сделал — возможно, и потому, что случайно дотла сжег казарму, в которой квартировалась его часть. Зато в той же казарме (еще до пожара) он начал писать первый из трех романов, на которых зиждется его, увы, посмертная слава, — “Титуса Гроана”, в котором, кстати, пожар играет немалую роль. Роман этот стал первой частью трилогии “Горменгаст”, которая, вообще говоря, не была задумана автором как трилогия. Невозможно теперь сказать, во что обратился бы цикл этих романов. В бумагах сохранился список человеческих занятий, красок, звуков, форм — вообще явлений мира, — которые Пик собирался описать. Но как прозаик (поэт, драматург) он особым успехом не пользовался. Пик не то отстал немного от времени, не то опередил его. “Титус Гроана”, увидевший свет в 1946 году, получил признание главным образом у писателей. “Горменгаст” (1950) — тоже (удостоившись, впрочем, престижной премии).
 Строго говоря, к жанру «фэнтези», каким он сложился к нашему времени, произведения Пика отношения не имеют, его место скорее рядом со Свифтом, Диккенсом, Гофманом и Кафкой. Образующие трилогию романы Пика вообще жанровому определению поддаются с трудом, что, возможно, и делает их чтение для так называемого массового читателя малоинтересным, если не скучным. Дело еще и в том, что, говоря о них, не так-то просто ответить на первый, обычно возникающий в таком разговоре, вопрос: «А про что там?»
 Роман «Титус Гроан» выходит в 1946 году, а затем, в 1950 и 1959 годах — еще два романа-продолжения: « Горменгаст» и «Одиночество Титуса». На «ура» читающей публикой был принят лишь первый роман, остальные два она просто не заметила. И только после смерти Пика трилогию стали называть классикой ХХ века, что также загадочно и необычно. «Романы эти были созданы всецело ради решения субъективной творческой задачи, в них не было пророчеств, они не пытались дать ответ на животрепещущие вопросы современности и не являлись дневником писателя - в общем, не было ничего того, что придает литературному произведению дополнительную значимость, помимо художественных достоинств»(Ильин 2000:67).
 В 1992 году «Иностранная литература» познакомила читателей с работами Пика-художника — с его иллюстрациями к книгам английских классиков Ч. Диккенса, Р. Л. Стивенсона, Л. Кэрролла и других. В 2002 году на страницах журнала появился первый роман трилогии «Титус Гроан». «Теперь пришла пора замкнуть цепочку и представить Пика — поэта. Именно поэта, а не стихотворца, не прозаика, балующегося рифмами от случая к случаю. Пускай поэтическое наследие Пика невелико в сравнении с трехтомной твердыней «Горменгаста», но оно является как бы маленькой потайной комнаткой в этом замке, местом, где можно, наконец, отдохнуть от его мрачных обитателей и обмануть хитрую систему «наблюдения за наблюдателями», сработанную вредоносным Стирпайком, местом, где можно вздохнуть свободно, если, конечно, не замучат дурные сны»(Берджесс 2002:68).
 Мервин Пик писал стихи на протяжении всей жизни. Был дружен с одним из величайших творцов минувшего века Диланом Томасом. Еще до появления «Титуса Гроана» вышли в свет две поэтические книги Пика: «Образы и звуки» (1941) и «Рифмы без причины» (1944). Затем последовали «Стеклодувы» (1950), «Стихи падающей бомбы» (1962), «Мечтания скелета» (1967). После смерти автора продолжали выходить собрания его стихов, в том числе и ранее не издававшихся, среди которых следует особо отметить «Книгу нонсенса» (1972) — сборник веселых чепуховин в духе Эдварда Лира с рисунками автора. «Пик вообще любил иллюстрировать свои произведения. Сохранились его рукописные сборники стихов в основном юмористического характера, где обитают летающие груши, воинствующие червяки, зверь с огненной бородой, который мог бы стать украшением любого средневекового бестиария»(Берджесс 2002:69).
 В 1956 г. Мервин Пик заболел болезнью Паркинсона, через 8 лет был госпитализирован и еще 4 года до смерти провел в клинике.

 Каково жить в мире без перемен?
 Китайское проклятие гласит: «Чтоб тебе жить в эпоху перемен». Нам, россиянам, смысл этого выражения вполне понятен. На начало двадцатого века Россию можно назвать страной, забывшей многие свои традиции и живущей одним днем. По мнению эксперта комитета безопасности Государственной Думы РФ Е.В. Безносюк в России при установлении рыночных отношений была утрачена «система прежних духовных ценностей и ориентиров, а новые так и не созданы». И сейчас в обществе наблюдается повсеместное господство и торжество массовой культуры. «Эта антикультура механистична. Каждое произведение не является единственным, уникальным и неповторимым, органически выращенным произведением. Существуют некие принципы, по которым можно снять боевик, сериал и т.д. Он может быть сфабрикован поточным способом и человек не ждет индивидуальной работы…
 Псевдокультура основана на принципиальном отсутствии низшего и высшего, отсутствии или извращении высших ценностей… Она не признает высших вещей в принципе. Всё, что находится выше уровня понимания "обычного", "простого" человека - смешно, недостойно. Поэтому обращение с высшими ценностями здесь высмеивается и опошляется. Эта антикультура вообще не предполагает высшего ранга человеческих отношений. Она создает клише поведения… она формирует психологию раба вне социального рабства. Человек становится рабом своего состояния, своего положения, своего желания, своей прихоти…»(Безносюк 2003:44).
 Цивилизация, нуждающаяся в подобных людях и фабрикующая их называется потребительской. Такая цивилизация стремится свести на нет интеллектуальную, творческую, нравственную активность человека, замедляет или искажает его личностный рост и формирование независимой индивидуальности…
 Вот такой постоянно меняющейся, неустойчивой, нестабильной, не имеющей под собой ничего прочного является наша современная действительность. Нам досталась та самая «эпоха перемен»,о которой так метко сказали китайцы…
 А теперь подробно рассмотрим что представляет собой действительность, противоположная нашей? Мир абсолютно лишенный перемен. Мир с тысячилетней историей, остановившийся в своем развитии. Мир, ограниченный рамками одного Замка( пусть и огромного) и его ближайших окрестностей: «Убежать от Горменгаста невозможно… В мире ничего, кроме Горменгаста нет… Все дороги, все тропинки ведут в Горменгаст… Все в мире приходит к Горменгасту…»(Пик 2004:603).
 Все обитатели этого мира неукоснительно, бессознательно и с механической точностью следуют Ритуалу. Жизнь Горменгаста определяет Ритуал , и только он: каждое утро Хранитель Ритуала разъясняет Графу Горменгаста, какой обряд и в какой час должен проводиться, во что при этом следует облачаться, что делать и что говорить. Никаких неожиданностей. В трех томах ритуальной книги все расписано до мелочей: «Если б, к примеру, его светлость лорд Сепульгравий, нынешний граф Гроанский, был на три дюйма ниже ростом, его одеяния, жесты и даже пути отличались бы от тех, что описывались в первом томе, и пришлось бы извлечь из огромной библиотеки том совершенно иной, пригодный в подобном случае. Будь кожа его светлее, будь он сам погрузнее, имей он глаза зеленые, карие либо голубые, а не черные, в это утро на столе для завтрака автоматически бы появился другой свод древних правил»(Пик 2003: 68). Во всей полноте эту сложную систему понимает только сам Хранитель,- изучение ее нюансов и тонкостей требует целой жизни. И тем не менее «священный дух традиции, подразумеваемый ежедневным ее соблюдением был внятен всякому в Замке»(там же).Никто из обитателей Горменгаста не утруждает себя раздумьями о том, почему они живут именно так, а не иначе. Они добровольно склоняются перед Законом, и даже более того: они любят закон! Если отнять у них Ритуал, что заполнит пустоту их жизней?..
 «Традиция и Ритуал предопределяют не только действия, но и характеры персонажей, превращая их в ходячие функции. Обитатели Горменгаста отказываются от собственной индивидуальности во имя незыблемости Замка — компенсацией служит выморочная эксцентричность, живописуемая Пиком в лучших традициях свифтовского гротеска»(Куллэ 2004:50).По сути это « гротескно-выразительные карикатуры на человечество, какие мог бы изобразить Чарльз Диккенс в дурном настроении. Даже их имена — Слегг (окалина), Флей (содранная кожа), Свелтер (духота), Сепульгравий (могила) кажутся осколками массивных камней Горменгаста»( Суэнвик 1996:23). Да и сам Замок воспринимается читателем двояко: и как архитектурное сооружение(«Горменгаст, то есть главная глыба изначального камня, взятый сам по себе, возможно, являл бы какие-то громоздкие архитектурные достоинства, если бы можно было отвлечься от его окружения — от жалких жилищ, заразной сыпью облегших его внешние стены. Они всползали по земляным откосам, каждое следующее забиралось чуть выше соседа, цепляясь за крепостные валы, пока наконец последние из лачуг не подбирались к огромным стенам, впиваясь в их камень, точно пиявки. Право на такого рода хладную близость с нависшей над ними твердыней пожаловал этим жилищам древний закон. На их разновысокие кровли падали год за годом тени изгрызенных временем контрфорсов, надменных крошащихся стрельниц и огромнейшая из всех тень Кремнистой Башни. Башня эта, неровно заляпанная черным плющом, торчала средь стиснутых кулаков бугристой каменной кладки, как изувеченный палец, святотатственно воткнутый в небеса. Ночами совы обращали ее в гулкую глотку эха, днем же она стояла безгласно, отбрасывая длинную тень»(Пик 2003:9), и как социокультурное явление; это центральный образ двух романов, причем образ настолько цельный, что у читателя постоянно возникает соблазн анимировать его, наделить какими-то чисто человеческими качествами и устремлениями. Но на самом деле Горменгаст - это груда камней, у которой нет ни духа, ни души; Горменгаст ничего не хочет; он не жесток, ему не свойственна несправедливость, лукавство, хитрость, целеустремленность, любовь, симпатия; его единственное свойство - высасывать души тех, кто пытается отыскать в нем эти качества; не потому, что эти души ему нужны, а просто потому, что он так построен. В этом умысел и насмешка строителя.
 Итак, замок впитывает души своих жителей - как графской династии, так и рядовых общинников. Для большинства своих обитателей замок - это сверхценность, спасение от хаоса и единственно мыслимый способ жизни. Но, как ни парадоксально, среди всех персонажей именно возмутитель спокойствия - Стирпайк - является человеческим воплощением Горменгаста. Стирпайк сделан из того же особого материала, что и Горменгаст. Читателю кажется, что Стирпайк хитер, лукав, жесток, целеустремленен, способен любить - но это только иллюзия; ни одно из этих качеств для Стирпайка не является "стержневым"; он таков, каким его хотят видеть окружающие; он играет ту мелодию, которую от него хотят слышать - с единственной целью: отобрать душу слушающего. Стирпайк - не злодей по убеждениям, не злодей по каким-то внутренним мотивам; не "сознательный" злодей… Он просто сделан из такого материала.
Действия Стирпайка – это один из основных двигателей сюжета. В начале первой книги мы видим упадок Горменгаста и вместе с упадком по мрачным коридорам исполинского Замка медленно ползет тень мятежа. Два события происходят в Горменгасте одновременно- на свет появляется семьдесят седьмой Граф , Титус; из Великой кухни сбегает семнадцатилетний поваренок Стирпайк. И тот, и другой, несмотря на несопоставимость своего происхождения и положения, одинаково будут искать свободы и спасения от власти Ритуала, одинаково остро будут ощущать клаустрофобию и одиночество в замкнутом мире Горменгаста; финал, в котором победителем может выйти только один из них- это и есть основная интрига сюжета, богатого параллельными ходами.
 Своим побегом Стирпайк уже доказал, что не намерен считаться с жесткой иерархией Замка и у него хватает смелости и ума самому распоряжаться своей судьбой. Автор обманным трюком делает его искателем свободы. И читатель заглатывает наживку, а потом с ужасом и неверием начинает различать в этом молодом человеке монстра, жаждущего равенства всех и вся, исключая себя великого из этого списка. Его речь о равенстве(«…разве справедливо, когда одним людям просто нечего съесть на ужин, а у других столько вкусной еды, что они едят только малую толику, а остальное выносится свиньям? А как объяснить тот факт, что кому-то приходится трудиться от зари до зари за несколько медных монеток или даже просто за тарелку супа, а другие могут позволить себе нежиться в безумной роскоши, не ударяя при этом палец о палец? Разве плохо, когда вещи называют своими именами? Смелых людей необходимо вознести на самые высокие пьедесталы, точно так же, как нужно указать малодушным на подобающее им место? В мире много людей, которым приходится рисковать своей жизнью во благо всего общества, при этом же они не получают и сотой доли того, что заслуживают… Почему честность занимает так мало места в этом мире? Алчность, жестокость, жажда власти - вот что мешает проявиться лучшим качествам человека») выглядит столь искренней и прочувственной, что от нее не отказался бы и сам Робеспьер. Стирпайк, желающий искоренить жестокость и жадность, сам алчен и жесток, более, чем кто-либо в Замке…
 Но Стирпайк не единственный герой, чье желание править похоже на одержимость. Сестры Графа Клариса и Кора также жаждут власти и почестей. Собственно говоря , это единственное, о чем они вообще способны думать(« В их головах хватало места лишь для одной мысли зараз»(Пик 2003:245).
 Одержимость проявляют и родители Титуса- Граф и Графиня Горменгасткие. Лорд Сепульгравий погружен в черную меланхолию и «единственным, что еще способно было вызвать у него хоть какой-нибудь интерес, остались книги его библиотеки»(Пик 2003: 64). Его супруга леди Гертруда , повсюду сопровождаемая свитой из нескольких сотен белых котов, окруженная стаей птиц, больше заботится о своих питомцах, чем о собственном ребенке- за шесть лет она увидит Титуса ровно шесть раз.
 Сестра замкового доктора- Ирма также одержима. Она страстно мечтает выйти замуж. Неважно за кого. Ограниченная и манерная, она является центром комической линии повествования.
 Ее брат Альфред Прюнскволлорер на первый взгляд может показаться нелепым и претенциозным. У него невыносимо высокий голос, смех, способный свести с ума и аффектированная жестикуляция. Но вместе с тем доктор одним из первых догадывается об истинной сущности Стирпайка, и в борьбе с последним проявляет глубину и здравость мыслей, искреннюю, глубокую любовь к Титусу и сострадание его участи.
 А Хранитель Ритуала, одноногий Баркентин , напротив, представляется почти лишенным человеческих чувств(«Единственной его любовью была любовь к мертвой букве замкового закона, слепая , страстная и жестокая. Любовь неистовая, как ненависть. Ко всем членам семьи Гроанов он относился с меньшим почтением, чем к самому незначительному и скучному из обрядов, который им было положено выполнять. Он склонял перед ними свою старую голову лишь как перед символами традиции…»(Пик 2004: 321).
 Абсолютное большинство героев- люди солидного возраста, а то и откровенно старые и не желающие никаких перемен в своей заранее расписанной жизни .(« Они норовят связать нас по рукам и ногам, втиснуть в выдуманные ими схемы, извести нас попреками и заставить работать на них. Все старики таковы»(Пик 2003:389). И здесь можно говорить об извечном конфликте поколений, где молодость заведомо права.
 Однако помыслы "разрушителей" различны и эволюционируют по мере увеличения возраста. Так сам Титус идет против ритуалов в силу своего младенчества. Согласитесь, сложно следовать правилам, если ты не понимаешь их самих, а уж про смысл и говорить смешно. Фуксия, его сестра, находится в более сознательной стадии развития и своими действиями протестует против скуки её окружающей. Не оправдав надежд матери, она предоставлена самой себе и старой нянюшке, разговоры которой сводятся к постоянным жалобам старушки. Мечтая о грядущей власти, Фуксия не предпринимает ничего для её захвата, предпочитая отправляться в мир, создаваемый своим воображением на пыльном чердаке, пока туда не врывается Стирпайк, пожалуй, главное действующие лицо первой части. Он уже не мечтает о власти, а завоевывает оную, не гнушаясь даже запугиванием и поджогом, пробиваясь с задворков кухни, в помощники Хранителя Ритуала…
 Титус Гроан вносит перемены в ветхий и давно устоявшийся мирок Горменгаста самим фактом своего рождения.( «Книга не случайно начала проступать в блокнотах Пика именно тогда, когда на свет появился его первенец»(Назаренко2004:50)).
 Титусу Гроану на последних страницах одноименной книги едва исполнилось полтора года. Какова его роль и почему он так подозрителен всем Хранителям Ритуала?
 Титус — это свобода, вернее, ее поиск. Это изменение. Эволюция, если угодно. Он — тот, кто снова и снова пытается вырваться из Замка, отречься от его ветхих ритуалов. Уже в миг крещения младенец рвет священную книгу Горменгаста — «таков был первый из известных истории кощунственных поступков Титуса»(Пик 2003:126) . Он наименее яркий из всех героев именно потому, что, в отличие от них, нормален — и может помыслить об иной жизни. Титус и Стирпайк — два облика бунта: оба ни во что не ставят Традицию, но если первый жаждет избавиться от ее, то второй — использовать в своих целях. Поединок между ними неизбежен, и он состоится во дни великого потопа, когда огромный Замок будет затоплен чуть ли не до самых крыш...
 И финал, последний мощный аккорд. Титус покидает замок — как он полагает, навсегда. Он свободен. Но провожает его голос матери: «Идти-то ведь некуда. Ты только опишешь круг, Титус Гроан.Дороги нет- нет даже тропы, кроме тех, что возвратят тебя к дому. Потому что все дороги ведут в Горменгаст.»(Пик 2004:603).
 «Мервин Пик вслед за романтиками позапрошлого века, одушевляет место действия книги. У замка Горменгаст появляется хребет, временами действие книги приостанавливается и мы видим внутреннюю жизнь этого каменного существа - беззвучно открываются двери, пробегают в полутьме невидимые твари, стены пульсируют и раздвигаются - четкого плана замка составить нельзя, по описаниям его лабиринты кажутся одновременно безразмерными и компактными. Здесь царит вечная осень и читатель, которого порой посещает меланхолическое настроение, найдет странную прелесть в картинах смерти и разрушения, увиденных зорким глазом профессионального рисовальщика Пика. Рефреном проходят через текст описания "гниющего дерева" и "волглого камня" (по этому эпитету заметно, что переводчик романа С. Б. Ильин прошел набоковскую школу - его витиеватый язык идеально описывает изломанную реальность "Горменгаста") - в этом графстве что-то прогнило»( Якшин 2004:40).
 «И что ни день, совершаются мириады событий. Расшатавшийся камень падает в верхушки башни. Муха замертво валится с треснувшего оконного стекла.
 Дни изнуряют месяцы, месяцы изнуряют годы, и приливы мгновений грызут, как неугомонный прибой ,черное побережие будущего.
 Какая-то спячка окутала замок. В нем не то, чтобы не происходит ничего, но даже в самых важных событиях присутствует что-то нереальное. Как будто некое странное колесо судьбы завязло в давно поджидавшей его яме…
 Хоть недостатка в событиях не было, как и не возникало вопросов насчет их существенности, острота восприятия, способность осознавать их притупились, и никто, в сущности говоря, не верил, будто происходит хоть что-то. Замок словно оправлялся от болезни- или приготовлялся вот-вот заболеть. Он тонул не то в тумане расплывчатых воспоминаний, не то в нереальности тревожных предчувствий. Непосредственность жизни его утратилась. Исчезла резкость очертаний. И свежесть звуков. На все опустилась завеса- завеса, которой никто не мог разодрать» (Пик 2004:403-404).
 Если же говорить о языке и повествовательной манере, то обе части изобилуют подробнейшими и изощреннейшими описаниями природы, воздуха, цвета. Почти все без исключения описания кажутся несколько тяжеловесными ,но это не недостаток, а достоинство авторского стиля, «ибо замшелые камни башен и свинцовое небо требуют соответствующего языка. Кто же будет требовать от статуи Командора легкости мотылька?»(Малков 2004:38). Во второй части добавляются не менее детализированные, и от того особенно жуткие описания убийств. Подобное любовное внимание к деталям заставляет вспомнить творения Гомера. У М.Пика глава романа может целиком состоять из описания комнаты, куда случайно заходит Титус, во время своих исследований замка(«Горменгаст», глава 12), или исполненные дурных предзнаменований передвижения тени Стирпайка(«Горменгаст», глава 38), где тень этого «анти-героя»(Тепляшин 2003:10)казалось, символизирует все то зло, которое он носит в себе и контроль над которым уже потерял. Подобная эпическая неторопливость повествования лишь усиливает атмосферу затхлости и угнетающей губительной пустоты, царящей в Замке ,и помогает читателю почувствовать гротескную нелепость персонажей. А может быть, в столь нездоровом деградирующем мире и природа выглядит уродливо?
 Хотя Титусу она видится прекрасной и манящей.
 В любом случае, Пик сделал все, чтобы от чтения бежали мурашки по коже там, где необходимо, чтобы зевалось там, где это уместнее всего, чтобы смеялось там, где сил нет терпеть, чтобы грустилось и возмущалось, чтобы было страшно и омерзительно. Чтобы вместе с Титусом хотелось вырваться на волю…
 «Мир, созданный в “Титусе Гроане”и «Горменгасте» не хуже и не лучше нашего, — он просто другой. Он впитал в себя нашу историю, культуру и ритуалы и после этого застыл, отказавшись от движения, на месте — питаясь самим собой, в самом себе находя стимулы существования, отгородившись от всего остального»(Э.Беджесс 2002:69).
 «Перед нами — обладающее тонким букетом вино фантазии, охлажденное интеллектом как раз до нужной температуры. В сущности, у этого романа близких родственников во всей нашей прозе нет. Блеск его уникален, и мы совершенно правы, причисляя его к современной классике»(С.Ильин 2000:67).















 Шекспировские мотивы и образы в романах М.Пика.

 Трилогия о замке Горменгаст парадоксальным образом сочетает в себе традиции Свифта, Гофмана и Кафки.М.Пик продолжает развивать сатирические традиции Свифта в жанре фэнтези. Его жестокие, сосредоточенные на самих себе персонажи, живущие в своем замкнутом мирке и не стремящиеся(за редким исключением раздвинуть его границы) живо напоминают читателю лилипутов и великанов из знаменитого«Гулливера».С Гофманом же М. Пика роднит теснейшее переплетение реальности и фантазии. В их произведениях мы видим наш мир и в тоже время не наш. Подобно Гофману Пик вводит в повествование типичные черты английского быта: чай, булочки и школу, подобно ему растягивает описания на целые страницы, тогда как действие развивается нарочито замедленно. Если же говорить о стилях Гофмана и Пика ,то их можно определить, как вычурные и причудливые…
Пика нередко называют “английским Кафкой”. Сравнение это явно спровоцировано укоренённым в сердцевине трилогии Замком Горменгаст. Если герой Кафки в недостижимом стремлении к Замку пытался вписаться в некую иерархию и этим подтвердить своё существование, то герой Пика с той же целью вырывается из тотальной иерархии — навстречу свободе и непредсказуемости.. Эту блистательную галерею имен достойно завершает Вильям Шекспир, чьи трагедии Мервин Пик хорошо знал и любил.
 Сам стиль писателя , «в котором английская сдержанность и английская же ирония сочетаются с невероятным буйством сравнений, пышной риторикой и точными, зримыми эпитетами»(Назаренко2004:53) очень близок к пестрой и живописной драматургии Шекспира. Объединяют их и так называемые перепады жанра: «У Шекспира в одной пьесе серьезное уживается со смешным, и в его трагедиях немало шутовства, а в комедиях подчас происходят события, находящиеся на грани трагического»(А.Аникст 1983:12). Герои же романов М.Пика по меткому замечанию В Агапова «словно пребывают в разных жанрах- кто в водевиле, кто в трагедии». Сходство довершает и само место действия- огромный мрачный Замок Горменгаст с холодом его сырых коридоров и тьмой полуразрушенных лестниц напоминает нам датский замок Эльсинор, где находит свою смерть Гамлет или замок Инвернес, где Макбет убивает короля. Да и сама атмосфера Замка- тревожная, напряженная, похожее на затишье перед бурей, герои, которые сходят с ума, кончают жизнь самоубийством, ищут себя, жаждут любви и свободы- все это позволяет говорить о несомненном влиянии драматургии Шекспира на прозу М.Пика.
 Если углубиться в систему образов двух романов, то мы увидим, что самая яркая параллель лежит на поверхности- Стирпайк, несоменно самый страшный персонаж созданный фантазией М.Пика в статье В.Куэлле назван «новоявленным Ричардом Третьим», то есть ярчайшим из шекспировских злодеев. И это сравнение более, чем правомерно, ибо у них воистину много общего, от внешности- до жизненных устремлений.
В одноименной пьесе Шекспира внешнее уродство Ричарда наглядно иллюстрирует уродство его души. Драматург широко использован прием автохарактеристики героя…и первой же сцене Глостер говорит о себе, что он:
 …изувечен подлою природой,
 Нелепо скроен, не по мерке сшит
И раньше срока вышвырнут на свет
Горбатым, и хромым , и безобразным-
Таким, что на меня собаки лают.

 (акт 1, сцена 1).
 А что пишет М.Пик об одном из главных героев своей трилогии? «Внешне Стирпайк производил впечатление уродца, трудно, впрочем, было б сказать, чем оно собственно создается. Взятые по отдельности , части его тела выглядели достаточно ладными, но вот соединение их давало неожиданно кривое целое. Лицо юноши отливало глинистой бледностью и , если б не глаза, могло показаться маской. Глаза, маленькие, темно-красные и пугающе пристальные, сидели очень близко»(Пик 2003: 139). Наружность Стирпайка также соответствует его внутреннему содержанию. Мервин Пик дает своим персонажам причудливые, но значимые имена. Так вот, имя Стирпайк переводится как «владеющий(«steer» )копьем(«pike»)». Существительное «pike» еще может обозначать щуку. Автор дает нам целых две подсказки: во-первых, Стирпайк никогда не расстается с оружием, и он сам такой же холодный, острый и смертоносный , как и его клинок; во-вторых, щука – это крупная хищная рыба, которой чтобы жить, необходимо убивать более мелких и слабых. Та же хищническая природа у Стирпайка- он не мыслит свою жизнь без интриг и убийств…Да и на слух его имя воспринимается соответствующе: вроде бы и зловещее, но в тоже время и скользское…
 А.И Герцен писал, что «бездействие превращает силы в яд -чем могущественнее силы, тем ядовитее яд». Эта цитата очень точно описывает обстоятельства, при которых герои начинают свой путь к власти: они крайне недовольны своим положением в обществе :(«И в мирные бессмысленные дни/ Мне не найти другого развлеченья/ Как тень свою разглядывать на солнце/ Да распевать о собственном уродстве» (акт 1, сцена 1); («Великая Кухня – чадная провинция, была и слишком неприятной, и слишком малой для его извилистых дарований и все возрастающих амбиций»(Пик 2004:18).И они начинают действовать. Но если Шекспир прямо называет Ричарда злодеем(«То я намерен сделаться злодеем…»(акт 1, сцена 1), то об аналогичных устремлениях Стирпайка Пик говорит одной деталью: «Приходя в аптеку доктора, он первым делом устремлялся к полке с ядами и смертельно опасными порошками» (Пик 2003:254).
 Шекспировский Ричард безгранично подл и без стеснения надевает на себя маску то любящего брата(акт 1,сцена 1), то заботливого дядюшки (акт 2,сцена 2), то идеального государя( акт 2, сцена 7) , но любые проявления в нем добрых чувств- лишь искусная игра, ставка в которой- корона Англии. Герой М.Пика если когда-либо и обладал совестью, «то давно уже выбросил ее за ненадобностью»(стр.18). Он чрезвычайно убедительно и с блеском играет роль искателя приключений(кн.1, гл. «Смывается грим»), галантного кавалера («Хорошо подвешенный язык»),борца за справедливость(«Второе явление Близнецов»), трижды примеряет на себя рольгероя(«Грот»,«Горим!»; кн.2, гл. 44), и наконец приходит к выводу, что «ему надлежит усердием и точностью в исполнении обязанностей изваять для себя трон, на который он когда-нибудь взойдет»(Пик 2004: 365).
Какого же человека он должен изобразить, чтобы без помех взойти на трон? «Человека не от мира сего, который в свои юные годы, когда сам дух Горменгаста подвергся опасности, не дрогнув, пошел на страшное испытание огнем и водой(якобы пытался спасти им же убитого Хранителя Ритуала-комм. мой)»(Пик 2004:365).
 Примерно по такому же плану действует у Шекспира и Ричард: когда жители Лондона предлагают ему корону Англии, «он , зная их набожность, выходит к ним с молитвенником в руках и окруженный двумя епископами; он закатывает глаза, разыгрывает смирение и в конце концов добивается того, что его просят о том, чего он сам страстно жаждет»(Смирнов 1957:611).
 Но с наибольшим блеском темная гениальность героев, их гипнотизирующее подобно змеиному шипению красноречие проявляется в сценах обольщения. Разумеется, обольщая с целью приблизиться к трону, как же иначе! И леди Анна у Шекспира и леди Фуксия у Пика наделены схожими чертами: они чисты, доверчивы и даже не пытаются доискаться до мотивов своих поклонников. Они ослеплены и заворожены ими до такой степени, что полностью теряют чувство реальности.
Сравните:
 «…Стирпайк был совсем не такой, как все другие люди,
которых она знала, он весь до кончиков ногтей был полон жизни, и
воспоминание о том отвращении, которое она испытала, увидев когда-
то его обезображенное лицо и руки, угасло и скрылось за дымовой
завесой его слов и обходительности.
 Фуксия, однако, понимала, что её положение сестры и дочери
Герцога несовместимо с частыми и тайными встречами с безродным
функционером Замка…Но она так долго была одна, ей так долго не
хватало дружеского общения! И то, что к ней проявляют интерес, не
угасающий, а наоборот, усиливающийся изо дня в день на протяжении
столь длительного времени, повергало её в неизведанное ранее
состояние, от которого путь к неизведанной стране, в волнующее и
опасное путешествие по которой она была готова отправиться, был
очень недолог.
 Но Фуксия не глядела в будущее.Она жила лишь переживаемым моментом, наслаждаясь им, не задумываясь о будущем»( Пик 2004:410).
 В отличии от Фуксии, даже не подозревающей кто на самом деле ее возлюбленный, леди Анна сама стала жертвой злодейств Ричард, и тем не менее ей нечего противопоставить его дьявольскому красноречию и изумительному актерскому дару:
 Когда горбун, который стал мне мужем,
 Впервые подошел ко мне, я шла
 За гробом Генриха, а этот изверг
 Еще не смыл как следует с ручищ
 Кровь Генриха и моего супруга.
 И помню, я тогда ему сказала:
 «Ублюдок, будь ты проклят, будь ты проклят
 За то, что я, такая молодая,
 Из-за тебя вдовою стала! Если
 Ты женишься , пусть горе ляжет там,
 Где ты уснешь! И пусть твоя жена-
 Коль сыщется такая идиотка-
 С тобою в браке будет так несчастна,
 Как я теперь несчастна!» Но- увы!-
 Я не успела повторить проклятье,
 Как тут же сердце женское мое
 Попало в плен к речам его медовым:
 Я стала жертвой своего проклятья…
 (акт 4, сцена 1).
 Ловкая безупречная победа над Анной для героя не только первая проба сил, но еще и самый счастливый момент в жизни, Ричард в первый раз после окончания войны доволен собой и всем миром(«Пойду, пожалуй, зеркало куплю я/Коль сам к себе попал я в фавориты»(акт1, сцена 2).Но остановится он уже не может: один коварный план сменяется другим и герцог Глостер начинает вдохновенно готовить убийство брата…
 Его ближайший литературный родственник Стирпайк «тешится злорадным сознанием того,какой властью обладает над своей жертвой»(Пик 2004:411), но не спешит сделать последний шаг. «Его разум, похожий на бюро со снабженными бирками полочками и отделеньицами для всякого рода справок»(Пик 2003:198)еще не продумал будущее до последнего сказанного слова. Одержав полупобеду над Фуксией ХранительРитуала «написал на древних пергаментах придуманные им новые ритуалы и обряды и вставил листы в древние книги.
 Согласно этим выдуманным предписаниям, Титусу приходилось выполнять
утомительные и раздражающие обряды, временами подвергаясь прямой
опасности, грозящей молодому Герцогу увечьем или смертью. Титусу
приходилось спускаться по деревянным лестницам, давно прогнившим и
готовым обрушиться, проходить под расшатанными балками и
полуразрушенной каменной кладкой, передвигаться по узким мостикам
и галереям, висящим над бездной — а ведь эти мостики и галереи
можно было предварительно подпилить, расшатать так, чтобы любой
неосторожный шаг грозил обвалом. Стирпайк рассчитывал, что, выполняя
навязанные им обряды и ритуалы, Титус раньше или позже сорвется с
большой высоты и разобьется насмерть»(Пик 2004:416).
 «Титан зла» Ричард и «анти-герой» Стирпайк непродолжительное время находятся на вершине. Их преступления забыты, а желанная добыча завоевана. Но возвышение становится началом конца, прошлое упорно вторгается в их жизнь и в конечном счете разрушает ее. В трагедии Шекспира переломным моментом для героя оказывается проклятие матери(акт 4, сцена 3). «Ричард теряет былую самоуверенность, и характер его как-то меняется, утрачивает гранитную устойчивость. В нем отнюдь не пробуждается совесть, но она как бы вторгается в него, просачивается извне. Прежние силы и ясность покидают его. Он начинает чувствовать, что ступил на неверный путь, что его царство «из тонкого стекла». Хорошо бы вернуться, но он зашел слишком далеко…»(Смирнов 1957:611).
 Стирпайк же после убийства Хранителя Ритуала испытывает ужас перед огнем. Стоит Фуксии зажечь свечу перед его дверью, как он теряет контроль над собой. После ее стремительного ухода им овладевает чувство, «что
власть ускользает от него, что почва уходит у него из-под ног,
что, несмотря на его, казалось бы, высокое и могущественное
положение, Горменгаст одним дуновением мог смести его в пустоту и
мрак…
И как он ни старался себя успокаивать, тревога не покидала
его. Откуда у него такое чувство, что стоит он на краю бездонной
черной пропасти? Неужели простая женская обида случайно открыла
эту пропасть? Почему она так черна, отчего она столь глубока, эта
неожиданно разверзшаяся бездна?»(Пик 2004:430-431).
 Это-крах индивидуализма, гибель личности, отмежевавшийся от всего остального мира и противопоставившей себя ему. «Как конкретная человеческая личность Ричард заходит в тупик и как бы раздваивается. Ярче всего это раздвоение проявляется в его последнем монологе(акт5,сцена 3), где одно его «я» выступает судьей другого «я». Но у этого второго «я» (прежнего его «я»)- ни малейшего признака раскаяния,ни тени душевного сокрушения,одно лишь отчаяние и скорбь. Ричард ненавидит себя «за зло, что самому себе нанес», но изменится он уже не может»(Смирнов 1957:612).
 Стирпайк в первые минуты после своего краха испытывает радость от того,что он больше не нуждается в компромиссах и ему незачем больше хитрить. Его раздвоение еще более безнадежно и страшно, чем у героя Шекспира. Зло, долгое время находившееся под контролем его блестящего ума сносит все преграды и прорывается наружу. Фактически это смерть при жизни. С той минуты , когда его преступления раскрыты и весь Горменгаст охотится за ним- Стирпайк уже не является человеком. Он- зверь, лукавый изворотливый хищник. «Ум его парил в багровом эфире. Он витал там, где сражаются боги, летал над полями трупов, прислушиваясь к зовам боевых труб, взывающих к крови. О, какой восторг пребывать в одиночестве, пребывать во зле! Быть богом зла, загнанным в угол…»(Пик 2004:527).
 В этих условиях смерть героев оправданна и закономерна. Оба гибнут в поединке с оружием в руках, оба перед смертью обретают подобие своей прежней цельности и силы. Можно сказать, что смерть возвращает им самих себя.
 Стирпайк не случайно воспринимается читателем, как самый умный обитатель Замка за его тысячелетнюю историю. Он же и самый загадочный, фантастический образ всей трилогии. С первых же страниц он показан как человек воистину блестящий, пугающе разносторонний и мудрый не по годам(в первой книге ему всего семнадцать) Мы очень мало знаем о нем. Автор почти ничего не рассказывает нам о детстве, о его родителях, а то,что рассказывает не дает ответа на вопросы: Как он узнал о своих возможностях? Когда и при каких обстоятельствах приобрел такую веру в себя? Стирпайк с его вечной занятостью , целеустремленностью и неиссякаемой жизненной энергией(«он весь переполнен жизнью до кончиков ногтей» скажет о нем Фуксия) всю жизнь отчаянно сопротивляется мертвенной атмосфере, окружающей его и этим невольно симпатичен читателю. Местами даже появляется ощущение, что остальные персонажи лишь фон для Стирпайка…
 Похожая история и с трагедией Шекспира. Все краски драматурга ушли на обрисовку Ричарда. Он –единственный герой в пьесе, «раскрытый диалектически, при всей своей монолитности многогранный и полный внутреннего движения»(Смирнов 1957: 612).
 Трилогия М. Пика –это своеобразная притча о странных привязанностях, которые могут привести лишь к безумию. Отец Титуса обожает только свои книги. Мать Титуса отказывается видеть сына в течение шести лет, но не может жить без своих белоснежных кошек и своего любимого чекана, неизменно сидящего на ее плече. Жирный шеф-повар Свелтер любит только свой секач; смысл жизни Баркентина, Хранителя Ритуала - бессмысленные церемонии; доктор Прунскваллор влюблен в свой обширнейший словарный запас; его сестра Ирма патологически трепещет при виде любого мужчины, но никак не может заарканить хоть одного.

 Вместо того, чтобы любить мир, в котором они существуют, обитатели Горменгаста отчаянно пытаются держать его в строжайшем порядке. Ритуал - первое средство для этого, язык - второе: все персонажи обычно переиначивают имена тех, с кем говорят. Но скрупулезно структурированная библиотека лорда Сепульгрейва - метафора Горменгаста. Как только она гибнет в огне пожара, зыбкое здравомыслие разрушается. И хотя следование букве закона сводит с ума обитателей Горменгаста, оно сохраняет дух Замка в полном здравии…
 Система образов, придуманная Мервином Пиком, позволяет нам говорить о теснейшей связи реальности и фантастики в его творчестве. «Вместо героев перед нами в лучшем случае анти-герои (Стирпайк), а чаще – обыкновенные люди, перемолотые безжалостым регламентом и ограниченностью каменной громады Горменгаста. Они ущербны, каждый по своему, иногда психопаты, иногда мизантропы, но в своём замкнутом мирке они даже не могут этого почувствовать – сбалансированный до состояния ювелирного часового механизма их мир даже не даёт им намека на возможность альтернативы, на взгляд на самого себя под каким-нибудь другим углом»(Тепляшев 2003:12).
 Среди персонажей книги, таким образом, отсутствует тот _герой_, с которым читатель захочет идентифицировать себя. Это достаточно распространенное явление, насколько я могу судить по современной литературе и кинематографу; но особенность "Горменгаста", на мой взгляд, в том, что отсутствие такого героя-ориентира не преподносится здесь как некая главная идея.
 «Горменгаст» можно счесть всего лишь затянутым упражнением на готические темы. Им можно восхищаться как длинным, невероятно красивым сновидением (кошмаром) — единственным, пожалуй, в английской литературе.Но если бы не сочувствие автора его странным героям, эту книгу нельзя было бы полюбить. Изумляться ей — да; но не любить. А так — даже Стирпайк вызывает некое сопереживание, хотя и смешанное с отвращением (бывает и так; у Пика все возможно)»(Назаренко 2004:53). Да и сам писатель по-моему не без известной доли восхищения к нему относится. Осуждает - да, но не отказывает в понимании. Наверное, половина очарования книги в том, что всех своих героев Пик любит и жалеет, хотя не пытается их приукрасить. Другая же половина в том, что действие этой великой книги, в которой магически сплетаются фантазия, гротеск, сатира, элементы мистики, глубочайший психологизм, построено на извечных человеческих ценностях - любви, стремлении к свободе, борьбе со всем порочным в обществе и самом человеке.