Роман с городом. Гл. 2. День второй

Глава 2.

..чего же в нем было такого особенного?
Он всех любил? Художник хороший?
Художник по жизни. Художественно жил...
Свет не видывал такой пестрой компании:
пришли Аликовы друзья-музыканты и
еще какие-то отдельные люди, которых
раньше никто в глаза не видел…
В доме раскачивалось веселье…

Людмила Улицкая
«Веселые похороны»

На следующее утро после моего приезда в Торонто мне предстояло присутствовать на неком печальном мероприятии - «мемориале», а попросту - поминках по скончавшемуся около месяца назад скульптору, который был давним приятелем моего мужа. По дороге в «Колледж изобразительных искусств», где собирались друзья, родственники и бывшие коллеги Уэйна, чтобы почтить его память, я во все глаза рассматривала кварталы «даунтана» и пестрые толпы народа (был уикенд, и стояла прекрасная погода), движущиеся по живописным улицам залитого весенним солнцем города. Вот так, наверное, выглядят и улицы Нью-Йорка, думала я, глядя на этническое разнообразие публики, все еще не в силах смирить волнение (охватившее меня со вчерашнего дня, несмотря на то, что я уже «примеряла» на себя образ обитательницы канадского города) от мысли о том, что теперь я нахожусь совсем близко от мечты своего детства – Большого Яблока. В отличие от своих подруг и знакомых (женского пола), влюблявшихся в мужчин, я теряла покой (или наоборот – проникалась неприязнью, переполнялась отрицательными эмоциями, что, впрочем, случалось не часто), от «городов и весей». Нью-Йорк - этот, по моему мнению, величайший город мира, в котором я, увы, никогда не бывала, занимал в списке моих нежных привязанностей первое и главное место.

Почти праздничное настроение, в котором я пребывала в то утро, как-то не вязалось с грустным поводом предстоящего события, но я успокаивала себя тем, что, поскольку не знала лично покойного, мне как бы не вменялось пребывать в траурном расположении духа.

Когда мы зашли в зал колледжа, прибыв с некоторым опозданием, я увидела довольно много людей, сидевших перед небольшой сценой, на которой был сооружен своеобразный алтарь из свечей, цветов и фотографий самого Уэйна и его скульптурных работ. Несколько музыкантов играли нечто пронзительно печальное, а выступавшие один за другим родные и близкие вспоминали каким замечательным художником, другом и работником – поскольку Уэйн создавал свои скульптуры не для выставок и галерей, а для различных коммерческих проектов – был этот любимец женщин, а также любитель джаза, пива и всевозможных розыгрышей. Слушая эти вспоминания, было грустно сознавать, что такой талантливый человек рано ушел из жизни, не осуществив всех задуманных планов, но вдруг я заметила, что печаль, витавшая в воздухе, постепенно стала сменяться совершенно другим настроением. Приятели Уэйна вспоминали его хулиганские шутки и выходки, смеялись над его любимыми анекдотами, а трио классической музыки на сцене сменил небольшой джазовый оркестрик. Все это уже мало напоминало поминки, но казалось, тем не менее, очень естественным, учитывая какой колоритной фигурой и, безусловно, харизматической личностью был покойный Мастер.

Все происходившее вокруг вызвало в памяти страницы не так давно прочитанной книжки Улицкой «Веселые похороны» (одной из самых моих любимых у этого автора). Там тоже талантливый художник - но из «наших» - умирает в Нью-Йорке, и его поминки, на которые собираются все любившие его женщины и многочисленные друзья со всех уголков света, превращаются в веселье со звучащим с магнитофонной ленты голосом только что похороненного Алика, призывающего всех тех, кто любил и ценил его, не лить слезы, а напиться как следует и устроить танцы… То была яркая иллюстрация к теме (как, помнится, говорилось в школьных учебниках литературы) смерти героя, превращающейся в гимн торжества жизни…

Примерно то же самое происходило и здесь. Я так прониклась неординарностью момента, что сообщила своему мужу о внезапно посетившей меня мысли. Я хотела бы, чтобы и на моих будущих поминках звучали смех и веселая музыка, на что этот пересмешник ответил, чтобы я не волновалась, поскольку он мне это все непременно организует в самом лучшем виде. Ну что ж, ответ был вполне в духе происходившего вокруг «хеппенинга»…

На сцене тем временем появился экран, на котором демонстрировались слайды с изображением работ Уэйна. И вдруг у меня перехватило дыхание – я увидела скульптурную группу, совершенно поразившую мое воображение несколько месяцев назад. Эта композиция представляла собой своеобразный гигантский цветок, лепестками которого были белые, изваянные из мрамора, конные статуи.

Что за «дежа вю», подумала я. Скульптуру эту я видела в Дубае, в недавно открытом торговом комплексе, где продавались предметы исключительной роскоши. Я со своими подружками пошла в этот «Бин-Хенди Эвенью» как в музей – посмотреть на экспонаты, которые, как мы догадывались, вряд ли были нам по карману. Когда мы увидели это белое чудо, расположившееся в центре - так и хочется сказать – экспозиции, настолько все напоминало какую-нибудь дорогую художественную галерею: вздыбившихся коней с развевающимися гривами, словно рвущимися на волю – «в пампасы» - из стерильного царства ювелирных изделий стоимостью в десятки тысяч долларов (за какую-нибудь «финтифлюшку»), или вечернего эксклюзивного наряда от Оскара Де-Ла-Ренты по цене, превышающей наш общий заработок за несколько месяцев, мы поняли, что не зря пришли на открытие. Мы увидели нечто настоящее – белых коней, устремленных в какое-то иные дали и неведомые миры. Мраморные скульптуры эти были из числа тех истинных ценностей, которых не так уж много в достаточно искусственном, во всех отношениях, «климате» Дубая.

Так вот кто сотворил это чудо, поняла я, глядя на экран. Из последовавших комментариев я узнала, что да, действительно Уэйн создал эту конную композицию по заказу одного из дубайских деятелей, который был большим поклонником арабских скакунов и решил увековечить своих любимцев вот таким образом. Предполагалось, что Уэйн продолжит участвовать в новых проектах эмиратских предпринимателей, но… как говорил булгаковский Воланд: «Человек не просто смертен, он внезапно смертен».

Как странно, думалось мне, что еще ничего не зная о Мастере, я смогла соприкоснуться с его творением. Как много в моей жизни происходит совпадений, на которые я никогда особо не обращала внимание. А, может, они не случайны? Как мне постичь их смысл? Как суметь прочитать эти «знаки судьбы», как называет их Паоло Коэльо в своих «эзотерических» сочинениях? Ведь это явно был «знак» в тот момент, когда я прощалась с прошлым, зная, что стою на пороге нового этапа в своей жизни, хотя не имела ни малейшего представления о том, что же ждет меня там – в незнакомой «холодной» стране - the Great White North, куда мне предстояло отправиться в самое ближайшее время. И вот сейчас, задним числом думая о том впечатлении, которое произвели на меня эти мчащиеся куда-то кони, я поняла, что то был «привет из будущего» от незнакомого мне художника, как бы говорившего, что все будет «о’кей», хотя и не без взбрыков и некоторых метаний, через которые мне еще предстояло пройти.

К сожалению, самого художника мне не удалось застать. Но и в этом, вероятно, тоже заложен смысл. Когда я это все пишу, мне пришли на память строчки из недавно попавшейся на глаза статьи колумниста Игоря Манцова: «Если человек не помнит о неизбежности биологической смерти каждую секунду своего посюстороннего бытия, он превращается в зомби, в полубога, живущего как бы в вечности, стремящегося неограниченно покупать все новые и новые товары: рубашки, ботинки, джинсы, книжки, автомобили или виллы – у кого на что хватает денег. Современное общество потребления заинтересовано в том, чтобы человек превратился в полубога и не помнил. Любое напоминание о том, что человек конечен, что его биологическая смерть неотвратима и что она может случиться в любую секунду, есть благо…» Да, вот так «в тему» пришлись рассуждения журналиста.

Но вернемся к событиям Дня Второго. Пока я предавалась философским размышлениям, «официальная» часть мероприятия закончилась. Начиналась та, которая связана с закусками и выпивкой, имевшими, разумеется, место в качестве необходимого компонента подобного действа. Присутствовавшие с бокалами в руках передвигалась по залу и образовывали небольшие группки «по интересам» – все это уже стало походить на какой-нибудь светский раут, разве что вот публика выглядела пестро и демократично, где-то даже богемно, что, опять же, было понятно и оправданно.

К нам подошел знакомый мужа и сказал, что все желающие продолжить общение в память о бывшем коллеге, направляются в любимый бар Уэйна «Рекс», и пригласил нас присоединиться. К тому моменту я уже со многими познакомилась и тот факт, что я только накануне прилетела из России, многих интриговал. Когда мы оказались в баре, я практически была уже в центре внимания и рассказывала окружающим разные байки о своей жизни в России, а также в других странах и на других континентах. Но по-настоящему звездный час моей скромной персоны был впереди.

Бар «Рекс» мне понравился звучащей там музыкой и контингентом посетителей, среди которых была парочка бодрых старичков, присоединившихся позднее к нашей компании, вернее, к ее танцующей части. События того дня, уже перешедшего в вечер, развивались согласно определенной логике, заданной воспоминаниями о выходках Уэйна, его частых посещениях данного заведения с таким «королевским» названием и его любимых джазовых мелодиях. И совершенно естественным было то, что я вдруг оказалась танцующей с длинноволосым художником по имени Питер, пока все остальные ностальгически предавались воспоминаниям о своей работе в компании «Feature Factory», где и трудился над своими произведениями до последних дней «виновник торжества» Уэйн. «Those were the days, my friend, we thought they’d never end…» так и звучали в моей голове слова старой песни Мэри Хопкинс, которая вообще-то имеет сугубо российское происхождение - песня, а не Мэри, конечно. То были незабываемые времена, как я понимаю, для всех тех, кто когда-то работал бок о бок с Уэйном. Судьба раскидала многих из них в разные стороны с тех пор...

Еще много раз потом мне доведется слышать это название, а также видеть творения сотрудников «художественной фабрики». Одно из них до сих пор висит в торговом центре «Йоркдейл», и каждый раз, когда я оказываюсь там с мужем, он непременно обращает мое внимание на некую инсталляцию, украшающую интерьер центра.

Мне снова вспомнится эта легендарная «фабрика», когда я окажусь на выставке Эндрю Уорхола в «Art Gallery of Ontario», хотя прямой связи с ней не будет. О выставке этой надо писать отдельно, и я это обязательно сделаю. Сейчас упомяну только, что мастерская Уорхола, где в начале 60-х собиралась толпа молодых честолюбивых артистов и художников, среди которых были и будущие звезды Голливуда, называлась как раз «Фабрика», и на выставке, именовавшейся «Супернова», можно было увидеть любительские авангардистские фильмы, снятые Уорхолом в собственной студии - подчас такого рискованного содержания (хотя содержания-то там как раз и не было, а были просто кадры, запечатлевшие артистические тусовки приятелей художника), что детям до 16 лет я бы не рекомендовала их смотреть.

И снова – назад, в тот памятный день, приобретший к вечеру какое-то новое измерение и окрасившийся уже иными эмоциями. Мне уже было сообщено, что на улице Куин заведений, подобных тому, в котором мы находились, много, и мы должны посетить еще несколько. Я не возражала – напротив, была рада возможности окунуться в ночную жизнь Торонто – вот так сразу: попав с корабля – ну пусть не на бал, но на совершенно необычное событие в городе, который мне все больше нравился (вытесняя из сердца так и «не спетую песню» моей вечной влюбленности – Нью-Йорк), и в компанию людей, с которыми было очень интересно общаться.

Мои танцы с Питером были прерваны появлением жгучей латинской красотки, которая тоже была художницей, и с которой мы уже были представлены друг другу. Новостью для меня было то, что она оказалась женой Питера и вдруг решила, что мы с ее мужем несколько увлеклись танцами. Впрочем, недовольство Элмы вскоре улетучилось, поскольку ее тоже захватили ритмы звучавших мелодий, и все вместе мы уже вдохновенно изображали нечто импровизационное. Мне подумалось, что в тот самый момент где-то там вверху, на небесах, улыбается довольный Уэйн, глядя на нас и видя, на какой мажорной ноте завершается день, посвященный его памяти.

Впрочем, до завершения было еще далеко. Вечер продолжался, наполненный музыкой, новыми встречами и ощущением необычности и неслучайности всего происходившего, но об этом – в следующей главе.