В темном коридоре себя

 Жестоко, что ты не он…
 Жестоко, что я не та…
 Божественный моветон.

Под белым падающим снегом шел человек. Шел тихо-тихо, как будто никуда не торопился. Шел, не замечая никого вокруг. Шел и шел сквозь холодные порывы ветра прямо к решетке Михайловского сада, чтобы, уперевшись в неё, развернуться и пойти обратно.

На нем было осеннее пальто, застегнутое на одну пуговицу, и красный шарф, болтающийся на ветру. Его длинные кудрявые волосы торчали во все стороны, что делало его похожим на огненного идола. Он просто прохожий, который несет по кругу свою боль, не желая делиться ею ни с кем.

В тот же самый день мимо Михайловского, мимо холодного ветра и мимо замерзшего канала шла девушка. Ни красавица, ни уродина – девушка, которая была сама по себе. Девушка – бездомная кошка. Шла она и думала о том, зачем же он мерзнет, что же такого у него случилось.

А девушка, надо заметить, была не из тех, кому безразлично горе человеческое. Она не хотела бросаться в бой за все человечество, спасать его… Она просто сострадала людям, которые встречались ей на пути. Она считала, что спасать человечество не нужно, потому что оно не ребенок, а она не Бог, и права у неё такого нет. Кому-то эта идея импонировала, а для кого-то она была самой простой отговоркой, чтобы ничего не делать.

Шла она к решетке Михайловского, чтобы постоять с задранной головой и посмотреть на лепестки кованых цветов. Эта решетка была её подарком. Цветы с неё ей дарил город.
Любимый, грязный до неприличия и жестокий, как все мегаполисы, её город. Город, в котором она живет.

Долгие годы она искала себе место, которое смогла бы назвать домом, но так и не нашла его. Она говорит друзьям, что пора идти домой, но никто не знает, куда она пойдет сегодня. Почему она считает этот город своим? Потому что что-то своим считать надо, а город не обидится.

Девушка достигла своей цели и замерла.

Завтра снова будет день, и мелкий снег будет посыпать прохожих, но никто не подарит ей больше таких цветов. Одиночество девушки было приятным дополнением к счастью.

Человек в распахнутом пальто завершил очередной круг, наткнувшись на девушку у решетки.

-- Здравствуйте!
-- Здравствуйте! – она обратила на него только что проснувшиеся глаза. Через три секунды вспомнив о том, кто он и где она его видела, спросила:
-- Вам плохо?
-- Нет! – он широко улыбнулся. Его лицо было солнечно.
-- А почему же вы тогда ходите по кругу?
-- Слушай, Сурок! Хочешь сырок?
-- Что?
-- Все Сурки любят сырки! А вы настоящий Сурок!
-- Почему? – её начинал разбирать смех, а на задворках сознания мелькала мысль: «Он сумасшедший!»
-- Вы видели фильм «День Сурка»?
-- Да.
-- Сурок – это хороший человек, способный деятельно мыслить. Значит вы – Сурок!
-- Спасибо.

Он схватил её за руки и стал кружить, перебирая вокруг не видимой оси ногами. Эта детская забава, свалившаяся на неё, как кирпич с неба в лесу, увлекла мгновенно и полностью. С весёлым смехом они упали на асфальт, выдохнувшись окончательно.

Отдышавшись немного, она спросила:
-- Кто вы?
-- Очень приятно, Дядя Го!
-- Алёна!
-- Вы свободны сегодня вечером?
-- Да, но…
-- Тогда приглашаю Вас сыграть со мной в нарды сегодня в Буме.
-- Я не умею играть в нарды.
-- О! Мне дается великая честь быть вашим учителем. Не лишайте меня этого. Вашу руку.

Он быстро встал и галантно подал ей руку. Скорчив высокомерную женскую гримаску, она поддержала игру и встала, опираясь на руку.

-- Значит сейчас ко мне за нардами, а после в Бум!
-- К вам?
-- Алёнушка, ангел мой, вы меня боитесь?
-- Нет.
Он был настолько приятен и просто мил, что она не нашла другого ответа.
-- Такого не бывает! – шептала она себе под нос.
-- Вот и проверим, -- не обернувшись, заметил Го.

И только поздно вечером, засыпая с высокой температурой в его квартире, она поняла, что это судьба, которая не могла пройти мимо, рядом с которой можно просто остаться и не задаваться лишними вопросами. Подступающая простуда не позволила углубиться в размышления, и усыпила бдительность разума, который всегда встает на пути таких простых решений.

Ей нравилось просыпаться от щекочущей бороды, стоять статуей из летнего сада под душем, пока её заботливо моют его руки, сидеть под красной лампой и ждать скромного ужина и бокала вина – жить тем, что есть и не думать о том, что завтра. В таком простом и счастливом сегодня время и лица людей мелькали как листья, гонимые ветром, как вспышки фотографов в режиме нон-стоп.

А летом она проснулась в слезах. Это была пора белых ночей, они бегали по длинным спальным проспектам и воровали сирень, осыпали себя сиреневым снегом и кричали на пустырях: «Я люблю тебя, Жизнь!». Во всем этом чувствовалось дыхание бесконечной свободы. Только вкралась в эту свободу от любви и обязанностей другая. Не желая того, не специально, и только благодаря свойству человека любить все неизведанное и тайное. Она преследовала Го повсюду, потому что человек не всегда может избежать своих мыслей, и его улыбка стекала вниз, как бы переворачивалась вверх тормашками, солнце его волос гасло, и они потухшими лучами опадали на плечи.

Всю ту ночь тихо-тихо, еле слышно из недр маленького плеера звучала одна песня о Прекрасной Розе-даме, которая всегда останется в не досягаемости. Зацикленный приборчик раскинул свои наушники по их общей подушке и пел, пока не пришел рассвет.

Первыми её словами в то утро было:
-- Я хочу Кон-Лече!

Ей показалось, что только кофейная горечь с привкусом корицы, приготовленная искусными руками, сможет прогнать привкус боли, скопившейся от сумрачных мыслей, навеянных песней. Это было чувство новой дороги, от которого и страшно и легко становится, когда перешагнешь порог.

Собрав остатки сил и слез, подняв обнаженное тело с кровати, она медленно оделась, поцеловала его в лоб и в губы, молча села на подоконник, перекинула ноги и спрыгнула. Она проснулась в слезах и просто вышла из окна, чтобы не разрушить созданную гармонию отношений расставанием.

Удивленный дворник смотрел ей вслед, а Го махал рукой из маленькой коммунальной комнаты Толстовского дома на первом этаже, зная, что увидит её еще очень не скоро, но таковы правила этой игры, кто бы их ни придумал. Она аккуратно, как кошка, обходила лужи и улыбалась в предчувствии чашки кофе.