Дудук плачет

    Да и как же ему не плакать?
    В те далекие времена, когда Бог благословил Ноя и сыновей его на горах Араратских, цветки на абрикосовых ветках только зацветали. Увидел Ной красоту их цветения и посадил виноградник, чтобы сделать эту землю еще краше. Нежно-розовые плоды с солнечным оттенком созревали и становились такими сочными, что зеленому винограду от смущения приходилось прятаться под широкие листья лозы.
    Осенью виноград собирали и готовили разные вина. Вина веселили людей, и сердце у всех становилось добрее.
    Однажды пахари услышали нежную мелодию, спускающуюся с вершин зеленых гор. Она кружилась возле маковой поляны и исчезала в абрикосовой роще. Волшебная мелодия развеселила всех, будто молодое вино, и пахари решили разыскать ее. Долго они бродили среди деревьев, пока не увидели пастушка, играющего на абрикосовой веточке.
   С тех пор дудук и виноградное вино веселили всех, кто жил на Араратской земле. Земля здесь была плодородной, озера синими, а люди на ней рождались крепкими, как горы, с глазами озерного цвета.
   Прошло немало времени, пока недобрый ветер понял, что больше всего солнца и веселья на этой земле. И разгневался он. Гнев его был таким страшным, что разрушил храмы, дворцы, дома и даже жалкие лачуги. Ветер никого не пощадил, ни младенцев, ни стариков.
И заплакал дудук…
   Да и как же ему было не плакать?
   Вода в озерах становилась красной от стона, доносившегося из далеких пещер, и плача на пыльных дорогах. Длинные колонны теней двигались только вперед, оставляя позади себя синие озера и абрикосовые рощи. В воздухе свистели плетки и пули градом обрушивались на людей.
   Девочка лет пяти, с глазами озерного цвета, сидела возле разбитого фаэтона. В руках у нее был дудук. Чьи-то добрые руки подхватили ребенка и отнесли в дом. В доме было темно и пахло сыростью.
   Мужской голос спросил:
   - Ты где была? Принеси немного хворосту, печь за ночь совсем остыла.
   Девочку стали спрашвать откуда она и как ее зовут. Девочка молчала. Она ничего не говорила, а только крепко держала дудук. Женщина отвела девочку в сторону и тихо, чтобы та не услышала сказала мужчине:
   - Оставь ребенка со своими расспросами, не видишь, что она напугана? Пойди лучше посмотри, кто там в фаэтоне, может, кто еше и жив? Мне страшно.
   Мужчина нехотя поднялся и вышел из дому. Он подошел к фаэтону, заглянул в него и пошел звать соседа. В разбитом фаэтоне два мальчика- подростка и молодая женщина были мертвы. Их похоронили на другом берегу реки, где не было домов, а стояли лишь могильные плиты.
   Девочка и дудук остались в маленькой лачуге с глиняным полом. В этом доме было еще пятеро детей. Они росли шумными, веселыми и очень хотели развеселить девочку. Но она так и не заговорила. Девочка была похожа на тоненький, бледный цветок, поэтому ее назвали Наргиз.
    Наргиз подросла и стала работать в поле на табачной плантации. Вместе с другими девушками собирала табак, слушая, как они пели и улыбалась, когда веселая песня переходила в танец, а озорная Ануш веселее всех пританцовывала. К Ануш уже приходили сваты и все разговоры были только о ее женихе и новой родне. Наргиз тоже хотела, чтобы и к ней пришли сваты, но она не могла об этом сказать. Она по-прежнему не говорила.
    Как-то раз сын соседа, Нарек, попросил у нее дудук. Больше всего нравилось ему сидеть на солнышке и играть. Он наигрывал грустную мелодию и когда Наргиз слушала его, она вспоминала себя пятилетней девочкой, сидящей возле разбитого фаэтона. Она вспоминала, как фаэтон летел по дороге, увертываясь от свистящих пуль, как ей было страшно и она звала мать, братьев, но никто так и не откликнулся. Только в мелодии дудука она могла увидеть свое детство, родных, большой дом в самом центре Карса.
    Однажды в полдень, когда летнее солнце спустилось на табачную плантацию, чтобы подсушить зеленые ростки, девушки разлеглись в тени высокого тополя. Совсем рядом, возле ежевичных зарослей играл дудук. Это Нарек наигрывал веселую мелодию.
    -Эй, Нарек! Дай немного отдохнуть. Хватит дудеть! – крикнула Ануш.
     Нарек продолжал играть, стараясь изо всех сил раздразнить девушек.
Тогда Наргиз, весело посмотрев в сторону колючек, вышла на зеленую поляну. Она подняла руки вверх и слегка покачивая бедрами, стала танцевать. Несколько раз в танце она подходила к ежевичным кустам, ему были видны ее глаза, глаза озерного цвета. В них он увидел себя таким, каким до сих пор и не знал.
    После они стали тайно встречаться в абрикосовой роще. Как и другие парни и девушки, они могли говорить о самом сокровенном и мечтать. Но более всего Нареку нравилось смотреть как Наргиз танцует и он снова начинал весело играть на дудуке. Они целый год жили своей мечтой, но сваты Нарека так и не пришли в дом Наргиз. Родители его никак не соглашались, чтобы женой их сыну стала немая девушка. Девушка она добрая, складная и работящая говорили они, но ведь никогда уже не заговорит. Нет, не хотели они такой судьбы своему сыну. И чтобы разлучить влюбленных, Наргиз увезли в Ленинакан и оставили ее там на попечении богатых родственников. Родню вполне устраивала девушка, которая прибирала дом, готовила еду, следила за садом и при этом не могла даже никому пожаловаться.
    Перед отъездом молодые встретились еше раз, чтобы попрощаться. Нарек не произнес ни слова, а только вернул дудук, который стал для Наргиз самой дорогой реликвией. Замуж она так и не вышла, хотя к ней сватался вдовец, имеющий репутацию порядочного человека. Наргиз осталась верна своей единственной любви, о которой никому не могла рассказать. Свою дорогую реликвию она хранила в деревянной шкатулке и  в  тоскливые часы одиночества доставала дудук, чтобы вспомнить того, кого так преданно любила.
    Она прожила сорок тоскливых лет, в которых не было ничего, кроме любви. И где бы она ни была, и чтобы ни делала, мысли ее всегда были далеко-далеко, возле абрикосовой рощи.
    И заплакал дудук...
    Да и как же ему было не плакать?
    После того, как умерла Наргиз, о нем никто, ни разу так и не вспомнил. Он остался лежать в шкатулке, спрятанной в сундуке. Хозяева уехали, оставив сундук в старом доме. И этот дом пустовал до тех пор, пока снова на земле Араратской не появился недобрый ветер. Увидел он, что на этой земле люди по-прежнему пьют вино, веселяться и умеют преданно любить. Разозлился ветер и разрушил все, что встретил на своем пути. Старый дом в несколько минут сравнялся с землей. Дудук услышал страшные крики, грохот и гул. Потом стало тихо. Через несколько дней совсем рядом звучала чужая, непонятная речь. Говорили двое.
     - Послушай, Джо, давай посмотрим, что в сундуке.
     - Давай посмотрим.
__   - Да в нем ничего нет, только шкатулка. Что это? Гобой? Как он здесь оказался ?
     Дудук обрадовался. К нему опять прикоснулись чьи-то руки. Но, что за странная речь? Кто эти люди?
     Девушка в кроличьей шубке вежливо пояснила:
     - Это не гобой. Это дудук.
     - Дудук? — переспросил американец.
     - Да,да. На нем играют вот так.
     Девушка попыталась что-то наиграть, но у нее ничего не получилось.
Тогда Джо взял инструмент, положил в левый карман брезентовой куртки и сказал:
     - Я заберу его с собой в Америку. На память.
     Спустя десять лет, в Далласе, в одном из уютных пиццериев, Джо ждал мальчика из Армении. Он подружился с родителями Нарека сразу же, как только те узнали, что Джо был в Ленинакане после землетрясения вместе с другими спасателями. Они также узнали, что у него есть какая-то реликвия из Армении, и Джо хочет показать ее Нареку. Дудук десять лет находился у Джо и все эти годы молчал. Почему бы ему снова не заиграть?
     Когда Нарек вошел, дудук лежал на столике. Мальчик удивленно посмотрел на него, потом на Джо.
     - Дудук? — прошептал мальчик.
     - Да, это и есть та самая реликвия, о которой я тебе говорил, — улыбнулся Джо.
     Нарек осторожно взял дудук и стал наигрывать мелодию, вначале веселую, потом такую грустную, что все, кто находился рядом вмиг притихли.
     Когда мальчик закончил играть, Джо спросил:
     - Кто тебя научил играть?
     - Мой дед, — ответил мальчик.
     - А как звали деда?
     - Как и меня. Нарек. Когда дед постарел, он уже не мог спокойно играть. Плакал все время. Вот как этот дудук.
     Да и как же ему было не плакать?