Исповедь самоубийцы

Самоубийство – последнее дело. Это предательство. В первую очередь предательство самого себя, а кроме того – своих родных и близких, людей, которым можно было бы когда-нибудь помочь, спасти от беды или гибели – тех, кто хочет жить. Самоубийство в юности или молодости - самое страшное преступление. Это убийство своих, еще не рожденных детей. Это кража их детства и юности, их любви и горя, их радостей и печали. Это кража их надежд и мечтаний. Это кража их права на жизнь.

Я покончил с собой. И пусть я не умер в биологическом смысле этого слова, я прекратил свое существование как человек. О причинах, побудивших меня к этому, я не скажу ни слова, ибо они пусты.

Я завязал вокруг шеи веревку и бросился с крыши. При жизни мне казалось, что я не трус, однако спустя доли секунды после прыжка я понял, что это не так. Я шагнул в пустоту и в тоже мгновение ощутил кошмарный приступ страха. Ноги непроизвольно задергались в попытке ощутить под собой твердь. Закружилась голова. Я осознал что сотворил, но что-либо изменить было поздно. Я переступил через свою смертную черту. В попытке спастись, я схватился за веревку над своей головой, попытался подтянуться на ней, чтобы рывок пришелся на руки, и мне не оторвало голову.

То, что произошло дальше, не мог предвидеть никто. Из одного окна, внизу, высунулся голый по пояс мужчина. Высунулся далеко. Видимо, хотел сплюнуть. И в этот момент я упал на него. Продолжая попытки спастись, одной рукой я схватил его за волосы, мгновенно увлекая его за собой. Этого молодого парня некому было удержать за ноги. В ту секунду я не понимал что делаю. Я хотел спастись любой ценой, хватаясь за все, до чего мог дотянуться. Я даже не успел подумать о том, что убиваю другого.

Мы кричали и падали. Но у меня, в отличие от молодого человека – отца двоих детей, была над головой веревка, и я снова попытался ухватиться за нее. Судорожно. Инстинктивно. Бесполезно.

Ногами я разбил кому-то окно и меня начало мотать в стороны. Наконец, веревка закончилась, но не прекратила моего падения, а вместе с ним и мою жизнь. Она оборвалась или была плохо завязана. Я ударился об один из подоконников и отскочил в сторону, падая на бетонные края чьего-то балкона. Я упал вдоль перил, а не поперек них. Видимо потому и не умер сразу. А еще я не вывалился наружу, и куском мяса свалился на балкон. Жуткая боль пронзила позвоночник и все тело и тотчас ушла. Меня, кажется, вырвало. Глаза залило кровью. И сознание тонкой струйкой утекало от меня. Я лишь успел услышать чей-то страшный, нечеловеческий крик. Я почти умер.

Перед женщиной, выходящей из подъезда со своими детьми, упал ее муж, ее любимый, отец ее детей. Асфальт сломал и раздавил его на их глазах. Они закричали, но не сразу поняли, что это их папа. Женщина не успела увести детей в сторону, спрятать от них это зрелище и их души были покалечены навсегда. Я украл их жизни, их счастье, их любовь в тот самый момент, как шагнул в пустоту.

А тот молодой парень, которого я даже не знал, вовсе не хотел сплюнуть, высовываясь из окна. Он выглядывал свою семью, ждал, когда они выйдут из подъезда, хотел проводить их взглядом. Ведь так радостно в теплый майский, солнечный день выглянуть из окна.

Меня судили заочно, потому что я остался в живых, но присутствовать на суде не мог. Я разбил голову и повредил позвоночник. Врачи выполнили свой долг, и бог, зачем-то, оставил меня в живых. Сознание пришло ко мне спустя несколько недель. Я был парализован и даже не мог говорить. Но судьба была слишком благосклонна ко мне в тот момент - мне не довелось взглянуть в глаза вдовы и сирот.
Ко мне приходили какие-то люди. Кто-то плакал на моих бинтах. Я не мог пошевелиться, никого не узнавал, и не мог понять - что происходит. Я почти не чувствовал боли ни физической ни душевной. Тогда я не понимал - что произошло. Это тоже было незаслуженным подарком.

Однако, в этом мире за все приходится платить. Сначала, ко мне вернулся слух, а затем память. По частицам. День за днем. Ночь за ночью. И, наконец, мне снова начали сниться сны …
Жаль, что я не разбился насмерть.

Мое пребывание в тюремном госпитале было крайне утомительно для врачей. А с того момента, когда ко мне начали приходить сны, я стал для них настоящим наказанием. Я научился кричать. В моем крике было мало что человеческого. Поэтому, когда мной заинтересовался некто, кто смог выкупить мое тело у теремного руководства – все вздохнули с облегчением.
Для всех я умер, но вместо меня закопали кого-то другого. Возможно, об этом позаботился мой покупатель, найдя на улицах очередного умершего бездомного. Меня куда-то долго возили в закрытых и темных фургонах. Видимо, покупатель был очень богат, так как выкупил мое тело вместе с оборудованием, поддерживающим в нем жизнь. Как я понял в дальнейшем - покупателя, доктора психиатрии и, в будущем великого ученого, очень заинтересовали мои сны.

Меня “поселили” на какой-то уединенной усадьбе. В ее подвалах, прекрасно оборудованных для исследований. “Доктор” взялся за меня со всей серьезностью, на которую был способен, а способен он, оказался, на многое. Его талант, как он полагал, позволял ему делать это.
Сначала он научил меня чувствовать. В проведении операций ему помогал один немой помощник – слуга или раб. Доктор был не очень хорошим хирургом, и допускал много ошибок. Поскольку поначалу я почти ничего не чувствовал – он не утруждал себя анестезией. Он выстраивал мне новую нервную систему. Резал и сшивал, и снова резал. Пытался восстановить, хотя бы частично, мой спинной мозг. Рано или поздно ему что-то удалось, так как я снова стал чувствовать боль. Осознав это, он, тем не менее, по-прежнему не утруждал себя процедурами обезболивания своего пациента. Ведь я не мог двигаться и как-то помешать ему. Он лишь делал так, что я не мог кричать.

Моя жизнь превратилась в кошмар. Ночами он проводил надо мной свои опыты, а днем, в те часы, когда я отключался и засыпал, мне снились кошмары. Самым острым сожалением в моем существовании стало то, что мне не удавалось сойти с ума.
Однажды, хирургические изыскания прекратились – видно доктор слепил из меня то, что хотел получить. Но на этом пытки не закончились. Он начал вводить мне различные препараты. Подключал к моему телу различное оборудование. Что-то измерял, записывал и даже когда я засыпал – он не избавлял меня от всевозможных датчиков и аппаратуры.

Я начал понимать, что если не разучусь чувствовать боль, этот ад для меня не закончатся никогда. Не знаю, сколько времени у меня ушло на эту работу, но однажды я понял, что могу контролировать свою боль. Я научился отключать свои физические ощущения. Мое сознание разделилось – одна его часть контролировала тело, а народившаяся вторая, будто начала новую жизнь. Я снова начал жить, отключившись от своего тела, от внешнего мира - жить в глубинах своего прошлого.

Я вспоминал свою недлинную жизнь. Детство. Юность. Первую любовь. Время, проведенное с отцом и матерью. Счастливые солнечные дни и хмурую осень. Зимнюю стужу и июльскую жару. Вой ветра и шелест прибоя. Все те дни, которые я когда-то прожил, возвращались ко мне, принося облегчение.

Я вспоминал вкус яблок – сладковато-кислый. Они приятно хрустели на зубах, и сок сбегал из уголков губ. Как удивительно вкусны были яблоки. За всю свою жизнь я даже не обратил внимание на то, что люблю их. Когда они попадали мне под руку – я жевал их чисто механически – получал витамины, думая о чем-то другом. А оказывается, я любил антоновку, и похожие на нее сорта. Удивительное открытие о жизни, сделанное после смерти. Сколько в жизни всего – на что мы не обращаем внимания!

А люди? Скольких людей мы касаемся в этой жизни? Кого-то радуем, кого-то обижаем и оскорбляем своим действием или бездействием. Кому-то мы калечим жизни, кого-то убиваем. Даже не думая об этом. Походя. Я вспоминал их всех. До одного. Такое свойство приобрела моя память.

Я вспоминал, как однажды ударил в автобусе подростка, случайно отдавившего мне ногу своим велосипедом. Он испачкал мои туфли и брюки, а ведь я спешил на свидание и был вне себя от ярости.

Однажды, я не позволил отцу дать мне заслуженный подзатыльник. Тогда мне уже хотелось показать, что я вырос, стал сильным. Я жестким блоком остановил его руку и вложил в свой взгляд столько ненависти, сколько мог на тот момент. Отец тогда очень странно посмотрел на меня. И, повернувшись, ушел. Мне показалось, он испугался меня, и я был очень горд этим. В минуту осознания этого со мной что-то произошло, что-то неуловимо изменилось. Я недоумевал, почему в тот вечер родители плакали и долго сидели, обнявшись, на диване, при свете тусклого ночника.

Сколько этих “однажды” случается в нашей жизни. Теперь все они посетили меня.
Мои воспоминания, несмотря на свою тяжесть, были лучшим, что мне оставалось в моем существовании.

Доктор изучал мои сны. Он исследовал как на них влияет электричество, солнечные ожоги и химпрепараты. Он топил меня и травил газами. Он показывал мне страшные кадры на огромном экране, закрепленном над моей кроватью. Он приклеивал мои веки ко лбу, чтобы я не мог закрыть глаза.

Не знаю, как называлась тема его исследований, но я чувствовал, что он пытается моделировать мои сны. И однажды ему это удалось. Каждый раз, когда я спал, мне снилось, что я кончаю жизнь самоубийством. Всякий раз по-новому. Я вешался, топился, делал себе инъекции и даже сеппуку. В конце концов, я начал кончать с собой в компании своих друзей и незнакомых мне людей. Доктор был в восторге. Каким-то образом он записывал мои сны, мог воспроизводить их и изучать.

По началу, я просыпался от этих кошмаров, но потом доктор научился удерживать меня во сне. Это продолжалось долго. Невыносимо долго. Я почти научился контролировать свои сны. Как вдруг все прекратилось.

Несколько дней никто не приходил ко мне. И я начал надеяться, что, наконец, умру от истощения, но доктор решил сделать мне прощальный подарок. Он появился – элегантно одетый, в хорошем настроении. Он приказал переодеть меня во все чистое. А сам удалился на некоторое время. Меня переложили на кресло каталку и вывезли на свежий воздух – на балкон.

Была весна. Теплый ветер раскачивал ветви высоких берез. Они шелестели надо мной своей листвой, и я снова сходил с ума. Они были прекрасны. Невыносимо прекрасны. У меня был шок, я плакал, но так и не смог сказать ничего. При виде слез, выступивших на моем изможденном лице, доктор растрогался. Своим платком вытер мои глаза.

Далеко на западе загорался закат. Воздух, напоенный, неведомыми запахами цветущих деревьев и цветов пьянил меня. Я лежал, наслаждался весной, и воспоминания о жизни захлестнули меня. Видя, как над моей головой одна за другой загорались звезды, я вдруг понял, что это последний вечер моей настоящей человеческой жизни. Отсроченный вечер. Мне впервые за долгое, долгое время стало светло и радостно на душе – так, как бывает светло и радостно настоящему человеку. Меня посетил покой. Мне показалось, что я, наконец, искупил грехи своих поступков. Я ошибся.

Доктор со своим помощником смонтировал передо мной экран. Включил приготовленную запись. Мне, впервые, не захотелось закрывать глаза. Мужество, в этот последний вечер моей жизни не покинуло меня.

Доктор очень заботливо подготовил для меня записи. Я увидел суд над собой. Женщину, которую я сделал вдовой и детей, которых я оставил сиротами. Они почти все время плакали. Как и моя мать. Я никогда не видел ее такой старой. Она была убита горем. За меня, за тех детей, за весь этот мир. Я увидел глаза всех этих людей. Они смотрели прямо на меня – не в камеру. Смотрели так, словно знали, что однажды я увижу эту пленку.
Потом были мои похороны.
А затем - похороны моей матери. Она умерла вскоре после того, как я “умер” в тюремном госпитале. Отец, к счастью, не мог видеть всего, так как давно покинул наш мир. На похоронах моей мамы была та женщина – вдова. Вся в черном. К счастью она не привела с собой детей.

Доктор внимательно наблюдал за мной. Ожидая слез, рыданий, криков, всхлипываний. На этот раз, он ничего не дождался. После всего, что он сделал со мной, я научился держать себя в руках во время страданий. Он не понимал меня и не догадывался, что настоящей мукой для меня были эти мгновения прекрасного вечера. Он ушел, оставив меня одного.

Звезды, ночь, деревья, цветы, ветер. Это сводило с ума. Я лежал и плакал, потому что все же смог, наконец, понять - что такое жизнь. И сейчас, глядя на звезды, я напоминал себе обычного человека, которому, так же как и мне - никогда не дотянуться до них. В этом мы стали похожи: я – умерший давно калека, грешник и преступник и простой, обычный человек, который живет и мечтает о звездах. Спасибо тебе, небо, за такое откровение! Перед тобой мы все равны. По крайней мере, ближайшую сотню лет.

Сколь ужасно то, что мы не ценим свою жизнь. Ведь она так ужасающе коротка и так бесконечно прекрасна! Сколько людей, потерявших свое здоровье, умирают в муках! Скольких людей убивают болезни, несчастные случаи и войны! Скольких уничтожают другие люди! Каждый из погибших хотел бы еще жить и жить. Любить и быть любимым. Растить детей, радоваться с друзьями. Оберегать своих родителей от несправедливой старости.
Они могли мечтать об ослепительных рассветах и чарующих закатах. О любимых. О стихах, которые они еще смогут сочинить, о музыке, которую смогут написать. О детях и о счастливой старости.

Но мы не ценим свои жизни и жизни других. Каждый день для нас лишь один из цепочки точно таких же пустых дней. Кусок, вырванный из пелены бытия и наброшенный на глаза. Он бывает залит злобой и жадностью, завистью и страхом. И лишь изредка он окрашен сочувствием, переживанием и любовью. Но это - по-прежнему пелена. Нам очень трудно сбросить ее и по-настоящему порадоваться жизни.

Я знаю, что все написанное мной будет вскоре забыто. Прочтено и забыто как сотни и тысячи иных книг – и пустых и чудесных. Такова человеческая память. Но я умоляю Вас, никогда не забывайте то, что теряют самоубийцы! Учитесь радоваться жизни и тому малому, что послано вам свыше. Ведь у многих нет и этого. Не смейте предавать себя и своих близких, ибо кара, постигшая вас, может оказаться вам не по плечу даже после смерти!
Смерть не избавит Вас от грехов!
Радуйтесь жизни!