посёлок Тваян

 

 Посёлок Тваян

 1

На сколько хватал глаз, до самого горизонта раскинулась тундра. Яркое, предзакатное солнце искрилось и сверкало на белоснежном ковре необъятного простора. И совсем не надо было громким криком подгонять собак. Нарты легко, словно на крыльях, неслись к долгожданному отдыху. Нартой управлял паренёк лет семнадцати. Он был учителем «Красной Яранги», так в те далёкие времена называли очаги культуры или пункты ликбеза. Настроение было отличное. Семён возвращался с побережья в поселок Тваян. Из только что полученной радиограммы, он узнал, что его, как лучшего работника культуры, направляют в институт народов севера.
 Поселок Тваян был оазисом среди бескрайней тундры. Он распластался под невысокой сопкой, среди карликовых берез и кедрового сланника. С трех других сторон его окаймляла небольшая речушка, однако она хорошо защищала его от нашествия зверья. Для пересчета деревянных строений вполне хватило бы пальцев на одной руке. Основным жильем были яранги. ( Круглое, переносное, чукотское жилище из жердей и оленьих шкур).
Зима вступала в свои права. Вдоволь заготовлено рыбы и для себя, и для собак. Есть и копченая, и Вяленая, и кислая рыба. Технология приготовления кислой рыбы отличается простотой. (Все гениальное просто). Знаете, как медведь готовит рыбу впрок? Роет небольшую яму на берегу, садится в раскорячку у воды и глушит лапой идущий на нерест лосось. Отгрызает голову и через себя, не глядя, бросает в яму. Затем заваливает яму, делает над ней холмик и на этом «домашнее консервирование» заканчивается. Советую попробовать! Рыба в земле не гниет, а делается слегка подкисленной. Во всяком случае, лучшего лакомства для ездовых собак нет, если не считать икру, особенно крабовую. Одним словом, к зиме все готовы и можно спокойно заняться охотой. Так все и идет своим чередом: охотники пушного зверя бьют. Женщины одежды шьют да бисером вышивают. Греются у огня в своих ярангах.
 2
Заготовка дров шла очень простым, но надежным способом. На сопке срубали дерево, и оно подкатывалось прямо к жилью. В один из зимних дней прошла над поселком полоса несчастий. Пошел Аким на медведя. Старый уже был, рука не та, сил совсем мало.
Карабин у него тяжелый, американский, со стволом шестигранным. Пристроил Аким две сошки к нему. Ляжет на кедрач, установит карабин как пулемет и ждет зверя. Но в тот несчастный день не успел, и пристроить карабин, как лицом к лицу с медведем встретился. Выстрелил, да неудачно, только ранил. И пошла охота зверя на человека. Зверь удачливей оказался. Не выжить бы Акиму, да собака что с ним была, таскала ему рыбу из медвежьей ямы и раны зализывала. Так пролежав дней десять, добрался он до поселка живым. Хозяйка одной из яранг в тот день поднялась на сопку. То ли по неловкости, то ли от поспешности, но дерево, падая, поломало ей ногу. Жила она без мужа с тремя малыми детьми, т.е. была единственным кормильцем. Старший сын пошел на охоту. Встретил мишку, но промахнулся. В неравной схватке победил сильный и умный зверь. Он просто снял с незадачливого охотника скальп. В довершение всех бед появились первые признаки эпидемии дизентерии. Фельдшер Лиза уже не справлялась с все возрастающим количеством больных. Извелась вконец докторша, даже в тундре такое редко случается. Решили в больницу везти. Узнал народ, зашумел. До райцентра было не более пятисот километров. Зачем в больницу? Шамана, однако, звать надо. Делать нечего, мнение народа свято. И тут как назло, приехал из дальнего стойбища шаман. Торжественно, соблюдая традиционный ритуал, зарезали белого, священного оленя и сырой печенью накормили больных детей. Дети умерли, а шаман вернулся в стойбище. И вот по сему случаю приехал в Тваян из райцентра представитель партии и правительства. На ночлег поместили его в школе, там комнату одну специально для гостей оборудовали. Ночью прибегает к ребятам в «Красную Ярангу»: Что случилось? – «Понимаете дело, какое. Заходит ко мне жена председателя сельсовета. Я думал по какому-либо делу, а она с порога и говорит мне: - Пришла спать с тобой, Прокопий мой на охоту уехал, мне одной тоскливо, однако. Стал я ей объяснять, что, мол, не принято у нас такое, по моим законам я не могу спать с другой женщиной, если я женат. Ладно - говорит, и ушла. Я уже уснул, опять приходит, вдвоем с девушкой. Я - говорит, – понимаю, ты молодой, а я старая. (Ей и сорока не было). Вот дочку привела, ты гость наш, не обижай нас. « Ладно - говорю - располагайтесь, сейчас приду. Вот и прибежал к Вам. Что ж это за порядки у Вас пещерные? Ну, пошли ребята, объяснили дамам законы нашей цивилизации. Вроде вразумили.
 3 Стали объяснять приезжему местные обычаи. В суровых условиях севера, рождение ребенка самое важное событие в жизни местного населения. Женщину, не имеющую ребенка, замуж никто не возьмет. Но, если в семье родился ребенок из другой народности, а тем более от европейца, это не только счастье семьи, но и всеобщее уважение и почет. Надо заметить, что одной из задач нашей партии и правительства было, нести высокую нравственность и культуру в малые народы Севера. По этой причине (в основном) Семён и старался не подводить наше родное правительство и дорогую партию. «И что ж это у Вас, вдруг прорвало заезжее начальство, воспитательная работа на нулевой отметке? Что ж партийная организация не работает?» Так ведь нет у нас никакой организации, Да и коммунистов у нас тоже нет. «Как так? Это не допустимо! Сами принимайте в партию. Сами создавайте организацию. Принимайте в партию самых передовых, самых достойных». Семён, было, заикнулся, что у нас все сознательные, а самый передовой, наш шаман, у него и табун самый большой. Но на него цыкнули и он умолк.
 Звали его Солдатом. Скажи ему Матвей, он, наверное, и не отозвался бы. Это прозвище пристало к нему, когда он вернулся в родной поселок после армии. Еще бы! Он единственный на весь округ, кому довелось служить в армии. Рос Матвей в Анадырском интернате для детей оленеводов. Детей, тогда в восьмилетнем возрасте брали из кочевий и жили они на полном государственном обеспечении вплоть до окончания любого учебного заведения, но возвращаться в родную семью было обязательным. Мальчик рос тихим, застенчивым, и тягой к наукам не отличался. Однако судьба распорядилась по-своему. После окончания семилетки его направили в Петропавловское педагогическое училище на отделение народов Севера. И он, что бы быть зачисленным на первый курс, три года безуспешно постигал педагогику на подготовительном курсе. Незаметно подошел общепринятый срок службы в армии. И, не то по злой воле судьбы или военкома, он был направлен в военный гарнизон. Служба далась ему не легко. Над ним откровенно смеялись и зло шутили, и солдаты, с которыми он проходил службу, и командиры. Но Солдат не умел обижаться. Его сородичи не знали ни зла, ни мести, ни зависти. Его старались унизить, заставляли выполнять самые нелепые и безобразные поручения. Спаивали его, когда он шел в увольнения, сваливали на него любую вину, ссылаясь на солдатскую дружбу. А он, он все это воспринимал как должное, как тяготы армейской службы и никогда не подводил своих товарищей. После возвращения в родную ярангу пошел пасти оленей в табун старого Кирияка. Оленевод он был отличный, и односельчане сочли достойным выбрать его бригадиром. Полюбилась ему толстушка Лия, дочь Кирияка. Выделил ему старый оленевод пару тысяч оленей, и появилось в тундре новое стойбище. Любил Семён бывать в том стойбище, веяло там, каким-то особым покоем и надежностью.
 4
 Попал Солдат под око новоиспеченной комсомольской организации, когда приехал в поселок по своим хозяйственным делам. Тебе Солдат, оказывается большая честь. В партию принимают только достойных! « я понимаю застенчиво произнес он, но лучше не надо. Что мне там делать»?
 А, ничего, говорят ему. – Тогда зачем? – Это обязательно
надо! Ты должен как костер в ночи освещать путь своему народу
в Светлое Будущее. – Не надо нам Светлого Будущего, нам
здесь, в тундре и так хорошо. Если надо подписаться на заем, мы
подпишемся (денег у них никогда не было). Надо олешек отдать
в Москву отдадим. (Их никогда не спрашивали, когда
уничтожали целые стада). Все отдадим, только не надо Светлого
Будущего. Ну что ж. Насильно в партию не принимают.
Следующего претендента в коммунисты решили подготовить
заранее. Надо бы, однако, поговорить с Иннокентием. Человек
он рассудительный. Авось уговорим. Предложил Семен. Он шел
к Иннокентию с большой охотой, ему нравилось бывать в его
яранге, беседовать с ним. Интересный и мудрый, много
повидавший на своем веку человек. Нравилась дочь его Галина,
с тонким, как молодая лиственница, станом, с проницательными
и умными глазами цветом яхонта. Пришел к ним, когда вся
семья чаевала. Семён удобно уселся на медвежьей шкуре, и
Галина подала ему кружку парящего, ароматного чая. После
долгих разговоров ни о чем, он обратился к хозяину: - надо бы
поговорить, однако. Об очень важном деле. – Ну что ж, пойдем
на свежий воздух, там и поговорим. Они уселись на стоящие
рядом нарты, покрытые оленьей шкурой. Ты должен вступить в
партию, без обиняков начал Семен; то, что в нашем поселке нет
ни одного коммуниста, это плохо. Нужен сильный авторитет,
чтобы решать какие-нибудь вопросы там, «наверху». Да и
заезжее начальство не так командовать будет. Иннокентий
долго молчал, и когда пауза слишком затянулась, стал говорить
медленно, как бы вколачивая гвозди: - Вступать в партию? Для
чего? Чтобы люди наши забыли обычаи предков и жили бы, как
живут там, на материке, с их ложью, завистью и корыстью? Ты
был там, на большой земле? Не довелось? А я ведь был там. Лет
пять тому на слете оленеводов и даже на курорте отдыхал под
Ленинградом. И представь себе, я жил по тем, по вашим
правилам и обычаям. Я ходил в театры и рестораны, парился в
бане и купался в заливе. Я ел то, что едят они, я вел себя так, как
там к этому привыкли. Но, пойми меня! Это нужно там, потому
что там живут по законам их предков. Все, что было там, было
чужой для меня жизнью. Но я старался ничем не отличаться от
них. И вот я вернулся. Пойми же! Меня родила эвенка. Я живу в
обществе своих сородичей, это моя нация, меня воспитали
чукчи. Я живу и хочу жить по обычаям своего народа, обычаям,
которые складывались веками! Хороши или нет эти обычаи, но
они наши. Любой, даже самый невероятный обычай, оправдан
жизнью. Даже такой, когда мы отказываемся спасать
утопающего и спокойно наблюдаем за его гибелью. Да!
Человек, попавший в студеные воды наших рек или океана, не
может быть уже здоровым. Такие болезни как грипп или
туберкулез погубили бы всех давно в суровых условиях
Севера».
- А свободная любовь Ваших женщин? Чем она оправдана?
- А ты подумай о продолжении рода северян. В наш век с его ужасающей детской смертностью. Обрати внимание: семьи Чукчей, Алеутов, Эвенов многодетными не бывают. Орочи, некогда огромная нация, живущие на восточном побережье, сегодня насчитывают не более пятисот жителей. Их обычаи в противоположность нашим, не допускают к себе чужаков, живут одной общиной. Они истребили себя кровосмешением. И если наша женщина родила от кого бы то ни было, ребёнок наш! Это продолжатель нашего рода. Нашей нации! И какая может быть обида, когда семья растет? Так что, если я буду способствовать вживанию чуждых обычаев и традиций среди своего народа, это будет, по моему убеждению, самое банальное предательство. Конечно то, что детей отбирают от родителей в интернаты, мера необходимая. Северу нужны грамотные люди, детям надо учиться. Но это ничего не имеет общего с тем, чем занимается чиновничья братия. И вы хотите, что бы местные жители помогали Вам? Ты ведь коренной житель, хотя и русский… Русский! Семен никогда не обращал внимания на свою национальность, он не имел понятия об антисемитизме, а здесь его задело, как говорят, за живое. А я, Иннокентий, не русский, я еврей и все мои предки были евреями и они всегда здесь, на Севере жили, со времен первых поселенцев. И хотя не знаю я родного языка, и обычаи своих предков я не соблюдаю, я все равно еврей! Такая у нас нация! Можно стать русским, американцем и даже японцем, но нельзя стать евреем, евреем можно только родиться. Великая мы нация! Это самые лучшие люди на земле, самые честные, самые преданные и наверно, поэтому их ненавидят те, чья совесть не чиста. Мы рассеяны по всему свету и там, где евреи, там процветает культура, там движется наука. Мои предки дошли сюда, до Океана лет сто назад. Мы, один из древнейших народов на земле живем обычаями и традициями своего народа, но в окружающей нас «цивилизации», как ты выразился, мы остались и всегда будем евреями, и мы за тысячелетия не стали другими. И если ты боишься за свой народ, за свою культуру, за свои обычаи, значит, не веришь ты в силу своей нации, не веришь своему народу.–
- Я верю в свой народ, но я не хочу быть другим, я не хочу другой жизни. Это моя, это наша жизнь – резко возразил Иннокентий.

 5
- С тех пор прошло много лет, много воды утекло, но Семен часто вспоминал этот разговор. Его коробило, когда он слушал анекдоты о чукчах. Сколько бы грязи смыли с себя люди, живи они по законам тундры. Легенды надо слагать об их доброте, чести и любви ко всему, что их окружает.
- С женщиной, которую рекомендовали в партию, беседовал сам представитель, Сергей Петрович. Содержание беседы так и осталось тайной, но, судя по результату, она не отличалась от предыдущих. Так и осталось население поселка без коммунистов. А ранним, морозным утром Семен снарядил нарты и повез Сергея Петровича в поселок Лаучан. Снег искрился под ярким солнцем. Тундра была как невеста, покрытая белой фатой с горящими блестками. Весело бежали собачки. Внезапно, из березняка выскочила росомаха. Со всего размаха Семен воткнул остол (палка для торможения с металлическим наконечником) и с неимоверным усилием остановил на мгновение нарты. От резкого толчка оба седока вылетели из нарт, как из катапульты, а когда вскочили на ноги, нарты были уже далеко. Дальнейший путь по тундре пришлось преодолевать пешком по собачьему следу. Так шли они не менее четырех часов. Вдали показался березняк. И тут они с ужасом заметили, как прямо на них, сломя голову, несется стая волков. Винчестер умчался вместе с собаками и единственным оружием был один охотничий нож, на двоих. Но, не успели они приготовиться к схватке, как вся стая пронеслась мимо, не более чем в сотне метров от них. Только оглянувшись, они заметили мчавшихся вдали оленей. Волки были на охоте, и им было не до людей. Уже вечерело, когда они подошли к березняку. Упряжка стояла, зацепившись за березу. Один алык был порван, и судьба этой собаки была неизвестна. По-видимому, ей одной пришлось защищать собачью честь, но росомаха оказалась сильнее. Ночевку устроили на берегу речки, между поваленными ветром, деревьями. От речки их отделяли густые заросли кедрача. Сергей Петрович взяв котелок, направился к речке. Семен разжигал костер, и ему показалось слишком долгим отсутствие Сергея Петровича. Заподозрив неладное и взяв винчестер, он направился к речке. Когда он раздвинул кусты, перед ним предстала довольно таки странная картина: Сергей Петрович в неестественной позе стоял, оцепенев с котелком в руке, и глядел на противоположный берег, где в такой же неуклюжей позе стоял огромный медведь-шатун. Они стояли, смотрели друг на друга и чего-то ждали. Семен выстрелил в землю. Медведь молниеносно развернулся, взревел и, подпрыгивая задницей, убежал прочь. А его визави как стоял, так и сел. На этом и закончились происшествия дня. Поужинав, они накормили собак, забрались в кукули, (спальный мешок из двухсторонней оленьей шкуры), А, утром выспавшись и позавтракав юколой, (вяленая рыба), с чаем, продолжили путь и к полудню, без происшествий, добрались до места.
-
 Прошло с той поры немало дней. Время шло к весне. Как-то холодным, пасмурным утром, совершенно для Семёна неожиданно, зашла Галина, дочь Иннокентия. Глядя, не мигая на него своими яхонтовыми глазами, протянула ему кухлянку (оленью шубу). Он растерянно молчал. Галина развернула, и кухлянка сверкнула яркой радугой бисерного узора. – «Это тебе, я сама это шила». Он хотел, было, ее поблагодарить, но она стремглав выскочила из дома, даже не объяснив причину столь щедрого подарка. Через несколько дней зашел к нему как-то Иннокентий. Он вдруг стал застенчиво объяснять, что его дочь очень хорошая и что она сильно полюбила Семёна. «Я не могу жениться, не достигнув совершеннолетия» – стал разъяснять ему Семён. – «Это там, у вас женятся, а у нас, просто живут вместе полюбившие друг друга люди» – «Но, разве не чтишь ты законы предков? – отпарировал Семен. Разве ты сам мог курить, пить спирт или спать с женщиной не достигнув двадцатилетнего возраста? Так зачем же ты это предлагаешь мне?» Расстались они как всегда друзьями.
 6
 Предвесенние пурги последних дней измотали, измучили
всех. Была пора подписки на государственный заем, и Семён
мотался как ошпаренный таракан, от одного стойбища к
другому. Погода была в этот день мерзопакостная. Семён
возвращался после неудачной охоты, усталый и злой. Наскоро
перекусив, он забрался под меховые одеяла и уснул крепким
сном праведника. Проснулся он среди ночи от прикосновения
человеческого тела. Он долго не мог понять, что происходит, и
только когда запалил свечу, понял: Рядом с ним, плотно
прижавшись к нему жарким, обнаженным телом и глядя на него
широко раскрытыми глазами, в которых читалось смятение и
любовь, лежала Галина. – «Зачем ты пришла?» Она не
произнесла ни звука. –» Кто надоумил тебя забраться ко мне
сонному в постель?» Она молчала и смотрела на него, как
смотреть умела только она, не мигая. Ни улыбки, ни раскаянья,
ни страха, ни упрека на её лице не было. «Ты сказала родителям,
что идешь ко мне?» – Да! Произнесла она на одном выдохе и
прижалась губами к его груди. «Сейчас же одевайся и иди
домой. Ничего себе история? Ну, и влип же я!» Сон как рукой
сняло. Галина встала и по-прежнему молча, стала натягивать на
себя бельё, сшитое из тончайшей кожи, которая на ощупь
напоминала шелк. Он тоже встал, оделся и выглянул за порог. А
за порогом бушевала пурга, снег завалил выход до крыши и
чтобы выйти, надо было откопаться. Идти в такую пургу было
не только бессмысленно, но и опасно. Он обернулся, Галина
стояла за его спиной уже в кухлянке и все так же смотрела на
него. – «Как же тебя угораздило в такую пургу? Как родители
отпустили?» Она не ответила. – «Раздевайся, только нижнее не
снимай». Когда он тушил свечу, то заметил на её милом,
улыбающемся лице, слёзы. И, конечно же, чувствуя рядом
горячее девичье тело, он не мог уже уснуть до утра. И все-таки,
он не смотря ни на что, запретил приходить к нему, и они долго
еще оставались самыми лучшими друзьями.
 
 Вдали, у горизонта, показалась гора Крушкачан, а за ней родной поселок, где провел Семён свои лучшие годы юности. С грустью думал о том, как будет скучать по этим, добрым, с открытой душой людям, за, ставшей такой родной, тундрой. Еще не успел он собраться, пришло новое известие: Василий направляется в Хабаровск на какой-то слет охотников-промысловиков. Так вот и покинул он гостеприимную тундру. Проводы были пышными, приехали оленеводы из стойбищ, забивали оленей. Морозным ранним утром десяток нарт отправились к побережью. В одной из них ехала Галина, дочь Иннокентия. Она жила на рыбокомбинате, пока не пришел пароход. Он стоял на якоре в миле от берега. Семен с Василием сели на катер. С грустью смотрел Семен на удаляющийся берег, где в бликах заходящего солнца, стояла Галина в своей расшитой кухлянке.