The Wings of Wing 8

Глава 4
«Дурман приносящий»

- С ним могут возникнуть проблемы, сэр. Мне кажется, он не их тех, кто легко придет к нам, - молвил призрачный мужской голос, легко отражаясь от стен, давая почти неощутимый эффект хоруса, почти без искажений проникал за высокую спинку темно-зеленого кожаного кресла.
- И, тем не менее, нам нужен кто-то вроде него. Тот, кому нечего терять, кто живет только для себя и при этом в мыслях боится за всех и каждого, кто проявляет тепло к нему. Он – идеальная кандидатура, - отвечал человек, сидевший лицом к широкому окну в дубовой раме. – И, чудится мне, что, несмотря на все эти речи, ты уже кого-то послал за ним, не так ли?
- Да, сэр… - немного опешив, отвечал «призрак» глухо, - Дарию был отдан приказ…
- Дарию? – был вопрос ответ.
Встав из кресла, человек подошел к правой стене просторного кабинета и, скрестив руки на груди, остановил блуждающий взгляд на картине в золотой раме с изящной резьбой, на которой было изображено размытое мужское лицо. «Рождение божества» Сальвадора Дали завораживало изяществом линий, так незаметно перетекающих из черт лица в небо, словно в расплавленное зеркало.
Светло-русые неровные волны медленно перекатывались с плеч на лопатки, скользя по черному атласу рубашки, холодные изумрудные глаза скрывались за бежевой решеткой ресниц. Приложив большой палец с перстнем-печатью белого золота к ярким, резко очерченным губам, он тихонько усмехнулся и плотно сомкнул веки.
- Надеюсь, ты не думаешь, что хочу привести его силой. Дарий должен следить, не более того, - прозвучал строго голос русоволосого, зеленые глаза опасно сузились.
- Так точно, сэр! – отозвался «призрак», и в комнате волной гранатового вина разлилась сладко-пряная тишина.
«Должно быть, я ничего не знаю об этом мальчишке, раз Уильям послал именно Дария… любопытно, - пробормотал оставшийся в кабинете, погладив ладонью подбородок. – Любопытно… - повторил он, второй рукой ласково, словно по руке любовницы, проведя по выступающим частям рамы картины. – Впрочем, только время и может показать, кто из нас был прав. Только время и расставит все по своим местам…»
Тусклый свет настольной лампы играл на бледных щеках, старил золото на скулах и подбородке, делал почти незаметной и без того легкую улыбку с едва видимой грустинкой. Аристократичные пальцы обнимали осиную талию, сминали переливающуюся оттенками черного ткань и вновь безжизненно опускались, словно какая-то невидимая сила в момент сковала их тяжестью и пригвоздила к только кожей ощущаемой стене. Ярко-зеленые глаза болезненно закрылись, ресницы едва приметно дрогнули.
«Поскорей бы,» - сорвалось с губ в гулкий прохладный воздух, улетая сквозь чуть приоткрытое окно в игравшую за ним метель.

Укрытое тенью капюшона лицо почти неподвижно принимало на себя хлесткие удары зимнего ветра, только губы цвета светлого сапфира что-то тихо шептали, сгоняя с себя не таявшие снежинки.
«Принято», - громче проговорил холодный, звенящий томным хрусталем голос парня, что резко откинул голову назад, подставляя ледяным струям плотно сомкнутые ресницы.
Через секунду же он резко распахнул глубокие синие глаза, принявшись внимательно всматриваться в город за бело-серебристой пеленой. Черные, красиво изогнутые брови сошлись на переносице, придавая его лицу суровое и сосредоточенное выражение. Казалось, что снежный вихрь совершенно не мешал ему наблюдать за тем, что происходило внизу, на улице: люди сновали по тротуарам, некоторые прятались, а дети с радостными визгами бежали навстречу буре, совсем не боясь колючего холода. Резко встав на ноги и легким движением поправив полы френча, парень резко шагнул на невысокий парапет и, перескочив через шаткое железное ограждение, позволил ветру и гравитации подхватить его тонкое тело и мягко опустить его на землю. Ледяным пологом взметнулся черный твид, заставив людей посмотреть на синеглазого словно на спустившуюся на землю смерть. Когда многие прохожие подняли удивленные и напуганные взоры на то, откуда он мог упасть, парень уже вальяжно, спрятав узкие ладони в карманы, шагал по вымощенному плиткой тротуару, куда почти не попадал снег из-за постоянно ловивших его на одежду людей, почти прижимаясь боком к покрытым тонкими узорами инея и снега стеклам. Внимательно всмотревшись в светло-шоколадное пространство за одной из витрин, он легко толкнул плечом ореховую дверь и вошел в небольшое уютное кафе. На круглых столиках стояли маленькие лампы с песочными и бежевыми плафонами, едва разгоняя приятный полумрак, где тихо шушукались пригретые зимней романтикой парочки.
Синеглазый медленно стянул едва припорошенный снежинками френч с плеч и, устроив его на руке, присел на одну из скамеек с высокой кожаной спинкой, стал лениво оглядывать публику, что собралась в этом заведении в вечерний час. Как только к нему с дежурной улыбкой на бордовых губах подошла миловидная официантка, он, небрежным жестом откинув на спину сапфировую прядь волос, кратко, не глядя в предложенное меню, заказал кофе латтэ и попросил пепельницу. Мимолетное тепло синих глаз сменилось привычными им безразличием и пустотой, когда девушка, черкнув пару строк в блокноте и поставив на стол плоскую хрустальную чашку, удалилась. Тонкие пальцы с короткими ногтями, крашеными в цвет темного индиго, задумчиво крутили сигарету, чуткие уши с серебряными серьгами-пластинами рассеянно слушали то, что происходило вокруг, иногда отмечая, что в дальнем углу говорит статный блондин, которому, похоже, совершенно не требовались ответы на его же вопросы.
«Иии… он… то есть она красится, да? Как странно… да, чуднО.. нет, я не думаю, что это неправильно, просто необычно…» - с небольшими паузами произносил златовласый, увлеченно потягивая кофе из высокого бокала.
На него же, словно бы понимая что-то из всего этого словесного потока и даже отвечая порой, почти в упор смотрели чуть раскосые аметистовые глаза, чуть оттененные темно-синими прядями и шоколадной поволокой в кафе. Тонкие, хрупкие пальцы, увенчанные длинными черно-фиолетовыми ногтями, рисовали в воздухе замысловатые символы, которые синеглазый со своего угла зрения легко считывал, улавливая недостающую для слуха часть разговора.
- Так, значит, ты постоянно живешь с ними и при этом никто не догадывается о том, чем ты занимаешься? – удивлялся златовласый, для пущей убедительности часто хлопая ресницами.
- Если честно, то не могу сказать точно. Был момент, когда меня приняли а наркомана, да и миссис Хорни качает головой, когда видит меня бледным и усталым. Но она предположила, что я, - на миг пальцы безвольно опустились на аккуратные ладони, пушистые черные ресницы укрыли фиолетовые глаза, - занимаюсь проституцией или работаю в BDSM-клубе… - неожиданно кругловатое восточное личико озарилось улыбкой. – С другой стороны, я живу со скептиками, так что…
Лицо блондина тут же приняло сосредоточенно-потерянное выражение, а потом он вполне уверенно кивнул, хотя в глазах так и остались разнообразные немые вопросы, но задавать он их не решился. И только парень с сапфировыми прядями в черных волосах внимательно наблюдал за всеми этими изменениями, почти не мигая и машинально перемешивая сахар в кофе, а пепельница медленно наполнялась горькими седыми хлопьями. Через несколько минут немого созерцания он откинулся на спинку, расслабленно смежив веки и чуть приоткрыв темно-голубые губы. Из груди вырвался безразличный вздох, пальцы кольцом сомкнулись на белой фарфоровой чашке, когда он тихо прошептал: «Цель обнаружена. Ожидание дальнейших указаний». Его ресницы тихо вздрогнули, под веками пробежало несколько строк белесых символов, и парень себе под нос проговорил: «Принято. Начать миссию».

Тихая музыка, дымный чад: ситуация расслабляла, успокаивала трепещущие нервы. Мой собеседник, Сет, похоже, не успевал полностью переварить ту информацию, которую я ему предоставлял о себе и своей жизни. Могу сказать, что он мне нравился своей детской непосредственностью и ярым желанием понять то, в какую же среду он попал. Да, довольно легко (ну, о крайней мере, относительно) ориентироваться в мире, когда под боком есть кто-то похожий на тебя самого. Но. Когда такого себеподобия не становится, очень просто потеряться… в какой-то мере я надеялся, что смогу стать проводником для Сета… проводником в новой жизни, в которую я сам его и втянул. Мы мирно сидели за дальним столиком кафе и пили мой любимый кофе глясе: я рассказывал ему о том, каково жить не с семьей, а с теми, кто способен ее заменить, каково часто просыпаться от крика Урсулы: «Какая сволочь стырила мою тушь?!» - и окончательно разлеплять глаза под общий крик «ВИНГ!!!». И только Винг покорно прятал голову в подушках, прекрасно помня, что никакой туши он не брал… ну, не мог же он, то есть я, орануть в ответ! Хотя однажды спросонья я на автомате телепатически ответил, что ничего не видел, ничего не знаю… бедная рыжик около получаса пребывала в шоковом состоянии, а я старался не попадаться ей на глаза, чтобы не отвечать на возможные вопросы.
На ореховом столике покоилась пачка легких «Wings», на которой я ногтем приписал апостроф между буквами «g» и «s», чем немало удивил (в который раз) Сета. Однако, когда он увидел окончательный результат моих усилий и стараний, выдал следующее после короткого, но вполне уверенного смешка:
- Винг-кун, мы тебя курим! – пролепетал демон, беря сигарету из пачки и прикуривая ее от моей зажигалки «Zippo» с выгравированными крыльями (ну, Винг я, ну, до мозга костей). – А ты когда закурил?
Этот вопрос ввел меня в недолгие раздумья, потому что я не знал, какой конкретно момент моей жизни следует принять за точку отсчета моей вредной привычки потреблять никотин. Первую сигарету я вытащил у отца из пачки, когда мне было восемь лет, и она оказалась травяной от насморка, а вот постоянно… эхм…
*Наверное, в интернате для глухонемых… лет в 15 то есть… странное дело, - рассуждал я, попутно по привычке и необходимости видимости проговаривая свободной рукой свои же слова, - до сих пор по-настоящему курить не тянет. Я только так, за компанию*.
- Интернат? – потерянно переспросил демон, скрестив руки на груди и отставив кисть, в которой держал сигарету. – Так ты сирота?
*Ага… - только и ответил я, каким-то далеким краем сознания лишь отметив, что из моей груди вырвался тяжелый вздох от нахлынувших воспоминаний. – Надо же было после смерти родителей где-то обучить немого мальчика языку жестов, чтобы хоть как-то общаться с людьми… хотя на самом деле это мало помогает, да и постоянную писанину на листочках мало кто терпит*.
- То есть, получается, никто не любит людей с… физическими недостатками? – дмон чуть приподнял брови и, взяв бокал с кофе в ладони, закусил соломинку в губах. – У нас таких просто убивают… - добавил он совсем тихо.
*Что-то в этом роде, - кратко ответил я, совершенно забыв о жестикуляции и просто с закрытыми глазами наслаждаясь растекающейся по языку сладостью и приятной прохладой. – Кстати, кажется мне, что миссис Хорни меня убьет: убежал, ничего не сказав, хотя обещал, что приду на ужин… ой, будет мне кирдык!* - я покачал головой, вынул все же ложку изо рта и приложил ее ко лбу – теплая…
- Значит, ты сейчас домой пойдешь? – едва различимо, хрипло прошептал Сет, на его лице проявилось разочарование.
*Я же не сказал, что ты не можешь пойти со мной! Если хочешь, я буду не против, чтобы ты жил у меня. Два условия поставлю: зубная щетка своя, а про морги я уже говорил. Если тебя это устроит, то я буду рад, - непроизвольно мои губы растянулись в улыбке, когда я увидел радостное выражение в глазах Сета. – Ну, вот и славно! Значит, ты тоже пойдешь домой… по пути зайдем в магазин, и все будет отл!*
Дальше мы болтали о всякой ерунде, словно две подружки, которые не виделись несколько лет и вот, наконец, дорвались до общения друг с другом. Сет, не таясь, доверил мне то, что в нашем мире он не так уж и долго – всего пару месяцев – что золото в крыльях у него вовсе не оттого, что он заслужил это, а потому что его мать – высшая Падшая. Мне было сложно понять такое его поведение, что он не стал прятать подобные факты своей жизни (ведь я мог спокойно использовать их против него же). У меня складывалось такое впечатление, что он хочет меня убедить в том, что он не опасен для меня.
Предупредив демона о том, что ненадолго отойду, я отправился в мужскую комнату, а там, взбрызнув лицо холодной водой, оперся ладонями о края раковины, вглядываясь в свое отражение в зеркале. Нечеловеческая откровенность… она меня смущала, потому что я не мог первому встречному поперечному рассказать о своей жизни все… что греха таить: я был почти полностью опустошен, растерян и напуган. В голове циркулировали с пульсом в висках слабые, туманные сигналы опасности. В крови застревали сгустки тяжелого никотина, словно искусственное успокоение от него поступало в мозг иглами боли… все мое естество кричало о том, что я делаю что-то не так…
Приложившись лбом к холодному стеклу, я на секунду прикрыл глаза, краем уха лишь слыша чьи-то легкие, уверенные шаги. Почти не ощутил я того, как чьи-то горячие ладони легли на мои плечи и, резко дернув, прижали спиной к стене, как сухие жаркие губы коснулись моих, а язык настойчиво проник в рот, жадно лаская и грубо. Мои руки непроизвольно скользнули на тонкую талию, словно сами пальцы желали шелком кожи, пусть и совсем незнакомой, но такой теплой и родной. Глаза под закрытыми веками горели, как от высокой температуры, губы судорожно искали источник удовольствия, утопая в дурмане свежего прохладного аромата Armand Basi «In Blue». Только лишь этот знакомый аромат подсказал мне, что меня целует мужчина, но я даже не думал сопротивляться… о, боже! Каким обжигающе страстным был этот поцелуй… каким убивающее неэмоциональным…