Запись о поэтах и смерти

Вчера зашла в бабушкину комнату и стащила у нее книгу. «Три века русской поэзии», год издания 1976. Книге тридцать лет! Больше, чем мне! Я еще не родилась, мне надо было еще два года ждать своей очереди, чтоб ринуться на землю, а может быть, в это время Бог еще не определился с моими родителями - в любом случае, книга уже продавалась. На стр.6 портрет Ломоносова. Почти триста лет назад он раньше Пушкина воскликнул: «Я знак бессметрия себе воздвигнул/ превыше пирамид и крепче меди... Не вовсе я умру; но смерть оставит/ велику часть мою, как жизнь скончаю...».

Не успела перевернуть страницу, снова читаю: «Когда умру, умру я там с ружьем в руках...» - Александр Сумароков, современник Михайла. Еще одну страничку долой – патетическое: «Глагол времен! Металла звон!/ твой страшный глас меня смущает;/ зовет меня, зовет твой стон,/ зовет – и к гробу приближает...» - Державин Гавриил.
Следующий Карамзин Николай: «Смертный, ах! Вянет навеки!/ Старец весною/ чувствует хладную зиму/ ветхия жизни.»

Здесь я призадумалась. Может быть, что-то случилось с моими глазами? Они останавливаются на тех строчках, которые о смерти говорят. Проверим. Захлопываю книгу и открываю наугад. «Оно все торопится, бьется под спудом,/ а мы – будто мертвые: без мыслей, без снов...». Кто это? Кузмин. Дальше – наугад. «Но мертвые, прежде чем упасть,/ делают шаг вперед...» - Николай Тихонов.

Закрыла книгу. Смотрю на обложку. Коричневого цвета, посредине черная рамка, в ней витиеватые золотые буквы названия. Надгробие. Бабушка, бабушка! Что же ты читаешь на смерть грядущую?! Ужели это руководство для бесстрашного умирания? Стало жалко бабушку, и я решила не возвращать ей книгу. На её место поставила Бунина. "Митина любовь". Пусть бабушка от скорбных мыслей отвлечётся.

И тут же раздумала. Ну-ка, загадаю на счастье! Зажмурила глаза и снова открыла книгу наугад. Хей, да тут свежестью пахнет! На развороте, как на подбор: «Весна на дворе», «Весенние мысли», «...а подо мной весенней дрожью», «это утро, радость эта...». Вытянула из лохматого букета в керамической вазе, что на подоконнике, цветок, оставила его закладкой между страниц и положила раскрытую книгу на стол в бабушкиной комнате.

Встаёт ласкательно и дружно
Былое счастье и печаль,
И лжёт душа, что ей не нужно
Всего, чего глубоко жаль.

Афанасий Фет

(на той же странице)